Мечты из потали

Долгожданный для каждого учащегося звонок короткой трелью ознаменовывает конец тяжёлого учебного дня, и все спешат покинуть величественное здание как можно скорее, распугивая умиротворённо гуляющих перед лестницей птиц. Спокойная тишина улицы сразу же разрывается гудящим шумом толпы студентов, уставших, но довольных свежим запахом вожделенной с самого утра свободы, вместе с которыми Лайт, придерживая сумку за ремень, толкает стеклянную дверь главного входа, вступая в открытый для возможностей мир. В первую же секунду он щурится от неожиданно яркого для весны белого солнца, втягивает тёплый сладковато-терпкий воздух, после чего по давней привычке спешит отдалиться от нестерпимо громких голосов однокурсников, некоторые из которых провожают его недоумённым взглядом. По большей части это были девушки, чьи порывы приблизиться к лучшему из студентов престижного университета ближе положенного нещадно обрывали снова и снова. Однако, на беду Ягами, настойчивости им не занимать. — Так странно, — говорит одна тихо, глядя на неизменно удаляющуюся фигуру. — Ягами Лайт такой нелюдимый, хотя бо́льшая часть университета от него без ума. — Да не обращай ты на него внимания, — пренебрежительным тоном советует идущий рядом с ней парень, расслабленно заводя руки за голову и закрывая глаза. — Он, небось, считает, что мы ему не ровня, вот и ведёт себя так. Диалог становится неразборчивым по мере отдаления, пока не затихает практически полностью. Как только это происходит, Рюук отворачивается от толпы, продолжая следовать за Лайтом по воздуху недалеко позади. — Слышал, что о тебе говорят? Если так пойдёт дальше, все решат, что ты за людей их не считаешь. — Почему мне до этого должно быть какое-то дело? — тот лишний раз озирается по сторонам для уверенности в отсутствии кого-либо поблизости на момент его с шинигами разговора. — Я не люблю шумные компании, где бо́льшую часть времени обсуждают чью-то личную жизнь или же наглым образом стараются построить её в момент самого диалога с одним из собеседников. Меня никогда не интересовало ни первое, ни второе. Почему сейчас должно? — Сказал бы просто: статус не позволяет, — буркнул Рюук. Несколько после добавил: — Завёл бы себе девушку хотя бы, чтоб не выделяться. Кира лукаво усмехается. — У меня сейчас нет на это ни времени, ни желания, — спокойные глаза сосредоточенно закрываются. — Учитывая то, чем я занимаюсь, отношения станут очередным камнем на шее. Мне уже хватает одного такого. Шинигами вопросительно хмыкает. — Ты о своём «Поклоннике номер Один»? — Не только. Его ещё можно уговорить не осложнять мне жизнь. А вот с другим такое… Фразу обрывает телефон, чьи вибрации по какому-то внутреннему предчувствию вынудили разум приготовиться к чему-то серьёзному. С подозрением взглянув на номер звонящего, Кира уже в который раз убеждается во влиянии на реальность такого выражения, как «про серого речь, а серый навстречь». — Ну, разумеется, — он неохотно принимает вызов, щурясь с пренебрежением от одной только мысли о предстоящем диалоге. — Да, Рюдзаки? Под влиянием радости из-за вновь замаячившей возможности поразвлечься вдоволь, Рюук ехидно закряхтел почти над самым ухом Лайта, который в тот же миг отворачивал голову в противоположную от ненужного шума сторону. — Здравствуй, Лайт-кун, — раздаётся едва ли заинтересованно на другом конце. — Ты уже свободен? — Ты ведь знаешь расписание моих лекций, зачем спрашиваешь? — с качественно сдержанным раздражением спрашивает в ответ. — Пытаюсь быть учтивым. Воздух с резким свистом вылетает из лёгких — надменность, кривящая уголки губ в подобии ухмылки, ударила по груди слишком сильно. — Что ж, выходит не очень. Так или иначе, ты позвонил, чтобы просто поговорить или есть что-то ещё? Громкий неоднократный треск и последующая возня вынуждает немедля отдёрнуть телефон. «Он издевается? — думает Кира, скептично косясь на любопытно подставившего к динамику ухо Рюука. — Зачем тратить моё время на это?» Наконец, вместо распаковки приторно-сладких угощений, в трубке, которую Лайт, заслышав что-то, отдалённо напоминающее связную речь, моментально вырывает у не ожидавшего подобного шинигами, раздаётся смутно различимое: — Довольно грубо, Лайт-кун. Я про замечание. Но так ты прав: кое-что есть. Приезжай в отель, твой отец уже здесь, вместе с остальными. — Хорошо. Крышка телефона звонко захлопывается, как если бы таким образом Кира хотел превратить собственные канатами перекрученные между собой эмоции в ровный пласт для более лёгкого обращения с ними. Он убирает устройство обратно в карман и измеряет маршрут до ближайшей автобусной остановки, откуда можно будет без лишних пересадок выйти почти у самого входа отеля. Почему Рюдзаки портит каждый его день? — Что, значит, снова едешь к нему? — вырывает из смутных раздумий Рюук. — Да, — выдыхает Кира протяжно, начиная предполагать: — Возможно, пришли ещё кассеты. Или же L нашёл новую информацию о Кире. Так или иначе, я должен следить за тем, насколько глубоко он погружается в дело. Нельзя позволить ему узнать больше необходимого, иначе всё станет опаснее в несколько раз, — голос начинает сквозить едкой, почти кислотной злостью, а взгляд спокойных доселе глаз мрачнеет, как небо перед грозой. — Тот идиот, подражая мне, уже поставил нас обоих во множество щекотливых ситуаций, из которых выбираться я, впрочем, должен сам. Хотя это и не слишком-то сложно, лишние заморочки мне не улыбаются. Его существование не должно продлиться долго. Чем раньше я найду его, тем раньше избавлюсь и снова буду уверен, что ничего ненужного не всплывёт раньше положенного срока. — Ну-ну. Как, интересно, ты узнаешь его имя раньше, чем он увидит твоё? У него кишка не тонка: купил глаза Бога Смерти, или забыл? Кира никак не реагирует на грубое замечание, продолжая: — Не забыл. Но мне и не нужно опережать его в этом: если Второй Кира поклоняется Первому, он вряд ли захочет причинить ему вред, — тонкие губы дрогнули в откровенной насмешке над проблемой, что, как оказалось, обернулась удачей, которую скоро прибьют каблуком к полу. Он позаботится об этом лично. — Я смогу сделать из него куклу на верёвочках, если захочу. Но он слишком легкомысленный. Не думаю, что такой союзник мне пригодится даже с глазами Бога Смерти. Повезло, что он послушался и пока никого не убивает без моего ведома. Однако контролировать каждый его следующий шаг мне дороже выйдет. Приятный тёплый ветер подул с запада, из только возродившегося после морозов парка, где многие студенты после лекций любят сидеть на аккуратных лавочках под деревьями, читать какую-либо книгу или просто дышать свежим ароматом зелёных листьев и густой ухоженной травы, ровняемой ежедневно для презентабельного вида. Лайт ведёт носом, прислушиваясь к утончённому запаху нежно-розовых цветов сакуры, уже утрачивающих свои последние крохи времени. Наручные часы показывают без четырёх минут пятого. Без длительных взвешиваний «за» и «против» он сворачивает с первоначального пути, чтобы попасть в аккуратную аллею, откуда и веет приятным шлейфом ароматов. В этом году весеннее тепло пришло в Японию раньше обычного, чему обрадовались не только люди, которым подвернулась возможность снять тяжёлую зимнюю одежду, не дожидаясь конца марта, но и прозябшие за студёный декабрь и январь деревья. Молодая зелень успела полностью обрасти изогнутые, крепкие, где-то тонкие ветки, закрывая их крючковатость и изъяны; земля давно отсырела на ласковом солнце, даруя новые нежные ростки природе. Воздух пропитан суетой и трепетом перед началом следующего отрывка жизни, более удачного, радостного и по минимуму проблемного. Между рёбрами заскрежетала тоска — по правде говоря, сегодня Лайт хотел дома изучить несколько дополнительных учебных материалов и не встречаться ни с кем из следственной группы. Однако все планы, как и обычно, звонким бисером рассыпаются у его ног благодаря всего одному человеку, с которым пока нет ни единой возможности что-либо сделать. Он готов убить L за одно только то, что эти мёртвые чернильно-тёмные глаза не выходят из головы даже ночью. Они постоянно наблюдают, сканируют, въедаются ему в кожу, миллиметр за миллиметром сдирая её, чтобы оголить его нутро с целью найти там правду. Ни кусание губ, ни массирование горячих от внутреннего давления густой крови висков, ни даже сцепленные до скрипа эмали зубы не позволяют их забыть. Раньше Лайт считал, что у него развилась паранойя. В конце концов, он тоже человек и тоже способен испытывать стресс. Однако подозрения на этот счёт были отметены до того, как стали казаться неотложной истиной. Ведь от ощущения вколачивающегося в затылок тупым колом взгляда, пускай не присутствующего рядом