Я, [имя рыцаря], клянусь верой и правдой служить королеве во имя добра и справедливости. Я буду защищать мою госпожу от всех угроз, пожертвую своей жизнью, если это необходимо. Я буду следовать кодексу рыцарства и поддерживать его идеалы во всех своих поступках. Сегодня и всегда, я обещаю быть надежным стражем и защитником. Клятва королевского защитника
Снаружи Гнездо оказалось черной разваливающейся башней, уходящей высоко к небу. Роне приходилось видеть такие обиталища для голубей, которых рассылали со срочной почтой, но ей и в голову прийти не могло, что где-то есть… воронятник. Рона задрала голову и почти расслышала скрипучее карканье. Ветер впервые за долгое время облизывал ее лицо, как соскучившийся пес, ерошил непривычно короткие волосы — обычно она заплетала их в косу, несмотря на то, что промывать ее было долго. Йорген, возможно, был лучшим мясником, чем цирюльником, но Рона убедила себя, что всем будет наплевать на ее клочковатую прическу — тем более на испытаниях они наденут шлемы, и никто не увидит ее утонченного, как выразился Йорген, женского лица. Лекарь вышел ее проводить и неуютно поводил плечами, раздраженный на то, что ветер дует, листва шумит, а мир — существует. При дневном свете он показался смертельно бледным и тонким, как неупокоенный дух, и Рона только жалостливо вздохнула, принимая у него из рук фамильный меч. — Это прислали пару дней назад, — сказал он. — Твой дядя просил передать, что клинок сослужил ему хорошую службу и всякое такое… Недостаточно хорошую, как я думаю, если он остался калекой, но все же. Рона ревниво схватилась за меч — она прежде его не видела, но ведь и Гвинн предпочитал оружию костыль… В те случаи, когда он появлялся с мечом, у него была простая, грубоватая крестовина, а не эта, изящно изукрашенная. Рона бережно провела рукой по кожаным ножнам. — Я буду поблизости, — сказал Йорген. — В священной роще нужен лекарь, и Служители договорились, чтобы послали меня. Потому что я все еще ближе к людям, чем к ним, — вынужденно усмехнулся он. — Если нам понадобится переговорить, никому не покажется странным, что ты пошла в палатку лекаря. Участникам Турнира постоянно нужен врач, сама увидишь. — Постараюсь попасть на твой стол не мертвой. Йорген дернул уголком рта. — Я уж надеюсь. Помни о порошках от месячных. Не оставайся ни с кем из рыцарей подолгу, чтобы они не начали к тебе приглядываться и что-то подозревать. И постарайся не привлекать внимание. Пока вас много, никто тебя не запомнит. Он не умел прощаться — и Рона тоже. Его слова больше напоминали советы лекаря: промойте рану чистой водой, перевяжите… Рона кивнула, подошла к серой в яблоках лошади, которую ей привел молчаливый слуга в черном, недолго провозилась с поясным ремнем, чтобы приладить на него ножны меча, а потом влезла в седло. К счастью, ездить на лошади она умела, потому что между деревушками в родных горах был день пути, а Гвинн хотел, чтобы она сумела добраться до союзных кланов, если что плохое случится, потому он обучил ее неплохо держаться в седле. Рона исполнила обманный крюк, что оказалось полезно, чтобы привыкнуть к мерному ходу лошади, и направила ее в большие ворота. Это был совсем не боевой рыцарский конь, как в легендах, а скорее лошадь для посыльных, но Йорген сказал, что у нее все отнимут, кроме туники с родовым гербом и меча, переданного Гвинном. Искать дорогу не пришлось: главная улица была прямой и ровной, а впереди сияли белые башни дворца. На Рону не обращали внимания: толпа текла по бокам своим чередом, шумели мелкие торгаши, слуги тащили тяжелые ящики, и только один раз Роне пришлось потесниться, чтобы пропустить какой-то дорогой экипаж, запряженный тройкой резвых вороных. В представлении Роны в таком должна была ездить сама принцесса Блодвин, но она напомнила себе, что в столице такую роскошь себе может позволить и какой-нибудь зажиточный горожанин. Как только Рона поняла, что на нее никто не глазеет, она позволила себе вертеть головой и разглядывать аккуратные дома, совсем не похожие на мазанки из Сучьей Щели. Местные люди казались незнакомыми — с загорелыми лицами, почти все гладко выбритые… Что ж, Рона отлично впишется в столичные обычаи, хотя Йорген предлагал приклеить ей рыжие усы. Вот странно она должна была с ними смотреться! Она улыбнулась случайному ребенку, пялившемуся на нее с разинутым ртом. Здесь было непривычно