Бейт-а-Майм

Анна сидела в автобусе и ненавидела Израиль. За полтора месяца она устала от жары, от невкусного кофе, от вечных пробок, от напористых до наглости израильтян и арабов, и даже от знакомых москвичей, которые опростились, потеряли столичный лоск и в русской речи вставляли непонятные и неприятные местные словечки. Добиться от мужа, чтобы они переехали туда, где меньше жары, цивилизованнее люди, нет ежедневных терактов и где пригодился бы её великолепный английский уровня C1, оказалось невозможно. Когда он не торчал за компьютером, то бубнил про экономию (в дорогущем Израиле? смешно), большие выплаты от государства в первые полгода репатрианства, выгодный израильский паспорт. Предлагал ей воспользоваться случаем и отдохнуть с дочкой на Средиземном море, а когда Анна пыталась объяснить, что, как человек с интеллектом и высшим образованием, она не может отдыхать круглыми сутками, предложил походить на курсы местного языка. Вот уж чего Анне хотелось меньше всего, так это копаться в хрипящем, шипящем и картавом иврите и всех тех закорючках, которые лезли с вывесок и табличек. — Аколь бэсэдер?* Она отвлеклась от нескончаемых пальм за окном и хмуро уставилась на экскурсовода — симпатичного мужчину, которого какой-то черт занес на эту работу, в этот автобус, под завязку набитый ортодоксами. — Кен**, — буркнула она, потому это было единственным словом, которое чудом привязалось и запомнилось. — Sorry, how much time is it to get to Bait-ha-Maim?*** — We’ll be there soon****, — пообещал улыбающийся экскурсовод. Кажется, его звали Яни. Анна ответила кривой усмешкой. Он был единственным человеком рядом, который разговаривал сколько-нибудь по-человечески, пусть его английский хромал на обе ноги. — Мама, — подала голос дочка рядом. — А почему эти евреи не говорят с нами по-русски? Анна непроизвольно бросила взгляд на пассажиров: понял ли кто? Но впереди были только черные шляпы, а экскурсовод даже не моргнул взглядом, только улыбнулся пошире и вручил девочке чупа-чупс, а потом как ни в чем не бывало вернулся в переднюю часть автобуса и продолжил шипеть и картавить о чем-то замечательном, что они проезжали. Не то чтобы Анне было дело до обид окружающих, но ругаться с кем-то, кроме мужа, настроения не было. — Потому что они не знают русского, — устало ответила она. — Мама, — не унималась дочка, — от дяди впереди плохо пахнет. Он не моется? — Нет, дядя просто тепло одевается летом и много потеет. — Они совсем глупые, да? Не умеют говорить по-нашему и не знают, что летом нельзя ходить в пальто. Сейчас следовало прочитать лекцию об уважении к иным культурам, но Анна была уже сыта по горло. — Да, — сказала она. — Вот такие вот дяди, вонючие и глупые. — Папа тоже еврей, почему он не такой? — Папа тоже очень-очень глупый, — отрезала Анна таким тоном, что дочка наконец заткнулась и уставилась в окно, за которым кончились пальмы, и разматывалась километр за километром голая каменистая пустошь. Достучаться до мужа было практически невозможно, пока Анна не пригрозила, что уедет с ребенком назад, и дочку он больше не увидит. Лицо его тогда окаменело, он посмотрел на неё с нескрываемой злостью. Наконец-то, злорадно подумала Анна, наконец-то тебя проняло. Однако всё ограничилось тем, что он договорился об этой вшивой экскурсии в богом забытую деревню, в которой располагались руины какого-то супердревнего храма. Не на Мертвое море, не в Иерусалим, в конце концов, а в приморскую деревню, вот спасибо. И всё же это было не Бог весть какое, но развлечение. Когда автобус подъехал к остановке, оказалось, что русскоговорящих туристов там нет, одни датишники***** с пейсами и в шляпах, а экскурсия идет на иврите. Анна чуть не повернула назад, но дочка внезапно разнылась, что