Дата: 15 июля
Утро начинается не с кофе. Утро начинается с трели дверного звонка и довольного попискивания Цзяньгуя. Цзяньгуя, который в щенячьем экстазе, разбрызгивая слюни в разные стороны, со всей доступной его небольшому тельцу скоростью бросается навстречу нежданным гостям. Хотя почему нежданным, вроде бы Мо Жань вчера говорил что-то на вечерней прогулке… Совместной вечерней прогулке, которая теперь стала неотъемлемым атрибутом каждого их нового дня. Совместной вечерней прогулке, когда они в спокойном темпе ходят по территории небольшого живописного парка жилого комплекса. Совместной вечерней прогулке, без которой Чу Ваньнин больше не в силах представить себе их общий досуг. Мо Жань говорил что-то на вечерней прогулке… Говорил о доставке… О каком-то сюрпризе… Чу Ваньнин помнит… Помнит, нехотя отрывая голову от подушки. Он пока позволяет себе спать на животе. Позволяет, прекрасно понимая, что еще несколько месяцев — и столь непозволительная роскошь будет ему недоступна. Позволяет, прекрасно понимая, что потом придется долго переучиваться. Отвыкать, заставляя себя принимать иные — возможно, и не самые удобные — позы. Но это будет потом. Сейчас же этим не стоит забивать себе голову. Проходит минута. Другая. И вот визг Цзяньгуя, отдающийся от перекрытий, стихает. Стихает, что может говорить только об одном. Ушли. Кто бы к ним ни заявился в субботу ранним утром, — уже покинул квартиру. Чу Ваньнин встает. Медленно. Прислушиваясь к ощущениям. Прислушиваясь к минимальным изменениям в организме. Прислушиваясь, потому что ждет. Ждет, когда все то, о чем «беременные папочки» пишут на форумах, в статьях соответствующих журналов или рассказывают в лайф-стайл блогах на YouTube, накроет и его тоже. Еще месяц назад омега бы не поверил, что теперь, помимо рекомендаций летсплеев или стримов по новым хоррор-играм, приложение будет предлагать ему еще и ролики с говорящими названиями: «Первый триместр беременности, какой он?» или «Десять лучших способов облегчить токсикоз». Забавная тенденция: сначала смотришь на то, как кого-то расчленяют бензопилой или и того хуже, а потом сразу следом — как какой-то уже глубоко беременный омега под милую ненавязчивую музыку на фоне рассказывает о восхитительных свойствах ароматерапии в борьбе с мучительной утренней тошнотой. Рассказывает, не забывая между делом слишком уж навязчиво рекламировать продукцию спонсоров… Правда к середине видео сам вдруг вспоминаешь, что больше не чувствуешь запахов, но это уже издержки. Полезные свойства растительных эфирных масел же все равно будут действовать на организм, хоть и не явно… Чу Ваньнин встает и, натянув через голову недавно купленный на скорую руку белый кроп-топ, уже хочет выйти из спальни. Уже хочет, но цепляется взглядом за прикроватную тумбочку. За прикроватную тумбочку, на которой придавленная айфоном лежит прозрачная папка лимонного цвета. Папка, где, подойдя ближе, Чу Ваньнин замечает монохромный снимок УЗИ. Снимок УЗИ, сделанный вчера днем.— Беременность маточная.
Снимок УЗИ с явственно выделяющимся на общем сером фоне небольшим черным кружочком.
— Одно плодное яйцо. Посмотрите. Вот здесь.
Снимок УЗИ, при виде которого Чу Ваньнин несмело легко-легко улыбается уголками губ.
— Пока никаких нарушений, патологий, я не вижу. Все в пределах нормы для вашего срока. Сейчас я вам дам некоторые рекомендации, которые вы будете соблюдать… А чуть позже обсудим ваши дальнейшие действия… Одевайтесь.
Улыбается недолго… Дает слабину и позволяет себе это… Позволяет, потому что все больше ловит себя на мысли, что сделает для этого крохотного сгустка клеточек все… Все, на что будет способен… Все… А может, и даже больше… Позволяет… Улыбается, а затем будто бы окончательно очнувшись ото сна, вылетает из комнаты.
***
Когда-то в прошлом
Ся Сыни совсем недавно исполнилось четыре годика.
Он сидит на широкой детской кроватке под синтетическим балдахином и играет… Играет, представляя, как космические динозаврики самых разных форм и расцветок бороздят просторы Вселенной. Вселенной, которую он выстроил сам. Выстроил из подушек в ярких наволочках и неаккуратно вырванных детскими пальчиками разрисованных альбомных листков. Ся Сыни играет… Играет, стараясь не обращать никакого внимания на крики. Крики, доносящееся из-за плотно закрытой двери его спальни. Крики двух знакомых до боли голосов. Голосов, которые Ся Сыни редко слышит как-то иначе. Не на повышенных тонах. Редко слышит… И временами ему начинает казаться, что все взрослые только так и разговаривают… — Я тебя ненавижу! Ты всю жизнь!.. Всю жизнь мне испортил! Ты и наши гребанные семьи с ебаным девизом «Если уж получилось, то надо рожать». — Если ты думаешь, что мне легко, то ты ошибаешься. — Так захуя мы его оставили? Я говорил тебе… Говорил: «Давай по-тихому соберем деньги, сделаем аборт в тайне от родителей и решим эту проблему». Я же гробил свое собственное здоровье, стараясь вызвать выкидыш. Гробил здоровье, а толку никакого. Это не моя жизнь. Он не мой ребенок. Я его не хотел. Я его не хочу. Жру горстями эти ебаные антидепрессанты. Я задыхаюсь. — Ты ходишь, куда хочешь, делаешь, что хочешь, встречаешься, с кем хочешь. А я вкалываю день и ночь на работе, чтобы мы могли позволить себе нанимать домработников. Которые, между прочим, выполняют твои обязанности. Ты к нему не подходишь даже. Ты с ребенком когда гулял в последний раз? — Да я видеть его не могу. Мне тошно. Тошно от того, что я ненавижу его… А потом вспоминаю, что это вы виноваты. Все вы. И от этого еще хуже… Но я… Я не собираюсь ради него жертвовать свободой. Да, я эгоист, который не хочет смириться с участью покладистого мужа и отличного папы маленького ангелочка! Может, я даже и самый ужасный человек на всем белом свете, но меня вынудили. Заставили. И продолжают делать это. Продолжают, хоть я уже выполнил свою инкубационную функцию еще четыре года назад. Тогда, в роддоме. С меня довольно. Я устал. Я ни ему, ни тебе, ни кому бы то ни было другому не должен. — И что ты предлагаешь? Сдать его куда-то? Избавиться? — Я предлагаю нам развестись. — Твои родители будут против… — Похуй мне на них и их мнение. Они орали в два горла, что будут помогать нам с ребенком — и где они сейчас? А? Где? Открещиваются и говорят, чтобы мы разбирались сами со своим чадом, а они хотят пожить для себя? Охуенно! А я не хочу пожить для себя? Я? Мне двадцать один год только исполнился! Это я должен жить для себя! Я! — Что бы ты ни говорил, это и наша ответственность. И мы несем… — Ты и неси. Вот ты и неси за него ответственность, раз такой молодец. Святой прямо. Накончал в меня, а теперь играешь в героя? Смотрите-ка. — Ты думаешь, я от всего этого кайфую? Думаешь, я не устал? — Честно, мне все равно. Мне всегда было плевать на тебя. И ты это знаешь. Я тебя не любил, не люблю и насильно с подачи родителей «стерпится — слюбится» тоже не полюблю. Как и ты меня. Это ошибка. Все это ошибка. Затянувшаяся. Я пытался привыкнуть… Пытался, но с меня хватит. — Ребенок же не виноват. Он-то тебя любит. Искренне. Я же вижу, как он к тебе тянется. Ему нужна семья. Ему нужны мы. — Не пытайся меня разжалобить! Хочешь стать