Положил друид ладонь на живот женщины и ощутил трепет. «Поистине, — сказал он, — это девочка. Будет имя ее — Блодвин. И много зла случится из-за нее». История Эйриу, кн. 6, гл. 10
В солнечном свете волосы у леди Исельт были золотые, словно кудри собрали из тонких драгоценных нитей. Блодвин смотрела на нее краем глаза, ведя пространный разговор с леди Дивоной, одной из придворных дам. Дивона была похожа на хитрую кошку, подводила глаза заморской сурьмой. Исельт же — лицом чистая и светлая, будто юная девушка. Блодвин смотрела на изящные руки, ухоженные ногти, длинные и тонкие пальцы. Красота Исельт не увяла со временем — быть может, из-за колдовства?.. Она тихонько мурлыкала себе под нос, словно кружась в танце вокруг невысокого стола, где лежал расшитый шелк — одежды, которые подбирали к коронации. Леди Дивону Исельт не замечала. Блодвин знала, что леди любит ярко-красные, багряные тона, но сегодня Исельт была облачена в легкое светлое платье. Золотой и белый хорошо сочетались, и это понимала даже Блодвин, которая почти всегда предпочитала черное. Исельт улыбалась, перебирала золотые украшения между тонких ключиц, смеялась, когда к ней обращалась любопытная Дивона или тихая леди Ланис. В ушах Исельт тоже поблескивало золото. Лорд Мархе, может, и был уже совсем стар, но за свои годы он накопил достаточно богатств, которыми одаривал молодую красивую жену… Или это ее чародейство приворожило старика? Блодвин почувствовала странное нытье в животе, когда посмотрела Исельт в глаза. Повезло, что Моргольта не было рядом: ему не дозволялось заходить в комнаты, где выбирали платье для принцессы. Словно присутствие мужчины могло что-то испортить. Глупые суеверия, но они спасли Блодвин от неловкости. А его — от времени, проведенного подле Исельт. Каково ему рядом с той, кого он теперь ненавидит — за несвободу, за золотое колдовство в черепе? Исельт словно одевалась в солнце, купалась в его лучах. Блодвин была куда милее ночная тьма, в нее можно было закутаться, как в холодный шелк, когда она выскальзывала из дворца. Но Исельт не нужно было прятаться — напротив, она привлекала взгляды. Несмотря на ложную скромность, Блодвин замечала: леди нравилось, когда придворные завистливо поглядывали на ее сияющую красоту, а рыцари замирали взглядом дольше положенного. Смех Исельт сладко звучал, как перезвон монет, а взгляд горел. Уже и при дворе, в вотчине Блодвин, говорили, что нет никого прекраснее леди Исельт, нет никого добрее нее и милосерднее. Блодвин оставалось только стиснуть зубы и смириться с этими влюбленными шепотками, поселившимися в дворцовых коридорах. Золотая Исельт умела очаровывать, но Блодвин помнила тяжесть зачарованных гвоздей в своих руках. Исельт — хитрая и подлая, Исельт хотела отнять у нее власть. Даже если она была игрушкой Совета Матерей, стремящегося возвести удобную им королеву, Блодвин знала, что Исельт — не невинная жертва. О нет, она сама убила бы кого угодно за трон. Или, напротив, поработила и использовала, ведь это куда разумнее, чем проливать больше крови. «Интересно, а кровь у нее тоже золотая? Или уже черная, как у Матерей? Хочешь, узнаем?» — сипло, безумно захохотал демон в голове Блодвин. Она тоже улыбнулась — темной, мрачной улыбкой, отточенной, как лучший рыцарский клинок. — Леди Исельт, вот эта ткань нежнее всего! — воскликнула Дивона. Лавена, хлопотавшая с нарядами, согласилась с ней. Блодвин осталась за их спинами, словно униженная их безучастием; она подумала, что сама виновата: никогда не выказывала страсти к шелкам и каменьям, в то время как Исельт — известная красавица, чей вкус нравился всему двору. И все равно видеть леди, обращенных к Исельт в ожидании суда над платьями, было обидно, будто у Блодвин снова отнимали право решать. — Дорогая племянница, что вы думаете? — словно подслушав ее мысли, обратилась Исельт с медовой улыбкой. Блодвин подошла, потерялась взглядом в шелках. Все смотрели на нее, а она видела лишь тряпки — какая разница, во что облачаться? Блодвин думала о костях, представляла, как украсит ими платье. Кости плавились и гнулись под ее пальцами, подчинялись ее воле. Кости были продолжением ее руки. Начало и конец. Указала она наугад — на что-то мягкое, бархатистое. Темная ткань напоминала о водах озера Нимуэ, о волнах, что сомкнулись над ее клинком, будто рот жадной твари. Исельт чуть прищурилась, будто оценивая Блодвин, и кивнула, оставшись довольной. Все время ей казалось, что между пальцев Исельт вот-вот покажутся