Сегодня утром отряд Служителей должен был провести ритуал сожжения больных хворью в нижнем городе. Согласно нашим сведениям, когда они прибыли, их поджидала засада. Несколько друидов, не связанных с Первым Кругом, своими силами закрыли все проходы в нижний город. Судьба Служителей неизвестна. Из-за древесного заслона мы видели вспышки огня. Сейчас стража, согласно моему приказу, пытается пробиться сквозь стену из ветвей. Доклад сира Тристана Ривалена, командира королевской стражи
— Значит, мы с рождения прокляты. Это, блядь, многое объясняет. Я с детства это чувствовал… Чувствовал себя самой проклятой тварью! Скеррис сердито зарычал, когда Йорген неосторожно коснулся края воспаленной раны. Рука все еще плохо приживалась, кожа вокруг белой кости краснела, несмотря на все притирания и мази. Он едва сдерживался, чтобы его лихорадочная речь не превратилась в вопль боли. Пальцы у лекаря были холодные, как у трупа. Наверняка прикосновение слауга и то приятнее. — Родовое проклятие… — отвлеченно повторил Йорген. — Да, я знаю, что это такое, приходилось видеть. Обычно снять его может только тот, кто наложил. Он казался слишком задумчивым в последнее время — так на него повлиял разрыв со Служителями, которые больше не замечали его и, более того, пытались обвинить в отравлении, или же то, что его кропотливая работа по поиску лекарства оказалась бессмысленной? Глядя на бледное, замученное лицо Йоргена, Скеррис даже смутно жалел его. Столько трудов — чтобы узнать, что народ Эйриу просто прокляли… Йорген, по крайней мере, спас его, благодаря его опытам с кровью рассудок Скерриса еще окончательно не помутился. Но едва ли эта небольшая победа удовлетворит лекаря, желавшего совершить невозможное. — Получается, Великие семьи не подвержены проклятию, потому что в них кровь сидов? — Магия… чрезвычайно точна. Моргана отдала в жертву свой народ, но Ушедшие ее народом никогда не были. Ну, или какой-то отголосок старых богов пожалел и защитил своих потомков. — Мне казалось, ты не веришь в богов, — хмыкнул Скеррис. — Я не поклоняюсь им. Отрицать их существование было бы как-то глупо. Вздохнув, Йорген потянулся за тряпками для перевязки. Возможно, ухаживание за его раной начинало утомлять Йоргена, но тот все еще не гнал Скерриса прочь, а он старался не злить человека, который может обездвижить его зельем и резать сколько ему вздумается. Красное, жаркое мясо. Вывороченные из груди ребра… Он прерывисто вздохнул. Даже мертвая, Камрин продолжала его мучить, приходить отголосками. — Я думал, принести в жертву можно только… кого-то другого. Скеррис пересказал лекарю то, что сам услышал от Роны и от Блодвин, а потому не был убежден, что ничего не перепутал. Чародейство все еще казалось ему странной, зыбкой наукой. В бою все честно: убей или умри; но маги находили лазейки и приносили странные жертвы, окропляли кровью алтари, чтобы обрести больше могущества. Мор’реин — Моргана, как называла ее Блодвин, — была такой же. Хитрой, подлой змеей. — Важна не только кровь, но и символ. Духовная часть. Я слышал, у вардаари верховный бог подвесил себя на ясене, чтобы обрести мудрость, — рассказывал Йорген, как Рона — одну из северных суровых сказок, — а где-то далеко, на Континенте, одного человека приколотили к кресту. Он был могущественным чародеем, но не вырвался, а позволил вгонять в себя гвозди и протыкать копьем, висел на кресте несколько дней, медленно умирал… — По тому, с какими подробностями Йорген рассказывал эту историю, казалось, что он почти… восхищен? Скеррис мог представить боль распятого. — Ты становишься кем-то большим, когда не боишься отдать. Тот, кто не готов жертвовать — собой или другими, — всего лишь пыль. — Что же, у них теперь бог висит на кресте? — усмехнулся Скеррис надменно. Это казалось почти что слабоволием: просто позволить себя мучить, пытать, насмехаться, когда можно было завоевать силу в бою. — Ну почему же, он сошел с креста, обретя божественность. Утопил в крови весь город. Убивал тех, кто недостоин своего бога, отдавшего столь многое. Ну, то есть… всех, — Йорген вздохнул. — Поговаривают, когда он умер на казни, демон завладел его телом. Но я думаю, что боги все безумны, вот и все. Кровь, стекающая по каменным ступеням, застывший взгляд, устремленный в небо. Скеррис стоял на пороге собственного дома, уже испачканный в крови, и ее дурманный запах влек его дальше. Когда он шел, он думал, что будет достойнее, честнее, что он горделиво оскалится и бросит Камрин в лицо: смотри, у меня есть другая семья, где меня любят. Может, и любили. Но это Камрин воспитала его, она заставила Скерриса поверить, что он чудовище. Голодный зверь. — Значит, никакого чудесного лекарства от хвори у королевы Аоибхинн нет? — пробормотал Скеррис. Это и впрямь звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, настоящая мечта, спасение… Он уже не был уверен, что хочет избавляться от зверя, живущего в клетке ребер. Голод он зальет кровью, но его клыки прорвут им путь. Прогрызут насквозь гнилые тела старых богов. Его собственная ярость отзовется болью сотен других — тех, кто терял родных из-за жадности Мор’реин. Рона говорила, Богиня отняла ее мать. Скеррис сожрал свою. Но отбирать мать у Роны не смел никто. Йорген пожал плечами: — Вероятность все же есть, даже Служители не стали бы убивать королеву, не будь у нее ничего ценного… Хотя она могла прийти к тому же выводу, что и мы. Что кровь сидов замедляет развитие хвори, как будто… ненадолго обманывает ее. Но это не продлится вечно, а людей в Эйриу гораздо больше, чем потомков старых богов. — Почему тогда твоя кровь такая безвкусная? Скеррис хорошо ее помнил. Соленая, как морская вода. Она не вызывала жажду, как Великая кровь, сладкая от магии, как пьянящий мед, но было в ней что-то притягательное. Йорген как раз закончил перевязку — Скеррис перехватил его руку, задрал мягкий черный рукав. Острые когти царапнули по корочке раны, по отметинам его собственных клыков. — У меня нет магии, — спокойно объяснил Йорген. — Тебя тянет к чародейской силе, потому что она успокаивает проклятие в твоих венах. Только следи, чтобы этот голод не свел тебя с ума. Голод. Клыки, впившиеся в горячее мясо. Жесткое, жилистое. Скеррис невольно облизнулся, как будто снова почувствовал пленку крови на губах. Йорген, наблюдавший за ним, с подчеркнутой осторожностью отнял руку и одернул рукав. Скеррис чуял его смутное любопытство. Желание посмотреть, насколько еще чудовище способно разойтись — и одновременно Йорген опасался, потому что не мог им управлять. Он знал, что отчасти причастен. Это он дал ему оружие, дал силу, он помог чудовищу выкарабкаться из чертогов Мор’реин, куда он почти что провалился. Йорген, несмотря на внешнюю холодность, был горячим, кожа обжигала. Прикосновение человечьей руки пробило его большей дрожью, чем когтистой костяной ладонью. Он мог бы вырваться — хотел ли? Скеррис помнил, как легко сворачиваются шеи. Тонкий хруст