ему семьей? Пожалуйста! Милости прошу. Но мне не приписывай своих желаний. Не смей больше решать за меня! — Безответственный! Я жилы рву, чтобы вам было комфортно. Работаю на твоего долбоеба отца, чтобы у нас была нормальная обеспеченная достойная семья. Думаешь, все только по любви замуж выходят? Не неси чушь. Хочешь сохранить имя и статус, будь добр соответствовать. Иногда есть такое понятие, как надо. Я тебе даю полную свободу. Я оплачиваю все твои хочу-не хочу. Я! Но почему-то ты продолжаешь упорно трындеть только о себе. А то удобно устроился: «Деньги приноси, все выполняй по первому щелчку, а я еще и буду недоволен». — Ты альфа! — Интересная политика, ты обязанности омеги не выполняешь, а я должен мало того, что свои, приписанные мне за счет статуса, выполнять, так еще и искать персонал, чтобы тебя от дел отгородить? Не видишь ли ты здесь несостыковок, муженек? — Ты сам-то к ребенку подходишь? — Я работаю, мне некогда! Я вижу его от силы пару часов в день. А ты по клубам гоняешь, да о жизни тяжелой с дружками по телефону трындишь. Не хочешь сидеть с ребенком, добро, давай поменяемся. Только ты и недели не продержишься в том режиме, в котором существую я. — Ты не понял? Я больше не хочу видеть ни тебя, ни твоего ребенка. Я на пределе. Я хочу начать жить. — А на что ты будешь развлекаться? Ты искренне веришь, что я буду продолжать тебя содержать по доброте душевной? — Я!.. Я!.. — Или ты планировал отсудить у меня имущество? Так вот сюрприз, ты ничего не получишь. Потому что представителем ребенка, судя по твоим визгам, буду я. Законы читай, а не дружков с насиликоненными мозгами слушай. — Не смей оскорблять дорогих мне людей! — Я, конечно, тоже не в восторге, что у нас с тобой есть ребенок. Но я хотя бы ставлю его в приоритет, а не на последнее место после размалеванных солевых блядей. Которые общаются с тобой, кстати, только потому, что я тебе даю на встречи с ними деньги. — Ты!.. Ты!.. — Что? Возразить нечего? Так давай выходи на работу, зарабатывай свои деньги, становись независимым. Я только рад буду. Но ты не захочешь. Не захочешь, потому что ищешь чего попроще. Разговор окончен. Я и так ебашу на работе до самого вечера, чтобы еще и дома выслушивать твои истерики! Где-то хлопает дверь. Сильно. Глухо. А потом наступает тишина… Ся Сыни сидит на широкой детской кроватке под синтетическим балдахином и больше не играет… Не играет… Не представляет, как космические динозаврики самых разных форм и расцветок бороздят просторы Вселенной. Он просто сидит… Сидит, смотрит перед собой. На покрывало, усыпанное звездами. На фигурки в собственных руках… Смотрит… И… Он еще мало что понимает… Мало что понимает, но очень хорошо чувствует… Чувствует, что сегодня к нему точно уже не придут пожелать спокойной ночи. К нему не придут…
***
Дата: 15 июля (продолжение)
Первое, что встречает Чу Ваньнина внизу — баррикады из плотных картонных коробок. Плотных картонных коробок, меж которых воодушевленно бегает Цзяньгуй, виляющий хвостом. Виляющий хвостом с такой силой, что тот будто бы вот-вот оторвется. Оторвется прямо как у ящерицы в минуты опасности. Плотных картонных коробок, вызывающих у Чу Ваньнина незамедлительный вопрос: — Нас выселяют, а я узнаю об этом только сейчас? Незамедлительный вопрос, полный неприкрытой иронии. Незамедлительный вопрос, сопровождающийся недоуменным изломом аккуратно выщипанных накануне вечером бровей. Аккуратно выщипанных, но все еще отдающихся дискомфортом травмированной кожи при каждом даже самом незначительном движении.
— Ты мне в животе дыру когда-нибудь протрешь.
Незамедлительный вопрос, в ответ на который Мо Жань, вальяжно привалившийся к спинке дивана с чашкой в руках, со знанием дела поясняет:
— Скорее наоборот, к нам ЗАселяется, — осторожно дует на поднимающиеся от горячего кофе облачка пара. — Новый жилец как никак скоро появится. Нужно подготовиться. Я благодаря совместно просмотренным беременным хроникам изучил, что нам должно пригодиться в этот период. И заказал по максимуму все то, что может внезапно потребоваться. И сначала Чу Ваньнину хочется возразить. Сказать что-то вроде «это ты на год вперед закупался?» или «а ничего, что надо было как минимум посоветоваться со мной?». Но потом он вспоминает… Вспоминает, что, судя по словам многих экспертов, нередко молодые представители сильного статуса слишком буквально все воспринимают и могут даже помешаться на теме будущего отцовства. Однако Чу Ваньнин и вообразить не мог, что это произойдет так скоро… Вспоминает… Вспоминает и смотрит в горящие восторгом глаза альфы… Смотрит и просто не в силах испортить ему момент. Не в силах… Потому что Мо Жань же старался. Он же подумал о нем… О них… Подумал… И именно поэтому Чу Ваньнин, вместо всего прочего, выбирает меньшее из возможных зол. Он долго выдыхает. Выдыхает через нос, чтобы незаметно… Выдыхает и только лишь потом спокойно спрашивает. Спрашивает риторически, кивая на коробки: — Покупки-то презентовать будешь?
— Знаешь, я тут подумал… Мы никогда это не обсуждали, но… Я должен тебе признаться. Я мечтал иметь большую семью. Иметь минимум троих детей. А лучше сразу четверых. И это совсем не значит, что ты должен тоже этого хотеть… Считай, я просто отвел душу…
— Губа у тебя не дура. Хотя чего я удивляюсь… Вам, альфам, только дай волю — вы так намечтаете…
— А сколько бы ты хотел? Размышлял о чем-то таком?
— Я всегда думал только об одном. Оно и понятно, я планировал растить его в одиночестве…
Мо Жань прямо расцветает на глазах. Расцветает, хотя секунду назад казалось, что дальше некуда: — Естественно, — расцветает, как ребенок в магазине игрушек, которому сказали выбирать все, что он хочет. — Сейчас принесу канцелярский нож. И даже несмотря на полную кружку в руках, чуть ли не вприпрыжку покидает гостиную. Чу Ваньнин картинно опасливо косится на острый предмет в руке Мо Жаня, когда альфа, наконец, возвращается. Возвращается, предусмотрительно освободив руки. В какой именно части квартиры остается его утренний кофе, можно только догадываться. — Мне начинать бояться? Альфа не сразу улавливает ход мыслей Чу Ваньнина: — Для начала давай все разберем, а потом решишь сам. По факту, так сказать. — Но прослеживает недоверчивый взгляд омеги и… — А, ты об этом? Поверь, если бы я хотел совершить убийство, придумал бы что-то более изощренное. Ты заслуживаешь только самого лучшего. И скалится. Скалится, явно довольный собой и своим ответом. Скалится, протягивая нож рукоятью вперед: — Держи. Руководи процессом. Чу Ваньнин, потрепав за ушком любопытствующего «что же папа собирается такое интересное делать» Цзяньгуя, присаживается на пол возле ближайшей квадратной картонной коробки. — Ну, поехали. И ехать… В смысле разбирать вещи, судя по объему предстоящих работ, придется долго. Это Чу Ваньнин понимает, расправившись с плотным скотчем на крышке. Расправившись с плотным скотчем, вытащив прозрачную пузырчатую пленку…
— А как же альфа?
— А что альфа? Я планировал все так, чтобы рассчитывать только на себя.
— Неужели ты даже не допускал мысли, что тебе может кто-то встретиться?
— Нет.
— Совсем-совсем?
— Мы в детском саду? Совсем-совсем. Я же сказал.