золотые иглы, которые вопьются ей под кожу, но Исельт была обманчиво безвредна. Как роза, у которой не сразу заметишь колючки. — Вам очень идет этот благородный цвет, принцесса! Вы будете приковывать взгляды! — наперебой убеждали ее Лавена, Дивона, Ланис и несколько придворных леди, которые приняли бы любой ее выбор. Им же лучше, если принцесса будет выглядеть нелепо. Но в лицо ей это не скажут, уж конечно. Помимо платьев, у Блодвин были еще дела. Она спешно вернулась в свои покои, взялась за бумаги, которые ей передали. Это было письмо от леди Алин, которая жаловалась на то, что муж ей изменяет и не выполняет супружеский долг. У пары и впрямь не было детей, а потому леди надеялась на развод, чтобы найти себе мужа получше. Мелкое, на первый взгляд ничего не значащее дело, но все-таки Блодвин верила, что может приобрести союзницу, если позволит леди Алин найти другого мужчину. Улыбки Исельт забудутся, но Блодвин решила завоевать верность делами. Когда она закончила отвечать на письмо и утопила королевскую печать в сургуче, в двери постучали. Сир Галлад не шелохнулся, значит, явился именно тот гость, на которого Блодвин рассчитывала. Несмотря на усталость (общение с леди как будто вытягивало из нее жизнь), Блодвин села прямее. Сол хихикнул, укоряя ее за то, что она рисуется перед мальчишкой. Сол ничего не понимал. Люди были сложнее, чем демоны, которых можно купить кровью. — Принцесса? — осторожно заглянул Дейн. Он мялся на пороге. — Мне передали, что вы желали меня видеть. Простите за промедление, это было… очень неожиданное приглашение. — Да, сядьте тут, — велела Блодвин. Ее приказной тон словно бы подсказал юноше, что делать: молча кивнуть, сесть, ожидая, пока к нему обратятся. Не Камрин ли подсказала ему ни в чем принцессе не перечить? Она наверняка обрадовалась, когда Блодвин передала ее сыну просьбу поговорить, она бы из-под земли Дейна достала, чтобы отправить к ней. — Взгляните на это, — попросила Блодвин и протянула ему написанный указ о понижении пошлин для купцов, торгующих с вардаари. Резкая, кусачая подпись Ингфрида уже стояла внизу бумаги, подтверждая серьезность его намерений. Дейн читал внимательно, помолчал. Задумчивость сделала его лицо взрослее и благороднее. — Можно извлечь из этого договора выгоду. Но мало кто из купцов согласится на эти условия. Люди… боятся вардаари, миледи, — объяснил Дейн. — Моя семья ценит корабли, которые ей принадлежат, и людей, которые на них служат. Острова — это… лоскутное одеяло. Откуда нам знать, что кто-то из мятежных ярлов не потопит корабль? Любой в их водах рискует своей головой, а в торговле не нужно лишнее беспокойство. — Ярл Ингфрид обещал, что все эйрийцы будут под его защитой возле Островов. И я планирую снизить налоги для тех, кто будет торговать с вардаари от лица короны. Остальным придется соперничать с вами, — искушала Блодвин. — Когда они решат отправить свои корабли, вы уже будете торговать всеми товарами с ярлом. — Я подумаю, — кивнул Дейн, но Блодвин уже знала, что он согласится. Не мог не согласиться, потому что Нейдрвены готовы были заключить любое соглашение, чтобы получить больше золота. — Могу я поговорить с посланником вардаари, чтобы обсудить сделку? — Конечно! Думаю, это придется очень кстати, он здесь немного скучает. Блодвин отослала нескольких королевских рыцарей сопровождать Ингфрида — она боялась, что вмешательство вардаари в дела Исельт не пройдет бесследно. Связать Ингфрида обязательствами, показать, что он важен для будущей королевы — для всей Эйриу! — было полезно. Дейн в волнении улыбнулся. Он покосился на указ, снова вздохнул. — Ваша мать хочет женить нас, — заметила Блодвин, стараясь рассмотреть в лице Дейна истинные намерения. Он лишь пожал плечами: — Думаю, что так, хотя до смерти сира Ллеоурга говорить мне об этом не хотелось бы. Это неприлично. И я никогда не хотел править страной, — честно признался Дейн. — Мне нравится мое место, и я не желал большего. Блодвин усмехнулась: никто и не позволит ему править, даже если Дейн на ней женится. Он вполне мог бы заниматься торговыми делами; кажется, числа ему были более интересны, чем женщины, а потому муж не стал бы ей… надоедать, стоит лишь подать ему любопытную бумагу для пересчета. И все же. Все же… Что-то в Блодвин гневно дрожало при мысли о том, что жизнь можно прожить так тихо и смиренно, подчиняясь приказам матери. Скеррис казался ей куда свободнее. — Мать не дала его навестить, — вдруг признался Дейн, когда Блодвин