жарко, и спина под туникой с рыжим псом взмокла то ли от палящего зноя, то ли от нехорошего предчувствия. — Парень, купи апельсины! — позвал ее тощий торговец, который стоял возле ящика с фруктами. На них наверняка оседала вся пыль с дороги, но Рона все равно заинтересовалась странными оранжевыми шариками, на вид мягкими. — На Турнир приехал? — наметанным глазом определил всклокоченный мужчина, пока Рона выковыривала из выданного ей кошеля медяк. — Следи за деньгами лучше, а не то обворуют! — Знаю, — улыбнулась Рона. Она планировала говорить поменьше, чтобы по голосу никто ничего не понял, но Йорген заставил ее выпить горький отвар из какой-то коры, и теперь она звучала так, будто простыла зимой. — Удачи тебе! И да пребудет с тобой Мор’реин! — пожелал торговец, расплывшись в щербатой улыбке. Она расковыряла первый апельсин, стоя на углу улицы, а остальные сложила в седельную сумку. Внутри фрукт оказался непривычно влажным, и Рона подозрительно принюхалась — кислый запах защипал в носу. Она откусила одну дольку и даже дернулась от того, каким насыщенным оказался вкус. Невольно улыбаясь и оттирая с лица сок, она приканчивала апельсин по дороге ко дворцу — лошадь, казалось, сама знала, куда идти, и Роне не пришлось ее направлять. На глаза навернулись слезы: от того, каким кислющим был апельсин… и потому что Деррек никогда не увидит этой красотищи. Они иногда говорили об этом — но так, не всерьез. Рона надеялась, что их с дядей однажды позовут на какой-нибудь праздник вроде свадьбы принцессы, и она утащит за собой лучшего друга, и… У ворот ее ждал мальчишка, который строго потребовал предъявить вороний знак: перед Турниром каждый желающий обязан был явиться в Гнездо, где Служители проверили бы чистоту его крови с помощью тайного обряда, и выдали медальон с отпечатанной птичьей лапкой. Рона передала его парнишке, который едва не попробовал штуку на зуб, а после, выдержав молчание, приказал ей следовать за ним. Спешившись, Рона шагала по ухоженной дороге за мальцом, который пыжился от гордости, что ведет за собой настоящего рыцаря… Какое разочарование его ждало бы, узнай он, что она всего лишь девчонка-обманщица, вынужденная действовать по указке чудовищ. — Я бы и сам участвовал, но мне сказали, что я еще слишком молодой! — возмущался парнишка по дороге, размахивая руками. Рона еще по пути заметила, что многие южане так много двигаются. А ей-то хотелось по привычке спрятать руки от холода… — Ну это несправедливо, меньше Великой крови во мне от этого не станет! Рона предпочитала кивать и помалкивать, хотя парнишка толком на нее не смотрел. Ее не завели в великолепный белый дворец, как она втайне надеялась, слуга свернул куда-то правее с таким важным видом, что становилось понятно: он из тех, кто рождается при дворце и умирает — тоже. — Иди вперед, — подсказал слуга — а может, сын какого-то мелкого лорда, которому поручили провожать рыцарей, Рона так и не поняла. Он перехватил у Роны поводья лошади. — Я в конюшню сведу, не бойся, не украдем! Надо оно нам — еще принцессе нажалуетесь. А все-таки, если будет время, расскажешь, какая она? — с надеждой спросил парень. — Ну, принцесса! Что ты молчишь, как пень, язык проглотил? — Это тебя так научили обращаться к лордам Великой крови? — осадила его Рона. И добавила: — Красиво у вас тут, любуюсь. Ей, проведшей в подземелье, по примерным подсчетам, неделю, любая чаща сейчас показалась бы прекрасной, но здесь было иное. Чародейское. Древнее. Ее встретила священная роща, о которой Рона слышала в песнях (здесь всегда встречались по ночам тайные влюбленные — Роне не нравились эти части и она просила поскорее перейти к битве с каким-нибудь драконом). Глубоко вдохнув, Рона ощутила этот густой и сладкий запах вечно цветущих яблонь, задрала голову, глядя на пышные белые соцветия… Никто не знал, отчего здесь царит вечная весна, и теперь Рона понимала древних предков, решивших построить белый дворец вокруг этого чудесного места. Ей захотелось рассмеяться, как ребенку, и прикоснуться к нежным лепесткам. — Эй, смотри по сторонам! — рявкнул ей кто-то, наткнувшийся на Рону, застывшую посреди дороги. Она резко обернулась и увидела беловолосого юношу с пронзительными зелеными глазами. В горах верили, что такой взгляд наводит порчу. Неприятности — уж точно. За его спиной стояло еще несколько парней, уставившихся на нее нехорошо — оценивающе, как будто они уже хотели прощупать противника. Рона заставила себя расправить плечи шире, чтобы казаться внушительнее, убеждая себя, что эти придурки ни за что не заподозрят в ней девушку. Потому что как бы девушка прошла проверки Птицеголовых и оказалась здесь? — Я просто стоял, ты сам меня толкнул! — возмутилась она, решив, что не позволит сходу кому-то себя шпынять. И нахер Йоргена с его мудрыми советами. Рона выступила вперед, а нахальный парень, который собирался пройти себе дальше, шумно вздохнул и смерил ее презрительным болотным взглядом: — А по-моему, ты так засмотрелся, дурачок деревенский, что не заметил, как заступил мне дорогу. В любом случае это твоя вина, а не моя! Я торопился, и тебе бы стоило извиниться, что мешался под ногами, ты, — его взгляд зацепился за гербовой знак на тунике, и губы расплылись в неприятной кривой ухмылке, — щенок, — припечатал юноша. Его друзья разразились громким хохотом, и Рона почувствовала, как прилившая кровь обжигает ее щеки, делая их красными, как ее всклокоченные волосы. Ей уже приходилось участвовать в драках — правда, это была несерьезная возня с Дерреком на конюшне, но Рона хорошо уяснила, куда парня лучше бить. — О, тебе кажется, что ты такой умный… — оскалилась Рона, подобравшись для схватки. Она с удовольствием отметила, что парень был таким же тощим — и роста они оказались одного, так что она с легкостью начистила бы ему рожу, этому холеному южанину… Он до последнего не верил, что Рона кинется, потому не уклонился. Удар был неуклюжий. Скользнул по щеке, мазнул сбоку — голова парня слабо мотнулась. Зато стесанные костяшки вдруг обожгло яркой, обидной болью. Рону саму едва не занесло, но она устояла на ногах. Вот еще не хватало — самой начав драку, упасть на задницу… Парень зарычал, кинулся к ней, несмотря на то, что друзья, уже переставшие подобострастно смеяться, пытались удержать его за руки. — Расступитесь! — раздался громкий зычный голос. — А ну прекратите! Парни отпрянули, и Рона с ее обидчиком оказались перед высоким седоватым мужчиной, который взирал на них с непоколебимой уверенностью. Рона посмотрела в его холодные глаза, заметила жуткий шрам на виске, после каких обычно не выживали, и под его тяжелым взглядом пристыженно опустила глаза. Она отодвинулась, стараясь не смотреть на своего противника, что было трудно, поскольку Роне страшно хотелось проверить, таким же жалким провинившимся мальчишкой выглядит сейчас этот надменный ублюдок или нет. И как наливается синяк на его смазливом лице. Но рассматривать настоящего рыцаря было куда увлекательнее: она никогда не видела ни у кого такого же сияющего нагрудника. В нем отражалось ее растерянное лицо, растрепанные рыжие волосы. Пожалуй, она была похожа на обычного уличного мальчишку. Похожа на Деррека… — Мое имя сир Тристан Ривáлен, — провозгласил рыцарь, — и я буду следить за вами на время Турнира Крови, чтобы вы не навредили друг другу и с честью обращались со своими соперниками. Скоро вы предстанете перед нашей будущей королевой, и вы не можете быть такими… грубыми и невежественными болванами, не можете позорить свою кровь! Кивните, если поняли. Рона быстро кивнула — она достаточно времени провела рядом с дядей Гвинном, чтобы понимать: ему нравится, когда его приказам сразу же подчиняются. Вот и этот был такой же, даром что красивые слова говорил. Нахальный урод поколебался, но после тоже кивнул. Он отвернулся, стараясь не пересекаться взглядом со своими приятелями, которые застыли рядом, как растерянная шайка разбойников с большой дороги, а не рыцари. — Если вы навредите друг другу, лишитесь места на Турнире, а это значит бесчестье для вас и всего вашего рода, — припечатал Тристан. Рона шумно вздохнула: а в ее случае это еще и значит, что ее отправят на костер, как преступника. Как же славно, что она сразу же нарушила дурацкие правила, царившие в священной роще… Но рыцарь смилостивился: — А теперь идите, готовьтесь к завтрашнему дню. Ты, юноша. Раньше я тебя не видел, подойди ко мне, — негромко сказал Тристан, ухватил ее за рукав. Она осталась — Рона должна была чувствовать себя пристыженной, но ее разбирало любопытство. Она оглядывалась, пытаясь рассмотреть всех остальных парней, хотя бы подсчитать — она и не представляла, что столь многие откликнутся на приглашение в Афал. Не могли же все они быть в услужении Птицеголовых, как