чай и кружево

Отпуски нравились Саймону всё больше и больше. Если раньше, когда он только стал частью Вооружённых сил, он рад был часами тренироваться, чувствовать тяжесть оружия, слышать крики и присоединяться к этим воплям, сейчас, пройдя все круги ада, Гоуст начал ценить тишину и спокойствие. Теперь возможность спокойно выйти из ванной в собственной уютной квартире, не торопясь и не убегая сразу же куда-то вдаль на тренировки, и смотреть, как медленно закипает чайник, радовала его намного больше. Особенно нравилось Гоусту тогда, когда Соуп тоже брал отпуск и абсолютно нахальнейшим образом начинал считать, что квартира лейтенанта – его квартира. Это было правдой (и правдой, очень радующей Гоуста), однако Мактавиш мог бы и постесняться. Саймон, вздохнув, взглянул на маленький магнит на холодильнике в виде флага Шотландии и убрал чайник с плиты. Нет, надо что-то делать с сержантом – не может же он позволять превращать свою квартиру в посольство Королевства Альба, в конце концов? Не может же он, хладнокровный лейтенант в устрашающей маске с рисунком черепа, молчаливо вздыхать каждый раз, когда Мактавиш позволяет себе глупо улыбаться и таскать в его квартиру что-то, что связано с Шотландией? Кому он врёт, конечно, может. И будет. Будет потакать этому сержанту и будет делать это с тщательно скрываемым удовольствием. Вода в ванной затихла. Гоуст лениво помешал ложкой горький чай. Облачко пара зависло над чашкой, пока мужчина не разогнал его, подув на чай со скучающим видом. Спокойствие накатило волной, и он расслабленно откинулся на спинку стула, продолжая крутить ложку в разные стороны. — Ещё раз увижу три-в-одном – выброшу, — мрачно заявил Соуп, заняв весь дверной проём. И ведь выбросит. Гоуст флегматично пожал плечами. — Чашку чая, сэр? — Вот пристал со своим чаем... — Так? — Не-а. Ты сейчас свободен? — Даже если бы не был, вряд ли смог бы хоть пальцем пошевелить. — Пальцы тебе не потребуются, лейтенант. Хотя... как пойдёт. Гоуст заинтересованно подался вперёд, выпрямляясь на стуле. Он вытянул руки, жестом подзывая Соупа, обнимая его и прижимаясь головой к животу. От мужчины приятно пахло какой-то химией, которая теперь занимала половину и без того тесной ванной Райли. Гоуст едва раскрыл халат и аккуратно поцеловал живот Соупа, губами скользя чуть вниз. — А губы? — Да, они могут потребоваться. — Соуп горячими ладонями обхватывает голову Гоуста, смотрит на него сверху вниз и зазывно улыбается, пока у лейтенанта внутри бабочки радостно эволюционируют в каких-то диких австриадактилей и беснуются, выскакивая непонятные танцы по всем органам. Гоуст тонет в любви к этому шотландцу, самовольно решившему, что места в квартире, в которой лейтенант сам-то порой едва помещался, хватит на них двоих. И на резиновых уточек, которых сержант притащил с собой, тоже места хватит. Только вот куда деть любовь к Джонни Гоуст пока не знает. Она звенит в ушах приятным шумом, пока он прикусывает кожу около пупка сержанта, а затем сразу зализывает место укуса и слышит, как Соуп тихо вздыхает. Ему нравится, когда Гоуст кусается – не очень сильно, но так, что следы от зубов можно заметить и обвести концом юркого языка. Гоуст забыл про чай. Он теснее прижал к себе Соупа, попутно быстро оглядев кухню и решив для себя, что в любом случае придётся менять локацию. Чинить стол после того, как Соуп громко кончит и раздавит его своим весом, никакого желания не оказалось. — Гоуст? Подожди. Дай мне пять минут. — Пять? — Гоуст правой рукой приподнимает полы халата и оглаживает крепкое бедро Джонни, с удовольствием чувствуя почти что стальные мышцы ног сержанта. — Так долго? — Я всем обязательно расскажу, что пять минут для Саймона Гоуста Райли – это долго, — заверил лейтенанта