позвоночника. Притянул к себе, приобняв за бок. Сидя на лавке, он смотрел на Йоргена снизу вверх и показывал клыки, как нахальный пес. — Тебе нравится. Смотреть, что за мерзость ты создал. Хочешь увидеть больше? — Тебе не понравится, — отвлеченно заметил Йорген. Отвернулся, как будто не хотел смотреть на лицо Скерриса, хотя лекарь, пожалуй, был единственным, кто никогда не глядел на него со страхом или отвращением. — Печальный опыт? Промолчав, Йорген прекрасно на все ответил. Заурчав, Скеррис притянул его ближе, вынудил наклониться, когти скользнули по шее, запутались в чуть завитых прядях. Йорген с неохотой посмотрел на него, и в его темном взгляде медленно тлело смущение. Бледные губы были чуть приоткрыты. Усталость оставила отпечаток на его лице, и Скеррис догадывался, что ему хочется просто забыться. Он знал это чувство — потерянности, одиночества, которое разъедает изнутри хуже хвори. — Что, даже мертвых никогда не трогал? В этом смысле. — Хочешь стать первым таким опытом? Не люблю тратить время на бесполезное… — Йорген осекся, когда острые зубы впились в его шею. Неглубоко. Он поперхнулся словами, подавился стоном, хотя и выглядел все так же недовольно. И завороженно. Холодная рука скользнула по щеке Скерриса, стянула повязку, пальцы легли на шрамы, на зашитый провал глазницы. Йорген выглядел… растерянным. Лекарь наверняка знал, что от него требуется, но читал об этом только где-то в книгах. Видеть такую неопытность было почти что приятно после многих оборотов, проведенных при искушенном дворе. От Йоргена пахло травами и чем-то резким, спиртом. Смелея, рукой он потянулся к поясу на штанах Скерриса, и тот одобрительно зарокотал. — Считай это лекарской помощью. С одной рукой, знаешь ли, неудобно.***
Наверное, Скеррис все-таки ревновал. Особенно когда Блодвин чуть не выгнала его прочь из покоев, заявив, что должна обработать раны Роны. Только заглянув ему в налившийся бешенством глаз, Рона неохотно покачала головой и позволила остаться — заявила, что он и так все видел. Возможно, уйти было лучшим решением. Раны закрылись, Блодвин обмазывала их какой-то смесью от Йоргена. Но запах крови чувствовался — отдаленный, не такой яркий, но еще более привлекательный. Он думал, что кровь Камрин утолит голод, но зверь не отступал. Они не говорили с Роной о бойне в доме Нейдрвенов, но Скеррис был рядом. Не оставлял ее дольше, чем на несколько часов. В те дни, когда она спала, он по большей части лежал рядом, как сторожевая псина, слушал ее дыхание, из-под прикрытого века следил за Роной. Время тянулось медленно. По вечерам приходила усталая Блодвин, сгоняла его, чтобы самой всю ночь просидеть рядом с Роной. Обычно Блодвин писала что-то или читала письма, добытые у Камрин. Но ей тоже важно было приглядывать, ухаживать за ней (слуг к Роне, конечно, не подпускали), знать, чувствовать, что она жива. В одну из ночей она пришла, умаявшаяся. Скеррис думал, что сейчас его снова прогонят, но Блодвин только тяжело вздохнула и легла рядом, с краю, свернувшись клубком… Блодвин не торопилась, осматривая раны Роны. Сидя на стуле у стола, Скеррис лениво покачивался на ножках. Поодаль от него, на широком подоконнике, почесывал растрепанные перья лохматый филин с безумными глазами. С демоном Скеррис знакомился с опаской, вспомнил вспышкой их первую встречу — в лесу, когда тварь раздирала мертвого рыцаря у них на глазах. Как сон, Скеррис помнил всколыхнувшийся ужас. Теперь звук влажной рвущейся плоти казался ему… заманчивым. Но, хотя он мог понять голод демона, птица внушала ему смутное опасение. Особенно ее взгляд. Отвернувшись от демона, Скеррис снова посмотрел на Блодвин. Та, склонившись к Роне, сидевшей на кровати, с небывалой осторожностью и лаской втирала мазь в бурую рану. Рона иногда ежилась, но старалась сдерживаться, хотя ей явно было больно. Веснушки рассыпались по ее плечам и груди. Скеррис снова зацепился взглядом за яркий шрам у нее на лице. Йорген снял швы, но все же алая отметина пересекала щеку, разбивала губы. Возможно, со временем шрам и побледнеет, но Рона всегда будет носить на лице отпечаток его ярости, и от этой мысли Скеррису становилось паршиво. Хуже, чем когда он вспоминал, как полоснул по шее мальчишку в саду — всего лишь ребенка… — Ну так что, ты согласен? — окликнула его Блодвин. Свой замысел она изложила сразу, как он пришел, всем своим видом показывая, что отправится в Афал — с ним или без него. Она всегда была немного безумна, как и ее питомец. — Ты играешь с огнем, — сказал Скеррис. — Разве Тристан тебе не рассказывает о том, что в нижнем городе все горит? Он сам ведь недавно оттуда выбрался. Помнил смрад улочек, людей с осоловелыми глазами. Им не на что было надеяться, поэтому они или вкалывали целыми днями, или заливали горло дешевым пойлом. Их жизнь и так была полным дерьмом, а Воронья Богиня еще и требовала с них плату жизнями. И вот принцесса пожелала своими глазами все увидеть. — Тристан докладывает, но… он о многом старается умолчать, чтобы, как он думает, не напугать меня, — усмехнулась Блодвин. — Я его не виню: службу он несет честно. Он сказал, что нижний город закрыт заклятьем друидов. Но наверняка есть способ попасть внутрь… Демон ухнул. — Раньше я посылала Сола, — согласилась Блодвин. — Но Служители знают о нем, и я… не хочу рисковать. Птицу легко подбить — они уже пытались от него избавиться с помощью Моргольта. Наверняка ей самой хотелось посмотреть, как Служители захлебываются огнем. Скеррис был уверен, что Блодвин доставит удовольствие глядеть, как люди в черном медленно отступают с охваченным пламенем и народной яростью улиц. Слуги во дворце шептались — она не могла их не слышать. Поговаривали, в нижний город ход не просто перекрыт, что там поднято восстание, что кто-то убивает слуг Вороньей Богини. — Если с тобой что-то случится, Исельт вытащат из-за решетки и усадят на трон — как единственную наследницу, — скривился Скеррис. Он, может, и любил рискнуть, но не когда речь шла о судьбе всей Эйриу, этой трижды проклятой земли. Исельт стоило казнить сразу же, чтобы она не попыталась сбежать, однако Блодвин медлила, ждала Самайна — чтобы принести жертву. Был ли оправдан риск? Йорген сказал, Служители могут возобновить дело, если найдут новые улики. Или создадут их нарочно. Тревогу Йоргена Скеррис понимал: лекаря самого чуть не подставили, они готовы были им запросто пожертвовать, несмотря на верную службу. Конечно, вряд ли новые обстоятельства убедят суд, но дело будут рассматривать еще долго — и это выиграет время Исельт. Продержатся ли они тогда еще оборот, до следующего Самайна?.. Скеррис слышал, что голос Дейна был одним из решающих среди присяжных. Что братец чувствовал, обрекая Исельт умереть?.. Может, он наконец-то поймет, что жертвы необходимы. — Я уже бывала в нижнем городе, — отвлекла его от раздумий Блодвин. — Как видишь, я жива. — Ну да, в сопровождении королевского рыцаря, громыхающего доспехами! Еще бы кто-то