***
Мне всегда хотелось спасать жизни. Мой дедушка умер от инсульта, и я помню, как горевала моя семья. Это было давно, но эмоции остались. Не знаю, буду ли «гореть» своей работой лет эдак через десять-пятнадцать, но пока я получаю от неё удовольствие. Правда очень явственно сказывается отсутствие у меня опыта, но я очень стараюсь. А недавно — о, какая радость! — меня допустили к ассистированию во время операций. И я счастлива. Моим наставником в медицинской среде стал Владислав Николаев — гордость Боткинской, один из лучших хирургов, невероятный профессионал. Я была наслышана о нём сразу, едва начала работать, и моей радости не было предела, когда мне сказали, что именно под его началом я и начну свой путь. Не скажу, чтобы сам хирург испытывал похожие чувства. Ну, будем реалистами: человека с его стажем, способностями, опытом ожидаемо не привела в восторг перспектива «нянчится с молодняком». Но надо отдать должное, держался Владислав Николаевич доброжелательно, был терпелив, никогда не повышал голос. Профессионально, одним словом… Только вот, за рамки этого чисто формального, отношения никогда не выходил. Не то чтобы мне этого хотелось. Поначалу. Но очень удивляло. Владислава Николаевича никогда не видно было на каких-то корпоративах и мероприятиях, а если его день был полностью завершён, то он сразу же уходил, не задерживаясь. И чувствовалась в этом какая-то… отстранённость. Нарочитая. Позже девчонки рассказали мне о причине такого поведения хирурга. И, конечно же, эта причина заключалась в любви. Неразделённой. Евгения Беляева тоже когда-то была хирургом в этой самой больнице, и была лучшей. Они с Владиславом Николаевичем фактически составляли «цвет» Боткинской, её гордость. Золотоволосую стройную молодую женщину уважали коллеги, замечало начальство, благодарили пациенты… А ещё её любил он. И это даже вроде как было взаимно, но у Евгении была личная травма, связанная со смертью супруга, погибшего в ДТП. По словам девчонок, «она никак не могла отпустить его призрак». Именно тень погибшего всегда стояла между двумя хирургами и коллегами, и в конце концов, отстояла своё. Когда я стала работать в больнице Беляева уже уволилась отсюда. Правду сказать, неудивительно: когда некоторое время назад по телевизору начали вовсю транслировать её возвращение с космической станции, где она спасла космонавта, лично мне сразу стало понятно, что больничный порог она больше не переступит. Не царское это дело, что называется… А он остался. Она отвергла его и растворилась без следа, а он продолжил свою героическую, каждодневную, кропотливую и напряжённую работу. И именно за это я его так сильно уважаю. А Евгению — нет.***
Прохладные струи воды омыли руки и лицо. И уперевшись ладонями в края раковины, я, застыв, смотрела на своё отражение. Я всегда «застывала», покидая операционную. Видимо, так напряжение спадало. Звуки приглушались, сердцебиение ощутимо учащалось, но это быстро проходила… На меня смотрело растрёпанное лицо двадцати трёхлетней русоволосой девушки, чьи глаза были синими, как у отца, а нос курносым, как у мамы. В небрежности причёски так и сквозило что-то детское, и я тихо рассмеялась: — Ну и рожица у тебя… — сказала самой себе, покачала головой, и опять ополоснув руки, принялась приводить себя в порядок. В коридорах всегда было шумнее, чем в операционной. Ничего удивительного, но на первых минутах из колеи выбивает. Вот и я, выйдя, некоторое время моргала, глядя на мельтешение людей вокруг себя. — Эй, Ивлеева, подь сюды! — послышался расслабленный девичий оклик. Резко повернув голову, я увидела стайку молоденьких девушек-врачей. Все