I hate feeling like this I'm so tired of trying to fight this I'm asleep and all I dream of is waking to you Tell me that you will listen Your touch is what I'm missing And the more I hide I realize I'm slowly losing you (Skillet — «Comatose»)
Макс сидит под лестницей в полном одиночестве и курит, уставившись в одну точку. Едкий дым дешёвой сигареты — перехватил на перемене у какого-то шестиклассника, ибо свою пачку забыл дома — слегка щиплет глаза, отчего Макс слегка щурится. Дерёт горло. Впрочем, всё равно. Изнутри Макса раздирает куда сильнее и больнее, никакая сигарета не сравнится. Ощущение, будто разъярённые тигры рвут его душу до крови, в клочья, оставляя незаживающие раны. И всё из-за Даньки. Из-за Даньки, на которого Макс уже несколько лет даже смотреть спокойно не может. Замирает сердце. Леденеют руки. Забывает, как дышать. Чёрт возьми, почему именно он?! Данька всего лишь случайно коснулся его руки, когда выходил к доске. А по телу Макса словно пробежало электричество. И блядская тахикардия. И плевать на урок, на замечания, на вероятный вызов деда (ввиду очередной командировки родителей) в школу. Похуй. Не помня себя, вылетел из класса и побежал под лестницу. Побыть в одиночестве. Прийти в себя. Это когда-нибудь уже закончится? Макс дико устал пытаться ловить на себе его взгляды, вздрагивать от прикосновений, находить любой повод для общения, делать вид, будто его не задевает Данькина ирония по поводу его учёбы и любви к гриндерсам. Он вконец устал бороться со своим странным чувством, чтобы наконец-то снова относиться к нему как к другу, чтобы чувствовать себя свободным и счастливым, насколько это возможно. Они слишком разные, чтобы быть вместе. Но получалось бороться тщетно, за что Макс по-тихому стал ненавидеть и это тупое неискореняемое чувство, и себя за чёртову слабость. — Макс… Вот ты где. Макс исторг тихий стон. Лисицына. Ну какого хера ты здесь делаешь сейчас?! Даже Ксеньку, с которой он дружит уже много лет, не хотелось видеть в данную минуту. Он не отвечает и даже не обращает на неё свой взгляд, продолжая смотреть в сторону, надеясь, что подруга уйдёт. Но Ксюша, хмуро и неловко на него глядя, уходить не спешит. Она прекрасно знает о чувствах Макса и понимает его состояние. Но всё равно не уходит. — Ты прости, меня Моторина за тобой послала. Велела непременно найти и вернуть тебя в класс. Макс невесело усмехается. Как же всё предсказуемо в этой системе, просто до тошноты предсказуемо. Школа — второй дом. Именно поэтому она так «по-домашнему» выносит мозг и вызывает дикое желание поскорее вырасти и уйти жить самостоятельно? — Ты прекрасно понимаешь, что я никуда возвращаться не буду. Пусть мне поставят прогул, вызовут деда, соберут очередной педсовет… Ксень, мне правда давно уже наплевать. И он сейчас абсолютно искренен. За годы, проведённые в школе, у Макса уже выработался иммунитет против привычных, набивших оскомину, «санкций» к таким распиздяям, как он. Винтики этой грёбаной системы всё равно ничего оригинального придумать не могут, так что смысл напрягаться? Ксюша садится рядом. Макс на неё косится. Слегка встревоженная, тихая, смущённая. Такая милая: чуть нахмуренные брови, заплетённые в косы светлые волосы. Джинсовая юбка. Бордовый джемпер. Из-под рукавов видны бледные тонкие запястья с белеющими на них едва заметными маленькими шрамами, при взгляде на которые его сердце каждый раз болезненно сжимается и становится очень грустно. Красивые, слегка подкрашенные ресницы. Возможно, если бы не Данька, Макс влюбился бы в неё. Но история «если бы» не терпит. Они друзья. Лучшие. — Ну что с тобой? — Ты прекрасно знаешь, что. Неловкая тишина. Сигарета выкурена почти до фильтра. Потушенный окурок он выбрасывает в железную банку, почти доверху набитую точно такими же окурками. — Макс, он тебя любит. Пауза. Макс наконец осторожно смотрит на невозмутимую Ксюшу. Вглядывается ей в лицо, пытаясь отыскать хоть каплю лукавства или издёвки. Что, вообще-то, ей не свойственно по отношению к нему. — Издеваешься? — всё-таки он не может не задать этот вопрос. — Нет. Мы с тобой дружим с первого класса. Я над друзьями не издеваюсь. Макс вновь замолкает, пытаясь сообразить, как правильнее спросить, с чего она взяла, что… А Ксюша тем временем протягивает ему сложенный вчетверо листок бумаги. — Держи. Это он тебе передал. Нагнал меня в коридоре. Сказал, что хотел лично тебе отдать, но боялся, что сегодня он больше тебя не увидит. Макс, недоверчиво смотря на Ксеньку, берёт и разворачивает листок. Записка.Максим, сегодня в восемнадцать часов вечера приходи ко мне. Думаю, нам есть о чём поговорить и… может, не только поговорить.