спросила его о брате. Губы по-детски обиженно дрогнули. Камрин знала про рощу, а потому не хотела, чтобы ее младший сын отправился в это место, отравленное гнилью? Блодвин задумчиво постукивала пальцами по столу, чувствуя, как Сол любопытно ворочается рядом, в темных углах. Камрин заботилась о наследнике — единственном, что у нее остался. Или же здесь крылось что-то другое. — Ее тревожат Служители, — сказал Дейн. — Я видел костры на главной площади, это… ужасно. Я знаю, что этих людей не спасти, что только Богиня может им помочь, но мы могли бы мирно проводить их в чертоги Мор’реин, а не устраивать такое… жуткое представление. — Вы думаете, что Служители позволяют себе слишком многое? — уточнила Блодвин. Она не хотела поймать его, как преступника, но Дейна это, кажется, испугало: — Простите, миледи! Я лишь имел в виду… Мне жаль их, когда я думаю, какие страдания они испытывают. Неужели они своими грехами заслужили это? — Тогда любого из этого дворца следовало бы подвергнуть испытанию, — пробормотала Блодвин, снова думая об Исельт. — Дейн, я не пытаюсь подловить вас. Это лишь честный разговор. И Служители здесь не властны: им нельзя войти во дворец. Мы можем говорить свободно. Дейн несмело кивнул, улыбнулся. Улыбка ему шла, хотя он много хмурился. Должно быть, волновался за брата, который вскоре должен был оказаться на арене. Кровь, песок. Хруст костей. У Блодвин захватывало дух при мысли о силе, что прольется, но для Дейна это была не жертва во имя могущества, а любимый брат. — Можете взять бумаги, — любезно предложила Блодвин. — Покажите людям, с которыми работаете. Да и ваша матушка наверняка пожелает ознакомиться. Я хочу найти союзников. Вардаари сами делают шаг навстречу, и я не упущу этот шанс, — поклялась она. — А с Нейдрвенами или с другой купеческой семьей — это уже не столь важно. — Я постараюсь!.. Постараюсь не разочаровать! — воскликнул Дейн, кивнул. Кого он не хотел разочаровывать? Наверняка Камрин, которая будто бы тенью скользила за ним, как собственный демон. Камрин была в его движениях, в его словах. Блодвин захотелось проверить голову Дейна. Поискать там гвозди. Но с этой змеей можно было договориться, в отличие от Исельт: ее она желала видеть только на костре, который ничего не оставит ни от ее золотых волос, ни от багряного платья, ни от наглых желаний — занять трон Блодвин.***
Книги шуршали, книги пели. Певицы костей — те, кто управлял смертью и памятью. Их не волновали души, они холодно отделяли кости, чистили их и превращали в оружие. Они были теми, кто не подчинялся богам, потому что для колдовства им не нужно было молить ни Мор’реин, ни кого-то из Ушедших, ни даже землю, которая их кормила. Довольно было желания. Блодвин читала, зачарованная. Перелистывала страницы, не замечая, как протекает время, и только отрывистые крики Сола одергивали ее. — Почему ты не говорил прежде об этом даре? — допытывалась Блодвин. — Я столько времени потратила! Теперь ей и самой мерзко было от мысли о том, что она собиралась возиться с разлагающимися трупами. Неповоротливыми, тяжелыми, захлебывающимися гнилой жижей. На что годится такая сила, если тело быстро придет в негодность? — Ничего не дается просто так, — важно отмахивался Сол. Он сидел на месте, где сегодня ерзал испуганный Дейн, только демон расслабленно развалился на стуле, словно это он был королем. — Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучитесь, и отворят вам. Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащемуся отворят. — Да? Мне кажется, я просто так даю тебе кровь! — А кто же подсказал тебе заклинание, чтобы открыть дверь? — пропел он, оказался рядом, наклонился над столом. Иссиня-черные волосы мазнули по странице. — Наверное, кто-то из твоих рыцарей? Когда ты уже разрешишь мне их съесть? — Они мои. Я сама и решу, — отрезала Блодвин. — Разве ты заслужил угощение? Я до сих пор не знаю, что за чародейство подвластно Исельт и как остановить хворь. И как мне вознестись до богов. Или мне тоже полагается… искать, теряя время? Время. Время проливалось сквозь пальцы, как смертный прах, который она вычерпывала из гробниц своего рода. Кости к костям — она использует свою семью как оружие. Против семьи, слипшейся в разум крысиного короля. — Достаточно только захотеть, — улыбнулся Сол. Его улыбкой можно было кости дробить. — И подобрать нужное время. Ты сама поймешь. Оно будет гореть вот здесь, — он ткнул когтистым пальцем между ключиц. — Но нам нужны силы. Думаешь, сможешь