Asphodel

      — Запоминай, хëн, — руки у Тэхëна большие и сильные. — Не Чонгук и не Чимин. — они сжимаются на шее и на талии, оставляют внушающие полосы синяков.       Юнги хрипит.       У него перед глазами рябит потолок, всë мерцает яркими звëздами где-то в затылочной доле. Всë плывëт, а Тэхëн вместо спасения с тонущего парусника лишь надувает сильнее белоснежную парусину. Как солëный ветер он касается языком прямо под ключицей, заставляя судорожно выдохнуть через нос.       — Что ты чувствуешь, Юнги?       В глазах у Тэхëна танцуют задорные огоньки. Игривые и довольные, они всë танцуют и танцуют, даже когда загорелые пальцы сжимаются слишком сильно на бледной шее. Юнги хрипит, хрипит почти отчаянно и даже цепляется наконец-то руками за чужое запястье.       — Пусти... — Юнги звучит жалко. Выглядит тоже. Его дрожащие ресницы бросают паутины теней на щëки и скулы, но не скрывают покраснения на них. Кислород не наполняет альвеолы, и вместо него в крови растекается не то ужас, не то мазохистское наслаждение.       Ким ухмыляется, лижет размашисто свою нижнюю губу языком, и лишь немного ослабляет хватку. Обнажëнная грудь Юнги тут же судорожно поднимается, тело то напрягается, то расслабляется под волной хлынувшего внутрь воздуха.       — Как любящий хëн, я организую тебе замечательную поездку в морг. Не обещаю, что не в один конец.       Юнги заходится кашлем, но в ответ лишь смешок.       Тэхëн возвышается на постели, прижимает хрупкое тело к простыням почти что болезненно, но дальше грубых ласк не заходит. Взглядом откровенно пожирает, но даже не пробирается пальцами под кромку штанов.       — Ты такой грубый, — тянет, довольно щуря кофейного цвета глаза. — Займись изучением этикета на досуге.       Юнги цокает языком, тянет руки вверх, но во взгляде всë та же ледяная сталь.       — Я так не понимаю, хëн. Словами.       Тэхëн веселится, издевается, даже убирая руки с натягивающих кожу рëбер. Его ладони упираются в матрас по обе стороны от чуть ли не рычащего Юнги, но больше не трогают. Не до того, как хëн попросит едва слышно всë же приласкать. Пока не захочет достаточно для того, чтобы наконец-то переступить свою сраную гордость.       — Ты ублюдок, Ким Тэхëн. Ненавижу, — губы кривятся, но глаза вместо обычных матовых стекляшек больше походят на тëмного цвета камни с бегающими туда-сюда чернильными зрачками и пушистыми бликами на них.       Тэхëн склоняется над ним, мочит губы в грубоватом поцелуе, и без разрешения скользит языком в горячий рот. Целовать Юнги вкусно, потрясно и просто головокружительно. Пальцы зажимают подбородок, вскидывая голову наверх, и тогда язык скользит ещë глубже до финишной черты в виде глотки.       Мокро.       Юнги брыкается, толкает в грудь до тех пор, пока руки не зажимают грубовато над головой. Снова черевато синяками, но Мин из постели с Тэхëном по-другому и не вылезает в принципе. Зубы кусают напоследок нижнюю припухлую губу, а после касаются левой мочки.       Дыхание обжигает, Юнги — бедный чувствительный мальчик — дрожит, но лишь ведëт головой в сторону. Наивный пытается сбежать, спрятаться от сладких пыток, но Тэхëн охотник идеальный. Жадный и неумолимый, как только дело касается грубого хëна.       Это не помешательство, просто самодовольство. Ломать недоступного хëна раз за разом, отрывать с хирургической аккуратностью пушистые крылья и прижимать к твëрдой земле ещë до того, как в теле появятся силы на то чтобы встать.       — Ну же, попроси меня. — ухо плавится, плавится весь Юнги и плавится его душа тоже. Это не противно и не ужасно. Это унизительно, но внутри возбуждение лишь предательски вьëт своë крепкое гнездо. Не уходит, отказывается, а ведь Юнги слëзно и почти на коленях умоляет. — Попроси, хëн.       Зубы смыкаются на хрящике, вокруг блестящего тускло серебра серëжки. Если Юнги похож на грозного кота, то Тэхëн — опасный тигр. Смертносный хищник, клыками перегрызающий трахею, и, о, Юнги действительно так по-глупому задыхается.       — Тупая псина, — снова упирается руками в плечи, глупый мальчик. — Раз уж пришёл, не заставляй меня жалеть, что я не выгнал тебя ещë с порога.       Тэхëн снова почти смеëтся. Не понимает до конца почему, но всë же тянет губы в подобии усмешки.       — Хëн такой глупый и нуждающийся. Я знаю, что ты сам хочешь под меня лечь. Я всë знаю, хëн, глупышка.       Его пальцы снова на шее, сжимают безжалостно тугим кольцом, так что из горла снова рвутся один за другим судорожные хрипы.       — Будь честен с тем, кто так потрясно тебя трахает, м?       Тэхëн приходит не реже трëх раз в месяц, но не чаще раза в неделю. Он достаточно груб для того, чтобы быть вышвырнутым из квартиры, но слишком очарователен для подобных деяний.       — З-заткнись...       Не грозный лев, а лишь уклоняющийся от ласк хозяина кот. Милый и ласковый где-то глубоко внутри и это «глубоко внутри» Тэхëн обязательно скоро попробует на вкус. Утонет, утягивая и Юнги за собой.       — Я научу тебя быть вежливым со мной, — пальцы наконец тянут тëмную ткань штанов вниз, оголяя стройные бëдра. На них — россыпь бледноватых пятен и едва заметных укусов, но Тэхëн замечает каждый. Рычит, зная, что кто-то другой посмел коснуться тела драгоценного хëна.       А Юнги ликует. Видит отчëтливо пламя ярости на глубине ставших практически чëрными глаз, и ликует. Тэхëн действительно ревнует, и только ради этого Юнги уже готов предоставить всë своë тело непоседливым тонсенам. Те обычно нежнее, чем Тэхëн, но от этого ни капли не лучше.       И если Чимин между грязным втрахиванием в поскрипывающий матрас со всей пылкостью целовал Юнги в сладкие губы, то Чонгук перед тем как провести языком между поавевших ягодиц искусывал внутреннюю сторону бëдер просто до неузнаваемости. Уже ближе к Тэхёну, но всë не то.       Сколько бы Юнги ни твердил себе, что вовсе не нуждается в заносчивом юнце рядом, убедить самого себя в этом не получилось.       У Тэхёна тëмные завитки кудряшек спадают на уши и лоб, очерчиваемые тусклыми полосами света от бледноватого ночника. Достаточно, чтобы разглядеть родинки на кончике носа и верхней части щеки.       Ладони накрывают тазобедренные косточки, поглаживая как-то немного резко. Пальцы скользят вниз, и тогда вслед за ними мягкой кожи касаются тэхëновы губы.       Горячее клеймо, выжигающее на бедре инициалы «К.Т.».       — Тупая шлюха, — Тэхëн смотрит прямо в глаза, пальцами посильнее впиваясь в кожу бëдер. — Я научу тебя быть хорошим.       Юнги лишь зарывается пальцами в тëмные волосы и тянет. Больно, он уверен, но в этом вся соль. Юнги не прогибается — он позволяет. И Тэхён абсолютной дурак, если считает иначе. Юнги приподнимается, тянет на себя, целуя так мокро, как только может. Внутри бушует неистово сжигающее заживо пламя, язычками обгладывающее эпифиз.       — Закрой пасть, пока зубы на месте, — Юнги цепляется посильнее зубами за губу и тянет.       — Разве у тебя есть право говорить, хëн?       Юнги щурится пару секунд будто бы в задумчивости, а после бьëт с размаху по щеке. Звонкий шлепок, а в ответ лишь хриплый смех. Тот, что нагретым лезвием ковыряет что-то глубоко внутри.       