***
…стошение. Странный, незнакомый для последнего времени гость, расшвыривающий когда-то старательно, бережливо разложенные по полочкам мысли с мрачным удовлетворением. Заражающий своим безразличием, безжалостно отбирающий всё то, что она предпочла бы хранить до скончания дней. Молчание. Такое шокирующее, отвлекающее, перекрикивающее даже самый громкий гул восторженных, яростных, скучающих студентов. Оно доканывало, без конца напоминая о прошлом и без слов указывая на её беспросветную глупость, константное непостоянство, ненавистную ординарность. Насмехаясь. Унижая. Добивая. Постоянно. Непонимание. Единственный солидарный с ней наблюдатель в ставшей цикличной круговерти безумия. Вопрошающий одно и то же по кругу, орущий практически вровень с Молчанием, насильно хмурящий её тонкие брови в не сходящем с лица удивлении. Недоумевающий — когда, почему, каким образом он вдруг стал ей не нужен? Глаза с усилием остановились на нём, возобновляя циничный рой непрошенных голосов в голове. Внимательно, впервые не заботясь о тактичности оглядели огненные пряди, облюбленное солнцем лицо, лучистые голубые глаза, воодушевлённую беседой с другом улыбку. Измученно закрылись — зажмурились до белых кругов, вновь ожидая невозможного. Сердце, ты слышишь, чувствуешь? Помнишь о том, как ёкало при виде этих волос в толпе, как заглядывало в мягкие глаза, ища и находя ответную осторожную надежду? Как смехотворно, нежно считало веснушки, тихо, трепетно удивляясь тому, что их становится всё больше с каждой встречей? Вспоминаешь, как сжималось по ночам, выдавливая горькие слёзы, как, противореча собственной природе, отчаянно хотело вызвать его радостный изгиб губ и эти чёртовы милые ямочки на напряжённом подбородке? Припоминаешь хоть что-то о том, как любило его? Сердце молчало. Лишь сухо и раздражённо кивало на повисшее в воздухе Молчание и поселившееся в грудной клетке Опустошение, бросая былой трепет и осторожные детские чувства в жестокую печь забвения без малейшего сожаления. Умиротворённо наслаждаясь паникой умирающих, душераздирающими криками, растаптывающими остатки иррациональной надежды. Повторяя, всё повторяя, как бы для слабоумной: Это. Твоя. Вина. Прекрати строить из себя жертву. Ты сама этого… — Гермиона? Сама. Твоя. Прекрати. Она разогнала прочную пелену задумчивости, чтобы сфокусировать взгляд на Гарри. Очевидно, друг уже давно звал её по имени — эту отпечатавшуюся на чутком лице обеспокоенность она знала вот уже Мерлин знает сколько. — Всё в порядке? Сделать удивлённый и растерянный вид. Выдавить спокойную улыбку, упорно игнорируя скрипящую боль в мышцах лица от контраста с бездушным мраком эмоций. Произнести ненавязчивое: — Разумеется. Просто задумалась о задании Флитвика. Мысленно закатить глаза на ехидное замечание внутреннего голоса о бессовестном вранье под аккомпанемент его вопросительного взгляда. Вдруг осознать, что она устала — так, так устала, что бессилие уже стремительно затапливало душу, услужливо помогая всплыть желанию кричать и тихо, тихо плакать — лежать без движения и швыряться чем попало. Почему-то неожиданно стало плевать на всё — так иррационально, непривычно, как и всё, что происходило с ней в последнее время. Так спонтанно, что вымученная фальшивая — извиняющаяся — улыбка недоумевающим друзьям и немедленное воплощение желания поддаться странной слабости — всё, что оставалось делать. Поднявшись из-за стола, она направилась не пойми куда и не пойми зачем, подгоняемая тремя своими с недавних пор бессменными спутниками. Ноги переставлялись без ведома хозяйки, глаза устало сфокусировались на полу Большого зала, коридора, лестницы, расплывающейся под туманным взглядом… Неожиданное столкновение сбило её с бесцельного пути, позволяя