стать божеством, если не откажешься от человечности? Все это тяготит тебя. Заставляет колебаться. — Сперва я избавлюсь от врагов, — поджала губы Блодвин. — Можешь съесть Исельт. — Чтобы Служители объявили, что во дворце прячется демон? — фыркнул Сол, хотя и понимал, что она бросила это с досады. — Тогда уж лучше сразу на костер. Мороки меньше. Презрение в его голосе резалось, как осколки стали. Блодвин коснулась книги, стараясь успокоиться, провела по переплету, как будто домашнюю кошку ласкала. Не смогла усидеть на месте, вскочила, метнулась по ставшим вдруг тесными покоям. Ночная темнота заманчиво шептала, ветер доносил запах гнили. Он проникал всюду, отравляя каждый вдох. Земля умирала у нее на глазах, и Блодвин не могла ждать, выдумывая отговорки о том, что не готова. В этот раз Блодвин не сомневалась: ей нужны были Аэрон и Скеррис. Она уже убедилась, что колдовство привлекает слаугов, а встречаться с ними в одиночку, полагаясь только на своенравного демона, она не хотела… Рыцари же научились с нежитью справляться, и с ними она чувствовала себя спокойнее. Блодвин взяла с собой кости, вооружилась, минула дворец, прокралась мимо стражников и свернула в рощу, хотя Сол разразился зловещим, недовольным уханьем, а Блодвин окатило его жгучей ревностью, будто ее секли крапивой. Аэрона она нашла неподалеку от его палатки, багровой, цвета темной венозной крови. Странное, растерянное выражение застыло на лице рыжего рыцаря, и Блодвин некоторое время наблюдала за ним из тени, не отказав себе в этом удовольствии. Рыцарь в волнении расхаживал по поляне. Тревожился о поединках? Не мог найти себе места из-за прошлого испытания, обернувшегося потерями? — Сир Аэрон? — тихо позвала Блодвин, и ночь отозвалась шепотом ветра. Он вздрогнул от неожиданности, но вскоре натянул улыбку, рассмотрев ее. Опасливо обернулся, однако обитатели рощи или уже спали, или пировали у костров вместе с пришедшими навестить их. Среди такой ночи легко затеряться. — Вы тоже пришли меня повидать? — усмехнулся Аэрон с неожиданной горечью. — Тоже? — переспросила Блодвин, вдруг почувствовав что-то странное, тянущее в груди, как если бы там заухал Сол. Она ведь никогда не спрашивала, не было ли у Аэрона невесты… — Дядя приехал, — хмыкнул тот. — Я… простите, миледи, это был долгий день. Вы хотите, чтобы мы снова пошли в библиотеку? Идемте! — с неожиданным пылом вызвался он, шагнул ближе. Рукоять меча поблескивала у него на поясе; Аэрон готов был кинуться в лес, словно находиться в лагере ему было невыносимо. Глаза лихорадочно блестели, но Блодвин не почувствовала от него тяжелого винного запаха. — А как же Скеррис?.. — Блодвин растерянно оглянулась, не заметив рядом Нейдрвена, хотя обычно тот не отлипал от приятеля. Они разругались? Не так уж странно, учитывая нрав Скерриса. — Кер, он… Он занят. Готовится к поединкам, — сухо пробормотал Аэрон. — Я вас провожу. Идем? Его слова показались просьбой. Мольбой. Блодвин согласно кивнула, не раздумывая, не позволяя себе торговаться и обижать Аэрона своими сомнениями. Хотя он и сам наверняка понимал, что Скеррис более умелый воин. Скеррис хотел выиграть Турнир, собирался вырвать свою славу с мясом. Что-то тоскливое распускалось во взгляде Аэрона, как последние осенние цветы. Быть может, они повздорили из-за Турнира, когда поняли, что не хотят сдаваться? Скеррис уж точно не сдастся. Будет биться до конца. Блодвин представила изящное лицо Аэрона, залитое кровью, и что-то тревожно екнуло в груди. Было тихо. Лес затаился в ожидании, а Аэрон вышагивал рядом молча. Только редкий шорох опавших листьев да шепотки Сола на краю сознания. «Как думаешь, готов рыцарь пролить кровь в твою честь? Не привязала ли ты к себе слабака, который сдастся и бросит меч, чтобы спасти свою жалкую жизнь?» Блодвин отмахивалась от его яда, и все же… Она знала, что Аэрон не бежит от битвы, но сражение с нежитью, с чудовищами было благородно, а вот схватиться с другими рыцарями во имя победы… Хватит ли ему сил? А если не хватит, на что ей нужен трус? И его молчание оказалось неподъемно-тяжелым. Блодвин стиснула руку в кулак, вцарапалась ногтями. Он не обязан ей радоваться, как верный пес. Он может скоро погибнуть — и наверняка думает только об этом. Кровь, мясо, кости. Но Блодвин хотелось поговорить, хотелось снова увидеть его застенчивую улыбку… хоть что-то! В раздумьях она не заметила, как они вышли на поляну. В кустах послышался шорох, и навстречу вылез слауг. Аэрон замер, только меч