Соуп, едва ли не вприпрыжку направляясь к спальне, и шустро закрыл за собой дверь. Гоуст по-дурацки уставился в никуда, улыбаясь. Соуп ведь не знает, как он с ума его сводит своей энергией, улыбкой, мягким ирокезом, низким голосом, а потому продержаться рядом с ним или без него даже пять минут, не задохнувшись от сердцебиения в горле, – это практически бесконечность. Лейтенанту действительно начали нравиться отпуски, которые он теперь проводил не в гнетущей тишине, где за каждым шорохом прятались мрачные воспоминания. Теперь отпуски зачастую встречали его громким, невероятно заразительным смехом Соупа Мактавиша, который просто жил и этим делал жизнь Гоуста в миллиарды раз лучше. Гоуст тихо встал и, остановившись вплотную у двери в спальню, с любопытством прислушался. Соуп напряжённо что-то бормотал на шотландском, попутно рвались какие-то пакеты. Мактавиш громко цокнул языком, и Гоуст нахмурился. Что происходит? На гэльском лейтенант понимал мало что, в основном приветствия и слова благодарности, а когда на нём говорил сержант, Гоуст не понимал ровным счётом ничего, поэтому недовольное мычание и шипение Соупа за дверью его не особо радовало. — Сержант, горите желанием отчитаться, что творится? — Горю желанием сообщить, что пять минут не прошло, лейтенант. — Не хотите следовать уставу? — улыбнулся Гоуст, опираясь о дверь и сдерживая желание хотя бы чуть-чуть приоткрыть дверь, чтобы увидеть, что за ней происходит. — Накажете младшего по званию? — Соуп громко чертыхнулся и сразу же рассмеялся. — Слишком пóшло. Пять минут прошло? — Заходи. Клянусь, тебе должен понравиться вид. Гоусту всегда нравился вид, если он как-то был связан с Соупом. Он нетерпеливо дёрнул ручку двери и, с интересом оглядываясь, ввалился в комнату. На кровати, полулежал, откинувшись на руки, сержант и довольно улыбался. Но Гоуст не всегда был готов к виду, если он как-то был связан с Соупом. — Блять? — Вопросительный тон вязкой эссенцией осел на всех поверхностях в спальне. Полумрак комнаты не смазал картину – приглушённый свет, мягко очертивший каждый изгиб тела сержанта, помог лейтенанту разглядеть мужчину. Чёрные берцы, тяжестью раздавившие воздух вокруг себя, красиво сидят на крепких ногах сержанта, толстой тканью обхватив широкие голени. Гоуст жадно вперился растерянным взглядом в то, как мешаются друг с другом в аккуратном узоре части шнуровки на ботинках, и перевёл взгляд чуть выше: туда, где бедро было лишь до середины закрыто тонким, плотно облегающим ногу кружевом, которое резко перетекало в две тонкие полоски чёрных подтяжек. Казалось, что стоит Соупу едва двинуть ногой, и сплетение ниток разорвётся с треском, не выдержав напряжения мышц. Вроде бы кружева танцевали на смуглой коже, вырисовывая какой-то цветочный узор, но лейтенант не смог бы вспомнить этого и под дулом пистолета. Торс прикрывала свободная накидка из того же кружевного материала, что и... Гоуст окончательно потерял связь с реальностью – как это называть? Шорты? Брифы? Поверх всего Соуп надел чёрный пиджак. Весь наряд был чёрным – и только голубые глаза сверкают кианитовой хитростью, красиво оттеняя смуглую кожу сержанта. — Где ты, блять, это взял? — Манчестерский акцент взрывается на языке, пока Гоуст торопливо выпутывается из своей жалкой домашней футболки, стараясь не сравнивать свой внешний вид с внешним видом Соупа. — Это была одна из самых опасных и тяжёлых миссий в моей жизни, — серьёзно ответил шотландец и улыбнулся, когда Гоуст замер перед кроватью, жадно рассматривая его тело, призрачно скрытое за тонкой тканью кружева. — Но я думаю, задача была выполнена? Гоусту не надо было отвечать, чтобы Соуп понял – задача определённо была выполнена. — Что бы ты там себе ни поставил