в данную минуту, юноша чувствовал жар по телу, даже когда просто ел, читал, сидел на лекциях или прогуливался после университета. Прямо как это было сейчас. L умудряется мозолить его память, воспалять её, делая заусенцы, словно грубый напильник медленно скребёт шершавый металл, даже когда его нет поблизости. «Как он умудряется портить мне жизнь, не присутствуя при этом лично?» — думает Кира возмущённо, после чего в который раз глубоко вдыхает сладковатый запах парящих рядом мягких лепестков, часть из которых ложилась на его плечи. Они также опускались на сумку, но быстро слетали на землю. Протяжные размышления прерывает Рюук, сумевший по-настоящему долгий период времени не произносить ни слова. — Я вижу автобус, — гудит он, а его шея вытягивается вперёд для лучшей видимости из-за деревьев. — Лучше нам поспешить, если ты не хочешь его пропустить. В последний раз Лайт возвращается к своим мыслям, но сразу же заталкивает их на второй план, слабо помотав головой и сбрасывая последние лепестки. Он подтягивает ремень сумки чуть выше, делает размеренный вздох и произносит краткое «хорошо». Поездка не занимает много времени: около четверти часа максимум, за которые, однако, Лайт без особых усилий успевает подумать о сотне различных вещей и ни о чём конкретном в одночасье. На его счастье, Рюук никак не прерывал поток мыслей своим мельтешением по всему полупустому салону в поисках хоть чего-то занимательного или какими-либо бессмысленными высказываниями, ответить на которые всё равно бы не смогли даже при большом желании. Тот просто стоял рядом уродливой статуей и тоже смотрел в окно напротив. Оглашение через динамики необходимой остановки, проверка времени по наручным часам лишь по привычке быть пунктуальным во всём, выход из автобуса, пренебрежительное отмахивание от жалостливых изнываний желающего яблок шинигами прямо над ухом и параллельное следование по давно выверенной дороге, что ведёт к отелю, дорогому не только по стоимости номеров, но и по внешнему фасаду и внутреннему оформлению в светло-красных, молочных и кое-где золотистых цветах. А в конце всей этой безошибочно составленной программы встреча — с Мацудой, который, как всегда, с улыбкой приветствует Лайта, а тот вежливо повторяет то же самое, вопреки истинным своим ощущениям. Одним из немногочисленных пунктов редко когда пополняющегося списка вещей, от которых в висках начинает пульсировать нетерпимость, а короткие ногти до глубоких лунок впиваются в ладони, Кира находит общение с неуверенными в себе людьми. Дрожащий, будто припавший от испуга брюхом к земле зверь, голос с частыми заиканиями, прерыванием фраз из-за забытой в процессе озвучивания концовки и нервозным подсмеиванием ради получения какого угодно одобрения от собеседника вкупе с кривоватой улыбкой — всё это когтями соскребает самообладание юноши, слой за слоем, буквально посекундно желая добраться до, к счастью, слишком глубокой сердцевины, чтобы проткнуть её, как мыльный пузырь, и выпустить всё накопленное наружу. Подчинённый отца как раз обладал всеми вышеперечисленными качествами, что делало общение с ним, пускай даже короткое, — от вестибюля и до нужных апартаментов, — невыносимой пыткой. Наконец нужная им дверь с уже знакомыми цифрами показывается на глаза. «Он не сменил номер с самого дня распределения отрядов для проверки Аоямы и стадиона?» — Кира откровенно смущается внезапного спада уровня чужой паранойи, но быстро отметает ненужные мысли. Он с неуместным для своего положения в этом месте облегчением ступает в светлый, довольно уютно обставленный мебелью, но не согревающий вопреки комнатной температуре воспоминания номер. Как только Мацуда покидает его окружение, из груди выпрыгивает и тот игривый зверёк, потрошивший оголившиеся нервы заострёнными зубами. Лайт без задних мыслей испускает шумный вздох, зная, что остальные полицейские, которые сразу же обступают гостя, сочтут такую реакцию за радость видеть их в добром здравии. И если с этим Кира ещё может согласиться, то при виде размеренно приближающейся к нему сутулой фигуры в раздражающей своей намеренной безалаберностью одежде и растрёпанными волосами, им овладевает совершенно противоположное чувство. — Спасибо, что пришёл, Лайт-кун. — Тебе спасибо, Рюдзаки, — почти без видимой насмешки отзывается юноша, принимая польщённый вид. — Я рад помогать тебе, даже с учётом того, что по большому счёту не являюсь членом группы расследования. L молчит. Будто цепной пёс, впускающий чужого человека в дом хозяина, он не отрывает своего въедливого взгляда от лица лжеца, а тот с интересом поддерживает зрительный контакт, словно это сама собой разумеющаяся часть их ментального общения, последствиями которого является уплотнение воздуха до его ощутимости пальцами. Вскоре дискомфорт от происходящего начали чувствовать молча наблюдающие за ними полицейские. Рюук же едва сдерживается от того, чтобы встать сбоку от обоих и наклониться для лучшего обзора на выражение лица каждого. Их дыхание едино, бесшумно и незаметно, тогда как мысли дикой проволокой со змеиным шипением отлетают друг от друга, не имея возможности образовать сетку. Кира чувствует вставшее поперёк горла нетерпение, что жжёт и печёт органы всё сильнее: что сейчас скажет его главный противник? Какое телодвижение сделает? Каким тоном произнесёт его имя? — Это хорошо, — говорит наконец Рюдзаки, и едва ведёт плечами, будто готовясь к рывку. Он с трудом сдерживает ухмылку: Лайт не любит, когда его игнорируют, однако в этом и кроется суть задумки. L просто приносит удовольствие играть на нервах своего главного подозреваемого и наблюдать за последующей реакцией, которая в этот раз ограничилась почти незаметным сведением бровей на переносице и прикусом уголка рта. — Я хочу услышать твои мысли по конкретному поводу. Идём. Весьма нерасторопно он бредёт вглубь номера, к телевизору и креслу напротив, а остальные безропотно следуют за ним. Под влиянием ещё свежих воспоминаний об этом «уединённом уголке» Кира как можно более апатичным тоном предполагает: — Что, изъята очередная кассета для Сакура ТВ? — Лучше бы так, — разбито вздыхает ступающий позади Мацуда. «Лучше бы так? — тот мгновенно настораживается и инстинктивно оборачивается на полицейских, чей вид красноречивей всяких слов подтверждает сказанное. — Что такого могло произойти, что даже Рюдзаки счёл более опасным, чем — пусть и не выпущенные в эфир — обращения человека, который обладает способностью убить любого, лишь увидев его лицо, и желает встретиться с тем, за кем охотится Интерпол, ФБР и полиция всего мира?» — Хей, — скрипит Рюук, отлетев для лучшего вида к стене, — а разве среди подчинённых твоего отца не было на одного больше, а? Заглушая невольное ощущение, будто он участвует в каком-то глупом телешоу с камерами на каждом углу, — в чём не было практически никаких сомнений, — Лайт, останавливаясь у кресла, недоумённо произносит: — Я не вижу Аидзавы-сана. Где он, Рюдзаки? — Скоро вернётся, не переживай. Недоверчиво фыркнув, Лайт садится перед телевизором и взглядом показывает застывшему рядом детективу, что готов. Тот включает запись вчерашних новостей и, как только убеждается в концентрации чужого внимания на экране, незаметно отступает в сторону, чтобы понаблюдать за эмоциями того, на кого каждый в этом номере — за исключением самого Рюдзаки — возлагает большие надежды, верит ему, его хитросплетённой лжи. От неё и всех остальных деталей этого непрерывного представления, отыгрываемого, впрочем, очень качественно, у L вибрируют и горят все закрученные в узлы внутренности одновременно. Не от злости, хотя та стала драть о него когти чаще прежнего, а от опьяняющего желания решить удачно подвернувшуюся в часы глубочайшей скуки мудрёную головоломку. Лайт не смеет оторвать глаз от видеоряда. Большая толпа людей, над головами которых громкие лозунги, чёрные флаги и воздушные шары того же цвета, величественно шествует по улицам нескольких районов Токио, присоединяя к себе всё больше добровольцев прямо во время репортажа. В небе зависает вертолёт, чья задача — распугать протестующих предупреждениями о «дальнейшем применении силы в случае отказа». Полицейские, стоя у машин с беспрестанно мигающими проблесковыми маяками, безуспешно повторяют в мегафоны одно и то же требование. Кто-то из простых прохожих в страхе за своё здоровье спешит покинуть опасную зону, другие подбадривают единомышленников короткими выкриками, тогда как третьи стараются поймать самый удачный кадр, выскакивая перед неостановимой толпой или в ногу следуя рядом и щёлкая затвором камер. Затем начинается давка, некоторых насильно укладывают на асфальт, а особо строптивых отрывают от земли и несут в сторону. Отовсюду