И Юнги это правда ненавидит — каждую часть Тэхёна по отдельности и ещë сильнее вместе. Он не милый и не забавный, не уютный и далеко не ласковый. Не когда остаëтся тет-а-тет с Юнги и показывает наконец спрятанные с умелостью иллюзиониста клыки.       Ими он метит собсвеннически кожу, впивается как можно сильнее в белоснежный практически бархат, уродуя его красным и фиолетовым. И если для Тэхëна это лишь новые просторы полотна, то для Юнги — безжалостная схватка разума и тела, молящих Кима по очереди либо уйти немедля, либо остаться навечно и ещë дольше.       — Завязывай, — Юнги дëргает ногой, но в ответ получает лишь приподнятую неодобрительно бровь. — Хватит, мне надоело. Тупая шавка. Только и можешь, что языком чесать.       — Чонгуку ты так же говоришь? — очередной укус на правом бедре.       — А тебя не касается.       — Меня касается, когда моя шлюха раздвигает перед всеми подряд ноги.       — Я не твоя шлюха, Тэхëн, — шипит, снова дëргает ногой, но Ким сжимает слишком сильно. — Ты задрал, либо вали, либо трахай.       Тэхён спускается одной рукой ниже, гладит большим пальцем коленку почти любовно, смотрит прямо в глаза больше не игриво или весело, а почему-то с тоской. Но Юнги моргает, и наваждение пропадает. Тэхён снова самодовольный ублюдок, скользящий пальцами меж ягодиц и надавливающий одним на сжатые мышцы.       Юнги раздумывает пару секунд, прежде чем порыться левой рукой под мягкой подушкой, и кинуть почти пустую бутылочку с лубрикантом. От этого становится лучше: палец проникает внутрь сразу на две фаланги, немного болезненно, но это лучшее из проявлений заботы Тэхёна.       Он принимается снова покрывать фарфор кожи своими следами, тянет еë зубами, а после языком зализывает укусы, как ласкающийся пëс. Только не скулит, потому что за него это делает Юнги, когда в нëм двигаются резковато уже два пальца, через раз попадающие по чувствительной простате.       Три.       Его трясëт, голос надламывется, а из глаз вот-вот польются слëзы. Дрожащие ресницы перекрывают и без того скудный свет, но от вида усмешки не спасают.       — На тебя так забавно смотреть, — снова насмешливо-медленное поглаживание тугих стенок. — Сначала строишь из себя крутого, а потом стонешь как последняя дрянь.              Пальцы сжимаются на простыне, а горло дерëт громкий звук. Ещë немного, и перед глазами всë окончательно смешается в пестрящее красками пятно.       — Я повторяю... закройся наконец.       Дышать трудно, потому что сколько ни вдыхай, кислорода всë равно ноль. Дышать и вовсе не хочется, потому что всë вокруг пахнет Тэхëном. И сам Юнги им тоже пахнет, скребëт ногтями по груди, чтобы хоть как-то избавиться от прилипчивого аромата, но в глубине души мечтает пропахнуть им насквозь.       Это так глупо, но Юнги почти привык.       — Я готов. Хватит уже кота за яйца тянуть, — дëргается снова, всем телом извивается, как змея по земле, но ядовитый змей здесь именно Тэхëн. Обвивающий всë тело и впивающийся острыми клыками в самую шею.       Неумолимый.       Магнит для счастья и несчастий одновременно, магнит для Юнги, находящего в нëм успокоение каждый раз. Ломающий на мелкие куски своими касаниями и собирающий обратно лаской поцелуев.       — Раньше ты был терпеливее. Неужели по члену моему соскучился?       Пальцы уже не толкаются внутрь, а лишь кружат вокруг входа, мягко надавливая. Бóльшая нежность, которую возможно получить от Тэхëна, кроме его пьяных поцелуев в щëки и нос перед сном.       