Не говоря лишних слов

Есть слова, которые не говорят. Слишком они резкие, эмоциональные, несвоевременные — Мага это знает отлично. Мага заламывает руки. Мага не говорит: у нас был плохой пик. Не говорит: мы принимали плохие решения. Не говорит: я плохо сыграл. — Просто не повезло, — говорит он вместо. — Бывает. Они того не стоят. Не стоят споров с Яриком, недовольства Ильи, растерянного молчания Дениса и тяжёлого взгляда Миры. Не стоят и того, чтобы всю следующую игру между мыслей то и дело сквозило назойливо и раздражающе — а что следовало сделать мне? Поэтому Мага молчит. Глотает сладкий дым, глотает стылый утренний воздух, щурится на высокое блеклое солнце и внимает наставлениям Айрата. Конечно, Мага знает, что иногда сказать всё-таки стоит. Не сглатывать горечь обидного поражения, не игнорировать недомолвки, не строить видимость, не казаться как-всегдашним — довольным, улыбчивым, спокойным и уверенным. Поэтому уже после, в перерыве между пабами, Мага всё-таки говорит Ярику: — Да нам стоило сыграть агрессивнее. Я был большой, мы снесли вышку, и… И Ярик не будет спорить — только согласно кивнёт. — Нужно было раньше купить бкб, — скажет он Илье во время перекура. И Илья не состроит недовольное лицо — ответит, что нужно было сделать именно так. А Денис даже не стушуется, когда за перекусом Мага отметит, что играть ему следовало осмотрительнее и осторожнее — только улыбнётся и едва ощутимо хлопнет по плечу. Когда он возвращается в практис, уже не кажется, что воздух в нём густой и душный. Не кажется, что один косой взгляд в его сторону — и он точно вспылит. И даже поражение не кажется настолько сокрушительным, настолько непримиримым — бывало и хуже, это наверняка. И всё же остаётся что-то — саднящее, вёрткое, невнятное. Недосказанное. Ведь есть слова, которые не говорят. Не потому, что здесь и сейчас им не лучшее время и место. А потому, что будто бы и сказать — нечего. Мага это знает отлично. Мага смотрит на Миру — сгорбленного на стуле, с прижатыми к груди коленями, сосредоточенно разбирающего сыгранную игру. Мага не говорит: отдохни, разберём её завтра. Мага не говорит: ты сыграл отлично, ты сыграл лучше всех. Мага не говорит: прости, что подвёл тебя. Не потому, что слова того не стоят. И даже не потому, что неловко сказать. А может быть, как раз поэтому. Но Мага молчит. Делает несколько шагов, кладёт руки на вздрогнувшие плечи, ловит усталый взгляд. — Забей, Мира, — говорит он вместо. — Рофлотурик. Я лоускилл и мусор. Мира едва — половиной рта — улыбается. — Хорошо, Мага, ну, что ты это понимаешь, — конечно, шуткой. Мага упирает подбородок в спинку кресла, когда он вновь отворачивается к монитору. Мнёт пальцами скользкую джерси. Жёсткие мышцы под ней. Ведет по затылку — Мира ёжится со смешком. У Маги сжимается сердце — тоской, нежностью, трепетом. Жаль, что есть слова, которые не говорят. Может быть, большинство людей. Или только Мага. Слишком они кажутся сентиментальными, нескладными, обнажающими. Слишком стыдными, чтобы их произносить. Мага не произносит. Мага не говорит: ты выглядишь сейчас таким хрупким, таким подавленным. Мага не говорит: мне больно видеть тебя таким. Мага не говорит: я очень хочу тебя обнять. Пальцы — вверх, вниз — обводят позвонки на чужой шее. Слова скатываются на языке. Муторно. Тошно. — Не расстраивайся, — едва слышно произносит Мага. — Если хочешь, приходи спать ко мне. Илюха собирался домой. Мира оглядывает пустующий практис. А затем смотрит на него — смешливо, почти-снисходительно. — Ага, так, — деланно серьёзно. — А Дену я что скажу? — Так и скажи, идёшь спать ко мне, — предлагает Мага, улыбнувшись. — Ну это ты, конечно, отлично придумал, — фыркает Мира. — Может, сам ему тогда об этом и скажешь? Мага бы, возможно, так и сделал. Но это из тех слов, которые не говорят просто так. Слишком они серьёзные для случая, слишком их не ждут. Слишком страшно наткнуться на непонимание, недоумение. Слишком страшно нарваться на неприятие. Слишком страшно, что о них узнает кто-то ещё — даже если и секретом их не назовёшь. Мага не может. Мага не скажет: Ден, Мира сегодня ночует у меня. Мага не скажет: ночует в смысле спит со мной в одной постели. Мага не скажет: да, Ден, мы