Кладбище бабочек

      Кати              Что может быть надежнее смерти? Правильно. Ничего.              Теда больше нет… Прошло четырнадцать дней с его похорон. Да, я веду счет… На грешной земле добавилась еще одна могила к великому множеству. Смерть внезапна, даже если знаешь, что она уже близко… Так случилось и с Тедом. Дрянь! Да, дядя теперь в надежных руках. В костлявых и крепких ладонях вечности. У меня тоже есть руки, на которые можно положиться. Целых две пары… но я избегаю их успокаивающих объятий. Я не хочу, чтобы Кайл и Самуэль видели мою слабость. Не хочу лишний раз тревожить, расстраивать, обременять. Навешивать скорбь, как удавку на шею. Я должна справиться со своим дерьмом самостоятельно. Я не зря растила клыки. Не зря… Отвратительно. Кого я пытаюсь обмануть? Меня тошнит от самой себя.              Тед умер в больнице. Среди белых стен и халатов. Запаха хлорки и медикаментов. Среди профессионального безразличия. Ни врачи, ни тем более я не соперники для посланника самой смерти. Рак победил. Закончил свою извращенную прелюдию и без раздумий убил. Никаких этических метаний, сожалений или сочувствия — ничего лишнего для флегматичного палача. Один точный выстрел — и конец мучениям. Сердце того, кого я любила, остановилось навсегда. Я опять собственными глазами видела, как дорогого мне человека покидает жизнь. Паршиво до зубного скрежета. Жнецы собирают трупный урожай по специальному расписанию от старухи с косой. Даты проставлены наобум, но заверены печатью небес — спорить с судьбой бесполезно. Сухой факт.              Когда умирает кто-то из стаи — воют волки. Когда люди теряют близких — льют слезы. Я не проронила ни слезинки. Слезы закончились в день моего тридцатилетия. Я нашла альтернативный способ скорбеть — начала упорно пить. Я старательно пытаюсь залить свое горе. Прилежная до усрачки…              Я всегда упрямо твердила: налейте сто грамм и, глядишь, полегчает? Честно, нихрена не работает. Впрочем, лучше я ничего не придумала. Проверенный годами метод терпит и терпит фиаско. Что ж, не везет. Осечки случаются… Пустой треп!              Еще я зачем-то закидываюсь анальгетиками. Ибупрофен, метамизол, фентанил… Химические вещества растворяются во мне, словно сахар в Мерло. Я хаотично жру таблетки, будто они способны залечить душевные раны. Крайне глупо… Хотя я же та еще дура. В садах моего сердца появился лучший в мире садовник, но, увы — махаоны в трауре. Цветы не благоухают, трава пожухла. Дядя, прости за засуху в сердце. Жаль, что алкогольный дождь не напитывает потрескавшуюся почву. И тут нет никакой иронии. Отвратительно. Опять не повезло.              Я с тоской смотрю на картонную коробочку — внутри пилюли, что не могли сотворить чудо. Не могли убить опухоль в легких Теда. Ни черта не продлили ему жизнь. Надеюсь, они хотя бы унимали его боль… Кишки скручивает от горя. Десяток несчастных махаонов вдавлены в стенки пустого желудка. С утра были только сигареты и кофе. Сейчас передо мной бокал с вином. Я продолжаю следовать старой схеме.              Самуэль пытался меня накормить — тщетно. Кайл старался отговорить пить — без толку. Три часа дня, а я уже заливаю в себя хмельное топливо. Эта картонка в моих пальцах — горькое напоминание: чудес не бывает. Отвратительно. Я накачиваю себя полусухим красным — лечусь по-своему. Мое инновационное двенадцатиградусное лекарство стремительно наполняет измученный организм — пока все еще не помогает, но я же упрямая. Упрямая дура! Вот кто я. И на что рассчитываю? Не знаю. Мне уже плевать.              Бар сегодня не откроет обшарпанные двери. Не хочу видеть чужих лиц. Слышать незнакомые голоса. Чувствовать присутствие посторонних. Лишь я и вино. Стойка бара и тишина. Угнетающая романтика. Свидание для потерянных душ. Один на один с болью. Один на один с трауром. Вместе с Тедом умерла и часть меня. Та самая невинная девочка в розовом платье окончательно растворилась этаноле и дыме. Теперь существует только унылая дура в черной робе скорби. Теперь все окрасилось во мрак. У меня больше нет лучшего друга. Во Франции полно всякой дряни, помимо соплей, как и везде. Спасибо, что рассказал, Тед.              