выскользнул из ножен. Пока что слауг не нападал, ворочался и покачивался, глядя перед собой слепыми заросшими глазницами. Он не видел их, но чуял что-то, шумно раздувал ноздри, пытаясь пробиться сквозь запах лаванды и полыни. Блодвин шагнула навстречу, зачерпнула из сумки горсть… Костяную пыль сдуло с ладони. Мелкую-мелкую, как соль. Сдуло — и влило прямо в раззявленную пасть слауга; что-то хрустнуло, хряскнуло, и острые костяные шипы пробили мертвую голову насквозь. Дернувшись, он свалился под ноги Блодвин. Она оглянулась, вдруг подумав, что ее рыцарь смутится. Это ведь он должен был ее защищать. Но Аэрон стоял, опершись на меч, и смотрел на нее восхищенно и как-то ошалело-мечтательно. — Бежим, — выдохнула Блодвин, заслышав голодный вой. Она поманила костяные обломки, собрала — чтобы не оставить следов и чтобы не лишиться драгоценного оружия. Кости стукнулись, упали в сумку. До приоткрытого входа в гробницу оставалось всего ничего. В боку закололо. В прошлый раз Аэрон со Скеррисом вместе привалили камень обратно, оставили только небольшую щель, в которую можно протиснуться, но которая не привлечет внимания, если не присматриваться и не знать, что там таится древняя библиотека. И все же Блодвин подступала к ней в страхе, подозрительно принюхивалась и прислушивалась, опасаясь уловить рядом Исельт, которая тоже разыскивала библиотеку. Все было спокойно. Если не считать воя позади. — Вам бы штаны, — негромко проворчал Аэрон, когда они торопливо спускались вниз по лестнице. Платье не путалось в ногах, но все же Блодвин замешкалась, придерживая подол. — Думаете, пристало принцессе бегать по лесу в мужской одежде? — поморщилась Блодвин. — Думаю, мне было бы спокойнее, что вы сумеете убежать от опасности, — устало вздохнул Аэрон. В его голосе вовсе не было дерзости, хотя слова подходили бы лучше его приятелю Нейдрвену. Блодвин улыбнулась: — Что ж, хорошо. Я подумаю над этим. Если вам так нравится. — Штаны удобнее, чем вам кажется, — загадочно пробормотал Аэрон и устремился в темноту. В библиотеке все осталось по-прежнему. Даже книга, оставленная ей, была открыта на той же странице. В который раз Блодвин пожалела, что не может унести все эти книги с собой. Или поселиться в лесу. Хмурый рыцарь снова проверил все углы, и казалось, что он готов даже заглянуть под стол. «Он хочет забыть!» — надменно засмеялся Сол. Забыть — о чем? О неумолимом приближении смерти? Блодвин пожала плечами и подобралась к книгам. Ей предстояла долгая ночь. — Ищете что-то о костях? — полюбопытствовал Аэрон. Рыцарь явно скучал, поэтому следовал за ней по пятам и заглядывал через плечо. — Недавно я увидела одно чародейство, о котором не слышала прежде… Хотела бы узнать о нем. Выдумала Исельт эти гвозди или прочитала о них в какой-то старой книге? Если ответ и искать, то в этой библиотеке. — Так значит, ваш дядя здесь? — спросила Блодвин, вспомнив новости, которые ей принес Тристан. Он едва обмолвился об этом, когда рассказывал, что посещение рощи прошло спокойно. — И Исельт… Совпадение какое. — И правда! — хохотнул он. — Лучше бы он на севере остался, подальше. Того и гляди они с Тристаном друг на друга снова накинутся, а тут еще эта леди… Аэрон рассказывал легко, словно ему нужно было с кем-то поделиться. Блодвин на время забыла о старых книгах. Странно, что Гвинн ничего не помнил о той ночи, ведь он, как клялся Аэрон, забывчивостью не страдал, и даже если напился… Все это поразительно напоминало очарованного Моргольта. — Наверное, — поколебался Аэрон. — Но ведь это значит, что ее колдовство не сработало? — Мало какое чародейство получается с первой попытки. Он верил ей и даже не задавал вопросов о том, откуда Блодвин так хорошо знает колдовство Исельт. Для обычного рыцаря все заклинания и обряды были по сути одинаковы. Он сидел рядом, листал страницы травника, рассматривая рисунки с растениями, пока Блодвин читала о магии подчинения сознания. Ей вспомнился приворотный обряд, о котором она не так давно читала; там в фигурку вбивали иглы… Но Исельт, видно, не ограничивалась ею. — Принесите книги с верхней полки, — попросила Блодвин. Он послушно дотащил книги, сел рядом, наблюдая за ней. Внимание Аэрона не раздражало, напротив, искушало отвлечься. — Вы правда думаете, что можно стать богом? — спросил он. Блодвин кивнула, не отрываясь от книги. — Но ведь это значит, что Мор’реин тоже была человеком! И что должно было с ней случиться, чтобы она… превратилась в это? — ужаснулся Аэрон. — Чтобы начала