хочет «посмотреть рыбок, папа обещал». И вот теперь она ехала в автобусе уже третий час, замерзая под кондиционерами и вдыхая ароматы от одетых в десять одежек ортодоксов. Подъехали к шлагбауму, автобус остановился. Двое мужчин в бронежилетах и с автоматами — один еврей, второй темнокожий, — поговорили с водителем, второй поднялся в автобус и внимательно осмотрел пассажиров. Кивнул на Анну и негромко спросил что-то у экскурсовода, тот ответил в полный голос. Анна разобрала только «дагон», слово показалось смутно знакомым. Темнокожий кивнул и вышел. Когда автобус снова тронулся, Анна спросила у Яни по-английски: — Что за люди? Сбежал какой-то террорист, и они его ловят? — Здесь контрольно-пропускной пункт, мы въезжаем на палестинскую территорию, — любезно пояснил тот. Её словно холодной водой обдало. — Что? Это же опасно, нас могут взорвать, расстрелять… — Нет-нет, я ездил этим маршрутом много раз. У нас договор с местными. Вы читали табличку на въезде? Табличка в самом деле была, те же мелкие противные закорючки на красном фоне. Анна одарила экскурсовода мрачным взглядом и села на своё место, дочь рядом задремала, пластиковая трубочка от чупа-чупса торчала изо рта. Пейзаж за окном практически не изменился, но вдоль обочин выросли груды мусора, кое-где попадались ржавые остовы машин, как в фильмах про постапокалипсис. Наконец показалось море, автобус поехал вдоль побережья. Пассажиры оживились, зашумели, оживленно переговариваясь друг с другом, неприятный запах стал резче. «Ну спасибо, удружил», — написала Анна мужу. «Всё в порядке? Ещё не приехали? Как там Вика?» — немедленно высветился ответ. «Раньше ты так шустро не отвечал», — с удовлетворением подумала Анна и, не стесняясь ни дочери, ни окружающих, зло заговорила на запись голосового сообщения: — Если ты считаешь, что очень смешно пошутил, плохие новости — мне это окончательно надоело. Дай только приехать, и я начну собирать вещи. Он тут же перезвонил: — Что такое? — Что? Ты запихнул нас в автобус, полный пейсатых, по-русски никто не говорит, едем в богом забытую дыру! Ты серьезно думал, что мне понравится? — Аня, — неожиданно мягко ответил он. — Тебе стоит там побывать. — Ты не видел, что здесь творится!.. — Видел. Отсюда родом мой дед, я приезжал сюда неоднократно. Поверь, бог не забыл это место, он там повсюду. — С каких пор ты стал таким религиозным? Муж помолчал. — Ты особо никогда не интересовалась, во что я верю и чем живу. Её вдруг осенило. — А когда ты на той неделе отправил нас в аквапарк, а сам вернулся домой почти в полночь — ты ездил сюда? Ну знаешь… — Бог ждет тебя, — отрезал он и отключился. — А тебя ждет развод, — огрызнулась Анна в уже молчащий телефон. Автобус уже ехал среди небольших домов, местные жители глазели из окон с любопытством. — Одни арабы, — пробормотала Анна. — Не совсем. Сирийцы. Это сирийская деревня. Она оглянулась на безмятежно улыбающегося Яни, который стоял рядом, облокотившись о спинку соседнего кресла. — Долгая история, — сказал он с тяжелым акцентом. — В конце концов, у нас с ними общее прошлое и общие древние боги. — Зачем вы скрывали, что понимаете по-русски? — холодно спросила она. — Разве? Вы сразу начали общаться со мной на английском. Анна готова была поклясться: утром на автобусной остановке она на чистом русском пыталась объяснить экскурсоводу, что это всё ошибка и она уходит. Но не успела она припомнить это, как он сказал, глядя в окно: — Вот и приехали. Датишники загалдели, повскакивали со своих мест, снимая черные плащи и шляпы, побросали их на сиденья, повалили к выходу. Там, снаружи, у большого крепкого здания, сложенного из темных круглых камней, их встречала процессия — местные с заполненными сырой рыбой корзинами. Что-то в здании