рискнул тебе навредить! — хохотнул Скеррис, уже слышавший эту историю. И он не мог отказать себе в удовольствии поспорить. — Ну, а ты? — он бросил на Рону мрачный взгляд. — У тебя и так после поединка стало больше дырок, чем вам с принцессой надо. Хочешь еще огрести? — Там Гвинн, — проворчала Рона, посмотрела на него исподлобья. Что-то внутри тревожно заныло, заскулило от ее выражения; смотрела она так, что хотелось отвернуться. — Я тоже пойду. Я хочу видеть, что натворили Птицеголовые и как их вера умирает. Если хочешь, то это за то, как они пытались убить меня на Турнире. Она знала, что и у Скерриса есть причины ненавидеть Воронью Богиню, что он мечтает вгрызться ей в горло — любой ценой. Понаблюдать за тем, как ее жрецы, оставленные обезумевшей Мор’реин, пытаются выкарабкаться из волчьей ямы, в которую они сами себя загнали. — Ты обещал, что будешь полезен, — прошипела Блодвин. Синие глаза обжигали зимним холодом. — Ладно, — бросил он — ломаться еще дольше Скеррис не хотел, чтобы не показаться трусом или занудой, трясущимся о принцессе, — но учтите, что я предупреждал о последствиях. Вы сами, блядь, не знаете, куда лезете. Он, впрочем, тоже не знал, не представлял еще, какое безумие растеклось по нижнему городу. Хотя звучало красиво. Из широких дворцовых окон он наблюдал за полыханием костров вдали, но не мог даже предугадать, что там творится. Гвинн последний раз появлялся перед судом, навестить проснувшуюся Рону. Он хотел проводить с ней больше времени, но Скеррис догадывался, что времена нынче в Афале неспокойные и что отец лишний раз не рискует, выглядывая на улицу. Пока он размышлял, Рона натянула рубаху, по-собачьи помотала головой. Она двигалась еще скованно, но Скеррис слышал, как Йорген советовал ей прогулки. Конечно, лекарь не предполагал, что она отправится в зловонную клоаку нижнего города — теперь к его привычному смраду добавлялся запах гари и пролитой крови. И свербящей в горле гнили. Оборот подходил к концу. Если они не стащат с трона Мор’реин так же, как Скеррис волок из-за стола упирающуюся Камрин, Эйриу захлебнется гноем, издохнет от болезни. Отошедшая в комнату для переодеваний Блодвин вскоре вернулась в простом сером платье. Оно выглядело гораздо беднее, чем обычные ее скромные наряды, и казалось застиранным — с чуть примятым воротником. — Одолжила у Бретты, — пояснила Блодвин, разгладив подол. — Ты себе льстишь, — проворчал Скеррис, посмотрев на ее грудь — платье было Блодвин явно широко. — Кер, замолчи. Ты прекрасно выглядишь, любовь моя, — хмыкнула Рона. Поймав Блодвин в объятия, она шутливо поправила ей выбившуюся из косы прядку и поцеловала в щеку, стесняясь при Скеррисе показать большее. Со стороны они и впрямь походили на юного рыцаря и его даму — состоятельную горожанку, поскольку бледная, тонкокостная Блодвин ничуть не напоминала крепких и бодрых девок из низов. Но их неумелое притворство могло сработать — тем более в городе, полном людьми в преддверии коронации, как шелудивая собака — вшами. Вздохнув, Скеррис поправил перчатку на когтистой руке. Блодвин добыла ему самую крепкую кожу, которую так легко не прорвать. Накинуть плащ, натянуть капюшон на белесые волосы и затеряться в толпе… Должно было сработать. Чтобы выбраться из дворца незамеченными, они подгадали время, когда сменялась вечерняя стража — Блодвин прекрасно знала время. Их троих окутала тьма. Скеррис уже испытывал это, но теперь отчетливо видел, как демон взмахивает крыльями, чтобы закрыть их непроницаемой ночной чернотой, и какое-то тревожное предчувствие зазвенело в висках. Рона задела его плечом — чтобы поторапливался, не отставал. Тьма шуршала и вздыхала вокруг, когда они спускались по лестнице, прижимаясь к стене. На главной площади тлели костры — сегодня сожгли еще троих, но сколько больных томится в Гнезде?.. Блодвин прошла мимо быстро, стараясь не оглядываться на пепелище, которое еще не успели прибрать. Стража следила, чтобы никто не приближался, но, к счастью, и Птицеголовых поблизости не было. Оглянувшись на белые башни дворца напоследок, Блодвин решительно зашагала прочь, а ее демон зашелестел, зашептал что-то. Зайдя в подворотню, они избавились от теневого заслона, но Блодвин шикнула демону, чтобы тот не отлетал далеко. Она… волновалась за него? Скеррис не стал ерничать, повел их полузнакомой дорогой, пока не свернул на торговую улочку. В поздний час здесь все равно было прилично народу — близился выходной день, который люди обычно проводили в храмах. Что-то Скеррису подсказывало, нынче к святилищам Мор’реин придет меньше горожан, чем обычно. Но это будет завтра, а пока многие еще торговали, и Блодвин с интересом повернулась к лотку, на котором мальчишка предлагал друидские обереги. Похоже, Служители уже не тратили время на то, чтобы ловить этих торгашей — они никому не вредили, а людям нужна была надежда. Блодвин подошла, даже коснулась нескольких амулетов. Рона держалась чуть на отдалении, но пристально следила за Блодвин, заведшей разговор с мальчишкой. Готовая чуть что кинуться на выручку, настоящий рыцарь. А он… «Убийца, — подумал Скеррис, различил визгливый голос Камрин. — Чудовище!» Отблески огней от факелов, освещавших улицу, играли на лице Роны. Оно казалось бледным, восковым. Шрам — еще глубже, еще больнее… — Рона, слушай, я… я виноват, — сказал Скеррис, коснувшись ее руки. Она не отдернула ладонь. — Я не должен был… делать тебе больно. Он не знал, где растерял все слова. Обычно забалтывать других было так легко, но сейчас Скеррис даже не мог толком извиниться. Он жалел себя, утопал в своей тоске, но должен был раскаиваться за то, что натворил с Роной. — Ты чувствуешь вину только за это? — вдруг спросила она, обернувшись. — Плевать на мое лицо, Кер. Блодвин примет меня и со шрамами, не об этом надо волноваться. Ты убил там десяток человек! — она понизила голос до хриплого шепота. — Разве они были виноваты? Они всего лишь слуги… — Рона осеклась, вздохнула. — Я не имею права винить тебя тоже. Я убила Эньона. — Он был твоим противником! И он сам не захотел сдаваться, — упрямо заявил Скеррис. То, как она это сказала, показывало, насколько Рона горюет из-за пролитой крови — это поражало. — Рона, ты не чудовище. Не такое же, как я, — сказал он. — Ты была вынуждена… Убей или умри — помнишь, как я всегда говорил? Нет ничего плохого в том, чтобы защищать свою жизнь. Знаешь, как я убил впервые? Рона не выглядела заинтересованной — ей наверняка не хотелось говорить об убийствах и поединках. Но она легонько пожала плечами. Скеррис улыбнулся; обычно это воспоминание было ярким, пьянящим, как глоток лучшего вина Нейдрвенов, но теперь оно казалось поблекшим, будто бы покрытым паутиной. — Мне было оборотов пятнадцать. Я выступал на городском турнире — там, знаешь, оруженосцы дерутся прежде рыцарей, чтобы позабавить зрителей. Я был против парня, выше меня на голову. Только мозгов в его башке не было. Я отмахивался от его ударов, долго