почувствовать отрезвляющую боль в плече. Глаза в замешательстве встретились со льдом смертоносного взгляда. — Смотри, куда прёшь. Презрение во взгляде Малфоя разбудило задремавшую в глубине осознанность, заставляя чуть не задохнуться от практически нечеловеческой злобы, едва не паром исходившей от заносчивого слизеринца. Поистине удивительно, как она умудрилась не заметить его раньше — от него буквально разило больной, пугающей ненавистью ко всему живому, окутывающей всё пространство, моментально заполняющей каждую комнату, куда ступала его нога. Разило за километр, сбивая с толку, кружа голову, насильно отвлекая внимание от спрятавшегося на расстоянии… Отчаяния? Захотелось рассмеяться от того, как её мозг умудрялся надумывать происходящее в тяжёлые моменты жизни. И она бы обязательно, обязательно расхохоталась как следует после ответа, без которого не могла оставить зазнавшегося ублюдка: — Отвали. У самого глаза есть. Улыбка, в которой будто на автомате изогнулись тонкие губы, могла бы показаться ласковой, если не заглядывать в глаза. Если не видеть два безжалостных омута, безграничных и нездорово пугающих. Если не скашивать взгляд на сжавшиеся в кулаки руки, взлетевшие вверх брови. Такая чертовски знакомая комбинация, что она уже мысленно вздохнула, морально готовясь к очередной незапланированной битве на пустом месте, когда Малфой, вновь приняв безразличный вид… Пошёл дальше? Промолчал? Даже не ответил дежурным оскорблением? Она осталась стоять на месте, лишь лихорадочно вырываясь из нежелательных объятий Опустошения. Пытаясь вновь привести в надлежащий порядок мысли, дыхание, утихомирить невиданный хаос в груди. Что ж, возможно, утро было вовсе не таким отвратительным, каким казалось изначально.***
Улететь в небо дикой свободной птицей. Поселиться кошкой под его кожей и терпеливо, вдумчиво скрестись о каменное сердце притупившимися коготками. Закружиться в завораживающем танце безрассудства, не отпуская его руки ни на долю секунды. Целовать, целовать его так же, как сейчас, ощущая на собственном теле крепкие руки, жадно глотая те мимолётные крохи чувств, которыми он с ней делился. Она не ведала, каким образом его губы оказались на её шее, заставляя со стоном откинуть голову назад. Как его руки так правильно забрались под тонкую блузку, обжигая пресловутым холодом ночи. Как невысказанная страсть трансформировалась в несвязный поток слов что с его, что с её стороны, неосознанно отпечатываясь где-то на подкорке. Вновь столкнулись губы, повышая температуру комнаты на несколько градусов разом. Запутались руки, замедлилось время, до невозможного возросло возбуждение. Заговорила прежде молчаливая душа. В голову полезли вопросы. Лихорадочные, то замолкающие, то крутящиеся с новой силой. Как она могла думать, что Рон – тот, кто ей нужен? Дрожащие девичьи пальчики добрались до пуговиц шёлковой рубашки, избавляясь от них с невиданным остервенением. Что она знала о настоящих чувствах на самом деле? Она погрузилась в истинное забвение, ощущая лишь чёртову ненужность одежды и его поцелуи, опускающиеся всё ниже и ниже. Почему не догадывалась, что любить нужно не за что-то, а вопреки? Будто услышав её мысли, Драко мягко оторвался от её губ в попытке отдышаться. Пронзая глубины подсознания пылающим взглядом. Погружая в воспоминания.***