они покамест ещё только ассистировали, как и я, но важничали страшно. Глядя на них, можно было подумать, что они — гении медицины, никак не меньше!.. Что-то внутри неприятно съёживалось при каждом моём контакте с ними. Не нравились они мне: мы с ними слишком разнились, и это слишком бросалось в глаза. Но, не желая обострять общение с новообретённым коллективом, я постаралась перебороть себя, кивнуть и максимально заинтересованно направится к ним. — Привет, девчат. А что такое? — и почему мои вопросы вызывают у них это неуместное хихиканье? Никак не пойму, что они находят в этом смешного! Вот и сейчас — три из них захихикали, спешно отворачиваясь, а ещё одна, усмехнувшись, протянула мне батончик «Сникерса». Я взяла, поблагодарив. — Да ничего, Анют, — продолжала она то ли щебетать, то ли попискивать по-мышиному, — просто мы вот, хотели сказать, что ты стала очень классно работать, и хотели тебя с этим поздравить. Обращение «Анют» ко мне использовалось только близкими. Цыганова и остальные, конечно, этого знать не могли, но мне это резало слух. Да и от приторности их голосочков становилось как-то тошно… И всё же, я постаралась вымучить из себя вежливую улыбку. — Спасибо, девчата, очень приятно… Они казалось, еле меня дослушали: им не терпелось спросить о чём-то своём: — Ой, слушай, а ты что дальше-то собираешься делать?! Ну, когда тебя обучать закончат. Пожала неопределённо плечами. Следовало придумать что-нибудь складное, ведь именно этого от меня, судя по реакции ждали, но ничего в голову не пришло, и я ответила как есть: — Не знаю, если честно… Ещё не думала об этом. Троих из девиц такой ответ явно разочаровал. А всё та же четвёртая, приблизившись, покровительственно приобняла меня за плечи. Почему-то сразу захотелось вырваться. — Ну ты даёшь, Анют! — фыркнула она. — О таких вещах, подружка, — наклонившись ко мне, шепнула, — надо задумываться заранее… Эта Цыганова была мне такой же подружкой, как я ей бабушкой — то есть вообще никакой! А её манера всех приобнимать вызывала отторжение. — С-спасибо за совет, — как можно дружелюбнее ответила я, вырывая из захвата чужих пальцев свои плечи. — Учту. К счастью, в этот момент другая девчонка — Вика Авдеева, избавила меня от необходимости напрямую поддерживать разговор. — А вы все заметили какой наш Владислав Николаевич стал, да? — громким шёпотом спросила она. — Совсем расклеился… Мне не понравился её такой небрежный и полупрезрительный тон, но я сцепила зубы, вгрызаясь в конфету. — Эт да, — хмыкнула всё та же Цыганова, слава Богу, отойдя от меня, — То ли дело — раньше. Какой был, а! Собранный, энергичный, улыбчивый! А сейчас — ходит, как в воду опущенный, сквозь зубы разговаривает, небрежный… — и она почти что театрально вздохнула. — Н-да уж… — с набитым ртом отозвалась молчавшая до того Лисицына. Дожевала и таки закончила свою мысль. — А Беляевой этой всего-то надо было — ножки раздвинуть!.. А мир бы такого классного хирурга бы не потерял. От каждого их слова я кривилась всё больше и больше, чувствуя, как приторной сладкой болью сводит зубы. От конфеты, ли?.. — Не ну а чё, — встряла в разговор Балашкина, — А если это была любофф? — и выразительно надула губки, проговаривая это слово, издеваясь. Цыганова хохотнула: — О, я тебя умоляю, Ленка! Какая любовь?! Страсть, похоть — и ничего более! Николаев ведь кобель, как и все мужики. Понятно, что ему нужно… Тут моё лицо вспыхнуло, словно эти девицы надавали мне пощёчин. Стиснув в руке фантик из-под «Сникерса», я подала воскликнула: — ДА КАК ВАМ НЕ СТЫДНО?! Да вы!.. Кто дал вам право о чужих поступках судить? Кто позволил обесценивать чужие