Я кладу в рот таблетку из помятой упаковки, запиваю вином. Усмирит ли она мои колики в кишках? Вряд ли. Плевать. Уже плевать… Пусть просто ослабит хотя бы на полчаса. Мне нужно забыться. Возможно, мне необходимо вдохнуть свежего воздуха, а не никотина, но на улицу я не выйду. Я останусь в «Мертвой голове», в личном царстве моей скорби и буду задыхаться от печали. Это моя удушливая казнь за наивность. Сигарета за сигаретой. Глоток за глотком.              Снова закуриваю и выпускаю сизую струйку, опять отпиваю из бокала — голову накрывает туманом. То, что нужно, то, что нужно… Мой лечащий врач прописал мне забытье. Я слепо следую наставлениям бестелесного доктора.              Пилюля. Вино. Пилюля. Вино.              Я медленно поднимаюсь со стула — ноги ватные, реакция заторможена. Идеально. Еле ползу к лестнице, затем по ступеням. Раз, два, три, четыре… Сбилась. Да и пофигу! Мысли путаются по очереди с ногами, а мне почему-то смешно. Боже, какая же дура!              Громкий хохот отскакивает эхом от стен. Кажется, у меня истерика. Кажется, пора вызывать санитаров. Пусть всадят мне лошадиную дозу успокоительного и упакуют в смирительную рубашку. Скрутят, как тоска скручивает мои кишки, и отвезут куда подальше. В самую отдаленную психушку. Куда-нибудь на край земли. Да, там мне и место. Именно там.              Две пары глаз взволнованно косятся на меня, а я продолжаю ржать.              Я любила Теда, Тед любил меня. Он был лучшим дядей во вселенной. Был… Блядство! Дерьмо! Погань! ОТВРАТИТЕЛЬНО. Я опираюсь на стену и все еще давлюсь смехом. Туман в голове превращается в веселящий газ. Ядовитый и наркотический. А мне все равно… Я и так уже нашпигована ядом под завязку, словно утка яблоками. Угощение к праздничному столу? Не думаю. Беда в том, что нет никакого праздника. Сплошная тоска.              — Кати, все нормально? — вкрадчиво спрашивает Самуэль. Так общаются с особо буйными. Самуэль, как всегда проницателен.              Они с Кайлом, будто два брошенных щеночка, притихли на диване. Да, хозяйка в раздрае. Свалила в загул. Хозяйке пиздец! На самом деле я хочу их уберечь. Нет смысла тянуть их за собой на дно болота, полного дерьма и страданий. Сама выплыву! Справлюсь! Тед говорил — я сильная. Вот и проверим. Пожалуйста, Кайл, Самуэль, подождите меня на берегу. Не ступайте в мои грязные воды. Я вас тоже люблю, но… Как же тошно, мать его!              — Нормально, — сухо отвечаю я.              — Кати, может, все-таки поешь… — осторожно предлагает Ангелочек. Я бы с радостью, да кусок в глотку не лезет.              Ангельские перья помяты, нимб потускнел — это моя вина.              ТОШНОТА! ТОШНОТА! ТОШНОТА!              — Спасибо, я уже поела, — красноречиво трясу упаковкой с таблетками и по новой начинаю ржать. Дура!              Они коротко переглядываются и умолкают. Правильное решение. С душевнобольными не договоришься. С душевнобольными надо… Блядство! Я плотно сжимаю челюсти. Кати, не смей при них скулить! Кишки выкручивает еще сильнее. Свежие раны саднят нутро. Махаоны захлебываются ядом. Простите, Кайл и Самуэль, за то, что отталкиваю вас. Надеюсь, вы все поймете. Я знаю — вы всегда рядом, хоть и не высовываетесь. Спасибо. Вы тихо наблюдаете издалека и ждете, когда я позову. Попрошу протянуть мне две руки помощи. Мой любимый Ангел и Бес. Пианист и Гитарист. Воспитанный и безбашенный. Мои Инь и Ян. Простите, сейчас не время. Дайте мне пострадать в одиночку еще чуть-чуть. Я не хочу делить это унылое дерьмо натрое. Оно ядовитое. Какая же я все-таки дура…              Я захожу к себе в комнату и хлопаю дверью. Съезжаю по ней и закрываю глаза. Что я творю? Если бы Тед был жив, он бы меня обматерил. Если бы… Опять это сраное БЫЛ! Черт! Я закусываю губу и чувствую вкус крови. Цепляюсь за волосы и тихо вою в колени. Нет. Нельзя грустить! Тед бы не одобрил. Тед бы… Твою мать!              