Через сорок минут распаковки… Распаковки неаккуратной, совсем не эстетичной, но достаточно продуктивной, им удается расправиться примерно с четвертью. Им удается расправиться, хотя сначала казалось, что это нереально. Казалось, что кто-то приходит и, пока они не видят, отвлекаясь на обсуждение очередного товара, подкладывает еще несколько коробок. Им удается расправиться — и помимо рваных клочков бумаги, мотков клейкой ленты и кусков картона… На полу к этой минуте уже оказываются: три подушки для беременных с веселыми мордочками животных (белого кота, пса породы хаски и золотого дракончика) разной степени жесткости, наборы эфирных масел от растяжек, бандажи в двух расцветках серый и белый (как Мо Жань пояснил, «под настроение»), игольчатые аппликаторы для, кажется, всех частей тела и целая подборка книг для будущих пап и отцов. — Ты скупил весь магазин? Интересуется Чу Ваньнин, когда альфа подносит к нему очередную коробку. Коробку мало того что большую, так и, судя по гулкому звуку, с которым она опускается на пол, достаточно увесистую. — Не весь, — Мо Жань привычно устраивается у омеги за спиной. — Но выручку им точно хорошую сделал. Привычно устраивается — кладет подбородок ему на плечо, слегка приобнимая поперек живота. Чу Ваньнин уже достаточно давно понял, что Мо Жань сам по себе очень тактильный человек. Настолько тактильный, что если бы у людей данный параметр отображался на лбу, то у альфы точно было бы написано что-то вроде: «Не подходи — убьет зажамкает до смерти». Чу Ваньнин уже достаточно давно это понял, поэтому очень спокойно, хотя сам не совсем осознает важности постоянных прикосновений друг к другу, принимает правила игры. Иногда, конечно, шипит, когда его собственный лимит личного пространства доходит до критической отметки, но это бывает редко. Чаще всего Мо Жань сам, будто бы почувствовав неладное, самоликвидируются в другую комнату или даже на другой этаж, давая тем самым омеге побыть наедине со своими собственными мыслями. Чу Ваньнин уже достаточно давно это понял, поэтому никак не реагирует и сейчас. Никак не реагирует, лишь концентрируясь на сказанном ранее. Концентрируясь, подтягивает тяжелую коробку к себе вплотную: — Выручку за месяц, скорее всего… Вскрыть крышку удается быстро. Это не составляет большого труда. Вскрыть крышку удается быстро, и внутри на этот раз оказываются… — Витамины? — Чу Ваньнин поднимает первую попавшуюся баночку на уровень глаз. Поднимает и сквозь мутное темное стекло наблюдает за Цзяньгуем, который уже вовсю облюбовал одну из «беременных» подушек. — Ты еще и аптеку обчистил до кучи? Сколько здесь упаковок вообще? Боюсь спросить, это мне на десять беременностей вперед? Мо Жань многозначительно хмыкает: — Кто знает, кто знает… — оставляет мягкий поцелуй на шее омеги. — Все для тебя. — Про запас — это, конечно, хорошо… Но… Я уже боюсь представить, какие потрясения меня ждут дальше, — омеги оценивающим взглядом окидывающего оставшееся, еще не распакованное добро. — Куда мы все это денем? Мо Жань, словно только этого вопроса и ждал: — В гардеробную. Я все заранее продумал и расчистил место. Не успеешь глазом моргнуть, как все это понадобится. Нам вот уже вчера сколько всяких витаминов прописали. Можешь начинать хоть сейчас принимать. Принести водички? Чу Ваньнин безразлично взмахивает рукой: — Потом. Безразлично взмахивает рукой, а потом скорее у Вселенной, чем у самого Мо Жаня интересуется: — Почему ты… Почему ты такой у меня?.. Не знаю… Хороший?***
Дата: 15 июля
(продолжение +)
— То есть мне очень повезло?
— Если ты считаешь это везением, то да.
— Ну а вдруг тебе понравится… Не знаю…
— Что именно мне понравится?
— Беременность…
— У меня вкусы хоть и специфичные, но я не думаю, что настолько.
— «Хороший мальчик»? — Не без этого. — Тогда… Я думаю, «такому хорошему мальчику», как я, полагается награда. — Да ты что? Поцелуй? Достойная награда? — Я рассчитывал на что-то более существенное… — Нам еще в гости ехать. Помнишь? Тем более мы не все разобрали…— Завтра…
— Все в порядке. Рано или поздно это бы произошло. Что уж теперь делать. Ты же не виноват, что у тебя есть семья.
— Не виноват.
— Вот видишь. Это же прекрасно. Волнительно, но… Как оказалось, терпимо. Тем более мы решили основные новости приберечь для особого случая. А о том, что мы в отношениях, почти все из планируемых присутствующих уже в курсе.
— Мы в отношениях?
— А ты не знал? Я открыл Америку?
— Не в этом дело, просто хочу, чтобы ты подтвердил это еще раз сам.
Чу Ваньнин медленно поводит головой из стороны в сторону, плотно смыкая губы.
Смыкая губы, без слов говоря четко и ясно: «Ни за что».
— Ваньнин…; (
«Нееет».
— Ну, скажи…
«Нет — строптивого омеги ответ».
— Ну золотце.
— Это еще что за неизвестный науке зверь?
— Это ты.
— Сказал бы, что мне надо выпить… Да теперь больше девяти месяцев нельзя. Ты осторожнее с такими неожиданными заходами. Мне запрещено нервничать. Предупреждай там. Заранее… Чтобы я морально подготавливался.
— Хорошо. Тогда… Говорю сразу, завтра утром нам привезут доставку.
— А поподробнее?
— Сюрприз. Я и так уже спалил все, что можно, для твоего душевного спокойствия.
— Боишься, что на тебе останется мой запах и все тайное станет явным раньше времени? — Я и так уже весь тобой пропах. Поимей совесть. Мы вместе 24/7. — Мне этого мало. — Дополнительный час в сутках еще не изобрели. Да и кто сказал, что после того, как мы вернемся вечером домой, не последует продолжения? — Ну это же все в корне меняет. С вами приятно иметь дело. Кстати, пока не забыл, на улице очень холодно. Я коробки принимал в дверях и чуть кони не двинул. Ветер сильный. Ледяной. Пасмурно. Дерьмо, одним словом. Не знаю, кто отвечает за погоду, но сегодня он конкретно проебался. Забыл, наверное, что лето на дворе… И мне надо будет отъехать с Сюэ Мэном кое-куда… Все-таки я еще Господину Вану подарок не сделал… Да и забыл в принципе поздравить… Надо бы реабилитироваться как-то, а-то неудобно. Ты же без меня часик продержишься?***
Когда-то в прошлом
Ся Сыни двенадцать лет. Ся Сыни двенадцать лет и, сидя в машине с личным водителем, он отвечает на звонок. Отвечает на звонок отца. Звонок, который без каких бы то ни было приветственных слов, начинается с вопроса.
Телефонный разговор
02.13 pm
Хауйцзуй: — Как учеба? Ся Сыни: — Нормально. Хуайцзуй: — Что это за ответ такой? Ни рыба ни мясо. Расскажи поконкретней, пожалуйста. Ся Сыни: — Все хорошо, отец. Отличные результаты, и, пока вчера ждал распечатки с оценками, ко мне подошли познакомиться новые ребята. Одноклассники. Они удивляются, почему это я появляюсь только на контрольных и итоговых работах… Мы обменялись телефонами и второй день переписываемся… Меня, кстати, сегодня… Меня сегодня пригласили на дискотеку в честь предстоящего Нового года в школе. Я был бы очень рад, если бы ты разрешил… Хуайцзуй: — Ты не пойдешь. Ся Сыни: — Почему? Это… Это же школьное мероприятие… Там собираются все… Хуайцзуй: — Мы улетаем в Киото. Я говорил тебе, не моя вина, что ты никогда меня не слушаешь. Вечно весь в своих гаджетах. Ся Сыни: — Но ты точно ничего не говорил… Я впервые об этом слышу… Я же уже согласился… Я думал… Хуайцзуй: — Как согласился, так и откажешься. Вся эта блажь только отвлекает. Делами нужно заниматься, а не об альфах думать. Ся Сыни: — При чем здесь альфы? Меня пригласили… Хуайцзуй: — Я все сказал. Мы улетаем. Этот разговор не имеет никакого смысла. Пообедай и иди готовься к репетитору по-китайскому. Ся Сыни: — Да, отец. Хуайцзуй: — И вышли мне, как вернешься домой, табель с оценками на электронную почту, хочу лично удостовериться. Твои новые друзья, кстати, тоже с родителями позволяют себе так разговаривать? Они на тебя пагубно влияют?***
Дата: 15 июля (продолжение)