Спустя неделю ей уже было странно вспоминать своё недавнее состояние. Понемногу начинало казаться, что всё происходящее — не более, чем очередная остроумная шутка заскучавшего сознания. Теперь она была способна разговаривать с Роном, вполне искренне смеяться с местами неуместных шуток, довольно убедительно притворяться, что в упор не замечает шедший с другом в комплекте жалобный взгляд, каким она — о ужас — также смотрела на него ещё неделю назад. Не теперь. Упрямая прострация никак не уступала место должной беззаботности, но она уже была способна жить и осмеивать свою странную реакцию на вдруг пропавшие чувства к другу детства. Дыра в груди казалась всепоглощающей — такой непривычной, неправильной потерей — но она обязательно, обязательно заживёт. Рано или поздно забудет об этой важной, но прошедшей части жизни нескольких лет, отправляя всякие «не те» мысли о Роне в беспощадную пропасть забытия. Забытье… Всё ещё было странно думать о том, чтобы не помнить о том волнении, странных мыслях, не дававших покоя на протяжении стольких лет, ощущениях, возникавших при любом намёке на взаимность. Странно осознавать, что любовь к такому правильному, нужному, в целом положительному Уизли могла исчезнуть вот так. По щелчку, без малейших колебаний, без… — …И он просто взял и поймал чёртов снитч! Перед носом у соперника! — Рон задорно хохотнул, для живописности повествования прибавив пару крепких слов, — Гермиона, даже ты была бы в аху… — Предыдущей нецензурщины было вполне достаточно, Рональд, — глаза закатились будто на автомате, — Лучше бы подготовились к предстоящему проекту. Оба. Ответное закатывание глаз не заставило себя долго ждать. Взгляд неожиданно зацепился за пятно белых волос на соседнем ряду и ошеломлённо впился в одинокую фигуру за четвёртой партой. Глупое сердце отчего-то сжалось, позволяя ушам пропустить бессмысленную болтовню лучших друзей позади. Переживание за школьного врага — затея не из лучших. Неблагодарная, беспочвенная, небезопасная. Жалеть раненого, отчаянно воющего дикого зверя, способного в любую секунду отгрызть тебе глотку без зазрения совести никогда не заканчивалось ничем хорошим. Никогда, ни в коем случае, Гермиона, убегай, вытащи из растопившейся души эти жалкие остатки безразличия, отвернись, не позволь угрозе дышать тебе в спину, не… Малфой выглядел отвратительно. Всегда до одури самоуверенный, безжалостный, беспощадный, сейчас он затравленно сгорбился, вперив взгляд в исписанную чернилами парту. Синяки под глазами казались нарисованными — настолько неестественно смотрелись на постоянно безупречной коже; прежде уложенные волосы торчали в разные стороны так, что могли посоревноваться даже с копной Гарри. Презрение, пусть и с явной неохотой, беспрекословно отступило на второй план, уступив место спирающему дыханию сочувствию. Не зная к чему, не имея ни малейшего представления об истинном положении дел, но так естественно и правильно, что всякие сомнения испарились, оставляя девушку наедине со своими новыми чувствами. Девушку, очевидно, забывшую о том, что долгие взгляды на людей, даже самых раздражающих, редко остаются незамеченными. Его глаза зацепились за ощутимый кожей взгляд, неосознанно позволяя Гермионе оценить масштаб неизвестной трагедии. Пытались оттолкнуть показной ненавистью в зрачках вместе с мгновенно скривившимися губами, явно недооценивая упрямство Грейнджер, но не смогли обмануть притаившуюся в собственной глубине ужасающую пустоту. Продолжали бесполезные попытки вызвать её злость, соревнуясь с ней в упорстве, не желая никакой жалости к своей такой сильной персоне, способную справиться со всеми проблемами «без сопливых». — Нуте-с, предлагаю начать наше занятие. Голос профессора Слизнорта заставил её развернуться на сто восемьдесят градусов, параллельно возвращаясь в реальность. — Как я и говорил неделю назад, сегодня мы начнём работу над совместным проектом. Она практически слышала стоны отчаяния Гарри и Рона позади себя. — Для начала я распределю вас на пары. Она слышала имена, вырывала из контекста никак не связанные между собой поясняющие принцип работы слова, но не вслушивалась в речь эксцентричного профессора. В голове