чувства? Кто позволил шушукаться, в конце концов?! Никто! После этой моей внезапной тирады все четверо сплетниц уставились на меня, разинув рты. — Ого, вот это номер… — выдохнула Лисицына, шокировано прикрывая рот ладошкой. Балашкина шагнула ко мне и усмехнулась: — Что, Ивлеева? Оказывается, это ты у нас под Николаева лечь хочешь, да? Об этом мечтаешь? Я почувствовала враз изменившееся настроение толпы. Но стояла на своём: — Да прекратите вы! Это же так… мерзко… — Оу, Лена, смотри, точно! — присоединилась и Лисицына, отошедшая от потрясения. — Ишь, как на защиту бросилась… собачонка сторожевая, — оглядев меня уничижительным взглядом, продолжила. — Да ты ж никакая, Ивлеева. Ни кожи, ни рожи, ни фигуры. Он на такую и не посмотрит: Беляева вон, красивая была… Или тебе просто переспать надо?! После этих гадких слов кровь прилила к моим щекам с новой силой. Обидно было уже и за себя. Мои чувства лишали ценности, сводя их к примитивным инстинктам. От этого сердце лихорадочно билось о рёбра… Конфетный фантик с шорохом спикировал на пол, — а моя ладонь быстро и чётко впечаталась в щёку оппонентки. И повисла тишина. Воспользовавшись ею, процедила: — Не смейте больше ко мне приближаться, поняли?! И про Владислава Николаева не шепчитесь! — это условие, конечно же, было невыполнимым, да и кто я такая этим мерзавкам, чтобы они его выполняли? — Фантик свой сами поднимайте… И развернувшись к девушкам спиной, я быстрым шагом направилась вперёд по коридору. Опасаясь «обнародовать» конфликт и получить выговор, сплетницы ничего не кричали мне вслед, но их разъярённые взгляды плавили мне спину и затылок. Впрочем, это сейчас неважно. — Владислав Николаев! — именно с таким выкриком я и влетела в кабинет, успев тотчас порадоваться, что других специалистов здесь сейчас нет. — Почему Вы это позволяете? Почему ничего не сделаете? Они же над Вами смеются!.. — слова вылетали одно за одним, как пулемётная очередь. — Так, стоп, подождите! — прервал мой словесный поток хирург. Он странно щурился, но не уклонялся от света настольной лампы. Ладонями устало потёр лицо и уже потом, снова взглянув на меня, спросил: — Что Вы сейчас имеете в виду, Анна Анатольевна? И я, успевшая за эти несколько секунд набрать воздуха, принялась снова тараторить: — Девчонок-ассистенток! О, Владислав Николаевич, если бы Вы только знали, что они про Вас говорили… Это просто возмутительно. Мужчина дёрнул щекой, поросшей уже, как и подбородок, колючей и тёмной щетиной. — Так, и что? Моргнула. — В смысл… В смысле «что»?! Так ведь не должно быть! Вы ведь старше, Вы умнее, Вы опытнее. Поставьте их на место, не позволяйте выливать на себя грязь! — активно жестикулируя, говорила. Хотя по всему было похоже, что это нужно было мне, а не ему. Хирург поднялся из-за стола, отодвигая стул. — Это сплетни, Анна Анатольевна, они есть всегда и везде. И кто бы что бы ни говорил в мою защиту — они никуда не денутся, такова человеческая природа. Я была шокирована. — И что… Вы ничего не будете делать? Он посмотрел на меня тяжёлым взглядом. — Поверьте мне, Ивлеева, если я в это влезу, то лучше точно не будет. Лучше игнорировать. К тому же, работать мне это совсем не мешает… — Надо же… А я Вас только что защищала. Николаев вздохнул, снимая со спинки стула халат. — Ну и напрасно, — спокойно заявил он, вешая его на вешалку, — Это ничего не изменит, а вам в новом коллективе труднее будет. Несмотря на страшную очевидную правдивость этих слов, меня сейчас волновало другое: — То есть, Вы вот так вот готовы признать, что Вам просто нужно было, чтобы Беляева с Вами переспала и Вы её не любили?! Так, что ли?! Только