мучить людей своими испытаниями? Моя мать умерла от хвори. Говорили, что она страдала перед смертью, что от боли забывала имена. Даже мое. Блодвин уже не читала книгу, она растерянно всматривалась в глаза Аэрона. Словно впитывала его боль. Он сидел, сгорбившись, как будто нечто невидимое давило на его плечи. Блодвин захотелось провести по ним рукой. Снять с него горе вместе с налипшей паутиной. — Мою мать убили, — прошептала она. Чтобы не касаться рыцаря, протянула руку, обвела вырезанный на столешнице цветок. Острые грани кололись. — Наемник вардаари зарубил ее и отца. Но я думаю, что Служители приказали ему. Из-за того, что мать искала способы излечить хворь. Ее записи могут быть где-то здесь. Какая-то слепая жажда вспыхнула в глазах Аэрона. Он огляделся, почти вскочил, готовый перерыть сотни книг… И медленно опустился на стул обратно, обреченно покачал головой. Лающий смешок разодрал тишину. — Если вы станете новой богиней, хворь ведь уйдет? — спросил он, кусая губы. — Если нет Мор’реин, нет и ее гнилых благословений? — Я… думаю, да. Книги туманны. На севере верят в старых богов? — уточнила Блодвин. — Старые идолы давно сожжены. Кто-то, наверно, верит, хотя и не принято о таком рассказывать. Мне всегда казалось странным, что власть принадлежит одной Мор’реин. Пускай она и Матерь, но… разве станет ей молиться кузнец или сапожник? Наш кузнец повторял имя Гоибниу. Не знаю, помогало ли это. Блодвин даже улыбнулась его детскому размышлению. Натолкнувшись на ее смеющийся взгляд, Аэрон насупился и оттеснился к спинке стула. Нахохлился. — Я помогу найти лекарство от хвори, что бы вы ни задумали, — поклялся он. — В память о матери. — Спасибо… мне приятно, что я не одна, — сказала Блодвин, сама поразившись своим словам. Хотя он ничего не мог прочесть в древних книгах, даже его молчаливое присутствие делало ее беспросветные поиски немного лучше. «Или тебе просто нравится, когда рядом есть кто-то, кто таскает книги», — ворчливо отозвался Сол. Блодвин решила не отвечать — размышления Сола были вызваны не чем иным, как ревностью. Звериной обидой брошенного питомца. Теперь у нее был кто-то другой, кто помогал ей по доброй воле, и демон изнывал от беспричинной обиды. Перелистнув страницу, Блодвин довольно улыбнулась. «Терния любви» — прочитала она название старого обряда. Терния ранили и кололи плоть, порабощая волю. О Вороньих Матерях Блодвин ничего не нашла, ведь эти книги были написаны гораздо раньше того времени, когда Мор’реин подчинила Эйриу. И все-таки… смертные проклятия были известны и раньше. Люди превращались в зверей, птиц и растения. Ллеуг, бог света, прятался на дереве, превратившись в орла; чародей Гвидион наложил три проклятия на своего брата Гилвайтви — три его сына должны превратиться в трех диких животных: волка, оленя и кабана. Может, здесь и нужно было искать разгадку? На редких корешках книг были отпечатаны названия, и все же Блодвин кружила по библиотеке. Она могла бы провести так многие дни, но торопилась, металась взглядом с книги на книгу. Блодвин беспорядочно вытягивала то один том, то другой. От них пахло старой кожей и пылью. Заскучавший Аэрон оставался рядом. Он осматривал полки, коснулся странной резьбы, и в стене послышались щелчки. Блодвин испуганно замерла, костяные обломки задрожали в сумке, готовые вырваться наружу и разить врага, но это лишь в стене что-то утробно заурчало. Она медленно двинулась, подчиняясь устройству. Покалывания магии Блодвин не почувствовала, а потому подумала, что это нечто вроде мельничного колеса, приводимого в движение каким-то таинственным способом, известным только Ушедшим. И все же она за один удар сердца оказалась возле Аэрона и схватила его за руку. Ладонь была узкой, тонкой. С обломанными ногтями, с мозолями от меча. Рыцарь замер, как вспугнутый зверь, а потом оказался так близко. — Миледи… Блодвин, что вы делаете? — тихо спросил он, пока она придирчиво рассматривала его руку. Теплое дыхание коснулось лица. Они стояли рядом, почти обнявшись. — Проверяю, не было ли там какого-нибудь проклятия, от которого у вас сгниет рука, — честно ответила Блодвин. Она лишь хотела позаботиться о нем, но лицо Аэрона странно исказилось, он отшатнулся. Блодвин с сожалением посмотрела на него. Сквозняк заставил ее поежиться. Тайный проход зарос паутиной, зловеще темнел, и все же Блодвин чуяла там что-то… то, что она искала. Предчувствие потянуло под ребрами, Сол оживился — Блодвин заметила движение в тенях, принявших очертания