возмущённые крики, шум, где-то опрокидываются металлические барьеры, где-то ими отделяют от общей кучи по двое-трое протестантов, чтобы отвести к остальным задержанным. Описать, что на момент просмотра испытывает сам Кира, довольно трудно. С одной стороны, наблюдать за таким количеством согласных с его «политикой» невообразимо приятно и намного более лестно, чем почитывать анонимные комментарии на фан-сайте, посвящённом «спасителю». Этот мелодичный дребезг победы, что стала на один шаг ближе, заполняет голову и пьянит разум, подначивая принимать более решительные действия. Однако существует и обратный эффект ликования. В груди, у сердца, совсем рядышком с птицей воодушевления, сидящей на рёбрах, по сетке артерий расползается предательская тревога за последствия этих добровольных собраний. Лайт далеко не идиот и понимает: ни полиция Японии, ни её правительство ни за что не одобрит его действия даже после положительной оценки общества, что, разумеется, навряд ли понравится самому этому обществу. Уже сейчас акции не являются согласованными, иначе сотрудники правоохранительных органов охраняли бы шествие, а не подавляли. Если это не остановить на данном этапе, могут начаться мятежи, насильственное принуждение властей к признанию Киры единственным верным и гуманным судьёй их сгнившего до ядра мира, последнее из которых, хотя и звучит очень заманчиво, серьёзно ударит по репутации того, кто выступает под предлогом возможного сотрудничества с органами государственной власти. Нет, такого определённо нельзя допустить. — Ну, что думаешь, Лайт-кун? Юноша, всё это время вглядывающийся в цифровое изображение, будто выискивая отличающийся по цвету пиксель, поднимает взгляд на упёршего в нижнюю губу палец Рюдзаки, чьё приближение осталось незамеченным. Соитиро и остальные напряжённо молчат, дожидаясь хоть какого-нибудь ответа, давать который Лайт не спешит. Вся эта атмосфера недосказанности вызывает у него чувство дежавю. И оно отнюдь не радует. Весь как на иголках, он неторопливо встаёт с кресла, не отводя глаз от проделывающего то же самое детектива, и наконец произносит: — Думаю, что не скажу ничего нового. Ситуация плачевна и чревата опасными последствиями, если ничего не предпринять в ближайшие сроки. — Этого-то я от тебя и ожидаю, — заявляет монотонно тот и, увидев чужое смятение, продолжает уже без пальца у рта: — Каковы твои предложения, как за кратчайшие сроки унять толпу? Прежде чем надумавший что-то Лайт успевает сказать хоть слово, L быстро добавляет: — Вариант с фальшивым обращением не рассматривать. В ответ будто облегчённо усмехаются. — И не думал. Это глупо. На периферии Мацуда, которого, по всей видимости, данное высказывание несколько задело, опускает голову и начинает что-то бурчать себе под нос, отводя взгляд от всех присутствующих в номере. Рюук издаёт некое подобие смеха, затем снова переключает внимание на двух главных «актёров его личного развлекательного шоу». — Возможно, — тянет задумчиво Лайт, обхватывая подбородок, — стоит сначала посмотреть, повторится ли подобное снова? — Бездействовать? — шокировано выдавливает из себя Соитиро. — И ты хочешь поступить так же, Лайт? — Ягами-сан, пожалуйста, дайте вашему сыну подумать, — с нажимом просит Рюдзаки, обернувшись к мужчине. «Хочу поступить так же? — повторяет тот в голове слова отца. Его взгляд наполняется колким подозрением, а пальцы едва не сжимаются в кулаки. — Выходит, Рюдзаки тоже предлагает нам дожидаться невесть чего? Это… Как минимум странно». — Ещё идеи? — едва ли не подбадривает L. Сам вид навязчивого до одури детектива, его невинно-любопытное выражение лица и то, с какой жадностью неприрученного хищника он ловит каждое слово Лайта, давит последнему на грудь всё сильнее с каждой секундой, отчего дышать ровно и не сжимать челюсти невообразимо трудно. Юноша предостерегающе прикрывает глаза: зачем нужен весь этот спектакль? Очередная проверка? Или просто решил потянуть для чего-то определённого время? — Можно попробовать узнать, каким образом был назначен митинг. Если это сделано в электронном виде, появится шанс отследить отправителя и арестовать его. Полицейские за спиной L возбуждённо зашептались, в то время как тот, судя по отсутствующему насколько только возможно представить взгляду, тщательно взвешивает чужое предложение на соотношение в нём вреда и пользы. — Думаю, такой ход может сработать, — кивает он после долгой паузы. — Благодарю за помощь, Лайт-кун. Лайт на миг хмурится в негодовании. «Да я ни за что не поверю, что он сам не додумался до такого очевидного шага», — проносится в голове. Прежде, чем он успевает озвучить своё подозрение, на стоящем поодаль журнальном столике монитор ноутбука загорается белым свечением с готической литерой W по центру, и голос из динамиков спокойно извещает: — Аидзава-сан вошёл в здание. — О, наконец-то! — Мацуда, тут же встрепенувшись, уже спешит в прихожую. — Я его встречу! — и скрывается за дверью. — Что это с ним? — Лайт скептично поднимает бровь. Рюдзаки, как и он, долго упирается взглядом в место, где только что полицейский пропал из виду, но затем поворачивает голову к ближайшему собеседнику. — Его можно понять. Любому было бы интересно, узнай он о некоторой вероятности раскрытия личности Второго Киры. — Что, извини? — Лайт посчитал, что ослышался. Почти неразличимое движение в глубине тёмных, взирающих на него исподлобья глаз говорит об обратном. — Идём, Лайт-кун, — беспристрастно говорит L, будто не учёл слишком явные нотки возмущения в чужом вопросе, и уже направляется в другой угол комнаты. — Тебе тоже будет полезно узнать новую информацию. Лайт настороженно щурится. Не делая и шагу дальше, он ещё несколько секунд провожает сутулую фигуру прямым взглядом, который, как роковая пуля, по всем канонам жанра должен был пробить тело детектива навылет, чего, разумеется, не происходит. А смотрит он всё дольше и дольше. И чем реже моргает, тем больше мыслей ползёт в голову. Вместе с отцом Лайт послушно проходит к дивану, садится почти на край довольно жестковатого для люксового номера матраца и, заметив, как Моги передаёт коротко кивнувшему в знак благодарности L тетрадный лист и маркер, чуть наклоняется вперёд, чтобы через весь стеклянный столик разглядеть, что именно тот старается изобразить. — На самом деле, данная акция не первая. Люди начали открыто выражать поддержку Кире практически сразу после обращения Второго Киры к полиции, а точнее, девятнадцатого апреля, — едва различимый скрип маркера по бумаге — и данные внесены. — Дальше, двадцать второго числа, мы отправили Сакура ТВ кассету, где заявлены условия в случае отказа сотрудничества с Кирой, а именно: либо члены группы расследования и L покажут свои лица по телевидению, либо по всему миру от сердечного приступа скончаются несколько полицейских. Неудивительно, что люди засомневались, будто дело ограничится одними лишь служителями правоохранительных органов, — L быстро выводит две следующие даты и обводит в кружок «двадцать седьмое». — Ответ якобы настоящего Киры был показан двадцать пятого числа, а затем кассета с ответом подражателя была изъята нами и в эфир не допущена. Именно после неё настроение общественности начало меняться в сторону того, что мы видим сейчас. Издалека неровные из-за странного способа удержания предметов контуры, перекрещиваясь, становясь то толще, то тоньше по нескольку раз за один мазок, больше всего напоминают неразборчивую диаграмму какой-нибудь компании. Лайту не была нужна визуализация только услышанной информации, ведь она не была нова, однако, помимо небрежно брошенной фразы касаемо личности Второго Киры, его всё же заинтересовал один момент. — Ты сказал, что акции проводятся не в первый раз. Каким тогда образом о подобном не было известно до сегодняшнего дня? — Вчерашнего. Рюдзаки, уже отложив маркер, разворачивает взятую из стоящей под рукой небольшой вазочки конфету и отправляет её в рот. — Конкретно такого масштаба, — звучит слегка невнятно и по-прежнему монотонно, — и с таким количеством участников акция прошла впервые, это верно. Однако раньше люди уже выходили в основном на одиночные пикеты, и если их СМИ могли не осветить в целях сохранения спокойствия граждан, то в данной ситуации подобное просто невозможно. Краем глаза Лайт видит, как отец с тяжёлым вздохом сцепляет руки в замок, чтобы, уперевшись локтями в колени, поднести их к сжатым в тонкую линию губам. Для такого человека было бы просто оскорбительно с лёгкой душой принять настолько возмутительное и ужасающее своей аморальностью поведение людей: как кто-то в принципе способен согласиться с мнением, будто не все достойны жизни? Что, если сторонников Киры, готовых на его