Машинально сжимаю в кулаке коробочку с таблетками и судорожно тереблю пальцами. Поднимаю затуманенный взгляд к потолку. Засохшие розы замерли под люстрой, словно трупы на виселице. Меня преследуют мертвые. Мне нравилось смотреть, как увядают цветы, но как чахнет дядя — нет. Наверное, я фаворитка смерти. Десерт, оставленный напоследок. Судя по всему, она ждет, когда я достаточно пропитаюсь слезами, будто бисквитный торт сиропом. Хреновая ирония. Возможно, оттого я и терплю и не плачу… Я не доставлю этой суке такого удовольствия. Пропитаю себя не слезами, а вином. Выращу под ребрами дигиталисы. Подавись, костлявая стерва! Я превращусь в отраву для тебя. Таблетка из скомканной упаковки отправляется в рот.              Робкий стук прерывает поток бреда в мутном сознании.              — Кати, пожалуйста, поешь. У меня нет желания насильно запихивать в тебя еду, — за дверью Самуэль.              — Не хочу!              — Кати, прошу! Кайл сейчас от волнения на небеса отлетит к своим собратьям. Пожалуйста!              Черт! Неужели так сложно не замечать меня? Голодная и голодная! Какая кому разница? Твою мать! Запамятовала. Принцам всегда есть дело до принцессы. Особенно, если она в лапах дракона или по собственной воле загоняет себя в хрустальный гроб. НАДО СПАСАТЬ! Рыцари хреновы! Только вот принцесса сдохла — уцелела лишь унылая сиротка. Розовое платье испачкано кровью, а диадема расплавилась в пламени суровой правды. Да блядь! Какого хрена я опять размазываю сопли по брюху реальности? Отвратительно. Взлетайте, сраные махаоны! Некогда ныть! ЗАПРЕЩЕНО.              Я поднимаюсь с пола. Тело все еще обмякшее, зрение расфокусированное. Прекрасно! То, что доктор прописал. Срать на его эфемерность! Он царапает ручкой на черепе: сто грамм — и полегчает, сто грамм — и полегчает…              Полегчает…              Полегча…              НЕ ВОПРОС!              Распахиваю чертову дверь — пересекаю гребаный ров между мной и долбаными принцами с синдромом спасителей. Покидаю неприступную башню. Выхожу из тени. Жаль, не делаю реверанс. Ха! Траханый пустой треп!              Самуэль освобождает дверной проем от себя, отходит в сторону. Я вяло топаю к столу. Хватаю первый попавшийся батончик из конфетницы. Когда она тут вообще успела появиться? Похер! Вскрываю хренову обертку, — а хотелось бы вены — и откусываю.              — Довольны? — невнятно вякаю я, жуя приторную сладость. Шоколад размазывается по зубам, смешивается со слюной… Отвратительно. Меня тошнит.              — Хотя бы так… — бормочет Самуэль, нервно массирует веки. — Чай сделать? Кофе?              — Не-а, предпочитаю что-то покрепче!              — Ка… Кати… — Кайл беспокойно ерзает по дивану.              — Что? — с усилием засовываю в себя остатки батончика. — Ну! Я поела! Этого вы хотели? Что еще надо? — нечленораздельно брюзжу, старательно давя рвотный позыв. Какая гадость!              Кайл весь бледный, Самуэль взвинченный — я источаю токсины. Я — мышьяк для окружающих. Не так меня воспитывал Тед. НЕ ТАК. Лучше бы сдохла я. От меня одни неприятности. Я все порчу. Ломаю, уничтожаю, уродую… ДУРА! ДУРА! ДУРА!              Выпей, полегчает….              Выпей, полегчает…              Выпей, полегчает…              Тяжелые ботинки, тяжелая поступь, тяжелые мысли — я пробираюсь сквозь зловонный туман своего сознания к лестнице. Пространство плывет. Весело, словно на каруселях… Рехнуться можно! Идиотский смешок и новый шаг.              — Не таскайтесь за мной, — бросаю через плечо. Слова выпадают гранитными камнями из глотки.              — Сами разберемся! — огрызается Самуэль.              