встречаемся. Только если их не говоришь ты, не значит, что не говорит кто-то ещё, Мага об этом знает как никто лучше. Знает, что для Миры это из тех слов, которые говорить нужно и важно. Важно поделиться с Ильёй, услышать принятие Ярика, согласие Димы — конечно, ровно до того момента, пока это никак не отражается на команде. — Я могу ему сказать, — всё же решается Мага. — Если ты хочешь. Мира смотрит на него несколько долгих секунд. А затем улыбается — взгляд теплеет, набирает глубину. — Хочу, — легко отвечает он. Пальцы — немного нервно — соскальзывают с тёплой кожи на гладкую обивку кресла. Выходя на воздух, Мага чувствует, как за рёбрами клубится волнение. Чувствует, как дым-пар полнит лёгкие. Как солнце мажет по векам — горячее, большое. Пожалуй, дело даже не в том, что есть слова, которые не говорят. А в том, что Мага никогда не был тем, кто говорить умеет. Иногда сказать хочется, иногда хочется сказать так много — только они застревают в горле. Слова — вязкие, множащиеся, путанные, пустые, рассыпающиеся, ничтожные, бессмысленные — Мага не скажет, никогда не скажет, не соберёт их, не оформит мысль хоть во сколько-то значимое, хоть во сколько-то сопоставимое. Мага не умеет. Говорить так, чтобы без путаниц и недомолвок. Говорить так, чтобы было чётко и ясно. Говорить открыто и без ужимок. Поэтому, когда Денис привычно выходит во двор с кружкой чая и наушником в ухе, Мага молчит. — Ого, какая встреча, — Денис улыбается. — Ты чё тут делаешь? Углы губ тянутся в стороны — ломко, нерешительно. — Да так, Денчик, — отвечает он между затяжкой. — Руиню тебе дневную трапезу. — Хорош, Мага. Денис садится на стул, морщится-щурится, пар облизывает его лицо, когда он отпивает из кружки. Мага делает вдох. — Хотел тебе сказать. Денис фыркает, улыбка на его лице становится шире. — Меня кикают? Мага мотает головой. Внутри, под рёбрами, сердце будто вздувается, нарывает, дрожит. — Да не пугай меня, что ты хотел сказать? Денис больше не улыбается. Смотрит серьёзно, беспокойно, внимательно. И как ему объяснить, что есть слова, которые не говорят? Не потому, что сказать не хочется — их просто не выговоришь. — Ты же не обидишься, если Мира сегодня будет ночевать у меня? Взгляд его полнится непониманием. — Вы, типа, хотите устроить тусу и не звать на неё меня? — Нет, — смотря в его глаза. — Он просто будет спать у меня. Со мной. Денис выгибает бровь. Лицо его проясняется постепенно, озаряется осознанием, беглый взгляд скачет туда-сюда, и он выдыхает многозначительное: — А-а. Мага же выдыхает облегчённо, долго. Есть слова, которые не говорят. И хорошо, когда кто-то понимает их через другие. И тогда их не надо произносить вслух. — Нет, Мага, я не обижусь, — Денис вновь улыбается. — Расслабься. А потом смеётся — немного скованно, но чисто, искренне. — Ну ты придурок, пиздец. Всё с тобой понятно. — Что тебе понятно, блядь? — Мага не может не рассмеяться в ответ — от собственной глупости, от дурости, от лёгкости. — Да всё, Мага, абсолютно всё. — Завали, — бросает он беззлобно. И смотрит — почти-благодарно. Денис тянется, чтобы сильно, но со странной, такой Денисовой чуткостью огладить его по плечу, вдарить кулаком после. — Всё, отвали, Мага, у меня по расписанию «Ветролом». — Да, да, конечно. Немного горько — от того, что и благодарность остаётся невысказанной. Слишком она смущающая. Мага не говорит: спасибо, что ты всё воспринял адекватно. Мага не говорит: для меня это важно. Мага не говорит: мне тяжело об этом с кем-то разговаривать. И ведь всегда так было. Всегда было тяжело — делиться чем-то важным, чем-то личным, чем-то болящим. Говорить о том, что он впервые за много лет стирал со щёк слёзы после проваленного Инта. Говорить о том, как было тоскливо, когда из команды ушёл Саня. Говорить, что временами ему ужасно страшно от того, что они больше никогда ничего не выиграют. Что Мага больше не сможет играть так, как играл на десятом Инте. Что рано или поздно все они разбредутся по разным командам. Что больше не будут играть вместе. Ведь есть слова, которые не говорят. Просто не говорят. Потому что говорить их всё равно, что лить из пустого в порожнее. Конечно, не всегда так. Иногда не говорят не потому, что разговор приведёт к