Предложение начинается с кольца

Четырнадцать дней. Две недели. А я и не думал, что так привык к нему. К тому, что каждый вечер рядом. Неожиданно любимое одиночество превратилось в тяжелую ношу. Но сейчас, вернувшись на земли родного Олд-Спринга, я едва не задыхаюсь от предвкушения. Встречи. Взгляда. Улыбки. Он меня ждет. Хотя Лэнси не верил и смеялся, ведь «за вечер ни одного звонка, он точно помнит, что ты есть?» Точно. Лэнси не верит, но ровно в 5:33, я получаю с десяток мессаг. В 5:33, когда самолет останавливается, а трап подкатывается к дверям. Мобила взрывается сотней визжащих уведомлений. В меня летит легион тупых стикеров, на которые он подсел. И следом: «Эй, слушай, твой автобус скоро? Не опоздай, я хочу познакомить тебя с нашей новой любовницей». А мне надо натянуть капюшон на голову, спрятаться в коконе, чтоб никто не запалил мою красную рожу. Особенно Лэнси. И та девчонка, которая подсела рядом и без умолку трещала о моих волосах. А потом подняла подлокотник, чтобы «стать ближе». И в желании стать ближе ее не остановило даже то, что у меня есть пара. Потому что «опыт же никогда не бывает лишним». Проталкиваюсь через толпу, чтоб свалить подальше от всей этой братии недоконченных. Снова перечитываю. Снова язык скачет по буквам, и я глотаю слова, которые отдают привкусом мятной жвачки. Ожидание бьет в башку тактильно-живыми миражами. Снова перечитываю, и будто бы слышу его голос. Тихий лисий шепот с въевшейся в интонации подначкой. И поэтому, что бы он ни говорил, любую фразу окутывает легкий флер двусмысленности. «Ничего не обещаю, крашеный. У меня тут очередь на приваты до зоны С тянется». Руки трясутся. Мышцы сводит от перенапряжения. Пальцы немеют от холодного ветра, только мозоли на ладонях жжет. От контраста ощущений по коже пробегают мурашки. Вроде можно перчатки натянуть, но… мне так чертовски нравится думать, что дома я смогу согреть закоченевшие тяпки о его горячий живот. И с этим мыслями залетаю в автобус. М-м-м, очаровательно. Вот эти вот запахи очаровательны — духи из серии «последний вздох астматика», аромат блевоты и качественного недельного перегара. Протискиваюсь в уютный угол у поручней, приваливаюсь к запотевшему окну и натягиваю шарф на нос. Только расслабляюсь, как сзади налетает нечеловечески необъятная туша. Зажимает меня, и с глухим «простите-извините» начинает ерзать, цепляется запонкой за мой шарф и снова разражается чистосердечными «экскьюзи-муа». «Извини, крашеный, но кажется нам придется расстаться. Я случайно изменил тебе только что». Потому что этот надутый французский хер продолжает давить на меня жопой и, кажется, как только откроются двери, он закинет меня на плечо вместе со своими баулами. И все, прости-прощай. «О, не переживай, О-ля-ля, думаю наручники и батарея решат эту проблему». И снова поток стикеров. «Не член и смазка?» Как идиот пялюсь на экран. Как идиот, готовый задохнуться от радостного возбуждения. Оно встает поперек горла и жарит-жарит-жарит. Греет сильней самого лютого солнца. И, наверное, скажи мне кто, что я откину копыта от этого чувства — ни на миг бы не пожалел. Здорово же — сдохнуть от безумного счастья, которое не помещается внутри. Которое вот-вот ребра к хренам раздавит. «Сначала наручники и батарея, а потом член и смазка. Всему тебя учить надо». Пальцы бестолковое клацают мимо сенсорной клавы. И приходится перевести дыхание, чтобы хоть немного успокоить дрожь. Дрожь ожидания. «Мне кажется или порно с Фредди Крюгером плохо на тебя влияет?» Шутка. Глупая, но воображение живенько дарит ощущение от давления наручников, жара батареи, которая опаляет руки и… ощущение от таких же рук, гуляющих по моему телу. Медленно, с лживой попыткой успокоить, чтобы потом располосовать спину до горящий борозд. «Тебе кажется. Я беру оттуда только самое лучшее. И, кстати, Крюгер хотя бы человек, а кое-кто тут залипает на порнушку с быками». «Это мифология, чудовище». «Значица, можно сделать вывод, что ты любишь животный секс?» «Мне вообще животные нравятся. Не люби я животных, ты бы меня сейчас не ждал». Дверь автобуса