задачей... — Голос надломился, акцент скатился вниз по горлу и исчез, оставив после себя тяжёлый ком, из-за которого Райли не смог ни слова выдавить из себя. Джонни потянул руку Райли и ловко подмял его под себя, усаживаясь и ногами обхватывая его талию. Не то чтобы Саймон яро пытался убежать, но сержанту нравилось, как лейтенант, растерянный, покрасневший, жадный до его тела, лежит под ним и благоговейно рассматривает то, как тонкое кружево почти ничего за собой не скрывает. — Потеряли дар речи, сэр? Соуп сидит на Гоусте, упираясь ладонями в его голую грудь, смотрит на него сверху вниз, лукаво улыбается, доводит своим шотландским акцентом, который путается в плотности его голоса. Низкий голос патокой обволакивает сознание Гоуста, и он умоляюще смотрит на Соупа в ответ, оглаживая бёдра мужчины. — Совсем наоборот. — Сомневаюсь. Хочешь снять с меня это? — Снять? Ты слишком хорошо в этом выглядишь. Блядский ад, Джонни, честно, где ты это взял? — Хорошо, поговорим об этом. — Соуп сложил руки на груди и серьёзно кивнул. Поудобнее устроился на Райли, поёрзав и бесстрастно понаблюдав за тем, как Саймон шумно выдохнул. — Я сидел в интернете... — Понял. Принял. Поговорим потом. Гоуст любит целоваться с сержантом. Соуп сразу весь смягчается, позволяя лейтенанту крепче прижать его к себе, растекается, как лужица, и довольно стонет прямо в поцелуй, но даёт понять Гоусту, что именно он тут главный, пальцами крепко держась за его шею и прерывая поцелуй по собственному желанию. Целует в уголок губ, поднимается по щеке чуть вверх, касается горячими губами едва заметных веснушек и кривых шрамов на светлой, почти белоснежной коже Саймона. Всю нежность, что топил в себе, слушая половину жизни сухие военные приказы, сержант вываливает на лейтенанта и довольно улыбается, когда тот не знает, что с этой нежностью делать. Возбуждение, дрожью вырисовывающееся на кончиках пальцев, мешается с теплотой, заставляющей глупо улыбаться, и Соуп крепче прижимается к Гоусту. Соуп любит целоваться с лейтенантом. Что не любит Соуп, так это церемониться. Он быстро, одной рукой стягивает с Райли домашние штаны ("Лейтенант, а где ты этот ужас купил?"), вручает млеющему, оглупевшему Гоусту баночку смазки и, не раздумывая, спускает бельё до колен, сверху вниз бесстыдно глядя на лейтенанта. — Так мне снять или?.. — Или. Тебе идёт, сержант. — Слова продолжают царапать сухое горло. Лейтенант жадно, торопливо выливает на пальцы едва ли не всё содержимое баночки и сразу же одной рукой впивается в напряжённые ягодицы Соупа, чтобы удержать его. Смотрит снизу вверх на то, как сержант жмурится, тихо шипит и приоткрывает рот, начиная чаще дышать, когда насаживается на длинные пальцы лейтенанта. У Райли крупные руки, большие ладони и пальцы, которыми он до приятного больно растягивает любимого. Соуп дрожит от мысли, что эти руки – напряжённые, с натянутой на мышцах кожей, покрытые огромным количеством татуировок, которые искажаются выступающими венами, – сейчас беспорядочно шарят по его талии, бёдрам, а затем пальцами трахают его так, что он судорожно выдыхает и до упора насаживается на них, потому что ноги не могут больше выдержать тело. Соуп обхватывает Гоуста за шею, чувствуя лихорадочные поцелуи, которые путаются в кружеве накидки, и это заводит только сильнее. — Больно будет? — то ли спрашивает, то ли утверждает лейтенант, убирая свои пальцы и нежно оглаживая ими талию Соупа. Соуп, одетый в непонятное кружевное нечто и с уже болтающимися на щиколотках брифами, слезящимися глазами посмотрел на Гоуста. — Нет. Вот для этого всё-таки и потребовались пальцы, а? Давай. Повторять не надо. Гоуст коротко целует Соупа в щёку, размазывает безбожное количество смазки по члену (сержант будет недоволен, что