Дверь им открывают практически мгновенно. Распахивают, словно только этого и ждали. Распахивают, когда не успевает отзвучать трель первого непродолжительного звонка. Распахивают, и на пороге оказывается немного помятый, с характерным следом от подушки на щеке, Сюэ Мэн. Немного помятый, но совсем не сонный. Точно, судя по бодрым ноткам в голосе, проснувшийся больше пары часов назад: — Добрый день, профессор Чу. Добро пожаловать. По бодрым ноткам в голосе, которые угасают, стоит ему нехотя повернуть голову к Мо Жаню. Повернуть голову к Мо Жаню и почтить его присутствие брошенным невзначай и приправленным кислой миной: — И тебе привет. Видно… Видно невооруженным глазом, что Сюэ Мэн сдерживается. Сдерживается, чтобы не состроить разочарованно-гневную гримасу. Сдерживается, чтобы не зарычать и не заскрежетать зубами. Видно невооруженным глазом, как слишком часто моргает, стараясь не позволять зрачкам и радужкам наливаться негативными эмоциями. Видно, как подрагивают уголки губ и ходят желваки на сведенных челюстях… Видно, что еще немного — и как в тот раз сорвет стоп-кран… Видно, но не Мо Жаню… Или он просто привык, поэтому так спокойно хватает Сюэ Мэна за плечо и как ни в чем не бывало заговорчески шепчет: — Ты-то мне и нужен. Отъедем на часок? Куртку накинь, мы хоть и ненадолго, но там сегодня дубак. — Может те еще и сплясать? Но Мо Жань, по всей видимости, не намерен шутки шутить. Он сам берет ситуацию в свои руки. Берет ситуацию и заодно и куртку цвета камуфляж с вешалки: — Позже спляшешь, поехали, — и, повышая голос, чтобы в любой части квартиры было слышно, обращается уже к… — Господин Ван, присмотрите за Ваньнином! Доверяю вам, как себе! Мы скоро вернемся! И, вытолкнув упирающегося скорее для вида, чем на самом деле, брата на лестничную клетку, захлопывает входную дверь. Захлопывает входную дверь, предварительно показав в просвет большой палец, после того как слышит ответ на свою просьбу. Слышит ответ, сказанный мягким ровным голосом: — Всенепременно. Мы прекрасно проведем время. Слышит его и Чу Ваньнин… Чу Ваньнин, который как раз осторожно опустился на корточки… Слышит и, победив жесткий непослушный шнурок высоких уличных ботинок, поднимает голову: — Здравствуйте, Господин Ван. Поднимает голову, чтобы наконец поздороваться с появившимся в арочном проеме омегой. Омегой в легком бело-голубом укороченном свитере с широкими рукавами, в белых брюках-хакама, расшитых тонкими серебряными нитями и капроновых следочках телесного цвета. Омегой с зажатым в пальцах махровым полотенцем и все еще блестящими на свету мокрыми кистями рук. Омегой, тепло улыбнувшимся и качнувшим головой в знак приветствия: — Привет, Юйхэн. Ты же был уже здесь? В этой конкретно квартире, я имею в виду? — Да, — закончив с обувью, кивает Чу Ваньнин, выпрямляясь в полный рост с тихим, но довольно-таки характерным хрустом коленных чашечек. — Пару раз. С хрустом, который Господин Ван либо не слышит, либо намеренно умело игнорирует: — Супер. Тогда опустим часть с экскурсией и перейдем сразу в гостиную, познакомлю тебя с новеньким попугайчиком. — Умело игнорирует, отступая на шаг назад, чтобы пропустить гостя перед собой вглубь квартиры. — Пойдем-пойдем. Не стесняйся. Чувствуй себя как дома. И это не фигура речи ради мнимого гостеприимства, не подумай. Если что, вдруг забыл, мало ли, один туалет прямо за этой дверью, второй — на этаж выше сразу слева от лестницы, не промахнешься…***
Когда-то в прошлом
Ся Сыни пятнадцать лет. Ся Сыни пятнадцать лет, и первое, что он слышит, встретившись с папой спустя долгие годы разлуки: — Как же ты стал на него похож… И сначала все идет хорошо… Или Ся Сыни только так кажется… Идет хорошо, и он позволяет себе слегка нервно улыбнуться сквозь сковывающее тело волнение: — Он говорит так же, но только про тебя. Они встретились в кафе. Не сговариваясь. Ся Сыни приехал на удачу. Приехал, так как однажды в переписке папа вскользь упомянул об этом месте. Упомянул, что часто бывает здесь. В переписке, которую уже больше двух недель не поддерживал. Ся Сыни знает, что поступает неправильно… Знает, на что это похоже со стороны… Но… Но ему так хотелось увидеться. Так хотелось… И ему повезло. Спустя три часа томительных ожиданий за столиком у окна и уже шестой манговый сок омега все же добивается своего. Он видит папу. Видит папу, но тот не один. Видит папу глубоко беременного и с ребенком за ручку. С ребенком лет трех от силы. С ребенком в плюшевом уличном комбинезончике с медвежьими ушками на капюшоне. Ребенком, уставившимся на Ся Сыни с неподдельным удивлением, склонив головку вбок: — Кто это, папа? «Папа»… Забытая роскошь… И если сначала Ся Сыни казалось, что все в порядке… То после следующих папиных слов становится не по себе: — Не обращай внимания, солнышко. Дядя уже уходит. Становится не по себе и от взгляда… Холодного. Застывшего. Полного неприязни, постепенно преобразующейся в самую настоящую ненависть. Взгляда, который Ся Сыни слишком хорошо знает… Он видел его множество раз… Видел от отца… Становится не по себе… А после следующих папиных слов, которые постепенно превращаются в шипение… Опасное шипение. Надрывное. Шипение, которое, не будь они в общественном месте, точно бы превратилось в крик. После следующих папиных слов… Становится по-настоящему страшно: — Ся Сыни, ты, вроде, уже взрослый. Должен понять. Не поймешь сейчас — так со временем. У меня семья. Дети. Любимый человек. Я счастлив. И я не хочу испытывать перманентное чувство вины за «прошлое», в котором на самом деле не виноват. Тебе лучше уйти. Я настаиваю. Ся Сыни становится по-настоящему страшно, но он находит в себе силы продолжить диалог. Продолжить, хоть омега и понимает, что это не имеет смысла. Продолжить, хоть омега и понимает, что все его опасения становятся реальностью прямо у него на глазах: — Ты перестал отвечать на сообщения, когда я предложил пересечься… — от волнения пальцами перебирает ворсинки резинки, стягивающей запястье. — Я ни в чем и никогда тебя не винил. Я просто хотел увидеться с тобой. Вот и все. Поговорить. Хоть минуту. Мы ведь не виделись почти одиннадцать лет. Может, мы могли бы… Перебирает ворсинки резинки, пытаясь подобрать слова. Подобрать слова, способные как-то сгладить ситуацию… Но папа ничего и слушать не хочет: — Настоящий сын своего отца, — выплевывает ядовитым сгустком желчи Ся Сыни в лицо. — Яблоко от яблони. Все выворачиваете, как вам вздумается. А тебе не пришло в голову хоть на секунду, что я этого не хочу? М-м? Что мне это не интересно? Что я не хочу бередить прошлое? Вежливо односложно отвечать в чате не одно и то же с личными встречами. Это вырывается интуитивно. Вырывается рефлекторно. Вырывается, как мольба о помощи в критической ситуации. Даже интонация схожа… Вырывается… Вырывается, и последствий уже не избежать: — Пап… Вырывается… Потому что Ся Сыни, как умеет, старается заглушить нахлынувшую внутреннюю боль. Старается заглушить боль проверенным методом прямиком из детства. Забытым когда-то, но всплывшим в памяти именно сейчас. Всплывшим внезапно, будто бы кто-то ввел пароль и снял со скрытых архивов воспоминаний блокировку. Из детства, когда маленький омежка перед сном представлял, как рассказывает больше не участвующему в его жизни родителю о прошедшем дне. Ся Сыни старается заглушить внутреннюю боль, но все попытки оказываются тщетны. Оказываются тщетны, потому что родитель грубо и безапелляционно выбивает табуретку из-под его трясущихся ног: — Не смей. У меня есть кому называть меня так, — повышая голос, но еще не крича. Повышая голос, балансируя на грани допустимого. Все же как бы ни хотелось, но нахождение в общественном месте накладывает некоторые обязательства. — Господи… Что ж за день сегодня такой?! Услышь меня. Я хотел уберечь тебя от правды, удерживая на дистанции. Но… твоего отца, например, никогда это не останавливало по отношению ко мне и моим детям, так почему я должен церемониться с