открытую поддержку, станет больше? Если такими будут активисты или же те, кто причастен к СМИ? Это может обернуться настоящей катастрофой. — Рюдзаки, мы вернулись, — раздаётся в прихожей, а спустя ещё немного в гостиную заходит Аидзава с пакетом в руке. — А, Лайт, ты уже пришёл. Мужчина, отдав Рюдзаки не по-хорошему заинтересовавший Лайта пакет, подходит к последнему и, когда тот вежливо встаёт, приветственно жмёт ему руку. — Рад Вас видеть, — произносит самую подходящую для всей этой клишированной ситуации фразу Лайт, едва улыбнувшись уголками губ для внушения умело вылепленной искренности. — Перейдём к главной части. L немедля раскрывает извлечённый конверт, откуда достаёт несколько бумаг и кладёт их перед собой веером. Все будто заворожённо смотрят на листы, однако желания узнать их содержание отчего-то никто не проявляет. Лайт решает, что сделает это сам. — Что это? — О, это экспертиза отпечатков с тех кассет, — дружелюбно объясняет Мацуда. — Мы запросили её сразу же после того, как шеф изъял их. К счастью, на поиск сходства ушло меньше времени, чем мы предполагали. Лайт чувствует неприятный жар на спине и то, как короткие волоски встают на затылке дыбом из-за предчувствия, будто прямо сейчас в полу образуется дыра, в чью тьму упадёт и где сгинет без следа былого пребывания лишь он один. Он украдкой косит глазами в сторону — Рюук с редким смехом до сих пор наблюдает за всем со стороны. Что ж, теперь суетные мысли тешит знание, что ощущение чужого присутствия прямо позади него — жестокая шутка восприятия, которую нужно в срочном порядке проигнорировать. Иначе быть беде. Рюдзаки, уже прочитав два листа, бегло пробегается взглядом по тому, что держит перед собой, а затем со слабой улыбкой закусывает подушечку пальца. Такая реакция совершенно неблагоприятно влияет на гудящие от волнения нервы Лайта, зато остальным присутствующим служит добрым знаком. Даже Рюук перелетел за сгорбленную спину и, наклонившись для лучшего обзора, вперил заинтригованный взгляд в строки, чей смысл навряд ли понимал, но всё равно гулко хихикал. Лайт против воли ведёт плечами из-за лёгкого озноба — увидь Рюдзаки в буквальном смысле слова лик смерти, что нависал сбоку в десятках сантиметрах от головы, нужда в записи его имени отпала бы в ту же секунду. Первым мук ожидания не выдерживает Соитиро: — Что там, Рюдзаки? — Удалось выяснить отправителя? — поддерживает чужой интерес Мацуда, чей голос даже дрогнул от эмоций. Скрипучим голосом раздаётся насмешливое: — Похоже, тебе даже ничего не придётся делать для поисков своего фаната. «Как раз это и странно, — Кира с подозрением оглядывает полицейских, тогда как Рюук оказывается слева от дивана. — Зачем Рюдзаки посвящать меня в такие подробности, если до сих пор уверен в том, что я Кира? Он буквально выдаст информацию о возможном союзнике главного подозреваемого в непосредственном присутствии последнего? И к чему было ставить меня в известность об акциях? Не то чтобы такие события могли пройти мимо меня в будущем». Рюдзаки, наконец, переключает внимание с отложенных теперь бумаг и, готовый начать говорить, будто специально избегает зрительного контакта с Лайтом. И именно внезапный переход от привычного детективу «отследить реакцию открытым наблюдением» к несколько театральному «сделать вид, будто это совершенно не важно» служит щелчком, после которого путанные мысли последнего вмиг проясняются. «Всё происходящее сейчас не более чем демонстрация, заготовленная лично для меня, — Кира поспешно закусывает уголок губ, не позволяя ему ползти вверх из-за банальной до смеха разгадки. — Причём я более чем уверен, что остальные не подыгрывают. Они просто не замечают столь дешёвый фарс. Для них Рюдзаки, наоборот, проявляет ко мне доверие, осведомив о завершённой экспертизе. Он мог бы умолчать об этом или же сказать после поимки Второго Киры, но предпочёл нанести мне упреждающий удар. Рюдзаки собрал их здесь совершенно не для обсуждения улик: это очередная провокация меня». — Экспертиза отпечатков пальцев, как я и ожидал, оказалась бесполезна. Отправитель определённо не привлекался к административной или уголовной ответственности, — стоило Аидзаве поверженно оскалиться, а Мацуде с досадой выдохнуть, он продолжает: — Однако экспертиза волоса, ниток из одежды и пудры могут помочь нам в дальнейшем. — То есть мы снова не узнали ничего нового, — подавленно подводит итог Соитиро, после чего снимает очки и нервно сжимает переносицу. Он предчувствует скорую мигрень на почве разочарования из-за отсутствия хоть малейшего продвижения в расследовании. — Вовсе нет, — Рюдзаки принимается за очередную конфету. Жуя, он слегка невнятно объясняет: — Нам стало известно, что у того, кто отправлял кассеты, есть кот, так как волос оказался кошачьей шерстью, и сам он с вероятностью в семьдесят три процента является девушкой. — Из-за остатков пудры? — уточнил Аидзава. — И из-за этого тоже, но главной причиной моих домыслов служат жертвы Второго Киры, точнее, их пол. Если раньше превалировали мужчины, то теперь — женщины, причём тяжесть совершённых ими преступлений не играет роли. Вопреки собственным ожиданиям, Лайт с лёгким сожалением отводит взгляд от всё ещё пренебрегающего его вниманием детектива в сторону. Он не уверен, хорошо ли, что личность Второго Киры осталась неизвестна или же нет. С одной стороны, ему всё же придётся ждать назначенного дня встречи в Аояме и уповать на благоразумность своего нежеланного почитателя, который до двадцать второго мая может в очередной раз выдать какую-либо ценную информацию полиции. С другой стороны, в случае необходимости избавиться от того, знание имени, озвученного при небольшой группе, служило бы неопровержимым доказательством присутствия Киры среди её участников. Не нужно быть гением, чтобы понять, на кого конкретно падут подозрения. — Лайт-кун? Сосредоточенные глаза встречаются с чужими, пытливыми и чуть насмешливыми. — Выглядишь разочарованным. — Думаю, — с притворной досадой вздыхает Лайт, — не я один ожидал узнать более весомую информацию, Рюдзаки. Всё же полученных данных слишком мало, и по ним невозможно найти адресанта. L скучающе промычал, небрежно пожимая плечами. — Ты прав. Однако, как я уже сказал, при задержании подозреваемого по делу Второго Киры они будут играть ключевую роль. Эта экспертиза — хороший козырь. «О, не делай вид, будто тебя устраивают столь мелкие крохи информации, — со снисходительной едкостью звучит в мыслях при виде нарочито непримечательного поворота лохматой головы в сторону многоярусной вазы поодаль, где пестрят разного рода сладости, пирожные и фрукты. — И уж тем более не ожидай подобного от меня». — Но ведь это не всё. Верно, Рюдзаки? Не расточая внимание на растерянные взгляды, обращённые к нему со всех сторон, Лайт фокусируется лишь на том, как человек на другом конце стола замирает, а затем встречается с ним взглядом, полным откровенной заинтригованности. — Что ты имеешь в виду, Лайт-кун? — голос зазвучал тише, но не растерял напускного недоумения. Тот, чувствуя ком смеха прямо над гортанью, демонстративно разводит руками и с обличающей улыбкой и вальяжностью несколько подаётся назад. — Ты ведь созвал сюда группу расследования не только для того, чтобы все услышали мою консультацию насчёт акций, — звучит как утверждение, нежели уточнение. — Результаты экспертизы ты мог бы озвучить и без моего присутствия. Или, — Лайт будто бы неуверенно жмёт плечами, на секунду закрывая глаза, — будь тебе необходима моя осведомлённость, сообщил бы в личном порядке, без обязательного присутствия моего отца и остальных, не так ли? Одно лишь напряжённое поджатие губ Моги и судорожно забегавший по полу взгляд Мацуды, встревоженного происходящим до подёргивания плеч, гарантировали Лайту верность его суждений, что лишь распалило азарт. Он продолжает: — Мы здесь по другому поводу. По какому на самом деле, Рюдзаки? С последним произнесённым словом в номере воцаряется гулкая тишина для полицейских, и лишь для одного человека она в ту же секунду расщепляется раскатистым смехом с перезвоном цепей. Едва ли для кого-то это было бы предпочтительнее давящего на плечи безмолвия — Лайту приходится прилагать все усилия, лишь бы не скривиться от уровня шума прямо над ухом. Однако весь дискомфорт с лихвой, будто густым бальзамом, покрывает взгляд тёмных глаз, ни на секунду не отведённый от него за весь продолжительный монолог. Лёгкие утрачивают возможность спокойно вдохнуть. В диафрагму леской впивается восторг от чувства превосходства, что плёнкой оседает на покалывающие кончики пальцев, сладким вкусом — на язык, и того, насколько поражённо, а вместе с тем неприкрыто заинтересованно взирает L, сильнее необходимого