застряли новые навязчивые мысли, оттесняющие предыдущие. Что с ним не так? Как это выяснить? На какие именно буквы он её пошлёт, реши она поинтересоваться? — Мистер Малфой и мисс Грейнджер. Глаза расширились, когда до разума наконец дошёл смысл произнесённого набора букв. Рот приоткрылся в беззвучном возмущении, голова закачалась из стороны в сторону, ожидая признания профессора в нелепом чувстве юмора. — Мистер Поттер и… — Простите? Не думала она, что когда-нибудь не будет возражать против перебивания профессора. Не думала также, что хоть в какой-то из параллельных вселенных будет хотя бы мысленно согласна с обладателем такого надтреснутого сейчас голоса. — Мистер Малфой? — по лицу паршивца Слизнорта расплылась такая невинная улыбка, что для дополнения образа не хватало лишь непринуждённо хлопающих глаз, — Вам что-то непонятно? — О да, — по кабинету вновь пролился привычный яд его иронии, отравляя едва не каждого присутствующего, — Видите ли, я полагаю, работать с ненавистным мне человеком будет довольно проблематично, — вежливая улыбка снова прятала душащую неприязнь, — Есть очевидный риск кровопролития. Опустив формулировку, даже можно было сказать, что она в чём-то с ним согласна. Что испытала запретное удовольствие при виде вытянувшегося от такой наглости лица преподавателя. — Я распределил всех по способностям, Драко, — пресловутая улыбка дрогнула под напором растерянности, — Возможно, вам это польстит, но вы не отстаёте от мисс Грейнджер в зельеварении. Ледяной, саркастичный смех завораживал и добивал одновременно, вдребезги разбивая её мимолётное удовлетворение от сказанного профессором секунду назад. — Разумеется. Польстит. Кто-то из слизеринцев несдержанно загоготал, пока остальные ученики змеиного факультета лишь одобрительно ухмылялись издёвке своего предводителя. В классе роем поднялся шум — насмешливый и эмоциональный, гневный и торжествующий. — Вы не можете поставить их в пару! — раскраснелся эмоциональный Уизли, — Они же… Он же… — Решение окончательное, мистер Уизли. Кожа покрылась леденящими мурашками при осознании, что ей придётся работать с ним несколько месяцев. Несколько месяцев беспрестанной нервотрёпки, ломающих уверенность оскорблений, отбирающего силы круговорота мыслей… Видимо, больное воображение разыгралось не на шутку — иначе странное, мимолётное понимание в глазах цвета грозы объяснить было невозможно.***
Капризный лунный свет будто нехотя просачивался через окно, освещая его лицо. Неожиданно спокойное, умиротворённое, словно вся держащая в напряжении тревога медленно погружалась в глубокий сон без сновидений, выдвигая на поверхность осторожные чувства, которые он редко демонстрировал вне головокружительной страсти. Непослушный взгляд шаловливо пробежался по красивым аристократическим чертам — широкий лоб; прищуренные хитрые глаза, то и дело останавливающиеся на ней; острый нос, что так раздражал раньше, придававший ему что-то животное, дикое; влажные, припухшие от недавних поцелуев губы; в кои-то веки расслабленный подбородок. Невольно опустился на тонкие, длинные пальцы, то дотрагивающиеся до её руки неуловимым, щекотавшим прикосновением, то вновь отступающие назад в тень. Задержался на периодически мирно вздымающейся грудной клетке, подключая ставший чутким слух. Медленный вдох. Дрожащий выдох, тихий полустон, усыпляющее дыхание, от которого почему-то сжималось сердце. Комната бесследно растворилась в царящем мраке, тепло вдруг соскользнуло с ещё неостывшей кровати, поселившись прямиком в её груди, когда его губы неторопливо изогнулись в мягкой улыбке, адресованной ей. Когда беспричинный низкий смех мурашками прошёлся по чувствительной коже, когда серебристые глаза посмотрели в самую душу странным, нехарактерным