— Я не смогу одолеть тебя, не применив мою силу. — Не надо ее применять. Ты и есть сила. Буря у тебя в костях, у тебя в крови. Ли Бардуго.
То, что идти напролом против Лаксуса – абсолютно бесполезная затея, Эльза со всей серьёзностью понимала ещё до вступления в бой. То, что привычная для неё магия в этом сражении до жалкого бессильна, поняла ровно с третьего разгромного удара, заставшего давиться едва набираемым воздухом в лёгких и с не затаённой печалью наблюдать, как “Доспех Громовой Императрицы” осыпается покорёженными кусками самого обыкновенного металла у её колен, приклонённых к земле.Чтобы найти точно такой же новый на Гилтене – понадобиться перешерстить весь континент. А если попытать удачу – и восстановить этот, скорее всего, придётся истратить большую часть припасённых денег. Может, стребовать компенсацию с самого Лакса?
— Что ж… это было сильно, — цедит она, сквозь неутихающую боль в рёбрах и покусанные, пересохшие губы. Ей бы хоть каплю воды, чёрт возьми. — И давно ты стал настолько свирепым? — Как будто бы тебя в действительности хоть раз по-настоящему волновали мои способности, — непринуждённо посмеивается блондин, продолжая возвышаться над переводящей дух девушкой, объятый отсветом собственных молний. — Давай, Титания, — терпеливо зовёт он, подступаясь ближе. — Это далеко не всё, что может предложить мне твой героический дух. Скарлет принимает издёвку с тихим смехом. Запрокидывает голову вверх, всё ещё с натугой пересчитывая едва проходящие через грудную клетку вдохи, упирается взглядом в подвешенные под самым потолком паникадило, испускающим душащий, тяжёлый аромат воска и застилающим здание церкви едва видимым, белёсым пологом смога. Ей нужен план. Не обязательно гениальный, но хотя бы сносный. Просто выдержать самой и сдержать мужские нападки, не позволив добраться до чёртовой сферы Алдорона. Дреяру эта скучнейшая игра в поддавки, в конце концов, надоедает, и буквально в следующую секунду красивую мраморную плитку под их ногами разбивает вдребезги очередной сумасшедший разряд молнии. На месте, где только что сидела Эльза зияет огромная дыра, пробившая основание церкви до голой земли и разворошившая давно не тревожимые её залежи; от точечного места, в которое без малейшего послабления ударил смертельный разряд, завиваясь тонюсенькой струйкой, поднимался дым. Скарлет переводит беззвучно выдох, успокаивая колотящееся сердце медленным растиранием ладонью по грудине: она в последний момент успела увернуться от нападения. Эти её капризные промедления в следующий раз будут очень дорого ей стоить. — Избегание не самая честная форма сражения, — отмечает разочарованно Лаксус, словно взаправду ждал, что противница подставится под удар так беспечно. Ну, или кинется прямо наперерез молнии, как делал это обычно их безголовый согильдиец. В других обстоятельствах, при других переменных девушка бы наверняка так и поступила. Но сегодня исходные данные совсем иные, и Алая ведёт бой в слегка непривычном даже для себя стиле: сплошные увёртки да томное растягивание момента, как будто бой – только шутка, и тратить на него силы она не спешит. Эльза – азартный игрок, этого ни скрыть, ни отнять. Но даже будучи влекомой подстёгивающей трелью рулеточной удачи, умеет сохранять рассудок трезвым, не спеша терять головы. Лаксус – сильный противник. Возможно, даже сильнее, чем она могла себе представить, будучи ни разу не вступая с ним в схватки. Уж что-что, а беспечно мериться с гильдийцами силами никогда не было её идеей фикс, сколько бы на то ни подбивал её Нацу. Магия Королевы Фей призвана служить оплотом защиты для всех её любимых. Нападение – лишь ответ на дерзновения бесцеремонных грубиянов, что, в одночасье поверив в пустобренное превосходство собственного жалкого духа, считают себя обязанными предъявить её Гильдии или ей самой свои мелкие безвкусные претензии. На каждый необдуманный иск Скарлет не скупится требовать возмещающий