прикусив ноготь. «Верно, смотри лишь на меня, L, — думает Кира с терпким удовлетворением, до сих пор не разрывая зрительный контакт. — Знай, с кем имеешь дело». — Поразительно. «Что?» Лайт быстро смаргивает наваждение, возвращая мысли к реальности, и первым делом инстинктивно оценивает обстановку беглым взглядом. В своём спонтанном порыве он пропустил момент, когда отец повернулся к нему, и теперь смотрел не то испуганно, не то удивлённо, а Мацуда с приоткрытым ртом крутил головой в отчаянной попытке переглянуться либо с Рюдзаки, либо с ним или Аидзавой. Последний же удостоил такой чести Моги, после чего напряжённо наморщил лоб и странно натужно выдохнул, что вызвало у юноши беспокойство почти на подсознательном уровне. Мужчина будто… не удовлетворён услышанным? — Просто поразительно, Лайт-кун, — снова произносит приглушённым голосом Рюдзаки, вновь завладевая чужим вниманием. — Не зная ни данных, ни малейших сведений о волнениях общества до этого дня, за такой короткий срок ты смог не только распознать несостыковки в текущей ситуации, но и безошибочно определить их причину, — он делает паузу, лишь на несколько секунд отводит задумчивый взгляд в сторону, и, начав привычно оглаживать нижнюю губу, признаётся: — Я впечатлён. Аидзава не сдерживается и вопрошающе резко поднимает руку. — Простите, — с неприкрытым возмущением говорит он, — но о чём идёт речь? Рюдзаки, ты что-то утаиваешь от нас? «Так они правда не знают, почему здесь находятся? — Кира старается проглотить внезапное удивление. Он вопрошающе поворачивает голову к приоткрывшему в неверии рот человеку слева. — Даже отец?» — Рюдзаки, мы требуем объяснений, — в подтверждение несколько нереалистичных подозрений твёрдо заявляет Соитиро с налётом стали в голосе. — И я их предоставлю, — спокойно соглашается тот, — но сперва, Мацуда-сан… Полицейский с готовностью и по истине детским энтузиазмом разворачивается. L заискивающе смотрит в сторону давно желанных угощений и проговаривает: — Принесите, пожалуйста, этажерку. — А? — оторопел сначала Тота, даже заморгал часто. — Х-хорошо. Лишь когда просьба была выполнена, Рюдзаки, выбрав креманку с «Амаи Миру», с краёв которой вот-вот капнут взбитые сливки, начал объяснять, а вместе с тем и есть. — Изначально, — звучит не совсем внятно, — я действительно не хотел каким бы то ни было образом касаться данной акции и привязывать её к расследованию. Как мной и было сказано ранее, предотвращение демонстраций — забота полиции. Однако теперь мы не сможем на неё рассчитывать. Соитиро оскорблённо хмурит брови и кривит губы. — С чего ты решил, что в данной ситуации от помощи полиции лучше отказаться? — Потому что во время вчерашнего шествия погиб один человек. Сказано это настолько буднично, что истинная суть достигает каждого с небольшим запозданием. Дальше — взращённая жизнью в цивилизованном обществе реакция на смерть пусть и незнакомца: нехватка воздуха и сведение бровей в порыве безосновательного сожаления. В секунды всеобщего всплеска немой тревоги Лайт недоверчиво фыркает и с закрытыми от подсознательной усмешки глазами качает головой. Рюдзаки украдкой посматривает на человека напротив и, словно увлечённый рассматриванием содержимого креманки, склоняет голову вбок. По большому счёту, ему не было нужды видеть чужую реакцию — та полностью соответствовала ожиданиям, что, впрочем, ничуть не огорчало. Новость, конечно, неожиданная, но не настолько, чтобы Лайт, последовав примеру остальных, со страхом выдохнул или, — чего уже не знает никто, — возбуждённо прогудел, как это сделал Рюук. — Рюдзаки, — начал он едва ли не снисходительным тоном, — подобное иногда случается в местах большого скопления людей. Особенно, если начинается паника из-за давки. L согласно промычал — он единственный, кто спокойно принял чужой цинизм без резких выдохов или едва не отвращённых взглядов. Отправляет в рот очередную ложку с десертом и, не вынимая её, бубнит: — Ты прав. Но интересно то, что это был мошенник, отбывший неполный срок наказания и отпущенный на полгода раньше положенного. Теперь Лайт начинает понимать. Под светлой рубашкой — щекотливое поползновение волнения вдоль позвоночника, и по телу бьёт волна жара. От былого веселья и язвительности не остаётся и следа. — И умер он от сердечного приступа? Ответ не требуется. Вопрос риторический, слишком очевидный. Флегматичное подтверждение наиболее нежеланных из всех возможных опасений всё же звучит, и Лайт лишь из-за спазма в мышцах осознаёт, как сжимает челюсти сильнее необходимого. Без предрассудков он с колкой тревогой пробегается взглядом по столу — типичная реакция человека в социуме на бесчинство преступника, ничего подозрительного. Ехидный комментарий не заставляет себя долго ждать. — Судя по твоей реакции, этого преступника убил не ты, да? «Этот идиот, — зло шипит про себя Кира, инстинктивно прикладывая кулак к губам и морща нос. — Я же сказал ему сидеть тихо, так какого чёрта он вновь начал действовать?» — Мошенник? — с явным недоумением нахмурился Моги. — Что он делал рядом с акцией? — Меня больше интересует, — встревает Аидзава, — почему в репортаже об этом ни слова? Мацуда, неуверенно почесав затылок, с наивным оптимизмом предполагает: — Возможно, СМИ подумали, что это очередная жертва Киры, и нет смысла говорить о ней в сюжете о демонстрации? — Действительно, — возмущённо всплёскивает руками Сюити, отчего Тота едва отшатывается в сторону, — ведь нет ничего странного в смерти преступника, который находился вблизи акции, чья цель — поддержка его возможного убийцы! — Подождите, — с тревожным возбуждением в голосе и широко раскрытыми глазами прерывает их Моги, — но ведь это значит, что Второй Кира мог присутствовать в толпе! А если акция повторится снова… — Ты знал об этом, Рюдзаки? Все перенесли внимание на Соитиро. Доселе молчавший, он смотрит в пол со сгорбленной из-за тяжёлых мыслей спиной и сжатыми кулаками. L не удаётся разглядеть чужие эмоции ввиду отблеска света на стёклах очков, но и без того уверен, что мужчина испытывает далеко не воодушевление. — До вчерашней ночи или, точнее, сегодняшнего раннего утра нет. Соитиро натужно выдыхает, и Лайт отмечает, насколько заметно спало напряжение в чужих плечах. Будто отец желал убедиться, что их не держали в полном неведении с самого начала, и Рюдзаки, — пусть ненадолго, — был на равных с группой расследования по количеству полученных сведений. — Рюдзаки, а ты вообще собирался рассказать нам об этом? Или, не догадайся Лайт о странном предлоге нашего здесь пребывания, мы бы и не узнали о таком? Тот лишь оценивающе смотрит на добытую со дна креманки дольку клубники, что лежит на ложке, удерживаемой прямо перед внимательным взором, и, наклонив голову, задумчиво выдаёт: — Разумеется собирался, Аидзава-сан, — с некоторым недовольством прикрыв глаза, Рюдзаки вдруг несколько озадаченно выдыхает, после чего уже с ягодой во рту продолжает: — Просто Лайт-кун, как всегда, несколько опережает события. «Что и говорить, — дополняют уже про себя при виде колкого взгляда юноши, самоуверенно скрестившего руки на груди, — но желания блеснуть умом ему не занимать». Аидзава же в ответ недоверчиво цокает языком и отворачивается. Ему определённо не прельщала мысль о недоверии L в их сторону. Зачем вообще тогда было просить о помощи НПА, если происходят подобного рода неоднозначные ситуации? Тем временем Мацуда, чьё поведение буквально кричит об испытываемом дискомфорте из-за напряжения между коллегой и человеком, который невозмутимо стирает пальцем с щеки остатки сливок и слизывает, робко тянет: — Значит, мы берёмся изучить эту акцию и предотвратить следующие? — Мы не будем заниматься работой полиции, — удручённо повторяет Рюдзаки. Он почти устало кладёт голову на сложенные на коленях крест-накрест руки и задумчиво оглядывает этажерку на наличие очередного подходящего под настроение десерта. — План действий не меняется: мы ждём, не повторится ли вчерашнее вновь. Циничное заключение прокатывается по номеру с гулом, но, видимо, с недостаточным для начала дребезжания праведных возмущений. Лайт нетерпеливо постукивает пальцем по предплечью. Острое желание донести до каждого чужую задумку чётко и ясно наждаком царапает рёбра. И лишь интереса ради он готов разорвать пальцами войлок надежд полицейских на человечность скрюченного существа в кресле, готов указать на это и ему самому. — Имеешь в виду акцию или смерть преступника на ней? Хотя в лице Рюдзаки не меняется, его визави буквально чувствует укол недовольства из-за неудобного уточнения. — И то, и другое. Лайт без явного удивления смотрит, как мучительная дрожь пробивает тело Мацуды, вид которого больше походит на отруганного родителями