ссоре или ругани. Или к чьему-то расстройству. Или к осуждению. Иногда слова кажутся слишком громкими, слишком претенциозными, слишком наигранными. Слишком слащавыми, приторными — прямиком со страниц второсортного бульварного чтива. Их не скажешь, не рискуя встретиться с едкой иронией. Без того, чтобы лишить их значимости. Чтобы обесценить. Мага бы никогда не сказал. Не сказал бы, что каждое утро, стоит Мире выйти на завтрак, — заспанному, помятому — всё внутри замирает. Что не получается вдохнуть — от того, как он улыбается после выигранных игр. Что от его манеры класть подбородок на прижатые к груди колени во время обсуждений и разборов — трогательно, надсадно щемит за рёбрами. Что он скучает, когда во время их редких коротких выходных Мира улетает в Польшу. Что он переживает, когда Мира допоздна играет матчмейкинг и готовится к драфтам. Что у него рвётся сердце, когда в его глазах стынут слёзы — он вспоминает о доме. Не скажешь. Не сможешь. Не выищешь слов. Может быть, есть слова, которые говорить и не нужно? Может быть, всё понятно и без них? Может быть, куда лучше сделать, а не сказать? Не говорить: ты такой замученный, я правда за тебя беспокоюсь. Не говорить: я рад, что ты рядом. Не говорить: всё обязательно наладится. Не говорить, а сделать. Улыбнуться мягко, когда он приходит за полночь. Обнять его со спины, ткнуться носом в спутанные волосы, когда он тяжело садится на кровать. Прижаться животом к его острым лопаткам, стиснуть руками голову, задышать на ухо. Чувствовать, как он расслабляется, слегка подаваясь назад. Ведёт ладонью по предплечьям. — У Дена было такое смешное лицо, когда я уходил, — говорит Мира вполголоса. — Он, ну, с особым усердием делал вид, что всё как всегда. И его тиммейты не собираются спать друг с другом, а собираются, ну, не знаю, паззлы складывать. Мага смеётся ему в висок. Прижимается губами к щеке, говорит едва-разборчиво: — Ты сильно устал? Мира воротит шеей, ловя взглядом взгляд. — Да, сильно. Говорить без надобности. Достаточно смотреть: на то, как лениво руки стягивают с ног безразмерные домашние штаны. Как он поднимает руки к потолку — тянется мышцами, выдыхает с шумом. Как забирается на кровать, переступая коленями по матрасу, скатывая простыню. Как шарит ладонью по стене, ища выключатель. Щёлк — и комнату накрывает сумрак. Мага больше не смотрит — только чувствует. Чувствует щекоткой волосы на своём плече. Чувствует, как рука обхватывает его поперёк живота. Чувствует лодыжками лодыжки. Чувствует жесткое Мирино плечо под ладонью. Наощупь — мягкую мочку уха, острую линию челюсти. Мага едва давит, ведёт, тянет его лицо к себе, чтобы мягко поцеловать в губы. Мира тянется сам — и можно соскользнуть ниже, держать его за шею, чувствовать, как отстукивает под пальцами сердце — спокойное, размеренное. Такое же, как и поцелуй. Без желания распалить. С желанием — побыть чуть ближе подольше. Мира улыбается губами в губы, прежде чем отстраниться. Чмокает в угол рта. Трётся носом о нос. Мага гладит его по спине широко и ласково. Спускается ниже, скользнув под футболку, пройдясь по пояснице, гладит бок, оглаживает рёбра — Мира выдыхает в его рот жарко, чувственно. Так, что тянет низ живота. — Мага… — шепчет он. Нежно и как-то жалостно. Мага находит губами губы — влажные, горячие. Мага держит его за шею, чувствуя под ладонью зашедшееся сердце. Мага оказывается над ним, выцеловывает его лицо — мажет губами по скулам, по неровной коже лба, по нежным, уязвимым векам. Мира громко дышит, подставляется ласке — и только скользит, скользит бессильно ладонями по Магиной спине. — Я правда очень устал, — шепчет он. — И даже не… — Я понял, — осекает его Мага. — Тише, расслабься. Больше Мага не говорит ничего. Потому что есть слова, которые не говорят — слишком они нелепые, неуклюжие, неказистые. Мага не говорит: я просто хочу, чтобы тебе было хорошо. Мага не говорит: я хочу чувствовать, как ты дрожишь, когда тебе хорошо. Мага не говорит: с ума сойти, как сильно я тебя хочу. Целует в шею, в твёрдый кадык. Задирает футболку, чтобы прильнуть к животу — Мира вздрагивает, выдыхает прерывисто, пальцами цепляется за Магины волосы, очерчивает ухо, гладит висок. Мага спускается ниже — оглаживая