все убытки расчёт. Выступая с той стороны баррикад, Лаксус не впервые становится её должником. Но сегодня он идёт не против их общего дома, слабовольно сдаваясь своей гордыне, а против идеи, науськиваемый сомнительными желаниями неизведанного врага. Всё правильно, проблема Титании не в объятом молниями убийце драконов (хотя для её половины так точно), в чьём взгляде слишком алчно горит жажда её поражения, а в том, кто с помощью грязной лжи и пронырливого коварства, гнусного подчинения разума, натравливает фей друг на друга. — Это не та битва, в которой мы должны были встреться, Лаксус, — убеждённо заявляет Алая, так и не поднимаясь на ноги. Проявляет неуместное благородство. Показывает, что нападать бездумно, пока товарищ её находится под неизбывным, ядовитым влиянием их настоящего общего врага, она не намерена. Всё ещё силится свести разыгравшийся нежданный конфликт к пацифистическому решению. Дреяр с раздражением равняет эту смиренную вызывающую игру проявлением чванливой заносчивости. — Чем эта битва отличается от всех остальных, что у нас уже были? «Многим, — думает девушка. — Слишком многим». Потому что битвы драконов и их убийц ей не знакомы. Как минимум, не с той стороны, с которой по распоряжению природы и магии выступает теперь она: не со стороны общепризнанной жертвы. — Не ерепенься, Алая, — бросает блондин ей снисходительно, ударяя грузно ногой в землю, посылая новые атаки. Эльза уходит от них скачкообразными кувырками, приземляясь на одно колено на землю, только когда на достаточном расстоянии молниеносный заряд теряет свою силу. — Эта битва уже началась, и ты не смеешь её проигнорировать. Фея хмыкает разочарованно и задумчиво, впиваясь глазами в противника. Доказать свою правоту волшебнику в этот момент, несмотря на все доводы логики и рассудка, она никак не сможет. В конце концов, даже верная Мираджейн восстала против неё. Но и вступать в серьёзную схватку – не лучшая идея. Мечница не в том положении, чтобы здесь и сейчас отдавать всю себя бою: она больше положенного обращает свой взор к Ведьме, что, преодолев половину Земного шара, пришла с другого континента на Гилтену, препроводя сюда и всю её гильдию. Захватила под свою власть “Хвост Феи”, внушив это едкое, безвольное подчинение, и раздала мерзкие кровавые указания, точно собственным куклам. Разожгла очередную войну между членами одной семьи, оставшись немым наблюдателем смотреть, как, встречаясь в жестоких битвах, они пытаются перегрызть друг другу горло. Колдунья заслуживала всей животной ярости, что горячими, тягучими каплями разливалась в женской груди, становясь удушливыми потоками лавы, продавливая внутренности и плавя кости, трепыхаясь в трахее злобным рыком, но добраться до злодейки и высвободить её рвущимся с губ драконьим рёвом у неё не было возможности. Громадным препятствием к ней стал Лаксус. И сфера Алдорона, всё ещё требующая защиты. — Ладно, — цедит Эльза сквозь зубы, сменяя броню на “Одеяние Чистого Сердца”: прямо сейчас ей нужно быть ловчее, а всю имеющуюся силу направлять в удар, а не на поддержание доспеха; мельком убеждается в собственной боевой готовности: наконец, приводит дыхание в норму, слепым касанием удостоверяется в браслете, что магически закреплён на теперь оголённой правой лодыжке, и призывает из подпространства “Багровую Сакуру”, ещё несколько секунд примеряясь для наиболее выгодного вступления в бой. Сила Лаксуса в его могучем, тренированном теле. Если, в конце концов, у неё получится измучить мужчину хотя бы физически, это скажется на объёмах, покоряемой им магии. — Нападай, — призывает противника к барьеру, обхватывая обеими руками эфес катаны, встаёт в стойку. Дреяр, точно ждавший этого с самого начала их – наверняка, преднамеренной – встречи, расходится во всю силу тут же. Громовые раскаты поглощают всё окружающее их пространство, вспышки молний блестят, колыхая и сбивая на нет слабый огонь свечей, в немедленно