скакал… А потом он как будто споткнулся. То ли хотел на меня накинуться и схватить, то ли и правда упал, я не понял. Только он напоролся на мой меч, а я замер… До сих пор помню, как кровь стекала по рукояти. — Он и сейчас их чувствовал. Мокрые горячие пальцы. Несмотря на то, что у него была костяная холодная рука. — Я был в ужасе, подумал, что я теперь преступник, но… Тот парень свалился на песок, а зрители выли и ликовали. Они радовались за меня! — Скеррис рассмеялся. — И Камрин сказала, мол, на что-то ты годишься. Это они с ним сделали. Она… Мокрые, красные пальцы. Он столько лет мечтал впиться ей в горло — Камрин, а не десяткам противников, которые ничего не значили, чьих имен он толком не запоминал. Смерть всегда была одинакова. Смерть Камрин принесла минутное удовольствие, но потом… — Мне очень жаль, — сказала Рона, коснувшись его плеча. — Но… наверное, я так не смогу. Даже ради Блодвин, это все… слишком для меня. Невилл же всего лишь мальчик! Я не смогу его убить, — она, казалось, едва сдерживалась, чтобы не закричать. Вернувшаяся Блодвин поглядела на них обоих, заставив замолчать на полуслове. Забавно: им обоим не хотелось показаться слабыми перед ней. За отворотом серого платья висел камешек с выбитыми рунами, несколько листьев. Заметив их взгляды, Блодвин пояснила: — Я чувствую силу от этих амулетов. Тот мальчик сказал, где-то в нижнем городе есть таверна, там собираются друиды и живет какая-то ведьма. — Кажется, я знаю, где это, — покачал головой Скеррис. — И с ведьмой наверняка знаком. Линетта — неужели она? Не зря он чуял какую-то искру в ней, отголосок силы. Хотя доверять словам, сказанным на рынке, не стоило. Он запросто согласился отвести туда Блодвин — им было по пути, если они собирались повидать Гвинна, но прежде Скеррис хотел собрать сплетни. Вести о том, что проход в нижний город закрыт, его тревожили… с другой стороны, разве кто-то отважится не пропустить принцессу? Даже друиды должны ей подчиниться. А он вырежет несогласных. Блодвин старалась шагать так же, как другие прохожие: вжав голову в плечи, глядя вниз. Но все же заметно было, как в любопытстве поблескивают глаза, как она вертится, стараясь уловить как можно больше: движений, голосов, отпечатавшегося на лицах людей страха. Он не сходил с них, как прилипшая маска. Несколько раз они видели черную повозку Служителей, но Скеррис сворачивал на узкую боковую улочку. Они стояли, жмясь к стене, слушали скрип колес. Повернувшись, Скеррис увидел в темноте бледное, как луна, лицо какой-то женщины. Она тоже пережидала, а потом бесследно скрылась в темноте, как будто была еще одним видением его воспаленного разума. Просто так бродить по улицам было бы, пожалуй, бессмысленно — так ничего нового не узнаешь. Заметив вывеску с кружкой пенистого эля, Скеррис кивнул на харчевню. В отличие от «Мудрого лосося», жилье тут не сдавали, поэтому люди приходили сюда только выпить да закусить. Уходило помещение как бы немного вниз, в подпол. Пахло землей и жареным луком. Войдя, Блодвин пригнула голову, прижалась к Роне. Несколько ленивых, уже окосевших взглядов проехались по ней. Сев на свободную лавку, Рона огляделась и притянула к себе Блодвин, облапив за тонкий стан. Та напоминала больше выточенную изо льда деву, чем живого человека, но, ощутив теплое касание Роны, немного оттаяла и придвинулась к ней. Хмыкнув, Скеррис свистнул подавальщице, чтобы та принесла им эля. От своей кружки Блодвин отказалась — она не пила ничего крепче воды, насколько Скеррис успел подметить. Сидела рядом, как будто бы слушала рассказ Роны, повернувшись к ней. Со стороны могло показаться, что это обычный парень, какой-то наемник, явился отдохнуть и привел с собой очарованную, а то и купленную девицу. Правда, девица была по местным меркам тщедушная, но тут уж каждому свое. Скеррис отошел к стойке, повертелся рядом, прислушиваясь, но Рону и Блодвин из виду не выпускал. Болтали всякое. Его, несмотря на явно таинственный вид и надвинутый капюшон, принимали за своего. Кому бы пришло в голову, что к ним затесался лучший клинок Афала? Нет, такой же, как они, вояка, с повязкой на глазу, из-под которой виднелись борозды шрамов. Кряжистый мужик, хохотавший над сальной шуткой своего приятеля, даже с пониманием кивнул Скеррису. У него самого под глазом был глубокий рваный шрам, а зрачок затянуло молочным бельмом. У этих людей не было чести. Скеррис и сам не знал, что его больше мучает: восхищение или отвращение. — Опять эти пернатые! — грохнул кто-то по столу. Обычно на него зашикали бы, но тут мужика поддержали ворчанием с разных сторон. — Нынче мы лучше их работу делаем! Запах паленой плоти. Они точно кого-то сожгли. Или, может, смотрели, как Птицеголовые сжигают? Скеррис потянулся ближе, встал в тени. Самопровозглашенные охотники на больных хворью? Похоже на то. Они не прятали мечи — впрочем, носить оружие горожанам было не запрещено. Однако мало кто показывал его с такой гордостью. — Троих задрал! — рассказывал их главарь. — Но ничего, тварюгу мы подпалили. Похоже, обезумевшие хворые тоже вышли на охоту. Скеррис в задумчивости прислушивался к явно приукрашенной истории о том, как мужик и его подручные загнали больного в угол и искололи мечами. Уж скорее, прибили какого-нибудь безумца, чей взор застилала хворь, а рассудок плавился от лихорадочного жара. Мало в этом чести, но и они не были рыцарями. — А ты, девица, не хочешь тоже охотников поблагодарить, а? — раздался глухой голос. — Мы ж тут для всех стараемся, защищаем, значит! Чутко обернувшись, Скеррис понял, что молодой пьяный парень стоит прямо у их стола и обращается к Блодвин, сидевшей с краю. Набрался этот «охотник» знатно, что даже упирался рукой в столешницу — и все равно покачивался. Скеррис ощутил странную дрожь в руке: Блодвин обратилась к костяной магии. Наверняка под рукавами подрагивали клинки, которые вот-вот вопьются наглецу в беззащитное горло… Где-то вдалеке послышалось будто бы зловещее совиное уханье. Скеррис, торопясь, кинулся к ним, отпихнул с дороги какого-то пьяного деда… Лавка стояла не впритык ко столу, потому Рона легко вскочила, оказалась прямо напротив парня. Тот отупело уставился на нее — на тонкого юношу с разбойничьим шрамом через лицо. Наверняка в его пьяной голове варилась мысль, что такой тощий мальчишка ему вовсе не соперник, но Скеррис был уверен, что Рона его удивит. — По-моему, тебе стоит извиниться перед моей женой, — негромко, но твердо заявила Рона. Ее хрипловатый из-за отваров голос казался вовсе не угрожающим — очень спокойным. Скеррис стоял чуть поодаль, готовясь ударить. Такой же напряженный взгляд был и у Блодвин, магия вспыхивала в синеве. Где-то позади Скеррис чутким слухом уловил, как завозились приятели парня, как скрипнула отодвигаемая лавка. Все грозилось перерасти в большую свару, но пьяный вдруг оглушительно расхохотался и с размаху хлопнул Рону по плечу. Она выдержала удар, только чуть усмехнулась. — А-а, извиняйте, госпожа, я