для них взглядом. Понимание, что его всё равно что-то беспокоило, пришло неожиданно. Рука сама потянулась к белому под луной лицу, боясь быть отвергнутой Снежным Принцем, но ещё больше — причины его расстройства. Большой палец коснулся тёплой кожи, поглаживая щёку. — Что ты собираешься делать дальше? Драко лишь подставил голову под маленькую ладонь. В спокойствие попыталась вклиниться до облегчения знакомая ирония: — Спать, Грейнджер. Ты вообще время видела? Тёмные брови укоризненно нахмурились показной беззаботности. Рука неведомо как оказалась в волосах, трепетно перебирая спутанные пряди. — Ты знаешь, что я имею ввиду. Уже через секунду она пожалела, что решила поднять эту тему, зная, насколько тяжело ему даются подобные разговоры. Почувствовала себя последней сволочью при виде тьмы, тотчас обступившей его со всей сторон, давящей на каждую часть тела. Щёки мгновенно покрылись румянцем, глаза распахнулись в искреннем сожалении. — Я… — Не знаю. Не знаю, Грейнджер. Он отвёл взгляд, видимо, собираясь с мыслями. Прикрыл глаза, давая понять, что ему нужно время. — Я не могу этого сделать, — в потемневшей на несколько оттенков разом радужке беспрепятственно сияла мука. Лицо перекосило от едва сдерживаемых чувств, — Но и не могу не выполнить… Его волю. На языке вертелось огромное количество слов, желающих быть произнесёнными. Столько чувств, попыток оказать такую необходимую ему сейчас поддержку, криков в равнодушную пустоту, мечтающих о свободе. Она прикусила губу, едва не морщась от невозможности вывалить все свои мысли. Не нужно ничего усложнять. Это должно закончиться. — Я не вижу выхода. — Уверена, можно что-то придумать. — Ты ни черта не знаешь. Грудь обожгло обидой. Рука отдёрнулась, словно в страхе тоже коснуться не щадящего пламени. — Отлично. Уйти ей не дали. Схватили за таки пылающую злобой ладонь, разворачивая обратно к себе. Заглянули в глаза с таким страхом и отчаянием, что, казалось, все негативные эмоции вдруг стёрли из памяти Обливиэйтом. Произнесли поистине удивительное: — Прости. Возможно, она уже заснула, убаюканная неестественным покоем последних нескольких минут. Не исключено, что первое из его уст извинение и эта пелена слёз — безысходности — вставшая перед его глазами, были лишь плодом её воображения. Может быть, она действительно провалилась в сон. Тогда и вопрос, заданный в полудрёме, не казался таким уж странным: — Ты когда-нибудь плачешь? Он удивлённо сморгнул признаки очевидной слабости. Немного помолчал, будучи уверенным, что ему послышалось. — Что за вопрос? Она не знала, зачем это делала. Показывала своё безрассудство, рискуя потерять его и без того редкую открытость. Ломала систему, пытаясь поучить «учёного». Так хотела ему лучшей участи, что позволяла себе забываться. — Зря. Попробуй. Станет легче. Недоумённое выражение лица было последним, что она увидела перед тем, как бесстрашно прижать его к себе, сцепив трясущиеся руки где-то в районе его пояса. Выдохнув в напряжённую шею, прикрыв такие же слезящиеся глаза. Чуть не впившись в него в неконтролируемом порыве. Он медлил. Не спешил признавать необходимость её объятий даже самому себе, застыв каменным изваянием. Спустя время осторожно, словно боясь передумать, обнял её в ответ, осознавая, что все эти секунды совсем не дышал. Стал отстранённо слушать её неразборчивый шёпот, неустанно твердящий что-то о том, что всё обязательно образуется, что когда-нибудь будет легче, что они, конечно, со всем справятся. Что они однажды смогут спокойно вздохнуть, не убегая от каждой тени. Они, без сомнений, будут счастливы. Они. Одним холодным зимним вечером они пообещали друг другу, что всё это временно. Дали слово когда-нибудь покончить с этим натуральным безумием — чем