душевной организацией его ребенка? Я не обязан поддерживать с тобой связь только потому, что мы биологические родственники. Мы друг другу никто! У меня не было выбора. Я был молод, глуп. За меня все решили. Меня заставили. Моя семейка, твой отец и его родственнички. У меня просто не было выбора. Ты их ошибка. Ты их решение. Не мое. И я не должен за все это нести ответственность. У меня своя жизнь. И передай Хуайцзую, что «прошлому» в ней места нет и никогда не было! А подсылать тебя ко мне низко! Низко даже для него! Папа пытается отдышаться. На его щеках разливается багряный румянец. Он в бешенстве. Он в бешенстве, а его маленький сын теперь прячется за ногу родителя. Прячется и с опаской осторожно выглядывает. Выглядывает, смотря на Ся Сыни глазами, полными ужаса. Малыш к такому не привык. Малыш испуган… Он, скорее всего, и не знает подобного отношения к себе… И это Ся Сыни сделал. Это он их расстроил. Это он им помешал. Он виноват в том, что ребенок напуган до полусмерти. Он виноват. Он и никто больше. Он не должен был… Не должен был вмешиваться в чужую жизнь… В чужую жизнь, к которой он больше не имеет никакого отношения. Теперь он понимает… Теперь, как никогда раньше… И… И Ся Сыни принимает решение. Принимает решение, делая шаг назад. Шаг. Другой. Прорезиненные подошвы неприятно скрипят о полимерные плиты пола. Ся Сыни принимает решение. Принимает решение, как ему кажется, единственно-верное… Он капитулирует: — Пап, ты только не нервничай. Ладно? Я уйду. Я просто думал… Я сам хотел встретиться с тобой… Отец… Отец ничего не знает… Неважно… — капитулирует и, сорвавшись с места, буквально на бегу, подхватывая рюкзак с плетеного кресла у панорамного окна, только и успевает, что сумбурно оправдываться. — Я уйду. Уйду. Прости. Я не хотел, чтобы все так получилось. Прости… Только и успевает, что сумбурно оправдываться, пока спешно не покидает кофейню под тяжелые неодобрительные взгляды персонала и гостей заведения.***
Дата: 15 июля (продолжение)
С Господином Ваном Чу Ваньнин познакомился в самом нелицеприятном для этого месте. В общественном омежъем туалете. В общественном омежъем туалете ресторана, где проходило мероприятие, посвященное анонсу нового проекта канала «Сышэн». Да, официальное знакомство произошло много позже, но первая встреча была именно там. Так получилось, что омега любезно предложил свою помощь, когда заметил, что Чу Ваньнин пытался безуспешно оттереть забрызганные грязной дождевой водой белые брюки. И Чу Ваньнин ведь тогда не знал ни его имени, ни положения в обществе… Он не знал ничего. Но тем не менее навсегда запомнил теплоту глаз тогда еще незнакомого омеги. Теплоту глаз и явственно впечатавшийся в память выглядывающий из-под ткани случайно задравшейся воздушной блузки лишь маленький фрагмент татуировки, пересекающий живот… Фрагмент татуировки, выполненный в сочетании оттенков синего и голубого цветов. Фрагмент татуировки, в котором четко угадывались очертания оперения птицы. Фрагмент татуировки, на который Чу Ваньнин спустя почти десять лет бросает взгляд и сейчас. Бросает взгляд, плотнее обхватывая пальцами теплую керамическую кружку с душистым чаем. Бросает взгляд и как бы невзначай решает сам поднять висящую дамокловым мечом над их головами тему. Тему, которую каждый из них до этой самой минуты, сидя в светлой просторной гостиной напротив друг друга, тактично пытался обходить стороной. Пытался обходить стороной, обсуждая все что угодно, но не позволяя себе пересекать черту: — Мы вчера были на УЗИ, Мо Жань вам рассказал? — Он написал, что все хорошо, — от бархатистой мягкости ноток в голосе Господина Вана в комнате даже становится немного теплее. — Но… УЗИ — одно, а человек — совершенно другое. Как ты себя в целом чувствуешь? Ничего не беспокоит? Ни в моральном, ни в физическом плане? И так-то атмосфера была не самая напряженная, а сейчас… А сейчас и вовсе начинает казаться, что кровь Чу Ваньнина внутривенно наполнили притупляющим любые самые незначительные переживания быстродействующим психотропным препаратом. — Трудно сказать. Я еще не до конца верю, что это со мной происходит, — признается Чу Ваньнин, переводя взгляд за спину Господина Вана. За спину Господина Вана, где стоят просторные клетки-вольеры с удивительно тихо воркующими друг с другом через прутья попугаями. Видимо, сейчас время их отдыха, потому что обычно они так спокойно (по крайней мере на памяти омеги) себя не вели. — Как во сне все. В трансе в каком-то… Да и пока еще симптомов особых нет. — Ключевое здесь «пока еще», — раздается в ответ с неприкрытой веселостью. — Я тебя поздравляю.
Мо Жань: — А вы уже можете сказать, кто будет? Или нужно сдавать тесты специальные?
Чу Ваньнин: — Мо Жань, еще не время…
Врач: — Пока нет. Но если исходить из результатов ваших анализов, то с 80-процентной вероятностью статус вашего ребенка будет сильным. Так как он во многом зависит от качества сильностатусного гена родителя альфы. Это не точно, потому что бывают и исключения, ваш ген же тоже не составляет 100%… Но вероятность такого исхода очень велика. Точно определить статус мы с вами сможем только после 20-й недели. Папа сдаст соответствующие тесты на гормоны, преобладающий ген малыша — и все сразу станет ясно.
Мо Жань: А мне когда-то, еще в Америке, по-моему, рассказывали, что статус ребенка можно корректировать…
Чу Ваньнин: — Я тебя сейчас сам откорректирую… Пойдем уже…
Мо Жань: — Мне просто интересно, не кипятись.
Врач: — Статус ребенка действительно корректируется, но у нас, в отличие от Америки, это разрешено только после рождения первенца… Это делается далеко не во всех клиниках. И к тому же это очень дорого.
Мо Жань: — «Очень дорого» это сколько?
Лечащий врач пишет на первом попавшемся под руку листочке сумму: — В среднем за терапию выходит…
Мо Жань, бросив быстрый взгляд на протянутую ему бумагу: — А по бартеру делаете?
Врач: — Нет.
Мо Жань: — Понял принял, спасибо, будем иметь в виду на будущее.
Это вырывается быстрее, чем нужно. Вырывается обрывочно. Вырывается, когда в голове вроде бы только-только сформировалась идея сказанного, но еще не преобразовалась в четкую и ясную для окружающих форму: — Мне всегда было интересно… Если не секрет, как вы справлялись? И естественно… Естественно, Господин Ван непонимающе щурится, чуть склонив голову вбок: — В смысле? — темная прядка, выбившаяся из высокой прически, спадает ему на лицо. — Что ты имеешь в виду? Приходится собраться. Собраться с разбегающимися по черепной коробке мыслями. Собраться и пояснить: — Одни альфы в доме. Причем достаточно… — Чу Ваньнин делает паузу, подбирает максимально нейтральное, но и способное передать весь спектр слово, — неординарные. Господин Ван фыркает, поднося чашку к губам: — Неординарные — это мягко сказано. Но знаешь… — отпивает совсем немного. Отпивает и продолжает после непродолжительной паузы. — С волками жить — по-волчьи выть. В данном случае, правда, с павлинами. Улыбается своим собственным мыслям уголками губ, не широко… Нет… Улыбается как человек, который внезапно вспомнил что-то хорошее. Что-то… Что-то, от чего и тепло внутри, но и одновременно где-то в глубине души идет дождь. Идет дождь, потому что время повернуть вспять нельзя: — Распушать хвост за эти годы, как ты, наверное, уже понял, я научился профессионально. Но справлялся ли я? Думаю, что нет. По моему собственному скромному неподкупному мнению, я премию «хранитель очага года» бы точно никогда не получил. Однако в данном вопросе лучше спрашивать не меня. Со стороны всегда виднее. Но не уверен, что ответы фокус-группы из моих домочадцев будут чем-то отличаться. И, если честно, мы уже давно вот так просто семьей не собирались. Это, скорее, исключение, чем традиция. Взрослая жизнь вносит некоторые коррективы… Чу Ваньнину не совсем понятно, почему Господин Ван говорит так, будто