бёдра, раздевая, щекой прижимаясь к колену. Мага любит то, насколько он угловатый, острый, костистый, выточенный. Маге нравится, что он отзывается на каждое его прикосновение. Нравится, как он частит вдохами-выдохами, когда Мага целует его внизу. Наверное, о таком тоже не говорят. Не говорят: мне нравится, какой ты на вкус. Не говорят: мне срывает крышу только от того, как ты дышишь. Не говорят: ты правда сводишь меня с ума. Наверняка не говорят. Тем более, что Мага и не может — его рот занят Мирой. Мага целует, ведёт языком по жаркой коже, берёт неглубоко — неумело, но старательно. Но Мага знает, что Мире нравится — в том, как из груди его вырываются всхлипы-стоны. В том, как он подаётся навстречу. В том, как зарывается ладонями в волосы. И в том, как сжимает его голову бёдрами, как дрожит, когда цедит на рваном выдохе: — М-мага, я... сейчас кончу. И от его голоса становится совсем горячо, мутно, невыносимо. Плывёт перед глазами — Мира приглушённо, высоко стонет в свою ладонь. Замирает, вздрогнув. Мага делает жадный вдох, отрываясь от него. Чувствует, что ноги расслабляются, становятся нежными, податливыми. Он так и лежит между ними — обнимает, прикрыв глаза. Оглаживает влажную кожу пальцами. Слышит, что дыхание у Миры успокаивается. Ощущает, как он бережно гладит его по голове. — Было очень хорошо, — слышно, Мира улыбается. — Иди ко мне. Получается с трудом — его ведёт. Душно, тесно в Мириных объятиях. Хорошо, ужасно хорошо, когда его пальцы оказываются под резинкой трусов — и гладят, и нежат. Быстро, резко, так, как Маге нужно. Нужно немного: ещё чуть, еще нескольких прытких движений, еще одного пылкого, мокрого поцелуя в губы — и Мага жмурится, Мага глотает воздух, Мага задыхается, Мага вжимается лбом в Мирино плечо. Хорошо. Хорошо обнимать его — разгоряченного, вымотанного. Хорошо ловить лёгкие, куда придётся, поцелуи. Пусто — когда он отстраняется, пытаясь нащупать в тумбе пачку влажных салфеток. Ослепительно — когда он включает свет, потому что ничего не выходит. — Да куда ты их дел, Мага? Все издрочил? — хриплым смехом. Маге хватает сил посмеяться в ответ. Но не хватает ответить. Всё-таки Мира встаёт. Всклокоченный, раскрасневшийся, с трудом смотрящий на свет. С голыми бёдрами — на светлой коже алеют следы Магиных пальцев и губ. Ноет за рёбрами. Мага кладёт руку на живот — туда, где еще недавно была рука Миры. Мага знает это чувство — любви так много, что ей тесно в сердце. Есть слова, которые не говорят. Даже если очень хочется. Слишком они простые. Мага не говорит: я тебя люблю, когда Мира заботливо проводит влажной тканью по его коже. Мага не говорит: я тебя так сильно люблю, когда Мира смотрит глаза в глаза, ласково убирая со лба взмокшие волосы. Мага не говорит: я тебя люблю-люблю-люблю, когда Мира вновь устраивается рядом, вжимаясь носом под подбородок. Только иногда сказать всё-таки стоит. Даже если слова слишком простые. Даже если они не отражают того, что чувствуешь. Даже если кажется, что теперь — слишком поздно. Мага делает вдох. Мага берёт в свои ладони ладонь Миры. Мага говорит: — Прости, что я так хуёво сыграл. Ты заслуживал выиграть. Ты играл идеально. Говорит: — Мне стыдно, что ты так трайхардишь, что не спишь ночами, сидя с Яриком и Айратом над драфтами, над подготовкой, а я… а я не могу всё это реализовать. Говорит: — И я так переживаю за тебя… видя, какой ты уставший, какой замученный. Говорит: — Я хочу выигрывать для тебя и с тобой каждый турик. Я больше не хочу так позорно проигрывать. Говорит: — Я временами такой придурок, но я так рад, пиздец как рад, что ты со мной. Говорит: — Я люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю. Мира, замерший, накрывает его — их — ладони своей. Выдыхает шумно в щёку. Прижимается лбом ко лбу. — И я тебя, Мага, — говорит он ласково, улыбаясь. Мага прижимается улыбкой к его улыбке. Знает, что чувствам тесно в сердце. Что тесно сердцу в груди. Что не оформишь это ни в какие слова. Может быть, и впрямь есть из них те, которые не говорят. Может быть, все люди. Или некоторые. Или только Мага. Только он может сказать Мире всё — даже если что-то из этого окажется «слишком». Даже если говорить придётся без слов. И Мага это знает отлично.