ж не знал, что у вас уже есть защитник! — хохотнул парень. — Ты с севера, что ли? Почти земляк! Несмотря на недели, проведенные в столице, Рона не избавилась от чуть рычащего северного выговора, и это было сразу заметно. Расслабившись, она кивнула. — Меня Дерреком звать, — сказала Рона, волосы разлохматила небрежным движением руки — чисто мальчишка, — а это Бретта, моя жена. Вон тот одноглазый — братец мой… — Алан, — подсказал Скеррис, пока Рона не исчерпала все знакомые имена. — А ты откуда сам будешь, отважный охотник? — Фланн, — представился парень. Похоже, выпивка располагала его к новым знакомствам. — Вот там отец мой сидит, — указал он на человека с бельмом в глазу. — Мы из предгорий, из семьи Финтан. Приехали на праздник, а успели как раз на охоту!.. Рона из вежливости улыбнулась, но, вероятно, никогда не слышала об этом роде. Скеррис, несмотря на уроки, тоже никак не мог вспомнить — и даже герба ни у отца, ни у сына нигде не было видно. Должно быть, кто-то из новых лордов, не имеющих Великой крови. Молодой род, который возник в земле, за которой больше некому было приглядывать. Неудивительно, что они больше напоминали тех, кто режет людей на большой дороге… впрочем, и король Артур когда-то был разбойником, как говорили. — Там у вас на севере много рыжих, — самозабвенно болтал Фланн. Он уселся напротив Роны и Блодвин, широко улыбаясь. — Как этот… как его?.. Серебряный рыцарь, — сдался он. Похоже, Фланну даже в голову не могло прийти, что рядом сидит тот самый благородный рыцарь. Скеррис устроился рядом с парнем, придвинул ему свою кружку, за которую тот с охотой схватился. Блодвин, поначалу вся ощетинившаяся от вторжения этого громкого незнакомца, с любопытством присматривалась к нему. — Вы с товарищами, — она кивнула на сидевших охотников, — ходили в нижний город? Разве он не закрыт? — Так-то оно так, там друиды все своими корнями оплели, — согласился Фланн. — Только они нас сами впустили, потому как драться они не умеют. Эти их… колдунства! Что с них взять! Есть у них там один чародей, жечь умеет, да на всех не хватает. — На всех? — переспросила Рона, хотя Скеррис заметил, как она встрепенулась при упоминании Гвинна. — Ага, эти хворые, кажись, совсем звереют! Нападают, их бы ловить да запирать, но негде… остается жечь. — И не жалко вам их? — мягко спросила Блодвин. — Они ведь недавно были людьми… как мы. — Жалко-то оно жалко, госпожа, — помрачнел Фланн, — да только не до жалости, когда тебе такая тварь в перьях в шею целит. Тут или ты, или оно. Рона прикусила губу — наверняка вспомнила их недавний разговор. Фланн все болтал, не мог остановиться, рассказывал, как друиды закрылись от города древесной преградой, как приходил кто-то из Первого Круга, как они спорили через стену. Вот только, похоже, хворые, которых не забирали в Гнездо, начинали быстро — скорее обычного — сходить с ума и жаждать человеческой плоти. Если они были жертвой для Мор’реин, то теперь она забирала их с жадностью, пила и здоровье, и рассудок большими глотками. — Покажешь, как туда пройти? — вкрадчиво спросил Скеррис. Он не рассчитывал, что парень так запросто согласится, но Фланн совсем уже разомлел и в пьяной безмятежности, похоже, считал «Деррека» и его женушку своими новыми лучшими приятелями. Путаясь в словах, он объяснил о незаметном ходе среди переплетения ветвей. Скеррис плохо знал улочки, но примерно помнил, где в городе кузница — стоило искать оттуда. Только кузнец, сказал Фланн, предпочел уйти за границу и спрятаться. Может, и на нем начали пробиваться перья?.. Когда Фланн вместе с набравшимися товарищами ушел, они еще посидели для вида. Скеррис допил эль, рассеянно рассматривал выбоины на столешнице. Он не чувствовал себя пьяным, вовсе нет, просто странные мысли мучили его. Теперь люди понимают, от чего Служители пытались их уберечь, хватая больных и обрекая их на смерть — быть может, более милосердную, чем медленное гниение. Но почему-то народ не раскаялся, не стал умолять Мор’реин спасти их. Наверняка их подзуживали друиды, которые, как Скеррис слышал, никогда не были счастливы из-за жертвоприношений Служителей, но все равно… Им нужно было выплеснуть ярость. Они устали, что их обманывают — для их же блага. Выйдя из харчевни, направились к кузнице. Улицы мертвели, чем дальше они заходили, дома смотрели темными провалами окон. На одной двери Скеррис заметил намалеванный белой краской крест — похоже, дом пустовал. Легкий ветер колебал приоткрытую дверь. Наверняка все ценное уже вынесли, но Скеррис не мог справиться с искушением заглянуть в окно. К ночи стало зябко, и Блодвин шла близко к Роне, жалась к ней. Скеррис никак не мог понять, вправду ли она замерзла или притворяется, чтобы приласкаться, но что-то подсказывало ему поделиться плащом — скрываться на пустынных улочках было не от кого. — Ты сразу согласилась пойти в таверну, — сказал Скеррис, передав ей плащ. Блодвин довольно вздохнула, закутавшись в него. — Я… понимаю. Если бы там была моя мать, я бы бегом побежала, — с незнакомой грустью улыбнулась Блодвин. — Мы с Гвинном плохо ладим, но я хочу знать, что он цел. Гвинн, похоже, вместе с друидами бросил вызов Служителям — уж не чувствовала ли Блодвин за это свою вину? Все-таки она вынудила его показать чародейскую силу на суде, напомнить и жрецам Пернатой Суки, и придворным о старых богах. Новых богах? Они могли занять божественный трон. Скеррис снова покосился на Блодвин. Станет ли она делиться властью? — Стоило Гвинну вернуться в столицу, как он вляпался в неприятности, — сказала Рона. — Ладно, где тут этот ход? Они уже могли видеть переплетение веток, толстых и тонких, гладких и колючих, которое перекрывало улицу. Скеррис приблизился, с любопытством коснулся ближайшей торчащей ветки костяной рукой — ее, если что, было бы не так жаль, — но ничего не случилось. Блодвин приблизилась, что-то шептала себе под нос. — Они не поддерживают заклинание, — сказала она наконец. — Это просто… ветки. Хотя сила, чтобы их вырастить, затрачена большая. Обычно друиды черпают магию из земли, но сейчас отрава Мор’реин ее ослабляет. Пока она говорила, из тени ее вынырнул демон, взмахнул крыльями и взлетел над древесной стеной. Скеррис в темноте рассмотрел, что между заслоном и покинутой кузней есть небольшой зазор, в который поодиночке можно было протиснуться, но без разведки лезть в неизвестность не хотелось. Покружив вверху, филин ринулся вниз, приземлился на плечо Блодвин, впился в мягкую ткань плаща когтями. — Пламя, — проскрежетал голос, который раздавался не из распахнутого загнутого клюва, но будто бы отовсюду. — Магия. И кровь. Жрецы Мор’реин там побывали. — Блядство! — Рона обернулась на узкий лаз. — Их там немного — пока что, — хлопнув крыльями, заявил демон. — Они стараются пробиться к таверне, как я думаю. Если им удастся, все внутри умрут. Кивнув, Скеррис первым шагнул к секретному ходу. Прижался к стене, протиснулся, чувствуя, как