бы извиняется. Будто бы извиняется за то, что не в состоянии изменить. Или исправить… Извиняется за то, что не всесилен. Чу Ваньнину не совсем понятно, поэтому он выдыхает первое, что приходит в голову: — У меня и подобных «исключений» никогда не было, так что… А потом… Потом слышит то, что уж точно не ожидает. Или ожидает, но не до конца способен это принять. Осознать… Слышит то, что кажется чем-то неестественным в его реальности. То, что до сих пор трудно воспринимать не как шутку или издевку. Слышит: — Юйхэн. Если у тебя касаемо здоровья или состояния малыша появляются какие-то вопросы, сомнения, опасения, ты всегда можешь набрать меня или Цзян Си. Если просто захочется поговорить, вдруг грустно станет, я не знаю — то же самое. Но лучше мне… Цзян Си только в крайнем случае… Ему, в основном, по делу. С ним нужен особый подход… Про Чжэнъюна даже и не упоминаю, потому что, когда он все узнает, сам тебе будет трубки обрывать. Чу Ваньнин слышит и… Слышит и говорит скорее на автомате, чем серьезно обдумав. — Хорошо, — говорит спешно, не дрогнув ни одним лицевым мускулом, — договорились. Говорит так, чтобы у оппонента не оставалось сомнений в искренности и осознанности его решения. Но… Но каково же его неподдельное удивление, когда Господин Ван раскалывает его в два счета. Раскалывает, как будто перед ним не взрослый самодостаточный человек, умеющий профессионально держать лицо в любой ситуации, а ребенок. Раскалывает и… — Юйхэн, я абсолютно серьезен, — настаивает он. — Не держи в себе. Не воспринимай мои слова дежурной вежливостью. Ты и раньше был для нас очень близким человеком, а сейчас, считай, полноправный член нашей семьи. И… Я уже пару дней назад сказал об этом Жань-эру, но повторю. Тебе сейчас было бы хорошо находиться на воздухе, поэтому, если захотите, переезжайте на лето в наш загородный дом. Пока есть возможность. И пока еще у тебя не началась работа. Самое время побыть на природе… — Мне почему-то очень хочется вас обнять. Это нормально? Господин Ван, опустив голову, смущенно прыскает, обнажая ровные зубы: — Уверен, что да. Чу Ваньнин абсолютно искренне от всего сердца с паузами произносит: — Спасибо вам. Спасибо огромное. Произносит, не уточняя, за что. Произносит, вкладывая в одно емкое, потерявшее в последнее время свою ценность слово так много. Так много, сколько может… — У вас с Мо Жанем одна странная привычка на двоих — благодарить раньше времени. — Почему же раньше времени… — Чу Ваньнин хочет пошутить, но в каждой шутке есть доля правды, верно? — А как же за такого замечательного сына?.. Так ведь говорят, да? Хочет пошутить… Но вдруг… Это что-то, что не передать словами. Что-то, что раскалывает радужку чужих глаз. Раскалывает, заполняя живой сочащейся из образовавшихся трещин болью. В воздухе повисает хриплое: — Юйхэн… Повисает… Но Чу Ваньнин не успевает осмыслить все столь внезапно произошедшие изменения. Не успевает, потому что из коридора, ведущего к входной двери, раздается раскатистое, полное нескрываемой радости и смешивающееся с артистично-наигранной обидой: — Глава семьи дома, а в квартире тишина. Непорядок! Есть кто живой? Не слышу грома оваций. Артистично-наигранной обидой, которая вот-вот сменится на довольный заразительный смех. Чу Ваньнина всегда это удивляло. Удивляло и подкупало одновременно. Он редко когда встречал столь позитивных людей. Людей, которые не лишены недостатков, но всегда на подъеме, всегда с улыбкой на лице и с зарядом бодрости в крови. Он редко встречал таких людей, но никто из них и в подметки не годился господину Сюэ. По крайней мере Сюэ Чжэнъюн сам именно так и говорил. :) Господину Сюэ, кому и принадлежит раскатистый задорный голос из коридора. Господину Сюэ, к которому Господин Ван, предварительно махнув Чу Ваньнину рукой, мол «посиди, не утруждайся», спешит навстречу. Спешит, довольно быстро скрываясь из глаз в глубине квартиры. И поначалу ничего не происходит. По крайней мере не происходит «то», что Чу Ваньнин мог бы расслышать. Но лишь поначалу… — … Я водителя дергать не стал, подумал, такси обойдусь. Мы же люди не гордые. Так вот, мы ехали сорок минут, и у меня так занемела жо… пятая точка, ты бы знал. Голос Господина Сюэ громче, отчетливей. Голос Господина Сюэ приближается с каждым новым сказанным словом. И Чу Ваньнин уверен, что Господин Ван тоже что-то говорит. Говорит тихо. Намеренно почти беззвучно. Чу Ваньнин уверен… Но не способен уловить, что именно. Не способен, и лишь по долгим паузам между репликами альфы определяет, что был утерян фрагмент диалога. По долгим паузам, которые сам Господин Сюэ в один момент вероломно прерывает, когда по громкости звука кажется, что они уже вот-вот войдут в гостиную: — Кстати… Дырявая моя голова… У меня же кое-что есть… Для самого замечательного представителя прекрасного статуса, родителя и, по моему скромному мнению, супруга. Вот,— выдержав драматическую паузу, по всей видимости, чтобы вручить вышеупомянутый презент адресату, и борясь с приступом разбирающего его изнутри смеха, добавляет. — Передай ему, как встретишь. Ха-ха. Господин Ван, смеясь, беззлобно: — Зараза. Какая же ты зараза, честное слово. Сюэ Чжэнъюн: — Ладно, можешь себе оставить, так уж и быть. Прекрасно выглядишь, кстати. — Как будто за несколько часов что-то могло измениться, — Господин Ван наконец появляется в арочном проеме с огромным букетом пастельно голубых пионов, перевязанных белой шелковой лентой. Букетом, который удержать ему удается, только обнимая двумя руками. Господин Ван наконец появляется в арочном проеме, а за ним через пару секунд — и сам многоуважаемый «глава семьи». Ну а для Чу Ваньнина, в свою очередь, просто господин Сюэ — который всеми силами на протяжении многих лет старался заставить звать его Сюэ Чжэнъюном, но омега редко позволяет себе такую непростительную фамильярность, — собственной персоной. Господин Сюэ в выглаженном с иголочки костюме-тройке глубокого кобальтового оттенка. Господин Сюэ с густой, ухоженной, будто бы только из барбершопа, бородой Бретта. Господин Сюэ, который не сводя взгляда сверху-вниз со спины своего супруга, продолжает как ни в чем не бывало поддерживать беседу: — Могло. Ты Цзян Си после косметологов видел? Утром смотришь: ну картинка, жеребец, хоть паспорт спрашивай, а вечером будто смену на пасеке отпахал и лицом в улье полежал между делом… Поддерживать беседу, пока будто бы (конечно же нет) совершенно случайно не замечает гостя. — О, Юйхэн, и ты уже здесь? Здравствуй, дорогой. Слышал, ты недавно побывал у нас за городом. Понравилось? А то я тебя сколько лет звал-звал… а ты «ой, не могу», «ой, дела»… — Я уже сто раз пожалел, что отказывался. Мне очень понравилось, — кивает Чу Ваньнин, украдкой краем глаза следя за акуратно пристраивающим букет на барную стойку Господином Ваном. — Там просто потрясающе. Как же может быть иначе? — Вооот. Верно говоришь, — воздевая указательный палец к потолку, Господин Сюэ с высоты своего авторитетного мнения полностью поддерживает сказанное. — А все потому что обустройством занимался ваш покорный слуга. Ну и Цзян Си по мелочи, но в основном я. Однако поймав испепеляющий взгляд супруга, удерживающего в руке выуженный из ящика столешницы секатор, тут же исправляется: — Ну и разумеется… Разумеется, Ван Чуцин. Он сделал больше нас всех вместе взятых. Даже больше рабочих. Он вложил душу… И наигранно опасливо косится на омегу, уже полностью увлеченного процессом перекусывания острыми лезвиями стеблей цветков. Чу Ваньнин, наблюдая за всем этим, непроизвольно улыбается. Улыбается и только подносит кружку к губам, чтобы сделать глоток… Смочить пересохшее горло… Как его застают врасплох: — Кстати, мне еще и птичка по секрету шепнула, что ты в тот день приехал не один. — Сюэ Чжэнъюн с вальяжным видом рушится в кресло напротив Чу Ваньнина, которое еще какие жалкие несколько