чернеющей атмосфере становится неспокойно и жутко: в костях после череды беспощадных ударов, которые Алая не успела отследить и в которых досадно запуталась, точно безмозглая мушка в паутине, стоит протяжный трескучий вой, вторящий бесконечному ливню грозы. Ноги подгибаются, а ведь это только начало сражения. Эльза глотает надсадно воздух: губы потрескались, глотка пересохла и не раскрывалась на полную, не позволяя свободно вдохнуть. Сражение двух волшебников Старшего Класса быстро преобразовалось в жалкое и непотребное избиение младенца. Скарлет хмурится неприязненно: Боже, неужели, она настолько ничтожна? И снова рывком бросается в самую бурю. Голыми, израненными ногами проносится по комьям земли и осколкам мраморной плитки, что остались развороченными, выпотрошенными после ударов Дреяра; не обращая внимания на то, как в свежие кровавые раны забивается песок, как в них хрустят крошки стекла из-за трения друг о друга, как обжигает мясо очередной разряд электричества, упрямо и твёрдо бежит к цели. Лаксус заносит кулак, намереваясь снова ударить, но мечница кувырком уходит вниз, не теряя скорости, пролетает рядом с блондином, нанося вновь призванными двумя зачарованными кинжалами скользящие разрезы по пяточным сухожилиям соперника. Бесславные подсечки, но Скарлет некогда задумываться о морали. Ей нужно победить Лаксуса, вывести, как одну из марионеток Белой Волшебницы, из строя; сохранить сферу Алдорона. И тогда у неё будет шанс отыскать эту Ведьму и взыскать плату за всё то зло, что та причинила её близким. Возможно, если покончить с самой Ведьмой, её магия потеряет силу, и здравый рассудок членов “Хвоста Феи” к ним вернётся? Глотая болезненный крик, Громовержец под собственным немаленьким весом теряет непоколебимое равновесие. Эльза настигает его без необходимого перерыва; теперь в её руках меч, что с разгону совершенно легко врезается в мужскую ключицу: раздаётся противный хруст. Девушка толчком заставляет соперника отступить в крутом развороте, и сама стремительно прокручивается вокруг своей оси, чтобы с новой точки пространства, подгоняемая в спину своими бурными порывами, выцепить рукоять меча и дёрнуть резко на себя. Ярко-красная кровь брызжет пульсирующим фонтаном, чрезмерно исходит под торопливые толчки сердца. Она намеренно задела подключичную артерию. Лаксус стонет от боли, на мгновения теряя ориентацию. Нанесённые увечья, потеря крови и круговерть перед глазами сбивают могучее тело с ног. Он падает на колени. Перед глазами унизительная чернота и мельтешащий хоровод издевательских белёсых точек, что никак не хотят гаснуть, бликами ослепляющими тяня всё внимание на себя, а в носу копошатся привкус металла и соли, что идут из его собственных ран. Волшебник сплёвывает на землю, не решаясь так скоро открыть глаза. Слышит загнанное дыхание Скарлет поблизости: девчонка его провела. Обильная кровопотеря и сломанная кость ведущего плечевого сустава – это ослабляет намного стремительнее обычного. — А ты играешь грязно, — тянет мужчина, но без ожидаемой претензии за проявленное бесчестие. Скорее с насмешкой за так лелеемые ею и так легко нарушаемые собственной недрогнувшей рукой верования. — Я же сказала: это не та битва, в которой мы должны были встретиться, — не поддерживая этого странного, настораживающего веселья, роняет девушка сухо. В кои-то веки ей на прихождение в себя требуется куда меньше времени. Волшебница оглядывает округу: внутренняя отделка церкви оказалась совсем уничтожена; мебель, что, возможно, не одно и не два десятилетия простояла здесь, была обращена в хлам; на груде обломков, в подступах к алтарю, без сознания валялась одна из пожирательниц драконов, первоочерёдно ставшая жертвой Дреяра. А над самим алтарём, в ворохе всего этого непозволительного хаоса, так и не тронутая возвышалась сфера, проливаю всюду свой чистый магический свет. Удивительно, как что-то настолько маленькое и ничтожное может нести в