узловатые ветви скребут по спине. Он никогда не боялся узких пространств, но сейчас ему показалось, что друидское заклинание оживет, чтобы остановить его. Может, тоже стоило обзавестись амулетом, как Блодвин… Только оказавшись по ту сторону, он вдохнул полной грудью. По ту сторону было жарко — рядом билось полыхание огня. Линия пламени, которое отливало красными отблесками, какими-то неестественными, колдовскими. Зверь в груди с неодобрением заворчал, пытаясь скрыться от этого сияния. Чародейство, которое не пропустит чужаков. Не позволит пройти Служителям, также отравленным гнилью своей Богини, из которой они черпают силу. Проклятый пьяница не рассказал, как преодолеть вторую линию защиты! Пройдя чуть дальше вдоль огня, они сразу увидели небольшую прореху. Рядом с ней лежало тело в черном. «Мертвый!» — сипло крикнул демон, как будто выплюнул предсказание. Неохотно, не желая приближаться к алому огню, Скеррис проверил мертвеца с перерезанным горлом. Ровная, слишком идеальная рана. — И никаких следов сражения, — сказала Рона. В такие мгновения Скеррису казалось, что они настолько срослись, что читают мысли друг друга. — Они что, убили одного из своих? Цель оправдывает средства, не так ли? Пламя затухло, залитое чем-то темным, как кляксы чернил. Вороньей кровью. Скеррис в задумчивости осматривал натекшую лужу; если им понадобится проделать другую прореху, можно просто вскрыть ему вену… Но стоило ли того раскрытие тайны перед принцессой? Блодвин настороженно поглядывала на беснующееся пламя. Ему снова пришлось шагнуть первым, оттеснив Рону от огня. Окрестные дома тоже стояли пустые. Никаких отметин на них Скеррис не увидел, потому решил, что жители просто поспешили убраться от границы подальше. Знали, что Служители придут? Они всегда приходили. Черная смерть, появляющаяся из теней. Следуя по оставленному Птицеголовыми следу, Скеррис настороженно оглядывался. Окончательно стемнело, в небе сияли яркие звезды; город превратился в нагромождение теней без проблеска света. Он заметил бы неосторожное движение, но чем дальше они отходили от огня, тем неуютнее становилось. Даже зверю не хотелось оказаться в темноте. Идти приходилось медленно, чтобы не заплутать, и Скеррис начал беспокоиться, не зная, можно ли доверять тишине, которая окутывала их со всех сторон. Нижний город был настолько мертвым, что иногда ему казалось, будто он слышит шепот звезд, переговаривающихся друг с другом. А потом молчание прервалось грохотом. — Справа! — рявкнул Скеррис. То, что вылетело на них, не походило на человека. В серебряном лунном свете Скеррис увидел лицо, заросшее клочковатыми черными перьями, рот искривился, превратившись пасть, из которой капала кровавая слюна. Хворь гнула больного к земле, и что-то в его размашистых движениях напомнило о птенцах с десятками глаз… Скеррис увидел, как Рона рывком выдернула меч из ножен и тут же охнула от боли в боку. Он ринулся наперерез, и удар когтистой ладони пришелся на костяную руку. Растерянный клекот больного заставил Скерриса поморщиться от неприязни — неужели он мог превратиться во что-то подобное?.. Меч, легший в левую руку, полоснул хворого по бедру. С неожиданной силой тот оттолкнул Скерриса, отлетевшего назад. Когда он занес меч снова, в воздухе запели костяные клинки. Они впились в горло больного, прорвались насквозь, заставив его захлебываться черной кровью. Даже на земле хворый подергивался, как будто пытался встать. Ожившая тьма нахлынула на него, погребла под собой. Но вскоре демон отполз, недовольно ворча. — Что, невкусно? — бросил Скеррис, усмехнувшись. Он догадывался, как гниль вяжет на зубах. Проклятое, мерзкое мясо. — Огонь огнем встречают, беду — бедой, и хворью лечат хворь! — хихикнул демон, будто бы отвечая ему. Скеррис кинул быстрый взгляд на Блодвин, но та не прислушивалась к бредовому бормотанию демона. Она стояла, в тихой задумчивости рассматривала распластавшееся перед ней тело. Была в ее глазах жалость? Любопытство? Скеррис тоже глянул — и теперь ему пришло на ум, что кровь на губах, на лице, на шее больного безумца была не его. Он кого-то успел разорвать. — Он наверняка почуял магию, — вздохнула Блодвин. — Как слауги. Скорее уж — почуял Великую кровь. Королевскую, самую чистую. Скеррис научился сопротивляться этой тяге, да и расправа над Камрин подарила ему мимолетное чувство сытости, но… он понимал это обезумевшее чудовище. — Мне нужны кости, — сказала Блодвин. — Мы… должны забрать его кости. Рона с испугом поглядела на тело, но не возразила. Понимала, должно быть, что им нужно оружие и что остальные трупы сжигают, а потому брать кости неоткуда. Повинуясь какому-то молчаливому приказу Блодвин, Рона вздохнула, достала из-за пояса охотничий нож. Он сверкнул в руке, осветился лунным светом. Колеблясь, Рона оглянулась на Скерриса… — Режьте, я постерегу, — сказал он. — Рона, он был уже мертв. Даже будь у нас лекарство… он свихнулся, ему нельзя было помочь. Оттуда не возвращаются. Возможно, его спокойный голос убедил ее, возможно, Рона знала, что у них нет выбора. Скеррис не приглядывался к тому, как Рона и Блодвин стащили ветхую рубаху с тела, обнажая поросшую перьями спину, искривившиеся лопатки. Он предпочел наблюдать за округой, следить, не покажется ли еще одно чудовище — из тех, что носят черные одеяния, или из больных. Среди домов на грязных лужах брезжил лунный свет. Дома стояли тихие, если там кто и оставался, они затаились. Скеррис надеялся, что люди ушли под защиту таверны, занятой мятежными друидами. Теперь он догадывался, для чего оставили лаз в защитной стене: чтобы не остаться запертыми с чудовищами, жаждущими плоти. Друиды, насколько Скеррис слышал, умелыми воинами не были, а отец, хотя и научился нескольким заклятиям, с его-то ногой ни за что не победит хворого, ловкого и сильного, пусть и безумного. Гораздо хуже — что Служители обладают той же мощью, зато они в своем уме… Выдирать позвоночник из тела не пришлось. Рона несколькими движениями прорезала вдоль, достаточно глубоко, но чтобы не повредить кости. Она говорила, что умеет потрошить дичь — судя по отстраненному выражению лица, Рона представляла, что режет какого-нибудь зайца. Так было легче. Когда Блодвин запустила тонкие пальцы в отверстую мокрую рану, Рона вздрогнула. От прикосновения к кости та стала плавиться, изменяясь. В руку Блодвин лег длинный клинок, который она брезгливо попыталась отряхнуть от ошметков плоти. Взяв меч, Рона взвесила его в руке: — Слишком легкий. — Мне в самый раз, — заявила Блодвин. Меч сам выскользнул из ладони Роны и вернулся к принцессе, кость зазвенела, запела, и Скеррис с удивление понял, что тоже это слышит. Скеррис незаметно тряхнул рукой, пытаясь избавиться от странной щекотки между костей. Им нужно было идти дальше; он просто так задел мыском сапога бесхребетное мертвое тело. Порадовался, что обезумевшей тварью стал не он — разве этого было недостаточно, чтобы считать день удачным? Шагая