Юнги в нëм многого не понимает, но учтиво молчит. Чужие тараканы его волнуют далеко не в первую очередь, да и Тэхëна пытаться вывести на откровения труд просто сизифов.       — Я не скучаю ни по чему, кроме момента, когда за тобой закрывается дверь, — голос теперь звучит ровнее, а дыхание почти не сбитым. Почти ровным, а перед глазами и голове всë равно всë мешается в неясное нечто.       — Себя-то не обманывай, — снова весëлый прищур глаз, а после подчëркнуто-насмешливое: — Хëн.       Когда пальцы пропадают с бедра, Юнги понимает, что до этого они всë время сжимали нежную кожу. Настолько сильно, что от боли это уже и не чувствовалось. Изуродованное налитыми кровью засосами и ломанными синяков, оставленными в хаотичном порядке укусами, ещë слабо поблëскивающих от почти высохшей слюны.       Внутри мышцы немного жжëт от торопливости растяжки. Дышать всë так же трудно, но предвкушение всë немного облегчает. Кровь, кажется, уже закипает от переполняющей страсти, когда перед тем, как стянуть с ног тëмного цвета джинсы, Тэхëн роется в кармане в поисках презерватива.       Бросает его на постель, а Юнги тут же хватает цепкими пальцами. Рассматривает серебристого цвета квадратик, хмурит ненадолго брови, а после поднимает глаза обратно на Тэхëна.       Пряжка ремня звенит.       И в глазах Юнги Тэхëн видит лишь себя. Окружëнного звëздной аурой обожания и слепой веры. Штаны сброшены с кровати, а по комнате снова разносится хлюпающий звук поцелуя.       Потому что Юнги насытиться невозможно — он как в пустыне вода и как кислород на самом еë дне. Как нежные лепестки, которыми весь Мин тонко и пахнет.       Пальцы тянутся к резинке белья, но лишь невесомо гладят светлую, почти белую ткань. Тэхëн в привычной манере хмыкает, растягивая губы:       — Ну же? Снимай.       Юнги фырчит, фырчит недовольно, но всë же слушается, потому что кому-кому, а ему уже действительно невтерпëж. Взгляд задерживается на влажной головке, спускается немного вниз, а после красивая картинка перекрывается опущенными наконец ресницами.       Латекс тонкой плëнкой раскатывается по члену умелой миновой рукой, а в награду — шумный выдох сверху. Такой томный и густой, осязаемый почти физический и распаляющий пламя внутри с новой, невиданной ранее силой.       Тэхëн тянется снова руками обхватить стройные бëдра, но получает лишь толчок в грудь. Бровь вопросительно взлетает вверх, но объяснения — последний в юнгиевом списке любимых дел пункт. Он молчит, лишь садится, чуть поморщившись, а после опрокидывает Кима на постель, забираясь сверху.       Пусть запомнит — Мин не слабый. Хрупковатый возможно, но это ничего не значит. Власти, пусть и мнимой, Тэхëну хватит. Юнги нависает сверху со всем своим кошачьим изяществом.       Его губы оказываются горячими — бурлящими от страсти кораллами, глотающим звëздную пыль пламенем, сметающим на своëм пути абсолютно всë. Они раскалëнным железом прижигают живот, ключицу, а после с левой стороны шею. Мочат едва ощутимо кожу, а Тэхëн в ответ между пальцев зажимает чужие светлые волосы.       Юнги ëрзает, ладонью направляет член, чувствую растяжение куда сильнее, чем от длинных пальцев. Внутри всë полыхает огнëм, и Юнги всë же шипит, запоздало чувствуя ладони на своей пояснице.       — Помочь? — насмешливо.       — Себе помоги, — чуть ли не рычит, кусает губы, но до конца всë же насаживается, в отместку за недостаток смазки ногтями полося кожу около пупка.       Через несколько секунд, когда Юнги заметно расслабляется, откинув голову назад, уже не так больно. Подушечки пальцев гладят талию успокаивающе, и пусть Мин снисхождение просто не приемлет, в этом жесте находит что-то сокровенно-умильное. Ласковое, как лучистое солнце по утрам, зайчиками бегающее по ресницам и рвущееся дальше к зрачкам.       