себе силу и жизнь такого непостижимого и величественного, как Божественный Древесный Дракон. Как что-то настолько ценное и хрупкое теперь нуждалось в защите от злодеев, пришедших незвано в чужой дом и кровожадно посягнувших на чужую святыню. И это дела их рук – людей. — Война не стучится по-светски в двери, Алая, — зычно отзывается на брошенную придирку противник, и Эльза с ожиданием обращает взор на него. — Она просто разрушает твой дом, гоня тебя навстречу Смерти. Лаксус открывает глаза, когда на бледной коже его рук предупредительной прозрачной сеткой проступает слишком знакомая чешуя, и всё мощное тело его тонет во всепоглощающем магическом свете не золотого сияния белой молнии, – кроваво-красного. Неуловимым даже её глазу движением он срывается смерчем с места, нанося удар ногой мечнице в грудь, и ту отбрасывает с оглушительным треском. Скарлет захлёбывается болью, когда тело её, проломив собой одну из стен церкви, выбрасывает за пределы установленного ранее ринга. Лёжа на голой земле, конвульсивно содрогается в жалящих припадках ломки. Рёбра, вероятно, сломаны, а грудина так точно треснута; и эта невыносимая мука ещё минут пять держит её своей пленницей, прежде чем девушка начнёт различать перед собой хотя бы очертания внешнего мира. Медленно стихающие электрические разряды на израненной сверхчувствительной коже, запах собственной горелой плоти и концентрированного озона, – такова на вкус буря, в эпицентре которой Эльза сражается уже за свою жизнь. Ладони сводит тремором, ноги спазмируют и поджимаются в таком бессильном и искреннем детском желании свернуться калачиком, закрыться от новых жестоких нападок. Как было в детстве, каждый раз, когда этому маленькому и бессильному телу приходилось вновь и вновь, вновь и вновь заставлять себя переживать наказания своих мучителей. — Поднимайся, Эльза, — зовёт её Лаксус, добираясь до распластавшейся по земле девчонки, завалившись на правый бок. Злопамятный сукин сын! — Как насчёт минутной передышки? — незнакомо даже для себя, предлагает с запинками Алая. Несмотря на то, как собственное тело её подводит, сотрясаемое остаточной дрожью, поднимается на ноги значительно быстрее, чем позволяла вести себе эти фривольные препирания раньше. — Красная молния? — позволяет себе и удивиться, и восхититься она, а правую – ведущую – руку никак не может заставить себя работать. Даже малейшего магического импульса в ней не чувствует. То ли из-за флёра наэлектризованного онемения, то ли из-за многочисленных повреждений. Эта болезненная агония напоминает о прошлом. Напоминает о брошенной всеми маленькой девочке, пойманной на тщедушной попытке обрести свободу и наказанной за то несоизмеримо жестоко. Ту девочку распяли у ледяного камня и насильно пытались вразумить, что сбежать ей никогда не удастся.Та девочка сожгла своих тюремщиков живьём.
Напоминает об обманутой девушке, что доверчиво попалась в демоническую ловушку и вынуждена была терпеть истязательства врага, пока крики боли её и хрипы усталости приносили садисткой чёрной душе блаженное удовлетворение.Та девушка, даже лишённая всех своих физических чувств, разбила оковы неволи, с улыбкой на лице препроводив мучительницу на тот свет.
— Я случайно разработал эту технику во время сражения с Арболесом, — охотно поддерживая бесхитростную женскую идею о короткой передышке, заметно хвастается Дреяр. — И, наконец, овладел ей полностью. — А после растворяется в пространстве, становясь на фоне закатных сумерек сплошным алым росчерком; меньше, чем за секунду приближаясь, нанося новый удар. Эльза успевает отскочить с пути первых разрядов, но пущенные лишь моментом позже электрические залпы её настигают: тело снова прошивает током. Титания пригибается к земле, колотимая уже изнутри разрывающей резью, давящаяся воздухом, что не проходит в глотку.Та девочка победила, потому что жажда жизни её была куда свирепее зашоренных тёмной магией желаний культистов.