впереди, Скеррис прислушивался и приглядывался, рядом с ним перетекал демон, окончательно растерявший очертания филина. Замыкающей шла Рона; несмотря на рану в боку, прикрыть им спины она могла. Посередине же оказалась Блодвин, и от ее взглядов что-то холодное будто бы впивалось в загривок. Плутая по улицам, они замечали проблески света в окнах, зажженные лучины, но не стали стучаться — пришли не для того, чтобы сочувствовать беднякам, оказавшимся в ловушке. На улице увидели несколько тел. Не стража, но и не обычные горожане, люди в легких кожаных доспехах, один даже в кольчуге. Наверняка одни из тех, кто решил стать охотниками на чудовищ, таившихся в темноте. Тыкать в бездомных факелами у них, похоже, получалось лучше, чем сражаться с настоящими хворыми. — Тристан не говорил, что все… настолько ужасно, — растерянно сказала Блодвин. Разруха, отчаяние, кровь, разлившаяся прямо на дороге. Это ли она рассчитывала увидеть? Убитые тоже были ее народом — волновалась ли она о них или о своей жизни? Повернуть назад еще можно было, но Блодвин упрямо шагала между тел, которые никто не озаботился убрать. — Тела еще совсем свежие, кровь едва подсохла, — нахмурившись, откликнулась Рона. — Думаю, стража просто не успела пробиться и увидеть этот пиздец. Когда Рона начинала ругаться — негромко, сквозь зубы, — дело было плохо. Скеррису не пришлось даже приглядываться, чтобы увидеть рваные раны. Нанес их тот больной, который пытался оторвать им головы, или какой-то другой? Сколько здесь чудовищ?.. В приступе подозрительности Скеррис обернулся по сторонам. Так можно и самому обезуметь — от тревоги и вечного ожидания удара. Вдали полыхал огонь. Скеррис понял это, когда почуял запах гари и чего-то еще. Жареного мяса. Он никогда не видел, как сжигают больных, но рассказ Роны о смерти Деррека вспомнился. В горле запершило, вдох был жаркий, обжигающий. За тесно стоявшими мазанками не видно было небольшой площади у колодца, но он уже догадывался, что дальше. Огонь пел так же, как кости Блодвин, только звучание это было… другое. Голодное, дикое, отчаянное — очень знакомое Скеррису. Когда он увидел столбы, к которым были прикованы обгорелые тела, вспомнил рассказ Йоргена о странном божестве. Этих людей не распяли, просто привязали цепями, которые плавились и только сильнее жгли запястья. Все было иначе, чем на площади перед дворцом. Перевернутая черная повозка, забитая лошадь. Мухи жужжали на стеклянном мертвом глазу. Один Служитель лежал навзничь рядом с упавшей лошадью — может, хотел вскочить на нее и спастись верхом?.. Он еще не знал, что друиды закрыли выходы из нижнего города. Следы многих ног в грязи, кровавые пятна. Люди накинулись на Служителей, пришедших сжечь очередных больных, но… — Они решили показать им, каково это — гореть! — захихикал демон, скакавший возле костров. Пламя должно было давно погаснуть, однако на пепле плясали красные искры. Где-то высоко вспыхнуло и погасло зарево, и все снова погрузилось во мрак, из которого доносились какие-то шорохи и скрипы, напоминающие сиплое карканье ворон. Скеррису вовсе не нравилось, что они на открытой местности, на площади, на нее можно напасть с разных сторон. Он не должен был стать дичью этой ночью. — Если пламя горит, значит, Гвинн еще жив, — прошептала Блодвин, коснувшись плеча Роны. — Мы обязательно его найдем… — Если в этом безумии еще можно кого-то найти, — отозвался Скеррис. Запах гари забивал нос, сбивал его с мыслей, поэтому он не сразу понял, что за ними наблюдают. На мгновение позже заволновался и демон; Скеррис хмыкнул, сказав: — Мы здесь не одни. Это не охотники и не больные — те бы уже кинулись. Запах гнили забивал горло. Служители. Воронья Матерь была где-то поблизости. Он старался говорить приглушенно, но демон уже с уханьем взлетел. Стоило ему взвиться над крышами, как в небе запели стрелы. Сразу три — демон поднырнул под них, как будто заранее знал, где сверкнут наконечники. Обрушившись на кого-то в тенях, демон погреб врага под собой, захлестнул живой, голодной тьмой весь проулок. — Защищай ее! — рявкнул Скеррис Роне. Не хотел, чтобы та рисковала, подставляясь под удар. Блодвин уже что-то бормотала, призывая свои кости, но они все знали, что силы ее не бесконечны. Не желая, чтобы какой-то демон его превзошел, Скеррис кинулся к тени, выбравшейся из мрака. Не призрак, не порождение ночи, как воющий демон, вгрызшийся в чье-то мясо, а обычный человек под черной накидкой. Он едва успел заслониться, принял удар на меч. Смешался от того, что сражается с левшой — и совсем не ожидал, что правая рука, освобожденная от перчатки, вопьется ему когтями в горло. Скеррис толкнул его к стене, меч воткнулся под ребра. Что-то помутилось, зубы нашли вену на шее. Вспомнился Йорген, вздрагивающий в его объятиях. Рывок — вывороченный шмат мяса, кровь, залившая лицо. Вкусная, горячая, без привкуса гнили. Скорее почувствовав, чем услышав, Скеррис отпрянул, бросил уже переставшее биться тело. Тот Служитель, что пытался задеть его по спине, был опытнее, от него несло магией Вороньей Богини — Скеррис брезгливо скривился, запускать в него клыки совсем не хотелось. Под капюшоном он не видел лица Служителя, но надеялся, что там ужас. Отвращение. Обмен ударами приятно отдался в костях. Он снова был живым, снова мог драться. Сомнения прошли, их забила веселая злость. Служитель, несмотря на силу его пернатой хозяйки, едва успел отразить удар, нацеленный ему в сердце… И совсем не ожидал, что следующий полоснет его по горлу. Магия завыла и захлебнулась, когда забулькал кровью его противник, Скеррису показалось, что у него в ушах зазвенело. Обернувшись, увидел, как алое пламя взметнулось, словно ища что-то. Увидел Рону, схватившуюся за плечо. Напротив нее тоже был Служитель в балахоне, Рона неуклюже отбивалась. Огонь, будто бы почуявший ее кровь, вспыхнул, вспух, разгорелся с новой силой. Костяные клинки Блодвин разили без жалости. Она держала на расстоянии отряд из Служителей, колола, а пока смертоносные кости впивались в их тела, со спины с ревом накидывался демон, погребая их под собой, как разбушевавшееся море. Рона толкнула Служителя в огонь, насела плечом. Он выскочил из костра, ошпаренный, но пламя будто бы не хотело отпускать жертву, полыхало, как крылья за его спиной. Раздался крик — отчаянный, человеческий. Изловчившись, Рона ранила его в бедро, меч впился в плоть… А потом его охватил огонь, стирая все живое. — Может быть, сразишься сама? — повернувшись, крикнула Рона. Озаренная пламенем, она казалось одной из старых богинь. Алая полоса шрама разрубала ее лицо, как маску. — Вы только и умеете, что посылать других умирать вместо себя! Так же, как ваша Богиня! Воронья Матерь наблюдала издалека, не спешила вмешиваться в битву, как будто жизни Птенцов ничего не значили… Конечно, ведь они умирали во имя Мор’реин и давали ей еще больше сил сопротивляться обороту колеса! Блодвин взмахнула рукой, будто швырнув в Матерь