произнеся всё это, я поняла, ЧТО сказала, и поспешно зажала себе рот руками. Хирург повернулся ко мне. В полумраке кабинета круги под его глазами темнели отчётливее, лицо выглядело осунувшимся, щетина казалось гуще. Тёмные глубокие глаза смотрели сейчас с затаённой бурей эмоций, которой мужчина, очевидно, не собирался делится. Но вместо ожидаемого повышения тона или хоть какой-то другой реакции, он лишь чётко произнёс, глядя в глаза: — Идите домой, Анна Анатольевна, Ваш рабочий день закончился двадцать минут назад. И всё. Формальность, предельная вежливость, указка на место. В груди начинала разверзаться Чёрная дыра обиды, несправедливости и усталости. Надо поскорее уйти… — У-ухожу, Владислав Николаевич…Эти горы, эти реки, покрытые льдом Я их назвала в твою честь, небо закрыла метель Раскалённое выйдет солнце потом Здесь будут цветы и лес, скоро начнётся апрель
Голос меня таки подвёл, поэтому выбегать за дверь пришлось ещё быстрее. Но главное — ответ на свой вопрос я узнала, заглянув в глаза напротив. Николаеву не нужен был с Беляевой просто секс. Он её любил… И любит. Это добило окончательно. Домой я не поехала. Да и что меня там ждало? Мама, папа и бабушка жили в Смоленске, а мне приходилось снимать квартиру рядом с работой. Конечно, мы созванивались каждый день, но я всё равно очень скучала. И сейчас мне бы очень пригодились мамина мудрость, папины советы и бабушкина поддержка. Потому что идеалы рушились. С новым коллективом отношения не сложились. А тот, кого я боготворила, предпочитал игнорировать проблемы, а не разбираться с ними. И ото всех я сегодня так или иначе огребла. Как это всё пережить?! Сидя на скамейке, невдалеке от больницы, я плакала, кутаясь в куртку. Шум проезжей части, шаги людей — всё раздражало сейчас и резало слух. Золотистый фонарный свет окутывал, но не грел. Хотелось сжаться в комок и ни о чём не думать… Нет, лучше вообще исчезнуть, перестать существовать…Пожалуйста будь моим, пожалуйста будь моим смыслом Мы одни на целой земле, в самом сердце моих картин Целый мир придуман, целый мир придуманных истин Я нуждаюсь в твоём тепле, я хочу быть смыслом твоим...
***
— Давление падает, пульс тоже! — Мы его теряем! Владислав Николаев, что делать?! — Следите за состоянием! Всё, как в тумане… Ноги гудят от долгих часов стояния на ногах. Спать, как же хочется поспать… — Ивлеева, очнись!.. Держи вот здесь, прижми! — голос хирурга тоже напряжён до предела, но это не мешает ему работать. В отличии от меня… Кровь, кровь, кровь… Её запах повсюду. И приборы так пикают… — Давайте ещё раз! Реакция? — Нет реакции… А потом. Пик-пик-пик-ПИК!!! И тишина. Тишина! Тишина… — Всё, Ивлеева, можешь не прижимать… Всё, отпусти… Поднимаю голову, отрывая взгляд от окровавленных перчаток на собственных руках. Глаза болят невыносимо, и слезятся. Но это не главное… — Объявляйте Всего одно слово. Перекроившее мой мир заново. Это конец… Конец прежней мне…За окном кто-то плачет, кого-то зовут Торопливые чьи-то шаги, дождь как шорох страниц... ..Пожалуйста будь моим, пожалуйста будь моим смыслом Мы одни на целой земле, в самом сердце моих картин Целый мир придуман, целый мир придуманных истин Я нуждаюсь в твоём тепле, я хочу быть смыслом твоим