Тэхëн от неожиданности стонет, когда плавное движение вверх заканчивается резким возвращением обратно.       — Туго, подожди, — Тэхëн тянется пальцами растянуть получше, но Юнги лишь кривится, звонко шлëпая по руке. — Хë-ëн...       — Раньше надо было думать, придурок, — ещë одно движение, а голова всë так же запрокинута назад.       Головка мажет невыносимо-сладко по простате, нежит, отправляя посланниц-мурашек по всему телу вопить о невыносимом удовольствии. Юнги упирается в тэхëнову грудь для опоры, наклоняется к нему, а хлюпанье смазки слышно всë лучше.       — Да-а, умница... — Ким стонет, стонет необычно для себя высоко, протяжно, когда давит на спину, опрокидывая на себя, и целует самозабвенно в самые губы. Мокро и горячо, совсем неприлично, когда языком ведëт по ровным зубам и нëбу.       Юнги дышит ему тяжело в самые губы, отстраняется, оставляя высунутым лишь язык, и позволяя снисходительно провести Тэхëну по ним своему: попробовать в сотый раз на вкус, смешать слюну в сладкое месиво и пососать самый кончик губами.       Голову кружит, а Тэхëн лишь шепчет «Юнги» куда-то в шею.       Его дыхание горячее, как и кожа. Он весь похож на лаву, распаляющую, прожигающую, затекающую внутрь и уничтожающую все клетки, чтобы создать новые, но уже с собой вместо цитоплазмы.       Пальцы ведут по щеке, гладят, а Юнги и рад. Жмëтся, ластится, как кот, да податливо хнычет, когда внутри снова всë так сладко тянет. Член проходится по простате просто идеально, заполняет до краëв и оставляет лишь прикрывать глаза трепещущими полосами ресниц.       — Мой милый мальчик, — поцелуй за ушком, а после ещë один в скулу. — Юнги, детка, дай мне.       И Тэхëн их снова переворачивает, снова возвышается сверху, а Юнги к нему лишь руки тянет. Гладит по плечам, по груди, опускается к рукам и переплетает по-глупому пальцы с кимовыми. Те вполне ожидаемо мокрые, но всë равно до одури прекрасные, поглаживающие по тыльной стороне ладони, когда всë тело вновь заполняется глубоким толчком.       Трахает Тэхëн всегда со вкусом — натягивает на себя искусно, сжимая кожу на бедре или талии до привычного красного, и оставляет лишь сломленно хныкать.       Тэхëн такого хëна любит: разбитого и нуждающегося, дрожащего от каждого движения и кусающего и без того припухшие губы в попытках быть тише. В попытках скрыть от Тэхëна своë яркое удовольствие, но тот и так всë знает. Лишь толкается снова и снова, склоняется, чтобы прошептать мягкое «потерпи» на ухо, и снова прильнуть к устам в поцелуе.       Бережливом и мягком, но всë равно глубоким и заставляющим желудок наполняться всевозможными насекомыми, ползающими и летающими. Всë внутри кричит, когда Юнги стонет Тэхëну прямо к губы.       На щеках у него нежный налëт смущения — розовый пух румянца, который Тэхëн рассматривает, кажется, чересчур внимательно. Гладит пальцем, пробует на вкус, и лишь после отстраняется.       — Всë, на что ты с-способен? — Юнги ломается на мелкие куски, но всë так же горделив и высокомерен.       Тэхëн из него эту дурь точно однажды выбьëт, но сейчас лишь хмыкает и ногтями впивается в излюбленное местечко на бедре:       — Тебе ведь нравится, хëн, — Юнги в спине прогибается опасно-сильно, глаза закатывает, и стонет невозможно громко. — Не веди себя как ублюдок.       