ребёнка, что теперь судорожно ищет оправдания в идущей кругом голове: взгляд мечется по полу, а пальцы будто что-то нервно перетирают. — Шеф, — зовёт он нерешительно, — неужели мы и вправду не станем ничего предпринимать? Это ведь неправильно. Речь ведь о человеческой жизни. — Более того, — дополняет Аидзава пылко, также смотря на мужчину, — Рюдзаки принял как возможный вариант узнать, как именно люди были осведомлены об акции и была ли она в принципе организованной или же образовалась стихийно. Почему бы нам не начать поиски? — Потому что данные действия не имеют никакого смысла в рамках нашего расследования на нынешнем этапе. «И почему всё настолько сложно?» — думает Рюдзаки с досадой, пока на него с осуждением и неприятием сказанного взирают четыре пары глаз, и лишь одна — с пониманием и спокойной внимательностью. — Я представляю, что вы чувствуете, — размеренно внушает он. — Но поймите одну простую вещь: волеизъявление народа, пускай и незаконное, как и его предотвращение не имеет достаточной важности конкретно для группы расследования. Наша основная задача состоит в поимке Киры и Второго Киры, ни больше ни меньше. Однако, — Рюдзаки успевает пресечь возмущение нервно вдохнувшего Аидзавы, — если вы намерены принять участие в переубеждении народа и регулировании общественного настроения, вы вольны вернуться на свою работу, покинув группу расследования. Более не заинтересованный в разговоре, он берёт вазочку с разноцветным драже и начинает в ней копаться. Рюдзаки определённо чувствует, как фокус всеобщего внимания плотно закрепился на нём, однако виду не подаёт — лишь продолжает увлечённо расставлять между пальцами по три ярких шарика. Лайт едва слышно фыркает и ненадолго отворачивается из-за абсурдности происходящего. Не изучи он чужие повадки хоть сколько-нибудь, решил бы, что тот таким образом выказывает откровенное неуважение и раздражение из-за чужих потуг пойти вразрез с его решением. На деле же L было неописуемо скучно слушать чужие возмущения на тему аморальности их бездействия в данной ситуации, причём настолько, что он даже не видел смысла смотреть в горящие праведным огнём глаза полицейских. — Хех, ишь как завернул, — глумится Рюук, и Лайт мысленно соглашается с чужим восторгом. — Парень явно не собирается уступать кому-либо. Воздух становится тяжёлым, а тишина — физически ощутимой. На предложение отказаться от дела Киры, разумеется, никто не отзывается. Через непринятие, недовольство и сожаление, все, наконец, смиряются со своим положением. Суровый, но справедливый вердикт в конце концов вынуждает полицейских смиренно склонить головы или крепко сжать кулаки. Разумеется, настолько преданным своей профессии людям тяжело мириться с собственной беспомощностью касаемо вопроса нарушения закона, но в данной ситуации выбора нет. Лайт, чья осанка осталась по-прежнему горделивой, внутренне ухмыляется столь глупой иронии: сколько рвения остановить людей, которые добровольно выбрали своего защитника и поддерживают его деятельность вопреки всему, и полное отсутствие оного в других, более значимых для спокойной жизни населения вопросах. «Возможно, сожалей так правоохранительные органы о каждом упущенном преступнике, а судьи — о тех, кто избежал справедливого наказания, Кира не появился бы, — с презрением рассуждает Ягами, косясь на сидящего рядом отца. — И, возможно, тебе не пришлось бы рано или поздно усомниться во мне и моих методах, папа». С тяжёлым вздохом Соитиро, поражённый тяжестью ситуации больше других, на миг закрывает глаза. Он чувствует ответственность за происходящее не только как отец, но и как шеф полиции: какой пример сейчас необходимо подать? С одной стороны сидит Лайт, для которого его моральный стержень и принципы всегда были поводом для уважения и перед которым нельзя ударить в грязь лицом. Но в то же время рядом с тем и напротив стоят коллеги, абсолютно растерянные на представшем перепутье и отчаянно нуждающиеся в указании следующих действий, а ещё больше — в ободрении. Выбор непрост: либо не позволить рисковать жизнью преступника, — а может, и обычного человека, — и не получить шанс на поимку Второго Киры, либо проглотить злость, уязвлённое чувство гордости и тревогу и принять всё, как должное. Через силу и стиснутые зубы мужчина отбрасывает муки совести из-за несправедливости, что волею судеб им придётся игнорировать, и твёрдо заявляет: — Хорошо, Рюдзаки. Делай, что нужно, — встретившись взглядом с каждым подчинённым, он кивает им и уверенно добавляет: — Мы постараемся найти Второго Киру до того, как пройдёт очередная акция, и тем самым сумеем избежать ещё бо́льших жертв. При встрече глазами с Лайтом Соитиро с соболезнованием сводит брови и с прищуром поджимает губы, вскоре отворачиваясь из-за свербящего под кожей чувства вины перед сыном за то, что тому пришлось услышать согласие собственного отца на подведение под угрозу смерти случайного человека. — Если возражений больше нет, — размеренно жуя, говорит Рюдзаки, — приступим к распределению обязанностей. Соитиро-сан, Вам я поручаю выяснить, что было при арестованных на акции. Моги-сан, Вы добудете полное досье арестованных. Аидзава-сан, на Вас любые полезные сведения о самой акции. Мацуда… Тота с придыханием смотрит на детектива во все глаза. — Да? Рюдзаки угрюмо скребёт ногтем лоб, решая что-то для себя. — Следите за новостями, — определяется он. — Сообщите, если пройдут новые акции. Мацуда с бойким энтузиазмом в искристых глазах и улыбкой поднимает кулаки, кивая для пущей убедительности. — Будет сделано, Рюдзаки. — Впервые вижу, — тянет скептично Рюук, пока когтем чешет за ухом, — чтобы кто-то так сильно радовался работе. — Вы можете идти, — уведомляет Рюдзаки. — Ни по делу Второго, ни, к сожалению, Первого Киры нет никаких новых данных, кроме очередных убитых последним преступников, но и они ничем не отличаются от предыдущих. Я свяжусь с вами, если ситуация изменится. Лайт удивлённо приподнимает брови. Едва он успевает открыть рот, чтобы озвучить пульсирующее внутри возмущение касаемо собственного пребывания здесь, как его опережают. — Лайт-кун, останься, пожалуйста. Рюук с усердием потирает ладони и довольно констатирует: — Ух ты, приватный разговор. — Хорошо, — сдержанно кивает Лайт. Аидзава и Моги настороженно переглядываются у входа, а Соитиро взволнованно сводит брови к переносице и окидывает фигуру сына свинцовым от эмоций взглядом. Он корит себя за тихое копошение сомнений в груди. Всем своим естеством желает избавиться от их присутствия. Готов на всё ради этого. Однако, несмотря на слова Рюдзаки о малой вероятности прямой связи Лайта и Киры, каждый раз, каждый день и час его рассудок одолевает страх. Страх поднять однажды утром трубку и услышать невозможную для принятия ни для одного родителя новость. Даже мысли о столь вопиющем бреде каблуком прибивают к полу убеждённость мужчины в непогрешимости собственного морального облика. И тем не менее, сколько бы он ни старался выкорчевать эти абсурдные тревоги, те в последний момент успевали пустить корешки, прорастая вновь. Мацуда касается напряжённого плеча и с пониманием чужих эмоций зовёт мягко: — Идёмте, шеф. — Да, — тяжело кивает тот. — До свидания, Рюдзаки. Стоило открыть дверь, как в номер на замену полицейских входит Ватари с подносом в руке. На металлической поверхности стоят несколько чашек, лишь одна из которых дымится, чайник с заваркой, стакан с водой, десяток упаковок сливок и несколько вазочек с карамельками. Лайт видел этого человека не единожды, но каждый раз острое смятение давит на виски — они находятся в отеле, что само собой подразумевает наличие разного рода обслуживающего персонала, которого, однако, сам Лайт ни разу не встречал. Неужели пожилому мужчине под силу заниматься и уборкой номеров, которые Рюдзаки меняет в случайном порядке, и закупкой продуктов, а вместе с тем приготовлением из них еды? — Здравствуйте, Лайт, — обыденно вежливо произносит Ватари, выставляя чайный сервиз на стол. — Желаете чай? — Здравствуйте. Благодарю, но откажусь. Я здесь ненадолго. Рюдзаки понял намёк, отчего рефлекторно пожимает плечом и с поднятой на уровень головы рукой забрасывает в эспрессо один кубик сахара за другим, отчего тот расплёскивает капли по стеклянной поверхности. Лайту становится тошно при виде такого гастрономического извращения. Он с открытой неприязнью кривит губы и складывает руки на груди. — Что ты хочешь обсудить? — решает перейти к делу юноша, как только Ватари покидает номер. — Твою реакцию на увиденное, — Рюдзаки громко отпивает, а затем беспристрастно смотрит на собеседника. — Ты не слишком-то удивлён, верно, Лайт-кун? Впрочем, не встревожен тоже. Рюук прыскает от смеха. — Твои эмоции