Вылетаю их операционной пулей. Тошнит уже в туалете, не выхожу оттуда полчаса… А даже когда выхожу, то меня всю трясёт как в лихорадке. Владислав стоит, прислонившись к стене. Лицо у него уставшее, даже чуть осунувшееся, глаза потухшие. При виде него хочется, чтобы он обнял, прижал к себе, утешил и успокоил, но одёргиваю себя. Не хватало ещё что б сплетни какие зародились… Становлюсь напротив наставника, копируя его позу. — Что же это такое… — беспомощно срываются с губ слова. Не ответив, мужчина протягивает мне стаканчик с кофе. Благодарно кивнув, беру и отхлёбываю. и тут же морщусь. Уф! Какой крепкий! Хирург видит как я кривлюсь, но улыбается лишь уголком губ. Тем не менее, заставляю себя допить до конца… — Легче? — коротко и тихо спрашивает Николаев. Кое-как киваю. — Легче. И знаю, что вру сама себе. Великий Владислав Николаев не смог спасти человека. На моих глазах впервые кто-то умер… КАК МОЖЕТ БЫТЬ ЛЕГЧЕ ОТ ОДНОГО СТАКАНЧИКА КОФЕ?!..***
Остаток дня почти не помню: мозг словно включил «режим энергосбережения» и у меня словно на время отрубило память и связь с реальностью. Легче сделалось только на улице. Ночной город успокаивал, свежий воздух бодрил. Рядом послышались шаги. — Анна Анатольевна? — обернулась на знакомый приглушённый голос, увидев, естественно, наставника. — Вы что тут так стоите? Пожала плечами. — Домой не хочу. — Далеко ехать? — спросил он, встав на ступеньку рядом. Качнула головой. — Да нет, просто там никто не ждёт. А родителям я сегодня точно не в состоянии звонить. Чувствуя потребность в разговоре, задаю ответный вопрос: — А Вы что же, Владислав Николаев? Тоже домой? Он кивает. — Домой. — Кто-то ждёт? На секунду задумавшись, кивает. — М-да, пожалуй. Неужели Беляева?! В груди разгорается пожар обиды, ладони сжимаются в кулаки. Кажется этот день решил меня просто добить… — Хм… Ну ладно пойду я, ладно?.. — и начинаю резво спускаться с последних ступенек. — Анна Анатольевна! — его оклик прилетает прямо в спину, заставив затормозить. И вопросительно обернуться. — А хотите ко мне? — В смысле? — моргнула поражённо. Хирург быстро преодолел несколько ступенек, оказываясь на одном уровне со мной. Смотрит спокойно, говорит полувопросительно. — Не думаю, что вам сегодня захочется быть одной… — говорит, передёрнув плечами. — Я бы с радостью, но, Владислав… Вы уверены, что я не стесню? Он почему-то улыбается. — Уверен. Не стесните, — обходит меня, направляясь вперёд. Оборачивается: — Ну давайте же! И я решаюсь, идя вслед за ним.***
— Проходите, давайте… — Николаев открывает дверь, пропуская меня в квартиру. Оттуда вдруг слышится какой-то нарастающий шум, а затем в прихожую вылетает… собака. — Лорд! Стоп! Нет. Место! — строго командует мужчина, щёлкая пальцами. Я улыбаюсь. — Ух ты… Не знала, что у Вас есть питомец. Мужчина закрывает дверь и присаживается на корточки. — Как видите, есть, — и добавляет, обращаясь к псу: — Ну как ты тут, бандит?! Ну как?.. Смеюсь, наблюдая за этим. — Да вы не бойтесь, он не укусит, — обернувшись через плечо, говорит Владислав. — Да я не боюсь, — отвечаю честно. — Ой, а погладить можно?! — Конечно. Любите собак? — Обожаю! Теперь мы сидим на корточках рядом, ублажая крупного энергичного лабрадора, мечущегося от одних рук к другим… Так вот кто его ждал!.. — Говорю сразу: гостей у меня не было давно, — как-то даже смущённо оповещает хирург, когда мы проходим на кухню. — Поверьте, у меня тоже! — улыбаясь, отмахиваюсь. — А у Вас очень даже мило. — А у вас, — спрашивает Владислав, подходя к кухонным шкафчикам, — почему давно не было гостей? — Все родные в другом городе, а друзей нет, — пожав плечами, отзываюсь. Он оборачивается. — Да Вы садитесь! — Спасибо… Присаживаюсь на стул. А потом спохватываюсь: — Ой, Владислав, а давайте-ка я Вам поесть приготовлю? — Вообще-то я звал вас в гости, а не для кулинарных курсов… — неуверенно тянет он. — Ничего, зато поможет отвлечься!.. — и поднимаюсь со своего места. Уже через несколько минут готова яичница. Лорд бегает вокруг стола кругами, вывалив язык и