он так бездумно тратит смазку, но это потом – когда не будет умоляюще глядеть на него глазами, в которых от кианитовой хитрости не осталось ни следа) и аккуратно насаживает мужчину на себя. — Блять. — Кружево накидки, за которое Гоуст цеплялся одной рукой, резко выскользнуло из пальцев, и мужчина откинулся на кровать. Стало жарко. Соуп не ответил. Замотал головой, начиная дышать через рот, и ладонями сильно надавил на живот Гоуста. У Гоуста всё тело в шрамах – в основном мелких, оставшихся в виде белых полос, но те, что выступают в виде рубцов, Соуп любит мягко, аккуратно, словно это всё ещё пульсирующая рана обводить пальцами. Соупу нравится, когда Гоуст живой, эмоциональный, реальный, – даже если свидетельством тому, что за страшной маской находится жизнь, являются шрамы. Сержант чувствует, как его ягодицы касаются бёдер Гоуста, и облегчённо выдыхает. — Делать тебе нечего, — хрипом вдруг вырывается из пересохшего рта Райли, и он вдруг начинает смеяться. Как приятно ощущать тяжесть тела Джонни, знать, что тот может не торопиться, аккуратно, собственнически касаться его тела, чувствовать, как внутри него жарко. — Надо мной смеёшься? — Мактавиш начинает чаще и быстрее подниматься и опускаться на мужчине. — Конечно. Саймон накрывает мокрой рукой член Мактавиша, больно проезжаясь большим пальцем по чувствительной коже, и размазывает смазку, продолжая улыбаться. — Я сейчас кончу, — вдруг расхохотался Соуп, открыв глаза и взглянув на довольного Гоуста, который тихо что-то выстанывал, чувствуя жар и тесноту, сдавливающую всё его тело. Мужчина стянул с себя пиджак, оставаясь в одной накидке, и сжал скользкими пальцами свободную руку лейтенанта. На движении вверх выдох разрывает грудь, на движении вниз сержант мучительно сладко закатывает глаза и громко выстанывает на разный лад: "Лейтенант, Гоуст, Райли, Саймон..." — Так быстро? Мы ещё даже не начали. — Лейтенант начинает быстрее двигать рукой на члене Соупа и резко подрывается вверх, прижимая к себе сержанта, когда тот кончает, судорожно протянув его имя. Гоуст всё ещё в Соупе, когда обнимает его, и тяжело дышит, беспорядочно целуя его в шею, ключицы, плечи и испачканными в сперме пальцами зарываясь в густые волосы ирокеза. Как же чертовски зол будет сержант, когда придёт в себя... Соуп дрожит, вставая с лейтенанта, и сразу же падает на кровать лицом в подушки. Широко разведённые в стороны ноги тяжёлой обувью упираются в мягкое покрывало, и Гоуст немного подвисает, несколько секунд разглядывая то, как грубые очертания берцев охватывают крепкие лодыжки и икры. Он помогает стянуть испачканное кружево с ног сержанта. Соуп словно нарисован древесным углём на шёлковом материале: рваные, угловатые линии его тела красиво смотрятся на спокойном постельном белье серого цвета. — Тебе когда-нибудь говорили, насколько ты красив, Джонни? — Гоуст обнимает его за живот, входя в мужчину, и протяжно выдыхает. Приятное тепло разливается по нижней части тела, и он льнёт к Мактавишу, прижимается, целует в шею, чувствуя, как бьётся жилка у него под кожей. — Ты говоришь мне это примерно... пять рабочих дней в неделю? — Соуп глупо хохочет, упираясь лбом в подушку и захлёбываясь стоном каждый раз, когда Гоуст двигает бёдрами вперёд, вбиваясь в него. Жадность пожирает лейтенанта, и он хочет полностью войти в сержанта, оставить следы на нём, в нём, чтобы полностью успокоить свою ненасытность. — Думаешь, мне нужно выделять на это больше времени? Мягкие подушечки грубых пальцев задевают соски Мактавиша, скользят вверх, оглаживая нервно дёргающееся адамово яблоко, касаются пересохших губ сержанта. Частые шлепки плоти о плоть резонируют с нежностью, которая заключается в том, как Гоуст слепо шарит пальцами по телу