Здравствуй Рита.
Обычно тебя зовут Марго, но ты же знаешь, что мне больше нравится так
Знаешь, письма я не писал никогда в своей жизнь. Обычно я пользуюсь амальграммами, когда это необходимо, но сейчас не вижу смысла, ведь ты всё равно никогда не прочтёшь эту непонятно ради чего создаваемую хрень это письмо.
Твои сегодняшние слова наконец-то открыли мне глаза на опасность заблуждений, витающих в голове. Я всегда хотел тебе лучшего, и похоже настал час это продемонстрировать и просто отойти в сторону, не смея мешать. Зачем беситься, когда уже и так просрал всё что мог? Этот клочок бумаги будто личный дневник, напишу свои мысли и сожгу без следа, словно и не было.
Знаешь... Мне так смешно с собственного имени. Вергилий. Древний поэт и персонаж «Божественной комедии». Да, я этого знать не должен, ведь рождён в Зерцалии. Жаль что не могу прийти на местную Землю из-за ебучего косого иммунитета. Неплохо вроде, плюю на большинство видов сильной магии, а потом плюют на меня, вытирая ноги о безвольное тело, но неспособность ходить по зеркалам всё-таки ужасна...
Я опять ною, да? И задаю тупые вопросы листку мятой и драной бумаги. Я слишком часто это делаю. Особенно в последнее время...
О чём мы говорили? О «Божественной комедии», кажется... Сам я её не читал, но кажется где-то слышал пересказ... Знаешь, Маргарита, — как редко я так тебя зову... — ты подобна Беатриче. Ведёшь любимого сквозь все круги ада к свету. И я иду за тобой, не смея отступиться. Но я всего лишь Вергилий. Я сам проводник для многих, а твоя святость нацелена на кого угодно, но только не меня. Надеюсь ты будешь счастлива с этим мудилой со своим «Данте». Главное, не оглядывайся на прошлое в моём лице, чего ты никогда в жизни не сделаешь.
Счастья тебе.
От Гила.
Ну и какого дьявола я сейчас накатал? И на хрена писать продолжаю...
***
— А ты почти не изменилась...
Звучит глупо и шаблонно, отдаваясь эхом в ушах, перебивающим даже гулкий стук сердца.
Я совсем не знаю, что сказать после стольких лет. Хочу обнять, но помню о предательстве.
Её? Моём? Разницы не было и не будет.
Нужно извиниться... Да, определённо нужно просить прощения за те слова... Или просто уйти? Не раздражать своим внешним видом. Исчезнуть. Не смотреть в эти синие глаза.
Не видеть на их месте тёмно-бордовые...
Она не отвечает. Молчит, как тогда. И я принимаю её выбор.
Я не стану мешать и раздражать присутствием. Сделаю то что умею лучше всего. Сбегу.
От врагов, друзей, мира, себя...
Восприятие делает кульбит, когда я ощущаю себя в кольце любимых тёплых рук.
Неужели очередной сон, галлюцинация порождённая выпивкой и совестью, а может издевательская иллюзия?
К буханью моего сердца добавляется
чужое ещё одно, и я желаю верить, что бьются они в унисон.
Руки страшно дрожат: до сих пор не верю в реальность происходящего, но секунды идут и мне больно от одной лишь мысли, что своим бесчувствием я могу обидеть, оскорбить,
потерять Риту.
Я обнимаю в ответ, прижимаясь к чужой груди.
Не лесть мои слова. Совсем не лесть. Рита и правда всё та же, будто само время не властно над ней.
Лишь взгляд стал иной. Исчезла наивность, прибавились осторожность и страх. Не пред кем-то — лишь я настолько слаб, чтобы чувствовать безраздельный ужас к другому — за кого-то, и я знаю за кого, и чувства понимаю.
— Ты жив, ты правда жив... — в исступление, почти неверяще повторяет.
Рада встрече. Действительно рада
старому другу. И будто не было меж нами того дня, будто не было тех страшных слов...
«Я выхожу замуж»
...И коробка с кольцом, уже готовая показаться из-за спины, выпадает из дрожащих пальцев, а ты всё спрашиваешь: «Что случилось? Всё в порядке?»
ПорядокПорядокПорядок
Тысячи раз повторю — не запомню. Нет порядка, давно уже нет, и знаешь ли, не будет.
Помню как торопливо поднял коробку тогда, как, сдерживая желание нагрубить, вспыхнувшее внутри, поздравил и, сославшись на незаконченные дела, сбежал.
А Рита так и не поняла, и я был тому рад. Оказывается даже от слухов о собственной «текущей крыши» есть прок. Она лишь сочувственно и виновато смотрела в след, думая, что просто напомнила, каким-то своим неосторожным движением, что-то о времени пленения.
Я был готов истерически ржать, когда услышал это версию впервые, но боюсь, что в этом случае они бы лишь ещё более уверились в поставленном «диагнозе».
Ну, а чего ещё-то ждал?
Далеко не последнее лицо в Ордене попалось Императору, пережило казнь, посмело прилюдно отказаться от предложения Властелинов и нагрубило им же. А потом, не дождавшись уже собирающейся, совсем нехилой помощи от соратников, сам пришёл обратно
домой.
Окровавленный, покрытый уже заживающими шрамами от глубоких ран — обычная практика при которой сначала наносят увечья, а потом исцеляют заклинаниями, чтобы жертва не умерла раньше положенного — я производил впечатления человека, повидавшего столько дерьма, сколько не одному из побежавших встречать «героя» новобранцев в жизнь даже краем глаза не увидеть.
Поэтому-то все и решили, что в замке пытки были настолько страшны, что даже Бестию надломили.
Да... Пытки там были и правда стоящие.
Какая жалость, что Император почти к ним не прибегал...
Меня пытались разговорить в истинном желании помочь, но я лишь молчал, пообещав себе никогда и никому не говорить о случившимся. Моё молчание лишь укрепило версию о ПТСР, и пожалуй, так даже лучше.
Вопросов по крайней мере ни у кого нет...
— Я не хочу тебя просить о подобном, — вернул меня в реальность голос любимой женщины, что так о чувствах одного нерешительного дурака и не узнала. — Мы долгое время не виделись, и возможно это совсем не то с чего стоит начинать разговор... Помоги Катерине. — Насколько же всё-таки глубокие у неё глаза. Будто действительно океан и не реальный, загрязнённый и мутный, а тот самый с ярких картинок западных фильмов. — Даже сейчас у меня мало времени, и я совсем не уверенна, что смогу оказать рядом, когда буду ей необходима... Гил, я помню тот день. — Какой? Мы провели рядом друг с другом многие сотни суток... — Я помню твой взгляд. — Тело будто бьёт током, а желание позорно сбежать многократно увеличивается. — Мне жаль, что я не видела этого раньше, но былого не изменишь. Ты можешь ненавидеть его и меня, но, пожалуйста, не будь жесток с Катей. Она увидела в тебе надёжного созника и защитника, я не хочу, чтобы сердце моей дочери разбилось вновь.
Конечно я не буду жесток. Конечно помогу. Это ведь и есть судьба Вергилия, моя милая Беатриче, — вести к свету сквозь ад.
Навсегда оставшись во тьме...
Не имея возможности противостоять демону, избравшему жертву...