тяжело дыша. Николаев сидит на стуле и молча ждёт. — Вот, готово! — радостно оповещаю. — Благодарю, — мужчина улыбается, хотя улыбка скорее формальна. — Накладывайте себе… — Знаете, в другое время и при других обстоятельствах — я приготовила бы вам что получше, — тихонько усмехнувшись, говорю. — Но сейчас что-то сил нет… Мы замолкаем. А тишина для меня сейчас — самый страшный вариант пытки. Потому что перед глазами мгновенно встаёт силуэт того пациента, уже целиком прикрытый белой простынёй… в ушах слышен надсадный писк приборов… И…За окном кто-то плачет, кого-то зовут Торопливые чьи-то шаги, дождь как шорох страниц Без тебя бессмыслен и весь мой труд Музыка и стихи, шум дождя и пение птиц
Звяк! Вилка падает на тарелку, а я как-то заторможено смотрю на свои пальцы. — Анна Анатольевна, всё хорошо? — А?.. — вскидываю глаза и вижу нахмуренное лицо хирурга. — А… да! Да, конечно. Я просто… — Опять подумали о нём?.. — понятливо откликается мужчина. Потом, отложив приборы, кладёт свои ладони поверх моих. — Ох, Анна Анатольевна. С силой закусываю губу. — На… на моих глазах ещё никто не умирал… Вы… всех спасали. — Разочарованы?.. — горькая ухмылка скользит по усталому лицу. Я даже пугаюсь. — Нет-нет, Владислав, что вы! Конечно не разочарована!.. — Но согласитесь, — он смотрит на меня, — после этого поверить в слухи легче, не так ли?.. Сглатываю. — Но ведь это просто слухи! Или нет?.. Он обрывает прикосновение, откидываясь на спинку стула. — Смотря что вы имеете в виду. Немного мнусь, но потом всё же решаюсь: — Ну, хотя бы то… Хорошо, спрошу прямо: после увольнения Беляевой вы действительно стали хуже работать? Мужчина тяжело вздыхает, на мгновение прикрывая глаза. Верный пёс тут же кладёт голову хозяину на колени, косясь в его сторону большими грустными глазами. А я, затаив дыхание, жду. — После того, как Женя, — мне режет слух такое обращение, но молчу, — уволилась, мне действительно было сложно. Она была потрясающим хирургом, профессионалом. И просто хорошим человеком… — Николаев ненадолго замолчал, глядя куда-то за мою спину. Потом продолжил: — Но я уважал её выбор проводить больше времени с семьёй и заниматься космической хирургией — это выгоднее, престижнее… Поймите, Анна Анатольевна, я не стал хуже работать, хотя, возможно, прежний запал исчез, я… Просто не всесилен. И мне жаль, что вы поняли это только сейчас. Я молчала, осознавая услышанное. И не понимала своих эмоций… — А можно… ещё спросить? — Спрашивайте. Набрала в грудь побольше воздуха и выпалила: — То, что говорят — правда? Вы хотели переспать с Беляевой? На этот раз Владислав посмотрел мне прямо в глаза, черты его лица заострились. Что-то страшное промелькнуло в них, какими-то жуткими показались круги под его глазами… Задрожав, я поспешно прикрыла рот рукой. Но несмотря на все эти признаки внешнего раздражения или даже злости, ответил мужчина почти спокойно. И даже со смешком в голосе. — Анна Анатольевна, я знал Женю всю свою жизнь. Сначала со школы, потом — в институте… Мы вместе выбрали профессию, всегда шли параллельными дорогами. Я хорошо знал её маму и дочь, а также погибшего мужа, — хирург говорил всё это задумчиво, словно сам вспоминал дела давно минувших дней. А потом ухмыльнулся: — Неужели вы думаете, что за всё это время у меня не было возможности затащить её в постель? — Простите пожалуйста… — надо ли говорить, что моё лицо уже горело от стыда? Словно не услышав, он продолжал: — … Или вы считаете, что все отношения должны строиться на этом? И вроде бы в вопросе лишь интерес. Но для меня — как пощёчина: — Нет! Нет! Что вы! Я… я никогда не думала так. Да как Вы могли… — я