открываются с механическим вздохом, и толпища лениво вытекает на улицу. И прежде, чем выползти следом, замечаю выскочившее уведомление. «О-ля-ля, это что, первое признание в любви?» Сердце сходит с ума. Сердце отбивает ритмичный мотивчик счастья, и я проскакиваю все пункты досмотра-осмотра-пересмотра с болезненно-острым ожиданием. И даже там, где еще никого нет, кроме бывших пассажиров, начинаю выискивать красную макушку. Но нахожу только Лэнси и ту девицу, которая провалившись на мне, решила начать окучивать его. Паспорт-сумка-покажите-подождите-уйдите и еще сотня издевательств, которые приходится вытерпеть, чтобы выбраться из этого круга аэропортного ада. Стою посереди зала, оглядываю шмыгающих туда-сюда людей и… почти умираю, когда замечаю Лукаса. И это странно. Почти страшно, что усталость, сонливость и боль в коленях уходят на сотне-тысяче-десятый план. Первое место занимает он, и я надеюсь, что это не зависимость. Что это не убьет меня через год-два, как тяжелого героинщика. Стоит, пузыри дует и накручивает на палец розовые пряди. Стоит в моей футболке, которая ему почти до колен, но подлецу все к лицу, и, наверное, поэтому ему до одури идет. Как идут голые ключицы, серьги в ушах и мои браслеты. Подгребаю на негнущихся ногах, и в первую секунду просто не нахожу слов. Чувствую себя сопляком, впервые решившимся пригласить свою амурную заразу на свиданку. И он также молчит, только лыбу давит, вгоняя меня в еще большую панику. Не даром говорят, что влюбленные тупеют. — Ну, типа с возвращением, покоритель Лос-Анджелеса. Сколько быков совратил за неделю? — Да иди ты, — в ответ лениво пинаю его под колено. — Я больше по лебедям. Таким, знаешь, мелким и наглым. — В вашей мифологии даже с лебедям трахаются. Разврат, О-ля-ля. Мне начинает нравиться. А ему не меньше моего неловко. Он опускает голову, звучно сглатывает и по привычке хватает меня за рукав. Очень давний жест. Очень личный. То, что не передать словами, но если попытаться, получится «дай мне время». Время, чтобы выжить. Время, чтобы попросить прощения. Время, чтобы подобрать слова. — Кстати, пока тебя не было, — он начинает тихо, так тихо, что едва различаю его голос среди гомона и аудио-объявлений, — я понял, что нам нужно сделать кое-что важное. Поэтому я хочу сделать тебе предложение. Отшатываюсь от него быстрей, чем успеваю переварить все вываленное. А он пялится на мою офигевшую рожу и — господи-блядь-боже — встает на одно колено. И если б он меня сейчас ударил — было бы лучше. Было бы легче пережить чувство полнейшего охеревания. Не только мне, но и уставившимся на нас прохожим. — О-ля-ля, прошу тебя прими это колечко в знак, э-э-э, моей сексуальной верности твоей отпадной заднице, — он вкладывает мне в руку симпатичное розовое кольцо. Виброкольцо. — Это наша новая любовница. Ее зовут Тиффани. Ну, так типа на сайте написано. Но если хочешь можно назвать ее Чарли, унисекс имечко, все такое… Он трещит как заведенный и ржет. Захлебывается смешками, откашливается, пытаясь нацепить серьезную мину, и снова хохочет. — Ты дебил, Лукас? — закусываю губу, чтоб не поддаться и не подхватить его смех. Но. Он поднимается, тычется мне носом в грудь, и я сдаюсь. Сдаюсь, взглянув в его слезящиеся от веселья глаза. — И хватит называть секс-игрушки любовницами. — Не, ну тебе ж понравилось, скажи? — Ага, очень. Как раз натяну эту херь на шею одному лебедю. — Щелкаю его по носу, глажу по щеке и, опустившись к шее, сжимаю. Слегка, чтобы почувствовать пульс сонной артерии. — А еще кажется ты ошибся размером. — Я и «ошибаться» не могут стоять в одном предложении, О-ля-ля. Я знаю размер твоего члена лучше, чем твоя мама. — Знаешь, Лукас, ты отвратительный. Вот прям весь. До кончиков волос. Просто сногсшибательно мерзкий, начиная от невинно-чумовых улыбок и заканчивая самыми жесткими фантазиями, которые он рассказывает мне перед сном. Которые я втихушку рисую и прячу на самой высокой и пыльной полке стеллажа. — Все для тебя, О-ля-ля. И, знаешь, это только вершина айсберга. Он отвратительный, и поэтому до ненормального мне нравится.