Простите. Я не хочу, чтобы и вы утонули в дерьме.              ПРОСТИТЕ.              Начатая бутылка на прежнем месте. Мое лекарство преданно дожидалось меня. Вот Мерло позволено плескаться вместе со мной в смрадных водах болота отчаяния, а Кайлу И Самуэлю — нет. У нас тут вечеринка для обреченных. Здесь липкий ил обволакивает плоть. Здесь интоксикация и безнадега. Юху! Вас не приглашали на гниющее дно. Тусуйтесь ближе к кристальным облакам, а тут вам не место! Дура, как обычно, развела пустой треп. Отвратительно.              Я жадно присасываюсь к стеклянному горлышку — махаоны складывают крылья. Боятся кровавой воды. Боятся окраситься в красный. Они все еще носят черное. Да, это вам не святое причастие. Это вино сотворил не Иисус… Ха! Что за бред я несу?              Мир плывет все сильнее и сильнее. Добрый доктор улыбается. Пьяна и молода? Убийственно верно. Настолько, что черти в преисподней радуются. Или в моей голове. Танцуют. Или… БРЕД!              Глоток. Глоток. Глоток. Промилле. Промилле. Промилле. Алое тонет в алом. Алое растекается по венам. Я продолжаю утопать в дерьме. Махаоны надевают гидрокостюмы. Махаоны облепляют мою печень. Черные жнецы наблюдают с багряных туч. Я показываю средний палец потолку. И смерти. Скоро безжалостных наблюдателей озарит серебряный свет — лунный серп выйдет на прогулку. А я выйду на сцену с полумесяцем на солнечном сплетении. Иронично. Мне не дано купаться в лучах настоящего солнца. Только дерьмо. Какой океан, Тед? Какое море? Лишь мгла, лишь ночь, лишь унылое одиночество. Вместо золотого песка — седой прах. Вместо коралловых рассветов — серое небо. Вместо божественного счастья — дьявольская драма. И все это лицом к лицу с самой собой.              В моем личном царстве скорби не нужны зрители. Здесь правят глубокая меланхолия и тьма. Принцесса сдохла. Родилась мрачная королева, которая не сможет достойно править — она полная дура! Отвратительно. Вот это пурга в моих извилинах…              Тед научил меня многому. Быть сильной, но справедливой. Великодушной, но не размениваться. Веселиться. Шутить. Сопереживать. Ценить. Верить. Тед был хорошим учителем. Был… Блядство! Он привил мне тягу к музыке. Он вложил в меня любовь… Благодаря его доброте я не превратилась в конченную дрянь. Хотя сейчас и веду себя именно так. Д У Р А. Чертова дура!              Глоток — бутылка пуста под стать бару. Голова и тело осоловелые, но любимую дядину песню я способна исполнить даже угашенной в хлам. Рука не дрогнет. И во мне еще достаточно места для алкоголя. Я еще в своем сраном сознании, а хотелось бы упасть в обморок. Отвратительно.              Когда Самуэль и Кайл спускаются, я любовно открываю кожаный футляр, веду трепещущими пальцами по лаковому грифу и грустно улыбаюсь. От ностальгии отвлекает скрип лестницы и резкий запах марихуаны. Нервный шепот Кайла, короткое прикосновение Самуэля к напряженным лопаткам — я вздрагиваю.              — Какого черта вам не сидится на месте? — яд плещется наружу. Оборона, недостойная уважения. Тед не учил меня кусать близких, но клыки чешутся. Меня опять подташнивает.              Две пары красных глаз смотрят на меня с сочувствием. Отвратительно. Нет! Мне этого не надо! Не надо таких взглядов. Умоляю… ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ!              Пьянаимолодапьянаимолодапьянаимолодапьянаимолода…              Выпей, полегчает              Выпей, полегчает              Выпей, полегчает……………………………….              Перо доктора царапает подкорку. Белый лист испещряется паутиной невидимых чернил.              — Бар, как я понимаю, сегодня открывать не будем? — бархатный голос Самуэля царапает похлеще пера, возвращает в дерьмовую реальность из дерьмового бреда. Одно другого не лучше… Тошнит!              — Ага, вот и пиздуйте обратно! — из моего рта сочится отрава. Прости, дядя, я плохая ученица.              — Но тебе-то бармен, смотрю, нужен, — вкрадчиво шипит Самуэль и топает за стойку.              Кайл осторожно пристраивается рядом со мной. Робко косится карими глазенками с поволокой красноты. Лечащие врачи Самуэля и Кайла прописали им другое лекарство. Они заполняют раны дымом сенсимильи, я — заливаю вином.              — Не особенно! Сама отлично справляюсь! — наполненный бокал уже маячит передо мной.              — Кати, — Кайл несмело касается моего запястья, я скидываю теплую ладонь.              — На хуй!              Я залпом осушаю бокал, достаю скрипку из чехла. Рывком поднявшись со стула, уверенно иду в зал.              — Ты куда? — глупый вопрос бьет в спину.              — На сцену.              — Зачем?              — Играть на скрипке, черт побери! Вы можете умолкнуть, наконец!              — Ты никогда не говорила, что умеешь… — слышу недоумение в ангельском голосе.              — Вы и не спрашивали! Раньше я не играла, потому что не могла переплюнуть учителя. Теперь его нет. Идите к черту! Не хочу ничего слышать!              Прости меня, Кайл. Прости, Самуэль. Прости, Тед.              Махаоны тонут в море вины и вина. Им далеко до Карибов. Земля в саду не напитывается влагой — все еще засуха. Цветочные семена не прорастают в раненном сердце.              Все теми же тяжелыми ногами двигаю себя по ступеньками. Пустая сцена в моей власти, пустой бар в моем распоряжении — опустевшая душа готова покаяться. Мне не нужны зрители, но за мной настороженно наблюдают две пары укуренных глаз. Пусть будет так. Царство скорби заполнит музыка. Я собираюсь исполнить «House of the Rising Sun». Песню, что так нравилась Теду.              Дурная голова решительно пристраивает подбородок на лаковую поверхность, трепещущие пальцы крепко держат смычок — я выдыхаю. Взмах — и от натянутых струн отлетает мелодия. Это моя панихида по усопшему. Это мое прощание с тем, кого я любила. Пусть рядом с твоей могилой всегда зеленеет трава. Пусть в твоем вечном сне будут океан, пальмы и орхидеи. Покойся с миром, Тед. Ты навсегда в моем сердце. Ты в надежных костлявых руках. Надеюсь, я смогу взрастить сад, достойный тебя. Вино пропитает неплодородную почву и превратится в удобрение. Потерпи немного. Еще самую малость. Совсем скоро пробьются первые ростки. Ты учил меня верить — и я верю.              Последний взмах смычком. Я беспомощно оседаю на пол. Махаоны взмахивают крыльями.              Пьяна и молода.              Пьяна и молода.              Пьяна и молода.              Черт! Не помогает…              Слезы катятся ручьями по щекам. Соленый дождь падает в океан Мерло. Это не для тебя, чертова стерва! Это чтобы смыть траур с моих бабочек.              Две пары теплых рук обнимают мое всхлипывающее тело — Кайл и Самуэль тут как тут. Их не отпугнули мои зубы. Не задел яд. Принцы желают утешить непутевую королеву. Принцы тоже обращаются королями. Судьба продолжает свою карточную игру на сукне, сотканном из мертвых голубянок. Я продолжаю убегать от смерти. А может, пора остановить бессмысленный бег?              Выпей, полегчает.              Выпей?              Скальпель разрезает живую плоть на три части. Доктора обмениваются многозначительными взглядами и расходятся. Теперь мы сами по себе.              Но сейчас я все равно выпью вина. И таблетку. Срок действия врачебного рецепта еще не истек. Я до сих пор дура…              Кайл и Самуэль продолжат охранять мой покой. Осушат губами мои слезы. Уложат пьяное тело в кровать. Согреют от холода. Они не перестанут поливать мой сад, пока не увидят первые побеги. Они останутся рядом. Спасибо, дядя, за то, что случайности не случайны. Спасибо, Кайл, Самуэль, за то, что не боитесь драконов.              И простите.              Завтра я опять выпью вина.              Пьяна и молода…              Еще немного. Еще чуть-чуть. Скоро я прекращу топить печаль. Махаоны сбросят траур. Я верю. Так меня учил Тед.