и она. Они по-настоящему хотели рискнуть своими жизнями! — Ты же… Ши’урсгарлад, — бросил Тристан, словно хотел бы ошибаться, и его губы странно искривились, будто он хотел приветственно улыбнуться, но потом вспомнил, как много бед может устроить прибытие рыцаря с таким именем. — Так и есть, сир. Аэрон, сын Гаэлора, — отчеканила она, приосанившись. — Моя вотчина — Дуан Аррайха. — Гаэлор… — протянул Тристан, припоминая. — Вепрь Севера. Хм-м, он больше прославился во время набегов вардаари, чем на турнирах. Но он был сильным воином, — уважительно признал Тристан, хотя глаза его говорили: он был воином — не рыцарем. — Хорошо, что ты унаследовал его пыл. Это может тебе сильно помочь на Турнире. — Мой отец умер, когда я был еще ребенком, — честно ответила Рона. У нее сохранились только зыбкие воспоминания да рассказы дяди. — Он отправился вслед за матерью, которую унесла болезнь. Тристан недолго рассматривал ее, словно узнавал кого-то знакомого, а потом сочувственно покачал головой: — Неважная судьба, парень, я тебе соболезную, хотя и не встречал твоего отца. Но это не дает тебе права обозлиться на весь мир. Мы здесь ради честного состязания, а не кабацкой драки. В следующий раз помни о здравомыслии. Его успокаивающий голос действовал на Рону странно расслабляюще — возможно, потому что на месте рыцаря дядя Гвинн уже изрыгал бы сотни замудренных проклятий. Ее сердце снова сдавила тоска, но внезапная догадка осенила Рону: скорее всего, этот печальный рыцарь знавал ее дядю в те годы, когда тот куролесил при дворе, и тогда, если она будет паинькой, получится заручиться его поддержкой по старой дружбе. Это было бы удобно. — Я понимаю, сир, — покорно кивнула Рона, низко склонила голову. — Больше не повторится… Если только мы с ним не встретимся на поле боя. — Скеррис Нейдрвен, Белый Змей, — подсказал Тристан, увидев ее замешательство. Рона плоховато помнила гербы южан, потому что никогда не могла подумать, что так с ними столкнется — нос к носу. — Я бы не стал с ним ссориться, — посоветовал рыцарь. — По крайней мере — с его семьей. Здесь, в столице… они обладают властью. Я понимаю, что в местах, где ты жил, все может быть по-другому, но в Афале правит не только королевская семья, но и золото. А теперь иди. Тристан обернулся, словно собирался что-то еще сказать, но сдержался. У него наверняка было еще много дел в лагере, полном высокородных сыновей. Рона не удивилась бы, узнай, что в другом его конце вспыхнула другая свара. И она осталась одна — посреди этого огромного лагеря, живого и шумного, как и любое место, которое населяли вчерашние мальчишки. Рона видела вдали шатер с собственным гербом — красной собакой, бегущей по полю. Ей стоило бы пойти туда и отдохнуть, но она стояла под большой яблоней, пытаясь приглядеться, изучить своих будущих соперников, найти слабые места… Но все они казались лишь пестрой, разномастной толпой. К стыду своему, Рона ни за что не смогла бы отличить детей Великой крови от слуг, снующих вокруг. Йорген рассказывал, что с началом испытаний слуг изгонят прочь, чтобы они не пытались помочь или подсказать рыцарям. Рона заметила, что один парень приближается к ней, но не подала виду — пусть думает, что застал ее врасплох. Он был высокий, широкоплечий, со светлыми волосами, которые собрал в косу, выбрив виски. Он был похож на одного из вардаари — должно быть, тоже жил ближе к северу, где кровь нередко смешивалась. Улыбка казалась проблеском солнца, таким ярким, что Роне захотелось прикрыться ладонью. — Я все видел, ты хорошо держался! — заявил белобрысый. В его голосе не было таких певучих интонаций, как у южан, а слышалось родное северное рычание, и Рона неуверенно улыбнулась. — Меня зовут И́вор Карлсе́фни. Надеюсь, однажды мы встретимся со Скеррисом в честном поединке, чтобы научить его почтению. Он протянул руку, и Рона пожала ее с твердостью, на какую только была способна. Она вполне ожидала новых нападок, но этот Ивор казался не таким заносчивым. Перед ним Рона постаралась выглядеть непринужденно, как будто каждый день переживала подобное, но на самом деле такое количество молодых мужчин вокруг смущало ее, и Рона просто размашисто шагала за Ивором, который вел ее в сторону разноцветных шатров. — Твой вон там, — указал он на алую ткань, которую она и так видела. — По крайней мере, они не поскупились для нашего удобства. Кормят