клинок, созданный из хребта безумца. Она выпростала руку из-под просторного черного одеяния, и кость стукнулась о преграду, как о невидимый щит. Блодвин злобно зашипела, клинок отпрянул, но уже не столь быстро. На долгое сражение ее сил уж точно не хватит… Как бы повинуясь неслышному приказу, Служители замерли. У одного из них стрела дрожала на тетиве — Скеррис косился на парня и надеялся, что Блодвин додумается подбить его первым, когда вновь начнется бойня. А потом он ощутил, как нечто давит на его разум, как будто мощные ладони стиснули череп, пытаясь раздавить. — Занятно… — протянула Воронья Матерь, и из-под маски словно бы раздавался хор нескольких голосов. Скеррис почувствовал, как нечто древнее и злое повернуло к нему многочисленные глаза. Исподлобья он глянул на Матерь. — Вы сами твердили о перерождении. «Воронья хворь — величайшее испытание, которое Мор’реин посылает своим детям, когда перья прорастают сквозь их смертные тела. Сильные переродятся» — не так говорится в ваших проповедях? — припомнил Скеррис. Он радостно улыбнулся, обнажив окровавленные клыки: — Я наконец-то чувствую себя живым. Взгляды чего-то немыслимого повернулись к Птенцу с разорванным им горлом. В тишине скреблось нечто. Не с таким ли звуком сквозь смертные тела пробиваются перья? Блодвин странно на него смотрела. Это все было не важно, ощущение собственной силы пьяняще билось в горле сдерживаемым хохотом. — Вы присвоили эту силу! — заявил Скеррис. — Вы пили кровь больных и обретали могущество. Неудивительно, что кинулись расправиться с бунтовщиками, а? Иначе как вам добывать кровь и мясо, если нижний город не пустит вас? — Скеррис, хватит… — негромко позвала Рона. Она и впрямь казалась напуганной его запалом. — Я такой же, как вы!.. — Боюсь, нет, — усмехнулась Воронья Матерь, перебив его крик. — Ты всего лишь бешеное животное. Презрение окатило его ледяным дождем. Скеррис прикусил губу, почувствовал остроту зубов. И правда. Ради чего он разодрал Птенцу горло, если тот уже был мертв? — Может, и так, — кивнул он, — тогда я просто вас всех убью. — Ты сгниешь, — словно бы отмахнулась Воронья Матерь. — Мы не ожидали встретить вас здесь, принцесса. Смелая, хотя и глупая прогулка… Вы можете снова спрятаться во дворце — боюсь, ваша пропажа только усугубит нелегкие времена в Афале, а мы все этого не хотим. Мы заберем рыцаря и уйдем. Вы и ваша псина можете остаться. Ее уверенность не была наигранной, она привыкла побеждать. Даже сила Блодвин не смогла ее убить, покуда Воронью Матерь поддерживала Мор’реин. Она выглядела излишне самоуверенной, но Скеррис ее понимал. Когда одним касанием можешь свернуть шею человеку, это… увлекает. Он и правда был таким же. Только не скрывался за благими идеями и за рассказами о святости. — Я отказываюсь от вашего предложения, — сказала Блодвин, с гордостью глянув на Воронью Матерь. И в то же мгновение на Служителей вылилась вся тьма, скопившаяся в переулках. Демон вырвался из засады, накинулся, огромный, злобный, бесформенный, как туча, как ураган. Пламя полыхнуло, еще больше разожженное порывом ветра — и всплеском магии. Со всех сторон — и тьма, и огонь. Закрутило, завыло, пригоршню пепла швырнуло в лицо. Боль резанула по вискам — последняя попытка Вороньей Матери до него достучаться. Почти вслепую Скеррис схватил Блодвин, дернул ее за руку, поволок прочь. Они вылетели в какой-то проулок, задыхаясь, а вслед им неслись крики и рев. Стоило Блодвин обернуться, она тут же рванулась назад. Скеррис схватил крепче, удерживая ее от самоубийственного рывка, но вдруг костяные пальцы сами собой разжались. Его рука больше не слушалась, и он потерял равновесие, падая, но успел схватиться за подол платья здоровой рукой. Блодвин, кинувшаяся бегом, тоже рухнула, вскрикнула. Скеррис чуял сладость крови из рассаженного локтя. — Стой, помереть захотела! — рыкнул он. Стараясь не опираться на костяную руку, способную подвести, вскочил, сгреб Блодвин, встряхнул. Отвесил бы ей пощечину, но не хотел лишиться головы от удара костяным клинком. — Там Рона! Она не побежала за нами! — вырываясь, прохрипела Блодвин. — Я никуда не пойду без нее! Они не могут ее забрать, она же… — на лице принцессы мелькнуло отчаянное, затравленное выражение. Что-то страшное. — Она могла побежать в соседний проулок, — поспорил Скеррис. — Вернуться — это верная смерть! Сначала проверим… Он знал, что Рона ранена, что она не в состоянии сражаться. Могла ли рана подвести ее, когда надо было бежать и спасаться? Стала бы она вообще бежать, когда первой бросила вызов Вороньей Матери, когда различила ее в тенях?.. Теперь Скеррис понял, что Рона молчала все время, пока он наглел и насмехался над Служителями. Это Служители были виноваты в Турнире, во всех жертвах, а их Богиня — в хвори, охватившей всю страну. Они должны были поплатиться. Рона была рыцарем. Она не стала бы бежать. — Они могут… могут сделать из нее Воронью Матерь, если уведут в Гнездо, — дрогнувшим голосом напомнила Блодвин. — Теперь она — единственная. Бедвир… Брианна погибла в бою. Им надо, чтобы Рона победила Невилла, а тот обрел силу. Но сила Вороньей Матери может противостоять магии нерожденного бога. Она, блядь, была права. Выругавшись, Скеррис побежал назад. Он был уверен, что Блодвин последует за ним, не бросит Рону. Раньше он, признаться, думал, что для принцессы та всего лишь необычная игрушка, способ потешить свое самолюбие от того, что тебе так искренне поклоняются и восхищаются. Но Блодвин готова была рискнуть жизнью, всей Эйриу ради Роны. Так же, как и он. На разрушенной площади пламя уже угасло. Они нашли демона рвущим безвольное тело одного из Птенцов. Среди разрухи, вывороченного колодца, рассыпавшихся костров и обломков окрестных домов его пиршество смотрелось… совсем дико. Даже Скеррису стало не по себе, когда он увидел знакомый излом спины — так же демон склонялся над Сидмоном в лесу. У дома напротив обвалилась крыша. Спотыкаясь, пробираясь по обломкам, Блодвин оглядывалась в поисках Роны. — Где она? — отчаянно крикнула, повернувшись к демону. Тот рывком поднял голову от мяса, янтарные глаза полыхали. — Воронья Матерь ускользнула, — с неохотой проскрипел он. — Но она нескоро приблизится. Будет осторожнее. — Где Рона?! — взвыла Блодвин. Только судьба Роны ее и тревожила, поэтому она бесстрашно шагнула на демона с окровавленной мордой. — Куда она делась? — Она не здесь, — откликнулся Скеррис, указав на обломки. — Я не чую ее кровь. — Я не знаю, — подумав, сказал демон. Костяной клинок оказался в руке Блодвин, затрепетал, выдавая ее ярость. Отважится напасть на демона, вымещая злость?.. Скеррис коснулся меча. Филин заворочался, зашуршали перья. Блодвин резким взмахом ладони вогнала клинок в землю чуть не наполовину. Она молчала, но Скеррис догадывался, что сейчас она с голыми руками бы кинулась на Воронью Матерь, чтобы освободить Рону. — Идем, — сказал Скеррис. — Нам надо найти Гвинна. Он весь город спалит, но вернет ее.