демона. — Я думала… я как раз считала, что под городом могут быть древние ходы Ушедших! — чуть не захлебнувшись от восторга, выдохнула Блодвин. — Только… уже поздно, — спохватилась она, подумав, что потратила много времени на разговоры и на книги. — Оставим на будущий раз. — Будущего может не быть, — неожиданно откликнулся Аэрон. Скрипучий, зловещий голос. Его ждали поединки, и жребия еще не было. Неизвестность всегда страшнее самого жестокого врага. — Нет ли колдовства, чтобы выжить? — с тоской спросил он. — Нет, конечно, нет… Простите, госпожа. Я знаю, я не должен бояться. — Я могу… — Блодвин зашарила в поясной сумке, надеясь наткнуться на платок. Леди обычно давали рыцарям платок; никто не поймет, что этот клочок ткани принадлежит ей. Она не в силах вплести в нити магию, которая охранит рыцаря, но все же… Пальцы путались. В сумке были только кости. Аэрон вдруг подался вперед, отчаянно, как-то по-щенячьи ткнулся в губы. Горячечно, торопливо. Блодвин подумала, что нужно обнять его, нужно приоткрыть губы, позволяя… Но он отстранился так же торопливо, как налетел на нее, он был рядом — и так далеко. Это было… слишком нахально, слишком неприлично для двора. Непозволительно честно. Она не могла вдохнуть, вдруг выбитая из равновесия этим коротким прикосновением. В груди было тесно. И в одежде — тоже. — Простите, я… На удачу, — неловко сказал Аэрон, помотал головой, будто пытался стряхнуть наваждение. Повиниться. Только изумрудный блеск его глаз показывал, что ничуть он не сожалел. — Я не должен был… Можете меня ударить. Или повесить. Выберите казнь себе на вкус, только не костер, у меня о них херовые воспоминания. Я слишком много болтаю? — Нет, что вы… — откликнулась Блодвин. — Поцелуйте меня снова. Немедленно. Она сама не знала, откуда взялась эта одержимость. Она вдруг осознала, что ничто не вечно, что он может погибнуть на Турнире, что ей нужно будет выйти за одного из этих бессмысленных высокородных юнцов. И все, что у нее было, — это поцелуй. Ничего больше, нет, это было бы неправильно, но память о прикосновении его губ она могла сохранить навеки. Он целовал ее, потому что хотел, а не потому что желал кому-то угодить. Он и сам, казалось, это понимал. Целовал медленно, бережно, стараясь не спугнуть. Осторожно скользнул языком внутрь, и Блодвин обмерла от этого несмелого, но такого… чувствительного прикосновения. Аэрон чуть отпрянул, вгляделся в ее глаза. Пальцы провели по щеке, и Блодвин слегка наклонила голову, ласкаясь об его руку. Мягкая улыбка осветила его лицо. — У вас есть жених, — слабо напомнил Аэрон, когда она снова потянулась к нему, ища поцелуев. — Убейте его, — прорычала Блодвин. Она не знала, что она делает, в книгах, которые она читала, ничего не было о поцелуях, только о том, как выпустить всю кровь из жил и принести в жертву… Она приносила Аэрона в жертву своему самолюбию, и это было так приятно. Целоваться оказалось восхитительно. Она терялась в ощущениях и уже не чувствовала губ. Это было уже почти больно — и его ласки спустились к шее, отпечатались на ключицах. Блодвин не заметила, когда его пальцы ловко справились со шнуровкой, но ощутила огненные поцелуи на груди и ахнула. Ноги почти подкосились, и все же она не упала, почувствовав, что ее прижали к письменному столу. Исступленные поцелуи жгли ее кожу, прикосновения пробивали до кости. — Аэрон? Рон? — позвала она, подавив в горле странный гулкий стон. Взгляд демона жег ревнивой обидой — и ей было плевать. Блодвин постаралась выдохнуть, собраться. Посмотреть на себя со стороны: растрепанную, как уличная девка, с оголенной грудью. С влажными следами его поцелуев. Это не было мерзко, как она думала прежде; это было… так сладко. Она — на троне, и он — на ступенях у его подножия, и Блодвин хотелось завыть от обиды, но сейчас они могли быть вместе. Они — могли быть. Он перестал ее целовать, но не отстранился. Прижал, баюкая в объятиях, и Блодвин тихо всхлипнула, уткнувшись ему в плечо. Губы саднили. — Я вас люблю больше жизни, — негромко сказал Аэрон, снова коснувшись ее лица. Глаза — колдовские, дурманные от страсти. — Когда тебя ждет смерть, каждый день кажется последним. Так что… простите мне мой пыл, если я вас обидел, — вздохнул он, отведя взгляд. Румянец пятнал щеки. Может быть, скоро это будет кровь. — Выиграйте Турнир, — потребовала она. Глупое обещание, как в тех поэмах, что Блодвин всегда казались излишне напыщенными. — Мне плевать на ваш род, мне нужна только ваша верность. Мне нужны вы. — Хотелось бы выиграть, — беззастенчиво усмехнулся он и покачал головой, словно это было невозможно. — Тогда пожелайте мне удачи в бою.***