вкусно, иногда дают немного вина, — почти что шепотом поделился Ивор, и Рона ухмыльнулась. Конечно, для завтрашних мертвецов не жалко. — Я всегда прокрадывался на кухню и воровал немного вина, — сказала она. — У нас служит одна бабка. Селма, слепая на один глаз. Скандальная баба, даже мой дядя ее побаивается. Но она ни разу меня не поймала. Это я к чему — что слаще всего то вино, которое ты украл. — У меня тоже есть такая история! Думаю, кухарок Воронья Богиня создала одинаковыми во всех землях! — совершенно серьезно провозгласил Ивор — точно так же Йорген рассуждал о полезностях своего травяного варева, которое он вливал в Рону, чтобы ее голос огрубел. — Хочешь немного осмотреться? Я все покажу! Рона пожала плечами. Ивор казался не таким уж плохим по сравнению со Скеррисом. Возможно, это потому что Рона не столкнулась с ним, чуть не сбив с ног. Такое-то никому не понравится. Но его улыбка казалась самым приятным, что она видела с тех пор, как покинула дом. Это воспоминание казалось далеким, почти ускользающим. Все заместила память о костре, пропахшем травами подземелье Йоргена и о той девушке, воющей на алтаре… Так что Рона решила плыть по течению и пошла за Ивором.***
Спустя некоторое время у нее уже ум за разум зашел от всех этих имен и гербов. Ивор, казалось, ладил со всеми рыцарями, улыбался, здоровался, окликал кого-то. Прибывшие раньше уже сбивались вместе, то ли заключая временные союзы, то ли пытаясь приглядеться к соперникам и выявить их слабости, как это недавно пробовала сделать Рона. Тем не менее Ивора приветствовали везде — почти везде, учитывая Скерриса и его друзей, которые проводили их кривыми усмешками, как стая волков. Ивора это, казалось, ничуть не расстроило. — Скеррис объявился недавно, а уже мнит себя местным королем, — проворчал он. — Его приятели — это Фили́п и Брин. Они из столичных, но не таких знатных родов. — Так если он живет в Афале, почему ты говоришь, что Скеррис появился тут недавно? Ему-то не надо было трястись по бездорожью две недели! — фыркнула Рона, и Ивор понимающе покачал головой. — Говорят, он… праздновал. Решил отметить свое участие в Турнире и закатил свой пир, гораздо веселее, чем во дворце. Рона оглянулась на Скерриса. Тот вперился в нее взглядом в ответ, а потом показательно повернулся к своему другу с выжженными светлыми волосами, ломкими, как солома, — кажется, Брину. Может, Скеррису показалось, что Рона планирует великую месть, но втайне она его понимала. Роне тоже хотелось бы выпить чего покрепче, прежде чем ехать на Турнир. За упокой… Но у нее были только отвары Йоргена. — А вон там жених принцессы Блодвин, Тарин, — шепнул Ивор, указывая на высокого кудрявого парня с прямым орлиным носом. Ее новому приятелю явно не нравилось сплетничать за спиной, но он знакомил Рону с лагерем, а это значило, что ему нужно рассказать обо всех, кто стоит внимания. Кто может быть опасным. — И зачем он здесь? — хмыкнула Рона. — Ему же не надо никому ничего доказывать. — Наверное, просто хочет стать рыцарем принцессы. Не делить ее ни с кем. «Ревнивый придурок, которому и жизнь не жаль положить из-за прихоти», — подумала Рона, но не стала говорить такое Ивору, который поглядывал на Тарина даже с восхищением. Ивор оказался привязчивым, как утенок, идущий за первым, кого увидел в своей маленькой жизни, но Рона понимала, отчего он тянулся к ней: она отличалась от надменных детей крови или мрачных парней, которые что-то знали о том, каков лик смерти. Встречались тут и несколько участников попроще, такие же деревенские простачки — дети неизвестных родов, уже измельчавших. Сидя под осыпающейся яблоней, Тарин острил свой меч, мерно проводя по клинку точильным камнем, и Рону ненадолго заворожили эти спокойные движения. Вокруг не было видно никого, Тарин не веселился в окружении парней, как Скеррис, ему никто не был нужен, как тем, кто собирался и похвалялся своими прошлыми подвигами. Рона с сомнением посмотрела на одинокого парня — и о чем он думал, любопытно? Но кто она такая, чтобы подойти и спросить… Кому-то могло бы показаться очень живописным то, как белые лепестки путались в кудрях Тарина, как будто этот образ должен был оказаться на фреске — влюбленный рыцарь, идущий в бой ради своей прекрасной госпожи! Но Рона испытывала только странную зависть: у него было все, ему не нужно было ввязываться в этот кошмар под угрозой смерти, и