скорее, тем лучше. Они собирались держать обещание до последнего, даже когда будет слишком сложно и неправильно. Осознавали, что живут слишком разными жизнями, чтобы взять и сплести их в одну. Однако сейчас, старательно вслушиваясь в беспорядочное бормотание, он лишь крепче прижимал её к себе, до странного боясь даже допустить мысль о том, что когда-нибудь ему придётся её отпустить. Что в один момент ей придётся уйти из похолодевшей без её радости комнаты без оглядки, убежать от всех невозможных чувств, стремительно шагая навстречу своей миссии. Что одним тёплым весенним ли, летним ли утром он проснётся и осознает, что будет чертовски скучать по её запретной ласке; что никогда больше не сможет услышать её нетвёрдый от эмоций голос, кажется, сам не понимающий, что с такой уверенностью говорит о том, о чём говорить нельзя. Мерлин, он сдаётся. Чужая на этой коже слеза обречённо скатилась по щеке, по какой-то неведомой ему причине не дожидаясь второй, третьей, десятой. Теперь смелые вещи говорила не она одна — о чувствах кричали освободившиеся от оков всхлипы, с каждым разом становившиеся всё громче и громче, беззвучно дрожали губы, боясь перекричать нахально заявившуюся боль, пока она, не прекращая говорить о несбыточных мечтах, гладила его по голове, давая возможность развязаться лежащему в груди узлу тяжести. И задышала грудь новым воздухом, в кои-то веки без проблем осуществляя простейшее. И прояснился до этого мутный взгляд, жадно цепляясь за каждое маленькое открытие. И зазвучала над ухом несмелая колыбельная, ставя точку в череде бессонных ночей.***
— Язык отвалится, если попросишь по-человечески? Он стоял, нетерпеливо протягивая руку за нужным ему ингредиентом. Глаза сверкали Скажите-спасибо-что-не-беру-денег-за-возможность-смотреть-на-божество выражением, будто нарочно выводя её из себя. — Не до любезностей, Грейнджер, — Малфой в который раз за вечер приподнял правую бровь, требовательно уставившись куда-то сквозь неё, — Ну? Долго будешь стоять? Скорее для вида закатив глаза, она едва не проткнула ему руку в процессе передачи корня мандрагоры. Он, не сумев сохранить презрительный вид, весело усмехнулся, принимая его для дальнейших манипуляций, чем несказанно удивил Гермиону. За последний месяц постоянных встреч с ней начало происходить нечто из ряда вон. Собственная реакция на его голос — казалось бы, самый обычный голос мерзопакостного аристократа, случайные прикосновения за работой, редкие адекватные разговоры, становившиеся всё более привычными, неимоверно пугали. То, что его взгляд всё чаще задерживался на ней дольше положенного и то, что она была не против такого поворота событий порой попросту ужасало. От жестокого исчезновения прежней ненависти за одно его существование хотелось убежать и сделать шаг к нему одновременно. Грёбаное сумасшествие. — Проклятье, — громко выругалась причина всех запретных дум последнего времени, обнаружив, что зелье выливается из берегов по причине неуместной задумчивости слизеринца. Втайне радуясь хоть какому-то отвлечению от навязчивых мыслей, она строго скрестила руки на груди: — Ты до сих пор уверен, о великий и внимательный гений зельеварения, что нам не стоит поменяться местами? Всё её существо предвкушало очередную часовую перепалку, очевидно, последующую за его ответом. Напряглось, высчитывая драгоценные секунды до его язвительной улыбки. Недоумённо расслабилось, когда через минуту, две, три реакции так и не последовало. Он стоял, крепко вцепившись в край стола и прикрыв глаза. Это его состояние неосознанно отослало её назад в прошлое, заставив её ощутить болезненное дежавю с единственной разницей — на этот раз молчать она не собиралась. — Драко. Необычное имя отскочило от губ с нежданной