показалось Анне странным, кроме очевидной древности сооружения. Точно, оно было совсем глухим, ни одного окна, только почерневшие деревянные ворота. Вот тебе и уникальный храм. — Пойдемте, вы такого ещё не видели, — сказал Яни. Анна огляделась на дочь — та так и продолжала спать с чупа-чупсом во рту. — С вашей девочкой ничего не случится, обещаю, — сказал Яни. — Вернется домой в целости и сохранности. Она вышла наружу, из прохладного сухого воздуха прямо во влажную духоту. Наступила на что-то, ахнула — под ногой оказалась белая рубашка, рядом валялась груда одежды. Полностью нагие, пассажиры автобуса рвали зубами сырую рыбу, что им принесли, хрипло переговариваясь между собой с местными. Их гортанная речь уже совсем не напоминала человеческую. Один, с окровавленным ртом, не выпуская из рук полусъеденную рыбину, подскочил к Яни и что-то прохрипел, указывая на Анну. Яни резко ответил ему — было странно слышать, как изо рта красивого мужчины доносятся такие жуткие звуки. Человек скривился, махнул рукой, обдав Анну брызгами, и вернулся к трапезе. — Что такое «даг»? — ошарашенно спросила Анна. — Рыба, — невозмутимо ответил Яни. — А что такое «Ав дагон»? — Отец Дагон. Её начала бить дрожь. — Кто… вот эти вот? Яни участливо и крепко взял её под локоть. — Люди, Анна. Как ни оскорбительно вам думать об этом, но вы с ними один род, более того, эволюционно и духовно они стоят куда выше вас благодаря крови бога в жилах. Они — дети Дагона. Она испуганно заозиралась. Дети Дагона были поглощены рыбой, но местные разглядывали её с нескрываемым любопытством и сально ухмылялись. «Броситься бежать, спрятаться от них в одном из домов? А ночью через пустошь к границе, и просить помощи? Даже если получится, как в дурацком боевике, смогу ли я бросить Вику? Нет, ни за что, нет, нет». — Я, пожалуй, посижу в автобусе, — пробормотала она, но Яни держал крепко. — Как можно, вы наша главная звезда, ради вас вся экскурсия и затевалась. Вас уже ждут, — сказал он. — Мы все ждем, как заметил мой дорогой брат. Дети Дагона закончили есть и теперь, облизываясь, наблюдали за ней. В полуобморочном состоянии Анна заметила, как то, что она принимала за пряди у висков, шевелится, словно пучок червяков, и бороды, и усы. — Мой муж!.. — начала она, но Яни оборвал: — Не возражает. Он долго сопротивлялся и оттягивал, но неделю назад неожиданно согласился. Какая удача, ведь время самое подходящее. — Меня съедят? Вырвут сердце? — севшим голосом спросила Анна. Дети Дагона вокруг неё рассмеялись. — Ну что вы так смотрите? Конечно, они вас понимают. Им совсем не трудно и не стыдно учить языки иных народов, у них нет никаких предубеждений. Читай вы на иврите, уже по объявлению на въезде поняли бы, что вас ждет. Ничего, со временем начнете понимать. Вы привыкнете, а может быть, вам даже понравится. В конце концов, это великая честь. Двое смуглых мужчин открыли ворота храма, и оттуда дохнуло гнилостным смрадом. Тем, на который так жаловалась дочь, которым пропитался весь автобус, только намного-намного сильнее. — Что будет с Викой? — пробормотала Анна, не отводя взгляда от темного дверного провала. — Я же обещал вам, — укоризненно ответил Яни. Его голос становился всё глуше, лицо — всё темнее. — Она вернется домой в целости и сохранности. Никто не тронет девочку. Это вы у нас — фертильная взрослая женщина, способная рожать здоровых детей. Из дома донесся властный низкий голос, слов было совершенно не разобрать, да слов и не было, по крайней мере, в привычном человеку понимании. Ноги у Анны стали совсем ватными, пальцы Яни соскользнули с её плеча. Она упала бы, но её подхватило множество рук, и её понесли, понесли, понесли к воротам, в темноту, прямо к Отцу Дагону, ждущему её на своем каменном троне.