минут назад занимал Господин Ван. — Это правда? Отрицать очевидное глупо, поэтому омега, промокнув рот салфеткой, осторожно, но с естественной для себя прохладой произносит: — Было такое. — Господи, сколько же я пропустил, — сетует Господин Сюэ, всплеснув руками. — Все, никаких больше командировок. Так и внуков недолго проворонить… Прошу прощения за мое любопытство, но кто же он, этот таинственный мистер Икс? Чуцин, вот, не колется уже которую неделю… Давайте так, сузим круг моих догадок, я его хотя бы знаю? — Знаешь, — спокойно подтверждает Господин Ван, не поднимая головы от разложенных на барной стойке цветов. Не поднимая головы, продолжает: — Удивишься, но и я его знаю, довольно близко даже. На лице Сюэ Чжэнъюна степень крайнего неподдельного удивления, граничащего с недоверием; людей с такой живой мимикой еще надо поискать: — И он еще жив? Ну, если этот альфа после близкого общения с тобой цветет и здравствует, то его везению можно только позавидовать. В рубашке родился, не иначе… — осекается, заметно напрягшись от внезапно посетившей его мысли, и решает уточнить. — Стоп… Стоп… Это же альфа? Но, получив от Чу Ваньнина утвердительный кивок: «Это именно что альфа», — заметно расслабляется. — Хорошо. Всякое бывает, поэтому уточняю. Мы люди творческие. Но я надеюсь, что когда-нибудь ты нас друг другу представишь. Я сгораю от нетерпения, — и заговорщически подмигнув, мол «мы к этому разговору обязательно вернемся», снова обращается к Господину Вану: — А мальчики сегодня все-таки приедут? Господину Вану, перекладывающему из одной стопки в другую очередной цветок с подрезанным стеблем: — Да, но, думаю, немного позже. — Чудненько, а пока мы будем их ждать… Юйхэн, ответь-ка мне на очень важный вопрос, — специально растягивая каждое слово, как бы невзначай спрашивает Сюэ Чжэнъюн, — а я тебе показывал мою великолепную коллекцию вееров? — Несколько раз, кажется, — отвечает Чу Ваньнин, прекрасно зная к чему все идет. — Но точно меньше сотни. — Это надо срочно исправлять, — воодушевленный Господин Сюэ не встает, нет, вскакивает на ноги. — Такая коллекция заслуживает быть увиденной и в тысячный раз. Вскакивает и галантно протягивает отставившему кружку на кофейный столик Чу Ваньнину руку: — Прошу. Здесь, правда, не все экспонаты…
***
Когда-то в прошлом
Ся Сыни все еще пятнадцать лет… По грязным, мутным от городской пыли окнам автобуса барабанят крупные дождевые капли. Барабанят глухо. Барабанят мерно. Барабанят, обволакивая сознание Ся Сыни сонной дымкой. Сознание Ся Сыни, привалившегося виском к жесткой обивке сидения и укутавшегося для минимального сохранения хоть какого-то тепла в организме в собственный промокший насквозь плащ. Сознание Ся Сыни, которое почти отключается. Которое почти покидает его продрогшее тело, если бы не вибрация мобильного телефона в рюкзачке. Вибрация спасительная. Вибрация, благодаря которой омеге удается не отправиться в царство Морфея раньше положенного срока. Вибрация… На дисплее высвечивается одно единственное слово: «Отец». Высвечивается, и Ся Сыни незамедлительно нажимает на кнопку «Принять вызов». Нажимает и тихо, чтобы не потревожить никого вокруг, начинает сбивчиво шептать в трубку…Телефонный звонок
Вечер
(Точное время неизвестно)
Ся Сыни: — Привет. Я так… Я так рад тебя слышать… Я звонил… Ты не брал трубку… Я… Хуайцзуй (в голосе даже не лед, нет, сталь. Сталь звенящая, холодная. Сталь, которой можно ранить, и не нанося телесных повреждений): — Ты думал, я не узнаю? Ся Сыни: — Отец, все не так… Хуайцзуй: — А как? Ты втайне от меня поехал встречаться со своим биологическим папашей, несмотря на мой строжайший запрет, я ничего не упустил? Он сам мне сейчас написал. Цитата: «Встретились с Ся Сыни, наберу, как время будет, надо поговорить». Ся Сыни: — Отец, я просто… Я просто хотел… Хуайцзуй: — Не утруждайся. Слышать тебя не хочу. И, кстати, домой можешь больше не возвращаться. Ночуй у своего папочки. Уверен, вы прекрасно спелись. Вызов сброшен. Вызов сброшен, а Ся Сыни еще несколько минут после этого не убирает трубку от уха. Не убирает и слушает тишину. Тишину, повисшую на том конце провода. Тишину. Тишину, которая в какой-то момент смешивается с шумом дождевых капель. Смешивается… И Ся Сыни постепенно… Не сразу… Сдается… Сдается, потому что больше у него нет никаких сил. Потому что слезы, все, которые только были, уже высохли. Потому что он устал… Устал смертельно… Устал, поэтому и сдается… Сдается и начинает засыпать…***
Дата: 15 июля (продолжение)
Когда после непродолжительной, но довольно насыщенной экскурсии по рабочему кабинету Господина Сюэ… Кабинету, где все стены и стеклянные стеллажи увешаны веерами, кажется всех мастей и расцветок… Когда после непродолжительной, но довольно насыщенной экскурсии, они решают вернуться обратно… Чу Ваньнин уже чувствует, что что-то не так. Что с ним что-то происходит. То свет слишком сильно начинает бить в глаза, вызывая далекие отголоски головной боли, то горечь непроизвольно поднимается по пищеводу, разливаясь во рту. И Чу Ваньнин старается… Искренне старается подавить это в себе. Старается, делая максимально заинтересованный вид и всеми силами следя за тем, что говорит ему Сюэ Чжэнъюн, чтобы не попасть впросак. Старается, заставляя свой мозг думать о чем угодно, но не о странных проделках своего собственного организма. Думать о том, что Господина Вана они находят на кухне. Находят на кухне разрезающим гранат… Находят на кухне, но уже не в одиночестве… А в компании Цзян Си с восседающим на плече Сюэхуаном — гиацинтовым арой. Гиацинтовым арой, балансирующим на одной ноге и увлеченно поедающим мякоть какого-то сочного цитрусового фрукта. Сочного цитрусового фрукта, капающего своим едким соком прямо альфе на светлый лонгслив с двойным рукавом. Лонгслив, на котором остаются змейки темных разводов. В компании Цзян Си, которого Чу Ваньнин и не сразу узнает. Слишком домашним он выглядит. Без залаченных волос, без выглаженной одежды и до блеска начищенной обуви. У омеги вообще временами создавалось впечатление, что этот человек даже спит с идеальной прической и сразу в пиджаке. Да и спит, скорее всего, стоя, чтобы не помять постельное белье. А оказалось — нет. Даже Сюэ Чжэнъюн, который редко (только для особых мероприятий и случаев) в повседневной жизни отдает предпочтение классическому стилю в одежде, сегодня выглядел большим Цзян Си, чем он сам… (Правда уже тоже на обратном пути успел забежать переодеться в, так сказать, «удобное домашнее»). Чем он сам, мерно помешивающий ложкой в стакане подозрительно напоминающую по цвету грейпфрутовый сок жидкость, но явно не являющуюся им. Чу Ваньнин старается думать о чем угодно, роняя тяжелый взгляд на вскрытую ампулу на столе перед альфой. Вскрытую ампулу на фарфоровом блюдце. Вскрытую ампулу, на стенках которой еще остались грязно-рыжие разводы. Старается думать, и сам уже не помнит, что говорит, но Цзян Си ему прохладно улыбается уголками губ. Цзян Си, помешивающий явно какой-то неизвестный Чу Ваньнину лекарственный препарат и, подавив зевоту, приветствующий новоприбывших медленным кивком головы: — И вам доброго утра. Сюэ Чжэнъюн, отодвигая стул во главе стола, жестом приглашая Чу Ваньнина присесть: — Доброго… Дня, может быть, ты хотел сказать? А то и скоро вечера? Чу Ваньнина искренне ему благодарного, потому что усиливающаяся с каждой минутой боль в висках уже не позволяет долго удерживать тело в вертикальном положении без посторонней помощи. Цзян Си тем временем, ставя перед Господином Ваном полный стакан «грейпфрутового сока», довольно растягивая каждое слово, сообщает: — Может быть, может быть. Но я сегодня в кои-то веки выспался. Так выспался. Мне кажется, я за последние лет десять так не высыпался. Думаю оставаться у вас с ночевкой еще чаще… Ставя перед Господином Ваном, находящимся явно не