Соупа. — Да, сэр? В ушах зазвенело, когда Соуп захрипел, губами обхватывая его мокрые пальцы. Гоуст резко выпрямился, двумя руками удерживая сержанта за талию, и начал грубо вбиваться в его тело. Мактавиш так и остался с открытым ртом, лбом упираясь в подушку, всё громче умоляя лейтенанта о том, чтобы было больше, быстрее, сильнее. Райли в полусне цепляется за взлохмаченный ирокез Соупа, тянет его на себя и слышит, как сержант смеётся сквозь стоны, выгибая спину. Накидка облепила спину мужчины, и Гоуст смотрит на то, как кружево красиво накладывается на татуировки, которые расплываются на спине сержанта. — Блять, Саймон... — Тише, Джонни. Сбиваешь с толку. — Боишься кончить раньше времени? — Ухмылка красиво растягивает покрасневшие губы Соупа, когда он смотрит через плечо на вспотевшего лейтенанта, всё быстрее двигающегося в нём. — Мактавиш? — А? А... — Соуп вдруг жалобно захныкал, когда Гоуст наклонился, грубо схватил его возбуждённый член и резко начал двигать сжатыми пальцами по органу – не в ритм своим бёдрам. — Заткнись. — Очень тяжело держать рот... блять... — Сержант дёрнулся назад, до упора насаживаясь на член лейтенанта. — Очень тяжело держать рот закрытым, когда ты трахаешь меня так, словно другого шанса у тебя не будет. — Я впервые трахаю тебя в кружевном белье. Будет ли у меня ещё такой шанс? — Если я сейчас не умру, то посмотрим. — Не хочешь молчать? — Гоуст снова обнимает Соупа одной рукой, медленно, ритмично, до конца входя в мужчину, целует сержанта в шею. Мактавиш млеет, хрипло стонет, улыбается. Не может сопротивляться, когда лейтенант так мягко ведёт с ним, и позволяет себе расслабиться. — Ты действительно очень красивый, Джонни. — Шёпот растворяется в громких выдохах, пока Гоуст доводит Соупа до разноцветных пятен перед глазами из-за обжигающего удовольствия. — Запрещённая техника, сэр. Гоуст усмехается. — Я люблю тебя, Джонни, — произносит мужчина, целуя сержанта за ухом. Соуп вздрогнул и всхлипнул, кончая. "Чёртов, ебучий шотландец", — бешено бьётся в висках Гоуст, когда он кончает на дрожащие бёдра сержанта. Соуп продолжает шумно дышать, уткнувшись лицом в подушки, изогнувшись, широко разведя ослабевшие ноги, и эта картина резко вбивается в память лейтенанта, болью отзываясь в лёгких, когда он забывает дышать. Желание сжать Мактавиша, вцепиться в его ирокез, сделать ему невыносимо больно, обнять до хруста костей трясёт Гоуста, и он крепко зажмуривается, чтобы не дать импульсу заставить его наброситься на мужчину. — У меня чай остыл. — Господи, опять ты со своим чаем. Гоуст слабо улыбается, без сил падая на кровать рядом с Джонни. — В следующий раз... — Гоуст расслабленно наблюдает за тем, как Мактавиш садится в постели и поправляет лямку накидки, которая красиво сползла на плечо. — Дай знать, если ты соберёшься надевать подобное. Обустроим всё более романтически? — В следующий раз подобное надену не я, а ты. — Сержант издевательски ухмыляется, довольный тем, как меняется лицо Райли. — Романтически? Лейтенант, вы что, заболели? У вас температура, сэр? — Больше такого вы от меня, сержант, не услышите. — Ага. А когда кончаешь, то и в любви признаёшься, и мир к ногам моим клянёшься положить, — рассмеялся Соуп, обнимая Гоуста и целуя его в подбородок. — Пока только замуж не звал. — Возможно, ты просто не услышал, пока стонал в подушки? — Возможно. Повторишь? — Повторить то, из-за чего ты стонешь в подушки, или предложение руки и сердца? — Первое звучит заманчиво. И от твоего ледяного сердца не откажусь. — Ледяное... И чай уже ледяной, Джонни. — Ты только о чае и думаешь. — Обвинение осело на спине Гоуста лёгким ударом, и Мактавиш встал с кровати. Лейтенант растянулся на постели. И всё же ему действительно нравятся отпуски.