В ушах застрял бешеный шум собственной крови, потоками раскосыми дербанящей артерии и вены, воздух пропитался ядовитым вероломством бури, и сильное, тренированное женское тело точно перекручивало жгутом, секло, словно плетью, резало наживую до костей. Желудок у Скарлет был пуст, но её тянуло блевать. Руки и ноги больше не слушались, подкашивались и подгибались на каждой необходимой и ничтоже суманящейся попытке встать.Та девушка выжила, потому что сила её, льющаяся из души, наполненной самой искренней любовью к своим родным и близким, была мощнее проклятий, запечатанных Тёмным магом в своей ветхой книжонке.
Плоть било не уходящей дрожью, в лёгкие не набирался кислород, и сердце в её сотрясающейся груди с каждым своим ударом всё более медлило генерировать новый импульс. Эльза чувствует вибрацию приближающегося грозового раската буквально за мгновения до очередной нежеланной и унизительной встречи с ним. Это десятые доли метров. Это сотые четвертинки секунд. И это скорее инстинкт, когда выбрасывает она руку вверх в слабой попытке защититься от разрушительной атаки.Эта женщина, в конце концов, – дракон.
Но точно вслед за велением тонкой израненной кисти прямо из-под земли в стройный широкий ряд вылезают толстые стволы деревьев, принимая очередную разгромную подачу алой молнии Громовержца на себя. Мечница с удивлением таращится на этот спасительный небольшой лесок, что внезапно отгородил её от лишившегося здравого рассудка гильдийца, и искренне теряется в догадках, какого Бога ей благодарить за чудесное спасение, когда новая боль взамен старой настигает её, требуя незамедлительной платы. Спину точечно обжигает огнём, словно капая раскалённым металлом на кожу, продавливая, иссушая, калеча, – так ставят клеймо; а горло раздирает, будто звериными когтями, сумасшедший кашель, что долго и надсадно першит на гландах и скребётся в трахее, не давая сорваться от этой карающей смеси на уничижительный крик. Скарлет понимает, что каким-то опасным образом повреждены лёгкие, когда на грязных от земли ладонях её показываются первые капли крови. Когда рвёт её желчью и, возможно, ошмётками собственных внутренних органов, совсем ненадолго становится страшно. Не от страха за свою жизнь. А от какого-то внутреннего непоколебимого знания, что ещё не пришло её время. — Ты открыта, Алая! — зовёт со стороны волшебного пролеска, который он уже методично уничтожил, Лаксус, но больше не выделяет милосердно времени сопернице на раскачку. Новый ураганный залп прошибает колоссальной мощью избитое донельзя девичье тело: сокрушая всю её мукой, пригибая под неподъёмной толщей своей к земле, ставя раболепно на колени, заставляя давиться и закашливаться загрязнённым ядовитым дымом кислородом, который повреждённые лёгкие так и не принимают и который всё ещё жизненно необходим. Ей бы только минуту покоя. Ей бы только пару секунд передышки, чтобы привести сорванную одышку в норму.Эльза не сразу замечает, что, будучи только что среди оголтелого шума грохочущей битвы, теперь оглушена она тишиной. Последний пущенный заряд молнии Лакса был такой непозволительной силы, что он не просто прошёл сквозь её тело, а впитался в него. Застыл искрами на подушечках пальцев, сплёлся намертво с дыханием, щекоча глотку желанным звериным рыком, задал с очередным ударом сердца по всем артериям убойный разряд, тряхнувший Алую с новой силой. Фея понимает, что что-то не так, только когда в этом непознаваемом вакууме раздаётся едва слышимый треск. Он пугает ещё больше, когда видит она, что руки её покрылись чешуйчатой кожей, в свете умирающих солнечных лучей и восходящего созерцания луны переливаясь от смертоносного алого к завораживающему золотому, что бледные девичьи ногти, в некоторых местах неприлично обкусанные, поломанные, забитые песком, вытянулись в звериные когти. Что руки её – сплошняком драконьи лапы. — Ты ещё кто? Скарлет вскидывает голову вверх, привлечённая эфемерно-знакомым голосом. Но, вероятно, то было лишь мимолётное заблуждение, потому что человек перед ней – ей не знаком. Статный мужчина с презрением на лице и превосходством во взгляде. Он выглядит как некто, кого она уже давно знает, чьё имя вертится на самом кончике языка, обжигая