вот он тут… Они не сказали ему ничего и пошли дальше. Рона старалась запомнить все имена, но они пока вылетали из головы, потому она решила отбросить знаменитые фамилии: к чему они здесь, когда на турнире они все равны? Все умрут одинаково. Так что Рона запомнила нескольких. Например, Ге́рвина с гербом-сойкой, высокого и тощего как жердь парня с бритой головой и слегка кривой улыбкой, в которой не хватало одного зуба — кажется, у него был шанс попробовать себя в ратном деле. Несмотря на грубый и суровый вид, он много улыбался и приветствовал ее на Турнире. Другой знакомый Ивора, Си́дмон, носил герб с оленем с ветвистыми рогами, в которых запутались звезды, — возможно, он имел какое-то отношение к королевской семье? Но рыцарь не был таким надменным, как Скеррис, а скорее казался задумчивым и что-то писал, сидя в компании друзей. Их Ивор тоже назвал по именам: Э́йдан (его волосы тоже были рыжими, но не огненными, а золотыми, как солнце), Бра́йан (суровый крепкий воин на две головы выше съежившейся Роны), Бе́двир (бледный и на вид слабый юноша, который выглядел так, будто его притащили сюда со стола Йоргена). Все они казались дружелюбными к Ивору и к Роне, хотя она отмалчивалась и только рассматривала новых знакомых. Сделав круг по роще, они вернулись на прежнее место. Поглядев вбок, Рона заметила там Тристана, о чем-то разговаривавшего с мальчишкой-слугой, который привел ее, и сердце тревожно забилось: не мог ли старший рыцарь что-то заподозрить? — Ты в порядке? — спросил Ивор. Рона почувствовала огонь на щеках и догадалась, что они горят красным — в этот раз не от злости, а от тревоги. — Все хорошо. Надо только освоиться… Никогда не был в местах, где столько рыцарей, — призналась она. — Я, конечно, хотел приехать в столицу, но это все… Мой дядя был единственным рыцарем, которого я знал. В нашей глуши сражаться приходится крестьянам, если беда какая случается. Пока эти напыщенные юнцы развлекаются на турнирах. Но этого Рона, конечно, не выдала. Ивор успокоился и понимающе похлопал ее по спине — Рона постаралась выдержать этот удар с достоинством. В ее представлении рыцари были похожи на сира Тристана, суровые и благородные, но она с облегчением начинала осознавать, что они такие же мальчишки, как те, с которыми она была знакома в деревне. — А ты почему здесь? — спросила Рона, покосившись на Ивора. — Тоже ради славы? — Ну-у, я младший сын, — пожал плечами тот. Выглядел он немного смущенно. — Мои братья давно женились и живут в своих домах. У каждого по деревне на нашей земле, а я… а мне деревни не досталось! — улыбнулся Ивор, хотя он вовсе не казался обиженным. — Поэтому, когда я услышал о Турнире, решил рискнуть. Отец был только рад, что я нашел себе дело. И… Это значит, что братьев не будут оплакивать их семьи, если что-то случится. — А я пытаюсь вырваться из своей глуши, — использовала Рона удобную ложь, которую они продумали с Йоргеном. — В горах делать нечего, кроме как шляться по лесам и развалинам Ушедших. Ну, и еще иногда охотиться на зайцев. — Развалины? — восхищенно переспросил Ивор. — Ты находил там что-нибудь… волшебное? — Нет. Только пыль и паутину, а еще пару дохлых мышей. Пообещав показать еще кое-что интересное, Ивор увлек ее за собой. Под ногами приятно шуршали опавшие лепестки, светило солнце… На южном конце лагеря Рона рассмотрела тренировочную площадку, где сейчас сталкивались мечами двое юношей. Рона остановилась, наблюдая за ними, подмечая резкие движения и финты; она попыталась представить, что бы дядя Гвинн сказал об этом и как наяву услышала его ехидный голос: «Тот, что справа, неуклюжий олух и совсем не пользуется тем, что у него длинные руки». Но движения были четкими и сильными. Удар. Еще удар. — Почему им можно драться, а мне нельзя было вмазать Скеррису по его наглому лицу? — боевито спросила Рона. — Драться можно только здесь, на специально отведенном месте и по правилам, которые установил Тристан. Видишь, вон там стоят стражи, которые следят за тем, чтобы никто не поранился, — указал Ивор. — Никто не хочет, чтобы мы пострадали раньше Турнира. Им выдали тупые мечи. Вряд ли синяки повредят. — А я могу вызвать Скерриса сюда?.. — Ой, нет, лучше не надо, — потряс головой Ивор, осторожно уводя ее в сторону. Прикосновение к плечу оказалось совсем легким, Рона не ожидала такого от парня его роста и сложения. — Зачем тебе эти