для него как на ладони, а? Теряешь сноровку, Лайт. В подсознательной попытке отгородиться от навязчивого шинигами, тот вальяжно закидывает ногу на ногу. Рюдзаки весьма показательно отмечает столь недвусмысленное телодвижение быстрым, но открытым взглядом. — Думаю, ты и сам предполагал, что нечто подобное произойдёт рано или поздно, — спокойно рассуждает Ягами. — Киру ведь поддерживает довольно большое количество людей. Мало кого устроит, если на защитника их спокойствия объявят охоту. Рюдзаки притворно задумчиво возводит глаза к потолку, слегка наклонив голову вбок. — Согласен. Только речь идёт о поддержке массового убийцы. Неужели тебе, человеку с острым чувством справедливости, не тяжело видеть такое? «Я понимаю, к чему он клонит, — думает Кира, — но ожидал скорее фраз вроде "Общество встаёт на сторону преступника, и это неправильно". Почему L вдруг не считает должным озвучить пресловутое "Кира не спаситель"?» Он многозначительно разводит руками. — Я был бы дураком, сказав, что не понимаю этих людей. Кира вне закона, но с его появлением количество преступлений значительно снизилось, что не могло остаться незамеченным. L испытующе смотрит. Долго и не моргая, будто бы собирая определённый образ у себя в голове. Временами Кире становится не по себе от столь пристального внимания человека, своими повадками больше похожего на диковинное животное, чем на разумного члена общества. Сейчас иной случай: он воспринимает зрительный контакт, как вызов, испытание на прочность, которое, естественно, с уверенностью принимает. — То есть ответ нет? — скорее утверждает, нежели уточняет Рюдзаки. — То есть, — с небольшим нажимом протягивает Кира, — я руководствуюсь логикой. — Сейчас я прошу тебя руководствоваться чувствами. «Он буквально хочет услышать от меня не правду, а то, что нужно ему». Ягами едко бросает: — Что, если я попрошу тебя о том же? Рюдзаки комично удивлённо моргает, а рука с чашкой замирает в воздухе. — Считаешь, у меня нет чувств? — На что я трачу время? — выдыхает по-тихому изнурённо Кира, откидываясь на спинку с прикрытыми от досады глазами. L, немного погодя, снова невозмутимо отпивает. — Весьма грубо, если ты меня спросишь. — Но я не спрашивал. — Верно. Кира не знает, что сильнее резануло по спокойствию: то, что чужой ответ звучал откровенно смешливо, короткий удар чашки о блюдце или же внезапный хлопок Рюука прямо над ухом. — А он мне нравится. Ты, похоже, его совершенно не пугаешь, хоть он и практически уверен насчёт твоих грязных делишек, хе-хе. Пока в мыслях Кира раздражённо приказывает непрошенному комментатору замолчать, вслух произносит: — Рюдзаки, — голос звучит относительно миролюбиво, — если тебе просто хочется пообщаться, то извини, но сегодня у меня ещё есть дела, которые я хочу выполнить. — Ты не ответил на вопрос, Лайт-кун, — без права на отказ бубнит тот, скрестив руки на коленях и уперев в губу палец. — Что ты испытывал при просмотре записи? Кира едва ли осознанно подаётся вперёд. — Скажи, почему моё мнение в принципе тебя так беспокоит? Я ведь даже не принимаю официального участия в расследовании. Несмотря на это, ты позвал меня, чтобы я подкрепил верность твоего решения, о котором изначально не знал. — Лайт-кун, ты являешься главным и пока что единственным подозреваемым по делу Киры, — размеренно объясняет Рюдзаки. — Также у тебя превосходные аналитические способности, которые могут быть весьма полезны в расследовании, что не может быть мной проигнорировано. Благодаря оказываемому тобой содействию, мы можем намного быстрее поймать Киру, и ты развеешь все мои сомнения насчёт собственной непричастности к убийствам. Это взаимовыгодные условия. От такого заявления тот откровенно насмешливо прыскает со смеху и качает головой. — Взаимовыгодные? Пока что моя выгода состоит лишь в возможности подумать, будто я действительно участвую в расследовании, а не являюсь кем-то вроде твоего консультанта. L словно разочарованно прикрывает глаза. Ему прекрасно известно о чужом честолюбии, и, что скрывать, для такого человека, как Лайт, с его социальным статусом и интеллектуальными способностями эта черта характера занимает если не первое место по значимости, то уж точно не последнее. Рюдзаки, открыто признающий наличие и в собственном сознании потребности в признании его заслуг, в какой-то степени поддерживает чужое остервенелое желание быть частью коллектива, даже слегка проникается уважением к столь упрямой настойчивости. Однако в сложившейся ситуации подобного рода претензии о надуманной недооценённости вклада в следствие сродни детской обиде, нежели искреннему недовольству расстановкой сил. — Исходя из первого озвученного мной пункта, — спокойно начинает он, скребя ногтем губу, с интересом смотря теперь уже на пёстрое содержимое вазочки, — то, что ты имеешь доступ к материалам расследования, а также принимал непосредственное участие в написании ответа Второму Кире, уже является привилегией. Рюдзаки принимается скрупулёзно подцеплять пальцами подходящие драже, краем глаза замечая, как Лайт, не будучи убеждённым и согласным со сказанным, едва поджимает губы, а после продолжает: — По этой же причине я не могу официально включить тебя в группу расследования. Сперва могло показаться, будто сказанное, — как и было задумано, — возымело должный эффект: тишину нарушал не голос другого человека, а одно лишь шуршание рукава растянутой кофты о джинсы и звонкие удары шоколадных оболочек о стеклянные стенки посуды из-за создаваемого в ней «водоворота». Довольно наивное предположение, что, ожидаемо, разбилось громким хмыканьем и идеально отыгранной грустной улыбкой со смиренно опущенным взглядом. — В таком случае, больше мне здесь делать нечего. Тогда как Рюдзаки недоумённо застывает с драже меж двух пальцев, нависающими над запрокинутой головой, Кира, ухмыляясь про себя красноречивой реакции на ответный выпад, демонстративно встаёт со своего места. — Ого, — удивляется Рюук, недвижимо наблюдая за приближающимся к прихожей Лайтом, за которым вскоре последовал. — Значит, дуэту Кира и L конец? Неужели решил снова положиться на одну лишь удачу? Кира не питает надежд — он уверен: сложившаяся ситуация так или иначе сыграет ему на пользу. «L хочет держать меня поближе, чтобы, соверши я ошибку, без потери времени отправить на эшафот. Вдобавок, он хочет выяснить больше деталей о Кире. Мне же для успешного осуществления идеи Нового Мира нет необходимости заявляться сюда. Озвученная во всеуслышание новая информация станет лишь отягощением и не принесёт желаемой пользы, ведь использовать её без риска падения на меня подозрений я не смогу». Ремень сумки привычно ложится на плечо, но её всё равно педантично поправляют. Вдруг послышался шум серьги и скрип не то костей, не то кожаных одеяний — Кире без надобности смотреть на шинигами, чтобы узнать, что тот обернулся на что-то. Вернее, кого-то. Он всё же учтиво поворачивает голову в сторону сутулого силуэта, который, привычно крадясь, прошёл сквозь ухмыляющегося Рюука и теперь стоит с едва различимым напряжением в плечах. «Это тебе я нужен здесь, L. Никак не наоборот». — Незачем так драматизировать, Лайт-кун, — произносит Рюдзаки монотонно, будто бы спокойно, но взгляд исподлобья выдаёт откровенное недовольство сменой позиций в споре. — Я ведь не сказал, что твоё официальное участие в следствии в принципе невозможно. — Что? — Кира смущённо хмурится. Он не ожидал конкретно такого расклада. — Разве в течение всего нашего диалога ты открыто не намекал на то, что подозреваемый не может работать с полицией, по чьему следу та идёт? Тот откровенно удивлённо склоняет голову вбок. — Я также открыто намекал, что ты весьма умён и обладаешь прекрасными дедуктивными навыками, — палец привычно потянулся ко рту, а голос, ставший тише, задумчиво пробубнил: — Только этому ты почему-то не придал значения. Предчувствие чужого отдаления от реальности сподвигло несколько растерявшегося из-за происходящего Киру не медлить и во избежание потери неопределённого количества времени, которое Рюдзаки проведёт в собственных размышлениях, прямо спросить: — Что мне нужно сделать, Рюдзаки? «Надеюсь, ответом будет не "доказать свою невиновность", — мрачно шутит он про себя. — Даже не будь я Кирой, Рюдзаки признал бы ошибочность своих подозрений в мой адрес не после поимки настоящего Киры, а только спустя несколько лет после прекращения смертей преступников от сердечного приступа». — Ничего, с чем бы ты не справился, — заверяет расплывчато L. На мгновение другому показалось, что тот удовлетворённо приподнял уголки губ. — Будь готов прийти сюда завтра ближе к вечеру. — Хорошо. Кира уже собирается открыть дверь, как его окликают. — Всё же ответь на