нёбо, готовое сорваться в эту обнажённую, неопознанную атмосферу, чтобы призвать и успокоить (зачем только?..), но Эльза так и не может его произнести. Почему она не может? Мужские глаза сужаются на ней во внимательном прищуре, и зрачок его вытягивается по-звериному (или всё-таки по-драконьему?) в тонюсенький росчерк, горизонтально пересекающий тёплую янтарную радужку, пока до сих пор не растратившийся заряд алой молнии продолжает в такт надрывистым ударам женского сердца, с насилу перекачиваемой в нём кровью, расходиться по всем её незащищённым сосудам. Зигзагами закручиваясь, по бледной щеке мечницы ползёт отголосок чужой смертельной магии, и, дословно вторя ему, поражённо сдаваясь, отступая, громоподобно трескается, ломается и крошится им под ноги в одночасье иссохшаяся кожа. Под ней тоже проступают алые чешуйки. Человек перед ней расплывается в предвкушающей, коварной улыбке: — А это уже интересно…
— Эльза! — точно вырывая из глубокого транса, взывает к её вниманию Лаксус. Алая моргает меньше секунды, будто выныривает из-под толщи воды, в которой на удивление нашла источник такого необходимого воздуха; и вот перед ней вместо янтаря жадных глаз – серая спокойная гладь, а вместо огненного вихря волос – давно знакомый блондинистый ёжик. — Что это с тобой? — осведомляется предупредительно противник, жёстким взглядом исследуя все невольные изменения женского тела. Изменения, которых с ней происходить не должно. — Боги, скажи, что ты не та, о ком я подумал… Всё ещё пульсирующая от боли из-за расцеловавшей её и туда молнии бледная девичья щека в противовес его просьбе только более покрывается трещинами, как если бы Эльза была просто куклой, с которой сходит тончайший фарфоровый слой дешёвой краски. Вероятно, именно так с неё сходит подспудная, лживая человеческая личина, правосудно открывая вид на истинное лицо. — Что насчёт того, чтобы пропустить этот занимательный рассказ о моём проклятом происхождении? — с последним приводящим в себя выдохом интересуется фея, понимая, что теперь задача защиты сферы Алдорона этого боя с Дреяром на глазах переквалифицируется в установку “во что бы то ни стало защитить себя”. — Мы в полной заднице, Алая, — только и цедит хмурый ответ Громовержец, потому что теперь это всего лишь вопрос времени, когда открывшееся ему нежеланное знание достигнет и Белой Волшебницы.Почему он хочет, чтобы та никогда об этом не узнала?
— Тогда нам надо разобраться с этим как можно скорее, — заключает Скарлет ответно, и с яркой вспышкой в руках у неё материализуются клинки, что с коротким взмахом заряжаются ранее позаимствованными силами огненного убийцы драконов и ледяного убийцы демонов. Высшее зачарование.* * *
Ветер перемен пахнет пряно-сладостной миррой и ладаном, терпко отдающим дымными полутонами, когда шелест подгорных деревьев возносит всё громче таинственные молитвы своему возлюбленному Богу. Прислушиваясь почти с дрожанием к благоговейному рокоту леса, Селена лишь взмахом ладони отменяет тягучую игру кото, и в шёпоте молодой летней листвы различает песнь свободе. Довольная улыбка тянет уголки губ вверх, и из горла почти рвётся тонкий смешок, впрочем, девушка не остаётся злорадной. Это не вина маленькой Белой Волшебницы, что как для незнакомки иного мира этот – для неё остался неразрешённой загадкой, а его двуличные условности жестоко над ней посмеялись. В благодарность за всю проделанную грязную работу Божественный Дракон Луны могла бы даже подсобить девчушке соизмеримой платой и вернуть домой. — Вам что-то нужно, Госпожа? — льёт послушливым тоном служанка, когда блондинка манит её пальцем к себе. — Подать блюдо с водой, — приказывает на грани слышимости, а сама ещё внимательнее вслушивается в хор ветров. Их музыка становится громче, наливается силой и давно позабытой энергией, точно также как просыпается от продолжительной спячки их полноправный Господин. Его незабвенная мощь воскресает с первородным могучим рёвом, который раболепно внушает страх и трепет даже душам, что в призвании своём равны его Величеству. Древний Старец не терпит ничтожной человеческой заносчивости.Дракон жаждет поклонения и кислого запаха страха, застывших в угодливой покорности перед ним.