проблемы? Наживешь еще врага, а Скеррис, он… Он приносит проблемы. — Это я уж понял. Он был прав: Роне не нужно было привлекать внимание, иначе кто-то станет раскапывать, и выяснится, что у Гаэлора родилась дочь, а не сын. Она пожала плечами, делая вид, что отбросила эту странную идею, но все-таки Роне хотелось попробовать себя на площадке, потанцевать там, взрывая ботинками песок. Она поглядела на широкий тяжелый меч на перевязи у пояса своего нового друга, так подходящий простоватому и мощному Ивору. — Мы можем объединяться на первых испытаниях. Обычно никто не знает, что это будет, но Турнир Крови — нечто большее, чем просто череда поединков один на один, — сказал Ивор, когда Рона постаралась осторожно расспросить его о том, что в лагере говорят о предстоящих испытаниях. «Не обязательно делать из этого зрелище, все дело в крови и в жертве», — мрачно подумала Рона, осматривая рыцарей и представляя их мертвыми. Залитыми кровью, рассеченными. Почему-то первым представлялся Скеррис — его отрубленная голова, затянувшиеся пленкой глаза, выпавший почерневший язык. — Я не против объединить силы, — сказала Рона. — Если они стравят нас, предпочту иметь рядом сильного союзника. Ивор польщенно ухмыльнулся. Вместе они добрались до палатки Ивора, в которую он любезно пригласил Рону на время обеда. Поглядев на развевающееся полотно над палаткой, Рона рассмотрела полосатого барсука. Никогда не видела вживую, потому что охотиться приятнее всего за прыткой дичью. Многие изображали на гербах грозных зверей, взять хотя бы Тарина, на тунике которого скалился гордый лев, но барсук… Пушистый, круглый и полосатый. Рона невольно ухмыльнулась. — Вообще-то барсук олицетворяет усердие и достаток! — очень серьезно заявил Ивор; несмотря на то, что многие посчитали бы ее задушенный смешок оскорблением герба, он совсем не собирался обижаться. Рона приняла от него кубок с яблочным соком, пригубила сладкую янтарную жидкость, улыбнувшись в ответ. — Так сложилось, что мой род и правда прославился не военными делами, а торговлей. — У тебя есть все шансы стать знаменитым рыцарем. За это они и выпили, ударив кубками, как будто там было вино. Как будто они уже были прославленными рыцарями и отмечали великую победу на пиру. Даже если кто-то из них выживет, второй — уж точно упокоится в могиле, поэтому Рона могла только печально покачать головой. — Мой герб — красная гончая. Кун Аннун. Охотничьи псы из иного мира, они служат Дикой Охоте. Но говорят, что один из моих предков приманил их медом и молоком и приручил. Это была старая байка — маленькая Рона любила слушать ее, когда родовой замок заваливало снегом чуть ли не до самой крыши и они с дядей Гвинном проводили многие дни вместе. Он рассказывал ей старые сказки и всякие безделицы из рыцарской жизни, наверняка кое-что придумывая, потому что не может же на долю одного человека выпасть столько свершений… Рона с радостью поведала бы их Ивору, а может — обменяла бы на сказки, которые рассказывают в его семье, но она вдруг подумала, что покажется ребенком. Поэтому промолчала, сурово нахмурившись. Оглядываясь по сторонам, она заметила, что в палатке Ивора не так много вещей. Кровать, небольшой стол, грубо вырезанный из дерева — слава богам, на нем не было никаких книг, которые напомнили бы Роне о подвале Йоргена и о витавшем там запахе крови. А на столе Рона заметила обтесанную деревяшку, из которой пытались вырезать что-то… что-то похожее на дракона. Это была еще одна сказка, которую Рона хорошо знала: когда-то по земле ходили драконы, древние ящеры. У них было два крыла, четыре ноги и раздвоенный хвост, а на голове — рога, напоминающие великолепную корону. Ушедшие украли у них молнии и обрели огонь — вот настолько давно это было. Хотя многие рассказчики, киварвиты, забредавшие в северные горы, клялись, что драконы могли говорить на человеческом языке. Увы, это было никак не проверить, потому что последнего дракона убил Артур Пендрагон — на севере, откуда он был родом, его чаще называли Урсом. И прозвище свое он получил как раз в честь поверженного ящера. В детстве Рона верила, что драконы еще могут где-то прятаться, скрываться от людей — этим рыцарям только подавай подвиги, они никогда не оставили бы огромных ящериц спокойно доживать свой век! Она слышала, что драконы могут прятаться в холмах, как и Ушедшие, но Гвинн всегда на это язвительно