в восторге от того, что ему придется «это» пить… Явно не в восторге… но, поморщившись, он все же поднимает лекарство на уровень губ. Поднимает и, делая первый глоток, в шутку спрашивает: — У нас сегодня, оказывается, пижамная вечеринка, а меня не предупредили? Господин Сюэ фыркает: — А звучит неплохо. Почему бы, собственно, и нет? Все свои. Чего стесняться? Как говорится: «Свободу ху.!» — но осекается, многозначительно откашлявшись, заметив взгляд супруга поверх прозрачного обода стакана. — Я бы сказал чему, но при представителях прекрасного статуса не положено. Поэтому я тактично промолчу. — Пей-пей. Не отвлекайся, — подсказывает Господину Вану Цзян Си, пальцами мягко поддерживая круглое стеклянное донышко с внешней стороны, тем самым не позволяя омеге опустить его, пока вся жидкость не достигнет своей цели. — Хуи мы потом успеем обсудить… Жидкость, на которую сначала Чу Ваньнин смотрел совершенно спокойно… А теперь… А теперь будто бы внутри у него что-то перещелкивает. Перещелкивает и… Его мозг начинает внезапно визуализировать ее возможный вкус и консистенцию. Вязкую, густую, как кисель или мед. Вкус приторный, чрезмерно сладкий с нотками, оседающими на языке… И от этого… От этого резко становится хуже… Становится хуже, потому что к мигрени добавляется еще и тошнота… Добавляется и… Чу Ваньнин спрашивает, концентрируя все свое внимание на первом попавшемся ярком акценте действительности — оперении Сюэхуана: — А можно попросить у вас холодной водички? Спрашивает, не обращаясь к кому-то конкретно. Спрашивает, стараясь звучать максимально уверенно. — Тебе душно? — обеспокоенный голос Сюэ Чжэнъюна раздается откуда-то из-за спины. — Может быть, включить кондиционер? — Нет-нет, просто водички. И перед ним любезно ставят полный стакан. Полный стакан, к которому он только протягивает руку… Только думает, что сейчас станет легче. Что пара минут, и все пройдет… Что это какая-нибудь внезапно начавшаяся в столь необычном варианте паническая атака, или накопившийся стресс дает о себе знать… Делает глоток… Еще один… И… Понимает, что не выдерживает… Понимает, что лучше не становится… И, кажется, уже не станет, потому что даже от самой обычной фильтрованной воды ему хочется отдать в мир все внутренности… Он делает глубокий вдох. Последняя надежда, что сможет пересилить себя… Пересилить предавший его организм… Чу Ваньнин делает глубокий вдох… Как вдруг резкий пронзительный звук рингтона. — Да, Мэн-эр? — господин Ван поднимает трубку. Чу Ваньнин делает выдох. Ну как поднимает — кладет на столешницу, выставив на громкую связь. Мо Жань тоже так иногда делает дома… И Сюэ Чжэнъюн, на памяти Чу Ваньнина, тоже… Семейное, видимо… Из динамика раздается голос Сюэ Мэна. Непривычный в своей нежной теплоте, но уже слышанный Чу Ваньнином ранее: — Папуль, мы задерживаемся. Тут пробка в центр. Навигатор пишет, еще сорок минут, но время прибавляется, поэтому… — ласковый теплый тон, мгновенно сменяющийся на приказно-визгливый приглушенный; по всей видимости, Сюэ Мэн прикрывает микрофон рукой, чтобы на том конце у родителя не пошла кровь из ушей; З — забота. — Смотри на дорогу! У тебя две души в машине, тебя не считаем, сам будешь виноват! Чу Ваньнин делает глубокий вдох… Еще раз… Господин Ван говорит: — Мы все равно договаривались часа на четыре, так что все в полном порядке… И… — Простите, — и зажав рот рукой, вылетает из-за стола. Вылетает из-за стола… По пути не сильно, но ощутимо оттолкнув наклонившегося, чтобы, видимо, поинтересоваться, что с ним происходит, Сюэ Чжэнъюна… Вылетает из-за стола… И последнее, что слышит, выбегая в коридор по направлению к так удачно показанному Господином Ваном в самом начале туалету на первом этаже… — Мэн-эр, я перезвоню… — Хорошо, папуль. Мы постараемся побыстрее… В анус себе подуди! Мо Жань, подрежь этого гондона!***
P. S.
Немая сцена.
Только настенные часы мерно отсчитывают секунды.
Только в воздухе гостинной еще висит «Простите…» и звук торопливых шагов…
Немая сцена, которую лишь спустя некоторое время нарушает Ван Чуцин.
Нарушает…
Берет на себя ответственность, разбивая вдребезги воцарившееся молчание…
Ван Чуцин: — Кому-то хочется чаю или чего покрепче? — но не получив ответа, сдержанно продолжает: — Я вас очень прошу, когда Юйхэн вернется, давайте все сделаем вид, что ничего не произошло. Договорились? Не будем заставлять его чувствовать себя неловко. Хотя бы сегодня. Сюэ Чжэнъюн (шепотом): — Почему вы такие спокойные? Я один это заметил? Сначала думал, показалось. Думал, может чуть-чуть поднабрал вес, по рекомендации врачей, чтобы поживее выглядеть. Но сейчас у меня не осталось сомнений. Его запах откровенно горчит. Теперь… Теперь это… Цзян Си (с тихим смешком и беззвучно аплодируя): Ебать ты Шерлок. Я впечатлен. Сюэ Чжэнъюн (шепотом): Да вы шутите? Вы в курсе и молчали? Ван Чуцин (шепотом): — Они пока не хотели говорить об этом. Пока не готовы. Хотели сохранить это до более удобного случая. Если бы не… им бы это удалось, — сетует, тяжело вздыхая. — А так все спокойно начиналось… Сюэхуан (оказавшись в кругу всех знакомых людей, подает голос): — Сюэхуан — солнышко. Цзян Си (почесывая попугаю шейку): — Да, моя прелесть, ты солнышко. Я про тебя не забыл. Не забыл… Хочешь гранатник? Держи. Держи крепко. Также Цзян Си (шепотом): — А не рано Юйхэна-то накрыло, нет? Какой там срок? Сюэхуан: — Какой?Ван Чуцин без лишних слов протягивает ему через кофейный столик телефон с открытым на весь экран вчерашним сообщением Мо Жаня — фотографией заключения узиста.
Цзян Си (изучая документ, шепотом): — Ясно. Сейчас за ним понаблюдаем, посмотрим, что к чему. А ты поторопи их, чтобы к нам прикреплялись. Мало ли что… Первый триместр — коварная штука… Особенно зная о достаточно большом количестве проблем со здоровьем у нашего пациента в прошлом… Сюэ Чжэнъюн (честно, шепотом, устремив взгляд в одну точку): У меня голова идет кругом… Ван Чуцин (шепотом): — Чжэнъюн… Надо подождать, не рубить с плеча. Они и мне-то сказали, только потому что я имею к данной сфере непосредственное отношение и в случае чего смогу помочь. И я сам хоть и в курсе, но ни при каких обстоятельствах не стану поднимать при них эту тему, чтобы не докучать. Тем более для пары, особенно для самого омеги это очень важный и волнительный момент. И мы не можем просто так тыкнуть их в это носом. Когда будут готовы, они расскажут нам официально. Если будет о чем… Нет. У них все будет нормально. У них все получится. Цзян Си (обеспокоенно, все еще шепотом): — Чуцин… Ван Чуцин (отмахивается, шепотом): — Не надо. Не обо мне речь. Не концентрируй на этом внимание, не думай, а то меня сейчас вслед за тобой накроет и… И мой психоаналитик даже за деньги не выдержит по сотому кругу слушать мое нытье. Цзян Си (шепотом): — Это не ны… Сюэ Чжэнъюн (перебивает, шепотом): — Я от первого потрясения-то еще не отошел. А тут… Я не знаю, как реагировать. Вся эта история с фотографиями и ее неожиданные последствия, теперь Юйхэн… И я вроде бы рад, помню, как давно он хотел избавиться от гнета прошлого, как долго лечился, но… Я очень за него волнуюсь. И… Мо Жань… Где гарантия, что его не переклинит? Ван Чуцин (шепотом): — Я все понимаю. И я полностью разделяю твои опасения… Но они два взрослых человека. И я видел, как они друг на друга смотрят. Как наш сын пытается о Юйхэне заботиться. Так не сыграть, да и зачем ему это? Зачем усложнять? В чем смысл? Ты сам все увидишь. Потерпи, мальчики скоро приедут. Поговоришь с А-Жанем и сделаешь выводы. Ладно? (тяжело вздыхает) Пойду проверю Юйхэна. Мало ли что. Если они сами об это не заговорят… Ничего не было, да? Сюэ Чжэнъюн (шепотом): — Конечно.Позже, когда Ван Чуцин уходит…
Сюэ Чжэнъюн: — «Что-то покрепче» еще в силе? Цзян Си: — Хоть это и не я предлагал, но так уж и быть, поухаживаю за тобой. Чего тебе дать, дедуля? Сюэхуан: — Дедуля.