Д. Вайнштейн.
Шок. Всё так же неверяще Макс перечитывает текст, пытаясь найти в нём какой-то подтекст, двойной смысл, иронию, насмешку… Не находит. Ощущение, словно только что получил нокаут или по нему проехался бульдозер. Главное, обращение официальное. Не «Гриндерс», не «Макс», а «Максим». Что ж, вполне в духе «Д. Вайнштейна», который даже в их переписках во время уроков почему-то предпочитает этот совершенно дурацкий, по мнению Макса, официоз. — Ты читала? Она снова на мгновение смущается и отводит взгляд. — Да. — И… что ты думаешь? Ксенька пожимает плечами и слегка улыбается. — Что я могу думать? Надо идти. Или ты предпочитаешь сидеть здесь и страдать? Макс прислоняется спиной к стене. Ксенька права. Надо идти. Даже если это не то, о чём он думает, даже если за этой запиской скрывается обычная просьба чем-нибудь помочь ему или какая-нибудь шутка. И хотя шутки и розыгрыши были стихией Макса, Данька чувства юмора тоже не лишён. Но разве он может шутить вот так? Да. Надо идти.***
Те самые «восемнадцать вечера». На улице уже почти совсем темно. Повсюду включены фонари, в окнах домов виден свет. Изо рта идёт пар. Середина октября выдалась не самой тёплой. Макс останавливается возле двери хорошо знакомого подъезда. Нерешительно оглядывается назад. Протягивает руку к кнопкам домофона и убирает. Внутри его на части раздирают сомнения: стоит ли идти? Странное волнение. Почему? Он же сам его позвал. Макс невесело усмехается: видел бы кто-нибудь сейчас вечно беспечного и, казалось бы, бесстрашного Гриндерса. Наконец, махнув рукой, он набирает слегка замёрзшими, холодными пальцами номер квартиры. Сигнал. Данька отзывается сразу. Услышав голос Макса, он сразу же его впускает. Макс влетает в подъезд и, спустя пару минут, уже стоит в прихожей. Как всегда невозмутимый и улыбчивый Данька стоит, прислонившись к стене, в расслабленной позе. Макс неловко топчется на пороге, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Такой привычный и родной Данька — одетый, как всегда, в чистую отглаженную рубашку и светлые джинсы. На носу очки, которые ему безумно идут и без которых он Даньку просто не представляет. Чёртов интеллигент. А Данька тем временем улыбается. — Проходи, Макс, не стесняться. Предки уехали на дачу к знакомым на юбилей, вернутся только завтра. — Дань, ты как никто другой знаешь, что я и стеснение — вещи несовместимые. Просто… Макс отвечает слегка нервной улыбкой. И, кашлянув, решается задать вопрос: — Даньк, а ты, кстати, зачем меня пригласил? Да ещё таким, кхм, неординарным способом. — Что тут неординарного? — Данька поднимает бровь. Макс теряется. — Да, действительно, что. Ну… буквально всё, Вайнштейн. Точно так же ты мог меня пригласить и лично, не тратя время, бумагу и чернила в ручке на записку. Данька вдруг тихонько хмыкает и уходит в гостиную. Макс — за ним. — Значит, не мог я лично… — бормочет Данька. Его напускной позитив сменяют смущение и некоторая растерянность. Это Макс определил по тому, как нервно он кусает губы, ерошит волосы, поправляет и без того нормально сидящие на носу очки и шагает туда-сюда по комнате. Оба молчат, не понимая, с чего начать разговор. Так продолжается с минуту. Наконец Макс не выдерживает. — Дань, остановись. У меня скоро головокружение будет… Прикинь, если я тут в обморок шлёпнусь, — он усмехается. Данька замирает и косится на Макса. — Ничего, я бы привёл в чувство. Приводить в сознание и искусственное дыхание я делать умею. — Рот в рот? — с усмешкой выпаливает Макс. И тут же мысленно ругает себя. Блядь, ну не может он без идиотских шуток! Да, это та самая его защитная реакция от окружающих, о которой ему когда-то говорила Ксюша, объясняя, почему он постоянно «прикидывается шутом» на людях. Но к чему это сейчас? От кого он тут защищается? Не от Даньки же! Но Данька, привыкший к юмору Макса, невозмутимо отвечает: — Можно и рот в рот. Как пожелает пострадавший. Макс прислоняется спиной к просторному книжному шкафу, в котором собрана огромная библиотека Вайнштейном-старшим. У парня неожиданно возникло желание одновременно захохотать и провалиться сквозь землю от смущения. «Как пожелает пострадавший». Ну… да, именно так он и пожелает. Но вслух он произносит: — И всё-таки, Вайнштейн, с какой целью ты позвал меня к себе? — А я что, не могу пригласить своего… — Данька почему-то запинается. — Своего друга в гости? Просто так. — Можешь, конечно. Но