лёгкостью, показавшись на удивление правильным в этой ситуации. Долетело до него нежной бабочкой, насильно распахивая свирепые по своей сути глаза. — Что с тобой происходит? Несколько бесконечных мгновений Малфой неверяще пялился на неё, отдавая себе приказ не взорваться на месте от нелепости ситуации. Придя в себя, вложил в голос как можно больше напускной дерзости: — Решила поиграть в благородную святошу? — ещё никогда приевшееся растягивание гласных не звучало настолько фальшиво и неправильно, — Расслабься. Тебе не идёт. — Сам-то понимаешь, насколько жалко выглядишь? — она начинала закипать, — Все, у кого есть глаза, видят, что что-то происходит. О каком благородстве речь, если я лишь беспокоюсь за себя и своих близких, которых может коснуться твоё… — Ты ни черта не знаешь. Он определённо нашёл правильный способ её заткнуть. Не изменяя себе, без резких телодвижений и лишних переживаний потянул за ниточки человеческих чувств, вынуждая смолкнуть и поднять руки в знак поражения. — Отлично. — Полагаю, на сегодня стоит закончить. Кивок, изо всех сил старающийся не выдать непонятную ей самой горечь. Торопливый взмах палочки, полностью очистивший рабочее пространство от неосторожной халатности. Ингредиенты, безропотно расплывающиеся под беспричинно расстроенным взглядом, желание как можно скорее спрятаться в страницах какой-нибудь «скучной» книги… Распавшиеся от одного лёгкого непреднамеренного касания. Никакими силами не удалось сдержать дрожащий выдох, когда он поднял на неё отчего-то изменившийся взгляд, сбрасывая безопасные маски лжи в одну секунду. Не получилось заметить в десятисекундной заминке совершенно неправильное, вдруг проскочившее мимо нечто, с удовольствием скрутившее живот приятной судорогой. Она осмелилась продемонстрировать ему свою неуверенность, когда происходящее вышло за рамки всякого контроля. Серые глаза бездумно блуждали по её лицу.***
Вновь Большой Зал, справляющийся со своей задачей беспрестанного хранения в себе всех забавных сомнений и юношеской разбитости студентов на все «Превосходно». Вновь её головная боль, вызванная внутренними противоречиями. Разношёрстный галдёж студентов на фоне, неспособный перебить новый набор личностей, с комфортом устроившихся в разбитом уже по другой причине сердце. Ставшие куда мудрее за эти несколько сладких месяцев тёмные очи нашли Рона, отмечая про себя давно известный факт: она никогда не любила его по-настоящему. Его удобство, чувства к ней, которые невозможно скрыть ни за какими глупыми шутками, надуманный наивной девочкой образ рыцаря из сказок стали причинами яркой подростковой привязанности, вмиг разбившийся при малейшей несостыковке. Любовь испуганно пряталась за повидавшими сотни драм стенами древнего замка, тихо посмеиваясь над неизбежностью необходимого выбора. Восхищённо наблюдала из тени за кем-то очень колючим и сложным, нетерпеливо дожидаясь своего звёздного часа. Хранила в себе такую необузданную страсть, что еле вмещала в себе весь масштаб безумных ощущений. Жаждала — невыносимо, знающе — переворачивающих мир с ног на голову фраз, бессловесных объятий, аккуратных прикосновений. С коварной улыбкой вопрошала: Быть с ним несмотря ни на что или навсегда отказаться от меня? Он смотрел на неё через несколько столов — так вызывающе, что на сердце продолжало неумолимо теплеть. Посчитал, что ни к чему прятать ставшее очевидным для них обоих, впервые с охотой признавая проигрыш в одной из самых главных битв в его жизни. Она, немного подумав, расцвела лучистой улыбкой, которую так хотела подарить ему одному. Усмехнулась собственной недавней глупости и безрезультатному бегу по одному и тому же кругу отрицания, так по-гриффиндорски плюнув на возможные косые взгляды. Кажется, выбор сделан.