***
Впервые Макао подрался с Кимханом уже через три часа знакомства. А точнее, через два часа и пятьдесят четыре минуты. Ровно в тот момент, когда взрослые родственники ушли из комнаты встречи, чтобы покурить. И прекратили расхваливать великолепного наследника первой семьи. Все это время Макао медленно закипал внутри себя: он хуже учится, хуже дерется, хуже разговаривает. У него нет крутого телохранителя… Отец будет им недоволен… Гнев вспыхнул яркой шутихой — такой зажигают на новый год. Мгновенно заполонил голову, окрасил зрение в ярко красные оттенки. И Макао просто двинул в нос Кимхану Великолепному. Ну, объективно говоря — он попытался: тот легко перехватил кулак и, как показалось Макао с ленцой взглянул на младшего. Это сорвало все тормоза. Вопящий клубок растаскивали четыре телохранителя. Макао впервые узнал что Кимхан умеет очень больно драться локтями. В голове шумело и нос явно был разбит — приемы муай-тай выходили у старшего наследника на диво злые. Зато сам он гордился синяком на прекрасном личике и явным креном того на правый бок. У Макао удары по печени всегда были коронными. Им было кажется пять и девять лет? Он не помнит… Зато помнит, что результатом этой встречи стал запрет приближаться к первой семье. И нанятые тренеры по двум видам борьбы. Третий вид преподавал старший брат и улица. Может поэтому спустя несколько лет, когда они снова пересеклись на негласном соревновании внутри двух семей, Макао вышел на ринг спокойный. Вряд ли белоручка знает приемы улиц. Не знал — понял он спустя тридцать секунд схватки. Но это нисколько не помешало ему мгновенно стать лидером в спарринге. Кимхан все так же невероятно быстро уворачивался, и бил локтями и коленями так, что суставы Макао вопили от перегрузки. А ребра как заныли на первой минуте, так не переставая ныли до конца первого раунда — хренов Ледяной Принц пробивал по ним не щадя. Еще немного и будет проигрыш — внезапно понял Макао. И тормоза слетели снова, как в детстве. Он просто бросился на Кима всем телом — как бросаются большие кошки из засады. Повалив на пол, прижимая собой к полу арены, оказавшись совершенно случайно между его ног. Случайно — голая импровизация, неудобный угол, неожиданный прыжок, который он и сам от себя не ожидал. Макао рвано мотнул головой, смахивая мокрую челку, оскалился, и вдруг… …поймал взгляд. Полные удивления, даже какой то обиды и растерянности, кофейные глаза смотрели не отрываясь. Макао почувствовал слабое ерзанье под ним, похожее на попытку оттолкнуть, и автоматически прижал сильнее. Не отрываясь от взгляда. Да и разве было можно оторваться? Одна секунда. Две. Три. Глаза моргнули — и снова кофейная растерянность сменилась на ледяное выражение безразличия. Макао только успел выдохнуть, как его подняли ногами на захвате и перевернули, оказываясь сверху. И теперь уже Ким прижимал его к полу в идеально выполненном боковом захвате. Когда удерживаешь противника только кистями рук и стопами. Практически не прикасаясь. Н е П р и к а с а я с ь. ХА! Да, он проиграл бой. Да, отец снова задал трепку, но с лица Макао не сходила широкая улыбка. Он понял слабое место Ледяного принца. Прикосновения. Им было тогда сколько? Четырнадцать и шестнадцать? Макао с того времени точно знал что надо делать, чтобы победить. Вызвать. Прижать. Удерживать, наваливаясь всем телом, пока рывки не станут совсем судорожными. Терпеть боль от ударов и сглатывать горький запах парфюма, проводя носом по взмокшей шее. Поддразнивая… Кого именно только, он тогда не понимал.***
Через год Макао впервые схватил своего кузена за бедро в опасной близости от задницы — и снова плеснуло в взгляде неуверенностью. В тот день в воздухе одуряюще пахло жарой, бензином, нотками древесины и металла. Макао вжался всем телом, заставляя замереть под собой, желая продлить это чувство — когда чертов Ледяной Принц под ним… Но разумеется, снова отлетел от жестокого удара. И снова. И снова. Он уже и сам не помнил, когда это перешло в густую потребность касаться всем телом. Подниматься на одних руках, словно отжимаясь, нависая над разгоряченным Кимханом. Разгоряченным и злым — о, пускай принц и прятал это под броней равнодушия, но Макао чувствовал, как ломается эта броня. Безошибочно улавливая этот момент и нападая в уязвимые места. Как хищники чуют кровь в джунглях — так и Макао безошибочно чуял неуверенность и слабость