Господь же требует крови.
Из всех посланников Планет лишь Алдорону доводилось противостоять сумасшедшей мощи Акнологии в настоящей смертельной схватке; и он был первым и единственным выжившим, кого Тьма живого Мертвеца поглотить так и не сумела. Селена поднимается из лунного бассейна с тихим плеском, по обнажённым бёдрам, груди и плечам её бежит уже подостывшее молоко. Распаренная, розовая кожа пахнет мёдом, а на кончиках пальцев, когда драконица слизывает с них последние сладкие капли, тает вкус миндаля. Слуги подают своей Госпоже почти невесомую накидку, нежный шёлк приятно прилегает к телу, и девушка наконец обращается к открытой настежь балконной террасе, где уже возведён алтарь. — Будьте же и в этот раз всесокрушающе сильны, Алдорон-сама, — как если бы благословляла на удачный бой, поёт в ответ праздничному ликованию Богиня, размякшими от молока руками рисуя древние руны на поверхности чистых священных вод. В поднесённом серебряном блюде отражается полное тело уже взошедшей Луны, ярко побелевшее, тоже напитанное молоком, разжиревшее; и Селена посвящает блаженные молитвы ей, воспевая приходящую ночь да хваля путаные линии алмазных созвездий, ослепительно проступающих на медленно тлеющем небе. Но отмечает разочарованно: День всё тяжелее катится к закату. Чарующая магическая красота ночного Светила хоть и льёт свою милость на Землю исправно и полно, необъятной силой парит в толщах Великого Космоса, тянет к себе взгляды и обещает верно хранить чужие секреты, что бесстрашно и дерзко свершаются под дурманящим мороком ночи, но с каждым днём всё равнодушнее её желание возвратиться в этот мир, с каждым днём всё инертнее висит она средь необъятного Небосклона в окружении воспевающих её величие переменчивых мозаик Звёзд. С каждым днём всё ленивее прощается с миром их уходящее на покой Солнце. Ежедневно распаляясь всё жарче, всё пронзительнее, всё пыльче, Ярило настойчиво и крепко цепляется за свою власть, покидать пьедестал небесного трона не спешит. И разливает в недрах возвышенного эмпирея алеющее инферно, точно пока без слов заявляя о законных своих правах на заповедное Всецарствование.Кровавые закаты – призраки войны.
Селена снова читает заклинание и призывает Вселенную к ответу. Но освящённая вода на блюде молчит, а поднебесное Её отражение, захваченное в изящную ловушку кружевного серебра, опасно меркнет. Предатели: они больше не говорят с земной Луной открыто и прямо, больше не чтят её равной; на зов её страждущий – не отвечают песнью колдовских предсказаний, не шепчутся ясновидяще о ворожбе, не прорицают грядущего… ... мертвецам видеть его не дано. Вода под тонкими руками Божественного Дракона Луны – мёртвая. Мёртвая, как и её Бог. Селена больше не зрит будущего в умерщвлённом естестве воды и двуличном, тёмном отражении своего небесного лика, но всё равно чувствует наступающее нечто. Бессильно наблюдает, как слабо обступает звёздной плеядой дневное Светило. Тянут к нему свои бледные лучи и зовут к себе, ожидая, что Огненная Астерия напоит их исполинской мощью да разольётся океаном золото-алым по небу, питая его собой. Внушая трепетное благоговение и неся первородное величие своё, словно царскую корону. А Луна, утонувшая в остаточном медном багрянце умирающего дня, только больше слабеет, несмотря на то, что над землёй простираются владения ночи. И с нежданно проснувшимся страхом Богиня вдруг думает о том, что ветер перемен пел ей совсем не те мотивы, которые с наивной жадностью своей стремилась услышать она. Скрывшись за кромкой горизонта, венценосное Солнце так и не прощается с ней. Так правители заявляют о власти.Так святые прощают грехи.
Так рождаются новые Боги…