Сердце бьëтся о рëбра слишком сильно, старается вырваться из тела, потому что то снова предательски плавится. Растекается жидким асфальтом по простыням, после себя оставляя лишь запах чистого удовольствия.       Комнату наполняет звук глухих шлепков, по ритмичности своей ровняющихся на тикающие притихше, будто бы в смущении, часы на серого цвета стене. Луна наконец находит дырку в пушистом облаке, и тогда еë свет играется на лице Юнги по-особенному красиво. Десятки лучиков подсвечивают его как будто изнутри, спускаются ниже к дëргающемуся отчаянно кадыку, а после снова прячутся за пухом пролетающих рядом белых махин.       И Тэхëн этим откровенно любуется, татуировкой выводит на обратной стороне век и лишь молится о том, чтобы не забыть.       —Уже почти? — Тэхëн ладонью накрывает юнгиев член, поглаживает, в ответ получая судорожный всхлип.       Юнги кивает, дополняет тут же сбивчивым «да, Боже, Т...тэхëн», и сам толкается в подставленную услужливо руку.       Тэхëн приободряюще улыбается, рассматривает снова, а воспоминание убирает в копилку самых для себя драгоценных. Хранящихся на отдельной полке, но уже и без того заполненной глазами, голосом и пальцами Юнги.       — Т-тэхëн!.. — Юнги снова подкидывает на постели, он сжимается, оставляя лишь шипеть. Внутри становится слишком узко, и у Тэхëна брови заламываются, когда он понимает, что Юнги наконец-то кончил.       Дыхание ещë тяжелее, чем до этого, и Тэхëн ненадолго просто замирает внутри перед тем, как снова толкнуться внутрь. Долго этому продолжаться не нужно: ещë каких-то полторы минуты, и Кима самого уже тоже трясëт в пробирающем до самых костей оргазме.       Он выскальзывает из растянутой дырки, завязывает использованную резинку тугим узлом, и быстро находит предусмотрительно оставленные на столе влажные салфетки.       — Я сам, Тэхëн, — Юнги приходит в себя быстро, пусть и с красными до сих пор щеками и дыханием, как у марафон бежавшего. — Дай сюда.       Мин вытягивает руки требовательно, и Тэхëн лишь вздыхает, отдавая новую упаковку в руки хëна.       — Ты хоть иногда себя не как мудло себя вести можешь? Всю романтику рушишь.       Ким рухает на постель рядом, тянется за одеялом, а веки тут же закрываются. Тело кажется слишком тяжëлым, и теперь Тэхëн наконец понимает, насколько устал.       Свет от ночника играет на стенах розовым, путается в высветленных волосы Юнги, как глупые мошки в липкой паучьей сети. А Тэхëн хоть и не дурашлива мошка, в Юнги тоже каждый раз путается, попадаясь.       — А за романтикой тебе по другому адресу, — хмыкает, копируя ядовитую тэхëнову издëвку, а скомканные салфетки прямо на пол кидает.       Волосы на лбу оказываются мокрыми и липковатыми, но Юнги их лишь откидывает со лба, наконец-то снова опускаясь на подушку. Венистые руки Тэхëна перехватывают его, ворчливого, поперëк живота, тянут ближе к подтянутому телу. И Юнги даже не вырывается, лишь жмëтся ближе, списывая всë на холод апрельской ночи.       Звëзды за окном кружат в своëм каком-то особенном вальсе, и Тэхëн думает, что с хëном бы тоже с удовольствием потанцевал. Сжал бы бережливо ладонь и талию, зачарованно бы глядел в отражающие свет глаза, а потом бы бесконечно в цветочные губы целовал.       Так сладко, как будто пробуя на вкус сахарную вату цвета нежнейших лепестков сакуры.       А Юнги утыкается ему тут же носом в шею — сопит едва различимо, пока ладони проходятся медленно по линии его позвоночника. Так аккуратно, будто бы боясь рассыпать в пыль. Так непохоже на недавнее желание окрасить всë тело цветом своих меток. Алых, бордовых, фиолетовых и похожих по оттенку на целую галактику.       Тэхëн потерялся.