в движениях и кофейном взгляде… И именно поэтому до спарринга, до отбрасывания масок на ринге, ровный взгляд на него, будто на насекомое, злил до полной потери контроля. Хотелось только одного: чтобы это равнодушие исчезло. Исчезло сейчас. Сейчас… И на очередной такой тренировке-спарринге, он не выдержал. В голове билась мысль, что нужно сделать, что угодно, буквально все что угодно, чтобы избежать града ударов локтями и коленками. Чтобы поймать вертлявую скотину. И он не придумал ничего кроме как схватить за зад и повалить, вжимая в татами всем телом. Под ладонями было упругое и мягкое одновременно. Макао непроизвольно расслабил кисти рук — не сжимать, не когтить, не оставлять синяки требовали гормоны. Или инстинкты. Или луна в козероге — он и сам себя не понял. Просто провел ладонью по дрогнувшему бедру, поймав момент, когда равнодушие в глазах сменилось кофейной паникой и растерянностью… А потом в глазах резко выключился свет. Кажется в тот раз Кимхан разъярился по настоящему — очнулся Макао уже перебинтованный и даже под капельницей. Рядом был Вегас. Молчаливый и поддерживающий, за что Макао был ему безмерно благодарен. Потому что Вегас никогда не осуждал его попытки превзойти младшего в основной семье. Он устраивал им — разумеется тайные — спарринги-тренировки. И отвечал за безопасность обоих малолетних оболтусов (по его собственному выражению). Что он сказал отцу, как объяснил состояние Макао — тот не знал. И не хотел знать. Потому что лежа на больничной кровати в свой восемнадцатый день рождения Макая понял, что хочет своего кузена. В т о м с а м о м смысле хочет. Следующие месяцы слились в какую то слипшуюся кашу. Кажется, он улетел в Англию вместе с Вегасом и навел там шороху, выполняя задание отца. Кажется он вернулся в Таиланд и сделал себе татуировку. Кажется он стал чемпионом в уличных боях без правил. Кажется он провел целый год, мечтая о Кимхане. Это был полный и глобальный проёб. Макао очнулся в номере какого то пафосного отеля. Рядом на кровати в отключке лежал задницей кверху какой то тонкий и звонкий парень. Светлые длинные волосы лежали волной и Макао внезапно затошнило. Он рванул в ванную, плеснул в лицо холодной водой и закрыл ладонями лицо, глухо застонав. Сердце все также билось музыкальным метрономом в груди: Кимхан. Ким. Хан. Ким… Даже спустя столько времени ему хотелось вжиматься в него всем телом. Хотелось кусать шею, зализывая следы. Хотелось взять его в рот, и слушать его стоны, которые он будет выдыхать своими блядскими губами. Хотелось заламывать тонкие руки и целовать загривок… Хотелось встречать его после его концертов усталого и утаскивать в ванну. Делать массаж и подавать воняющий веником травяной чай, чтобы дать отдых голосовым связкам. Баловать украшениями — Макао никогда не забудет, как смотрел его кузен на жемчужное ожерелье, подаренное ему путем сложной многоходовой операции. Поздравление с первым концертом Вика вышло на славу… И он будет гореть в аду за эти желания. Потому что — они родственники. Родная кровь. Инцест это табу. Черт, он переплюнул даже Вегаса, с его нездоровой тягой к кнутам и цепям. Макао расхохотался, но смех быстро перешёл в глухой рык.***
Ему девятнадцать и он справился. Больше никаких вызовов. Никаких спаррингов. Отсалютовать в неформальном приветствии, презрительно высказаться по поводу слащавости образа Вика, показаться в обнимку с каким нибудь доступным мальчиком или девочкой на тусовке. Он больше не сходит с ума… на публике. Только дома. Заперев дверь, отключив камеры и сжимая зубы. Потому что ему почти двадцать и его соперничество, желание и тяга перемешалась и вылилась в странную потребность. Макао все также зажимает Кима, но практически мгновенно выпускает, стоит тому трепыхнуться. Он смотрит на него не больше полминуты: таково его первое правило. Второе гласит: ты можешь прикоснуться к нему, только до момента его первого уклонения. Третье: можешь о нем только мечтать только заперевшись в своей комнате. Он соблюдает эти правила и жизнь понемногу налаживается. Он не сходит с ума. Разве что немного. Но все под контролем — его тяга тоже. Макао строго соблюдает правила, потому что что нет ничего и никого, кто бы мог заставить Кимхана посмотреть на Макао иначе, чем как на соперника. Ему двадцать один год, четыре месяца и семнадцать дней, когда последнее утверждение разлетается вдребезги.