бросал: «Ну да, в холмах… Сколько ж там народу прячется, наверное, тесно им приходится!», и Рона сердито сопела, но ничего ему не отвечала. Проследив за ее взглядом, Ивор посмотрел на незаконченную статуэтку. «Ты случайно не решил подарить ее принцессе, а?» — хотелось спросить Роне, усмехаясь, но она вдруг подумала, что это были бы именно те слова, что произнес бы какой-нибудь ублюдок вроде Скерриса. А она не хотела походить на него. — Очень красиво. Хотел бы я уметь делать что-то красивое, — призналась Рона, поглядев на свои руки. На севере женщины работали столько же, сколько мужчины, потому что иначе бедная земля не даст вообще никакого урожая, так что их руки были грубыми. Но все-таки они умели красиво вышивать и прясть. Роне никогда это не удавалось, не хватало усидчивости. Гвинн не винил ее за то, что у Роны на вышивке получалась не красная гончая, а скорее окровавленная крыса, а она старательно скрывала, что это ее расстраивает. Зато меч хорошо лежал в ее руке. — Я могу научить тебя. Возможно, у нас будет на это время, — бесхитростно предложил Ивор. — Я просто… я с детства мечтал увидеть дракона, а здесь они везде, на каждом флаге! Так красиво… Иногда ночью мне снится дракон. Думаешь… думаешь, это что-то значит? — с наивной надеждой спросил он у Роны. У него были такие чистые глаза. Как озеро в горах. — Может быть, не знаю, — она неуверенно пожала плечами. Рона слышала о вещих снах, но скорее могла бы поверить, что у ее нового приятеля слишком живое воображение. — Мне тоже много что снится… В основном смерть, — уже тише добавила Рона. В своих снах она снова и снова слышала долгий вопль Вороньей Матери, мучащейся в родах. Видела кровь. Так много крови — может, всей той, что должна была пролиться на ритуальные камни во время Турнира. Последняя битва пойдет в колдовском кругу за границами Афала, в вороньих камнях. Но вот что ждало их перед этим?.. Рона рассматривала Ивора уже внимательнее, задаваясь вопросом, не была ли его доброта наигранной. Что, если им управляли Служители, которые направили его к Роне, чтобы он ей помог? Или это она должна была ему помогать?.. Ивор гораздо больше походил на рыцаря-защитника, особенно если надеть на него сияющие доспехи. Но вряд ли Ивор притворялся дружелюбным со всеми остальными рыцарями в лагере. Рона помотала головой. Она не хотела сомневаться в каждом встречном, гадая, не служит ли он Птицеголовым. Паршивее всего было оттого, что она — служила. И все равно… Это Турнир что-то делал с ней. И Рона должна была убить кого-то из этих рыцарей — зная, что они ни в чем не виноваты, они не преступники и не убийцы, каких казнил дядя, потому что обязан был поддерживать закон и порядок в своих землях. Это было честно, это было справедливо — так, как при старых богах и при Мор’реин. Но дядя Гвинн же когда-то убивал на турнирах при дворе, развлекая знать… Если смог он, то сможет и Рона… Она с сомнением коснулась рукояти меча. Скольких человек им зарезали? — Ты когда-нибудь убивал? — спросила она у Ивора. Его лучезарная улыбка немного померкла. — Ты… про людей, конечно, — вздохнул он. — Я охотился с братьями. Как, полагаю, и ты. Но до этого мне не приходилось никого убивать. Я думаю… моя рука не дрогнет, потому что это будет честный поединок перед лицом Богини, — заявил он. — И я не буду таким мерзавцем, как Скеррис, который нападает на тех, кто слабее. Мы все его слабее, — пояснил он, как бы желая, чтобы Рона не оскорбилась. — Белый Змей выиграл прошлогодний городской турнир. — Тогда… ты не боишься смерти? — уточнила Рона. — Что, если тебя победит кто-то вроде него или Тарина? Он тоже наверняка умелый воин! — Я умру с честью, как мне и пристало, — сказал Ивор, хотя его голос немного дрогнул от неуверенности. Конечно, мало кто задумывается о смерти в таком юном возрасте, тем более — дети Великой крови, которым не нужно помнить о вороньей хвори и множестве других тяжелых болезней. Рона вздохнула. — А ты убивал? — спросил Ивор скорее из вежливости. — Да, — неожиданно призналась Рона. — И мне придется убивать снова, чтобы выжить. Она мрачно подняла кубок и снова отпила, стараясь не смотреть на Ивора. Почему-то Роне пришло в голову, что ее сука-судьба снова может вывернуться и сделать так, чтобы Рону однажды поставили биться против этого славного парня. Но, возможно, она просто не доживет до поединков в вороньих камнях.