аж задохнулась от внезапного, естественного, негодования. Мужчина вдруг рассмеялся. От этого звука встревожено гавкнул пёс. — Спокойно, Лорд, спокойно! — посмеиваясь, похлопал питомца по холке хирург. Потом, отсмеявшись, снова взглянул на меня. — Не хотел вас задеть, Анна Анатольевна. Но вы тоже были нетактичны, вам не кажется? — Я же сказала: простите… — Прощаю, — он вдруг открыто улыбнулся. — Просто впредь меньше верьте всему, что болтают вокруг… И сказав это, Николаев поднялся из-за стола, вытащил из кармана пачку сигарет и отошёл к окну. А я так и продолжала сидеть. Значит, он её любит Тихонько поднялась своего места. — Мне уйти? — Зачем? — он кажется по-настоящему удивился, обернувшись. — Я вас не выгоняю, оставайтесь. — Но мы же… — Чего вы испугались? — он развернулся ко мне, рассмеявшись. — Если мучает бессонница, то можете не ложиться, а если надумаете, то я лягу на диване здесь, а вы — в спальне… — Нет, это неудобно… — Анна Анатольевна, — затушив сигарету, он положил руки мне на плечи, — неудобно — это ехать к себе домой отсюда, приехать под утро и сразу отправится на работу. А я предлагаю вам вполне удобный вариант. Криво усмехнулась, — Да нет, я сегодня точно не усну. — Но тогда завтра — не встанете. — Знаю, но… не могу… Всё пережитое… оно вот тут, перед глазами, — помахала ладонями перед своим лицом. Владислав поймал мои ладони, отнимая их от лица. Его взгляд излучал мягкость и снисхождение. — Идите в ванну, умойтесь. Станет легче, — посоветовал он. Так я и поступила. Но сон действительно не шёл. Заслышав звяканье ключей, вышла в коридор. — Владислав? Вы куда? Он обернулся. — С Лордом гулять, — и взмахнул поводком. — Ой, а можно с вами? Мужчина качнул головой. — Завтра вы будете никакая… — Ну и пусть. Всё равно не засну. А свежий воздух ещё никому не вредил!***
Вы когда-нибудь гуляли по городу в полвторого ночи? Я — да. В этом было чувство какого-то озорства, «неправильности» и умиротворённости. Повсюду горели фонари, ездили машины, сновали люди. Лорд бежал впереди, натягивая поводок и радостно виляя хвостом. Я шагала рядом с Николаевым, сунув руки в карманы своей куртки и улыбалась… Потом мы пришли на собачью площадку, и здесь мужчина отцепил пса от поводка. Площадка была пуста. Мы сели на лавочку. Долго сидели в молчании. Я снова вспомнила о родных. Интересно, завтра у меня будет время им позвонить или лучше рискнуть сейчас?.. Хихикнула. Нет, конечно нет. — Что такое? — повернул ко мне голову Владислав, услышав смех. Махнула рукой, но пояснила. — Да представила реакцию родителей и бабушки, если я им сейчас позвоню! Ха-ха! Теперь и он улыбнулся. — М-да… Запрокинув голову, я вдруг посмотрела вверх. И вдруг перестала смеяться. Нет, звёздное небо было прекрасным, но на его тёмном покрывале стала вдруг различима звезда, сияющая особенно ярко… Новая душа.Пожалуйста будь моим, пожалуйста будь моим смыслом Мы одни на целой земле, в самом сердце моих картин Целый мир придуман, целый мир придуманных истин Я нуждаюсь в твоём тепле, я хочу быть смыслом твоим
Всхлипнув, я прикрыла рот рукой. Сомневаюсь, что хирург понял причину происходящего со мной, но всё же подсел ближе, обнял, притягивая к себе. — Т-ш, всё хорошо… Всё пройдёт… Слушая его шёпот, прикрыла глаза. Его дыхание успокаивающе грело макушку. В этот момент я поняла: пусть он об этом не знает, но он стал для меня смыслом жизни. Стимулом жить дальше и не сдаваться.Пожалуйста будь моим, пожалуйста будь моим смыслом Мы одни на целой земле, в самом сердце моих картин Целый мир придуман, целый мир придуманных истин Я нуждаюсь в твоём тепле, я хочу быть смыслом твоим...