мой вопрос, пожалуйста: что ты чувствовал при просмотре записи? Можешь считать, — добавляет Рюдзаки с невинным выражением лица, — что это простой интерес. Вопреки желанию закатить глаза, юноша старается отодвинуть раздражение на задний план, задумчиво подбирая нужные описания под гнётом чужой навязчивой заинтригованности. Не без горечи на языке он чувствует, как внутри зарождается узел, и слегка взволнованно сжимает ладони в кулак. Сознание будоражит и вместе с тем отвращает мысль о бесполезности любой, даже самой искусной лжи: наблюдательность, голос и взгляд этого человека так или иначе змеями заползут под кожу, скрупулёзно вычленяя истину из каждой клетки. Кира говорит себе не разрывать зрительный контакт, не сжимать челюсти из-за странной смеси возмущения и неприязни, так как это заметят, а затем поставят в укор. Тревогу вызывает не столько факт обвинений в неправильном для невиновного поведении, сколько возможность L использовать это в будущем. — Думаю, — начинает он неспешно, — я испытал разочарование. — Из-за факта поддержки обществом Киры? — сразу уточняет Рюдзаки, слегка подаваясь вперёд. «Что ж, — думает Кира, — про интерес точно не соврал. А что скажешь на это?» — Из-за того, что в современном мире у людей больше нет возможности надеяться на полицию, суды и прокуратуру, — без отголосков страха заявляет он. — Они понимают, что достичь настоящей справедливости при помощи государственных органов в большинстве случаев не удаётся, поэтому поддерживают того, кто подтверждает свои намерения действиями. Всё закономерно: общество не стало бы отворачиваться от представителей закона, выполняй те свою работу должным образом. Кира не появился бы, не существуй в мире необходимости в нём. Рюдзаки будто заворожённый смотрит на Лайта. Он ни разу не моргнул за всю обличающую тираду, ни одна мышца бледного лица не дрогнула. И только то, как ноготь впивается в губу до побеления тонкой кожицы рядом, красноречивее всего отражает, насколько тот впечатлён услышанным. «Настоящей справедливости». «На самом деле, это можно считать признанием, — не веря рассуждает он. — Только…» — Ты словно оправдываешь Киру, Лайт-кун. Считаешь, он вынужден этим заниматься? Лайт сперва решает, что ему показалось. «Это всё, что он услышал?» — Я лишь озвучиваю факты, — уклоняется он от прямого ответа, слегка покачав головой. — Официально Кира преступник, но своими действиями сделал намного больше, чем полиция. Хотим мы того или нет, это неотложная правда. От того, как в ответ задумчиво промычали, мышцы, напряжённые из-за сомнительно дарованной свободы слова, обдало жаром. Рюдзаки не принялся читать нравоучения, не отбил ни один из циничных аргументов, даже не счёл нужным озвучить процентную вероятность того, что перед ним Кира. В иной ситуации Лайт бы заверил, что чужое молчание — не более, чем очередная уловка, используемая, чтобы заставить оппонента выдать кусочки ценной информации. Однако то, что L больше не изнурял его своим мёртвым взглядом, а перенёс несколько рассеянное внимание себе под ноги, чётко отражало нежелание хоть как-то оспаривать чужое мнение. Более того, оно не вызвало тот шквал эмоций, что вмиг затопили бы номер своей насыщенностью и необузданностью, услышь подобное кто угодно из полицейских. L просто принял за данность подобный ход мыслей. — Спасибо за честный ответ, — очень странно и заторможенно произносит Рюдзаки, всё ещё смотря в пол и жуя палец. — Можешь идти. «Да что с ним? — Кира с глубоким недоверием оглядывает сутулую фигуру сверху вниз. — Я, конечно, ожидал специфической реакции на провокацию, но не настолько… Странной?» Он едва встряхивает головой, досадливо хмурясь на мгновение. Какое ему дело? Нужно уходить, пока чужая докучливая любознательность не подкинула детективу очередной вопрос, верного ответа на который, как и в большинстве случаев, не было. — До встречи, Рюдзаки. — Да, до встречи, Лайт-кун. Открытие двери показалось недостаточно плавным для образа спокойного человека, а поступь — слишком быстрой для того, чья совесть чиста. Лайт знает, что это лишь паранойя, хорошо подкрепляемая фактом буквального наблюдения за каждым его телодвижением инфернальной сущностью, но перестать впиваться ногтями в лямку сумки не мог. — Ты чего дёру дал? — не понимает Рюук, второпях летя за желающим как можно скорее покинуть здание юношей. — Испугался, что он всё понял? «Дело не в этом, — озлобленно шипит тот не то на шинигами, не то на мерзко зудящие от тревоги нервы. — Я специально сказал правду. Даже если теперь он абсолютно уверен, кем я являюсь, судить меня невозможно, так как прямых доказательств моей вины нет. Меня смутила его реакция на мои слова. L, который бросил вызов Кире, не заверяет того, кого Кирой считает с самого начала, что тот не прав? Что сколько бы жизней потенциально им ни было спасено, вес значимости за уже убитых оно не отменит? Это же бред. Чего он добивается?» Свежий воздух оплетает лёгкие, и тело непроизвольно передёргивает от мнимой прохлады. С шумным выдохом Лайт злобно кривит губы: он ненавидит быть в подвешенном состоянии, а сейчас именно такой случай. У него нет возможности избавиться от L, встреча со Вторым Кирой в Аояме не гарантирована, как и то, что до этого дня тот будет следовать указаниям и молчать. Добавим к этому необходимость прохождения очередного теста для официального вступления в группу расследования, суть которого останется загадкой до завтрашнего вечера, и неожиданное нерасположение к нему одного из коллег отца, которое придётся менять — одного лишь Рюдзаки с лихвой хватает для постоянного сомнения в его, Лайта, действиях и намерениях. Нельзя допустить, чтобы полицейские приняли сторону L, иначе это обернётся плачевно. — Лайт, да куда ты так спешишь? — скрипит нетерпеливо Рюук. — Притормози чутка, за тобой ведь этот L не гонится. Лишь пройдя ещё несколько метров тот постепенно сбавляет шаг, чувствуя себя глупо из-за того, что поддался эмоциям, тогда как должен был добиться такого эффекта от оппонента. — Наконец-то, — тянет шинигами с удовлетворением, после чего с хрустом разминает шею. — Что случилось-то? Лайт вздыхает и внимательно всматривается вдаль. Так как дорога до автобусной остановки хорошо просматривалась, было видно, что люди находились лишь близ неё, тогда как остальной путь полностью свободен. Ввиду отсутствия возможных свидетелей, он позволяет себе тихо заговорить. — Рюдзаки странно отреагировал на мои слова, — признаётся задумчиво. — Я ожидал чего угодно, но не едва ли согласия со мной. За спиной смешливо кряхтят. — Так ты радоваться должен, нет? — Радоваться? — смутился Кира. — Чему? — Ты ведь говорил, что был бы не против сотрудничества с ним. Или планы уже поменялись? Тот пренебрежительно фыркает. — У меня изначально не было в планах переманивать Рюдзаки на свою сторону, Рюук, — Кира едва качает головой, сосредоточенно прикрывая глаза. — Ни он, ни я не сможем полностью принять точку зрения другого. — Погодь, — не понимает Рюук, — ты же сам сказал, что он только что это сделал. — Видишь, — наставническим тоном выдыхает Лайт, — в этом-то мы и различаемся с тобой, — чувствуя недоумённый взгляд на затылке, проясняет: — Мне приходится зрить в корень, тогда как ты довольствуешься специально воссозданным фасадом. — Вот как? — ничуть не оскорбился тот и насмешливо спросил: — И что же ты узрел? — То, что L не знает, что со мной делать, — уже откровенно ухмыляется Кира. — Он не может найти какие-либо доказательства или же уличить меня в убийствах посредством провокации, как с камерами в моей комнате. Сейчас он, похоже, старается ещё больше расположить меня к себе, что не вызовет каких-либо подозрений со стороны полицейских — мы ведь друзья. Только если раньше L надеялся на более простую реализацию своего плана, теперь, видимо, не уверен в его выигрышности и хочет максимально обезопасить себя. — Если ты всё прекрасно понимаешь, почему бы тебе не использовать эту же тактику и тоже не сыграть в поддавки? Мне было бы интересно узнать, кто оступится первым, хе-хе. Кира отодвигает манжету пиджака, чтобы взглянуть на часы. Автобус прибудет почти сразу, как он дойдёт до остановки. — Потому что я не «играю в поддавки», Рюук, — отрезают почти презрительно. — Если L готов изредка отступать и рисковать быть отброшенным в самое начало, я не приемлю подобного. Да и к тому же, если оступится он, шанс на победу у него всё равно останется. Я не могу ошибаться. Один недочёт, одна неверно разыгранная карта — и мне конец без возможности взять реванш. — Ну, смотри сам, — хмыкает шинигами. — Хотя, как по мне, с таким подходом L имеет больше шансов на успех, чем ты, Лайт. — Увидим, — ничуть не обеспокоенно обещают в ответ.