в данном случае ты пригласил меня явно не просто так. Слишком уж ты… суетливый. Интересно, почему? Макс уже догадался, что Данька позвал его не для того, чтобы смотреть какой-то сериал, рубиться в приставку, компьютерные игры или обсуждать очередные любовные похождения и поражения их общего друга Лёшки Калитина. Судя по его волнению, он хочет сделать или сказать что-то важное. Это волнение прямо чувствуется, ощущается. Воздух в гостиной будто наэлектризован… Только пусть уже он наконец решается на это важное! От нетерпеливости Макс сам начинает нервничать ещё больше. — Ну да, ты прав, — Данька выдыхает и, кажется, наконец-то решается заговорить. — Не просто так. Понимаешь, Макс, я… Мы с тобой друзья и всё такое, но… ты для меня не просто друг. Ты давно стал для меня чем-то… большим. Макс, застыв на месте, не отрываясь смотрит на Даньку. Во рту пересохло, а внутри что-то перевернулось. В висках словно застучали маленькие молоточки. Он сейчас услышит то, о чём он подумал? Или… — В общем, Макс, я просто хочу, чтоб ты знал, что ты мне… небезразличен, — он выдыхает последнее слово как воздух из воздушного шарика. — Я давно должен был тебе это сказать. А сегодня на уроке, когда я выходил к доске и случайно тебя задел… Ты знаешь, по мне словно двести двадцать прошло, — на лице Даньки появляется усмешка. — Ну я и решил, что пора… Макс невольно улыбается. Надо же, после сегодняшнего их соприкосновения у него возникла та же ассоциация с этими «двести двадцать». Они, оказывается, мыслят одинаково чаще, чем он думал… Тут его что-то потянуло спросить: — А к чему было это ухищрение с запиской через Ксеньку? Мог же просто подойти и позвать меня к себе. — Да я… — Вайнштейн махнул рукой. — Я хотел, но не решился подойти. Вот и решил воспользоваться таким, так сказать, методом… Макс удивлённо хмыкает. Данька и «не решился» — это что-то новенькое. Вместе с этим он чувствует, что теперь его черёд говорить. — Дань, я хотел… хочу то есть сказать, что я… чувствую то же самое. И думаю, и хотел, и… короче, мои чувства аналогичны твоим. Данька поднимает на него взгляд, и сердце Макса тут же падает куда-то вниз. Чёрт, а когда-то он думал, что выражение «сердце ушло в пятки» или куда-нибудь ещё — не более, чем красивый литературный оборот. Ошибался. Но до чего он неуклюже сейчас говорил! Не таким Макс представлял себе своё признание. Он не раз мысленно репетировал то, какие слова он будет говорить, а на деле получилось не признание, а что-то невнятное, бессвязное и глупое. Но Даньке оно, кажется, пришлось по душе. Во всяком случае, он улыбается и смотрит на Макса как-то по особенному. Не так, как обычно. — Макс, ты серьёзно? — В данном случае — более чем. Данька подходит к нему. Улыбка с его лица не сходит. И именно в этот момент Макса снова тянет за язык: — Даньк, я всё понимаю, ты у нас интеллигент, будущий литератор и всё такое… Но скажи, зачем нужен был этот официоз в записке? Данька непонимающе на него смотрит. — Какой официоз, ты о чём? — Ну вот это твоё: «Сегодня в восемнадцать часов вечера…» И подпись как в документе. Не очень-то романтично! — фыркает он. — Ну ты же сам сказал: я интеллигент. А следовательно, и говорю, и пишу соответствующе своему, если можно так выразиться, статусу. Они смеются и больше не говорят друг другу ничего. Они стоят слишком близко, чтобы тратиться на разговоры. Макс чувствует, как его голова отключается и он практически перестаёт соображать. Ещё утром ему казалось, что всё безнадёжно, а теперь… Хер с ним. Обо всём этом он подумает позже. А сейчас думать не хочется ни о чём. Данька осторожно берёт его за по-прежнему холодные руки — настолько холодные, что даже немного вздрагивает, но не отпускает их. Он точно знает, что он сейчас хочет... И в этот момент резкой, оглушающей трелью раздаётся он. Звонок. Они оба морщатся и недовольно оборачиваются к разрывающемуся телефону. Блядский звонок в неподходящий момент — как в кретинских сопливых фильмах! Можно хоть в жизни без этого обойтись?! Ругнувшись, Данька бежит к телефону и берёт трубку. Спустя секунду он закатывает глаза: — Калитин, я тебя убью. Поговорим завтра в школе… может быть. И, не дожидаясь ответа, он бросил трубку обратно и выдернул телефонный шнур из розетки. Максу действия Даньки вдруг кажутся смешными, и он хихикает. — Может быть, — повторил Данька, глядя на Макса. Он не уверен, что завтра они пойдут в школу.