Волнение размывало ее мысли, как море прибоем сметало рисунок побережья. Блодвин скрылась в своих комнатах, будто ее преследовали. Даже черная магия не была так запретна и притягательна, как это. Нечто новое. Блодвин нравились случайные прикосновения Аэрона, отзывающиеся теплом. Тепло не только ласкало ее руку, когда им случалось дотронуться друг до друга без перчаток, но и грело где-то внутри, тянущим чувством в низу живота. Оно убивало ее с того мгновения, когда он коснулся ее губ. Это щекотное ощущение нравилось Блодвин, оно напоминало ей о сладкой истоме во время колдовства или тогда, когда она чувствовала кровь на своем языке, зная, что Сол разорвал чью-то плоть. Новые чувства были странными. Блодвин дрогнувшими руками стянула темный душный плащ. Сола она отослала прочь, прочь, как можно дальше, проверить рощу, посмотреть, не проследил ли кто; возвела хлипкие стены. Ей хотелось побыть одной, но ведь это была плата за силу… Она не хотела быть одна — она хотела Аэрона сюда, в ее комнаты, в ее постель. Она ненавидела его за то, что он колебался. Ненавидела себя за то, что остановила. Она не останавливала — ее слова тогда были мольбой, а он обнял ее и стоял, покачиваясь и дрожа. Он не хотел ее? Она заставила его поцеловать?.. Глухое непонимание искорежило ребра. Не могло быть такой нежности в том, кто ее не желал, так почему же? Что с ней не так? Юбки мешались, хотя она не любила и не носила пышных платьев; ткань, льнущая к телу, казалась грубой, царапающей. Блодвин разделась торопливо, упала на постель обнаженной, зажмурилась, вдыхая сладкие запахи мыльного корня, ромашки и вербены. Сердце гремело, ей казалось, что она делает что-то неверное, но… Рука скользнула между ног, пальцы казались такими холодными, скованными, что Блодвин поморщилась. Она прежде не притрагивалась к себе; ей были отвратительны мысли о том, что она едва различала по пьяным рассказам тетки. После пиров Блодвин, следующей в свои покои, случалось наталкиваться на тех, кто захотел уединиться, но не нашел места лучше следующего поворота от пиршественного зала. Раскрасневшиеся лица, пьяные голоса, кислый запах вина, задранные юбки… Это было мерзко. Неправильно. Она подумала об Аэроне, представила его изящное веснушчатое лицо, зеленые глубокие глаза, чуть потрескавшиеся узкие губы… У него была приятная улыбка, осторожный, нежный взгляд. Быть может, Блодвин ошибалась, но она хотела представить его рядом, теплые прикосновения, которые согреют ее… В ее зыбкой мечте Аэрон отчего-то не был раздет, она и не хотела, чтобы он обнажался, не хотела видеть… это. Он был рядом, от него пахло кожей и оружием — и еще чем-то мягким, он слушал ее, чуть наклонив голову, и ветер перебирал его ярко-рыжие вихры, и этого было достаточно, чтобы Блодвин намокла и жалобно всхлипнула, чувствуя это пальцами. Она снова представила его губы, его мягкое прикосновение к ее губам; она никогда не смогла бы забыть его поцелуи. Наугад касаясь себя, Блодвин ощутила чувствительное место, о котором читала в лекарских книгах, сжала этот бугорок, притерла пальцами и снова зажмурилась — от резкого, пронзительного удовольствия. Блодвин стиснула ладонь между бедер, скованных сладкой судорогой, продолжая мерные движения. Она смутно догадывалась, что может проникнуть глубже, во влажную, жадную глубину, но ей было довольно и этого приятного тянущего чувства. Мысли путались, она хотела, чтобы Аэрон поцеловал снова, чтобы прикоснулся — вот так, рукой, раздвигая, ласкал ее внизу. Между ног все пылало, Блодвин второй рукой по наитию провела по груди. По следам его поцелуев. Блодвин зажмурилась, представляя, что это не ее руки, не ее жадные касания. Темнота обнимала ее, скрывая то, насколько это недостойно, непристойно, оставляя только удовольствие. Щеки кусал стыд, но Блодвин не могла остановиться, двигая пальцами и качаясь навстречу им, будто это была вовсе не ее рука, а… Там все хлюпало, ныло от возбуждения. Она кусала губы и костяшки пальцев, позволяя срываться только отрывистым глухим стонам, но только не имени… не его имени, словно кто-то мог подслушать ее. Обессиленная, она уткнулась мокрым лицом в постель, завозилась, закутываясь в покрывало. Обычно Блодвин не мерзла, но сейчас ей хотелось снова оказаться в тепле объятий. Сон не шел, она лежала, насильно жмурясь, и все еще дрожала.