* * *
Смерть, Кецилий уверен, это всего лишь другое измерение. Существует бесчисленное множество измерений, уходящих в бесконечность, как комната зеркал. Отражения и инверсии: одни разительно отличаются, другие же почти идентичны. Он знает, что есть места, где Времени вообще не существует. В своем измерении он ощущает Время как груз, замедляющий поиски ответов, требуя от него еды и сна. Время старит его тело, несмотря на силу, которой он обладает. С некоторыми вещами не может бороться даже магия. (Хотя он смотрит на гладкое лицо Древней, слушая ее рассказы о своем бессмертии… и удивляется.) Он прочел все книги на всех языках о других мирах. Но путешествовать между большинством вселенных невозможно, а те, что могут быть доступны с помощью древних искусств, запрещены самой Древней. — Не стоит зацикливаться на мирах за пределами твоей досягаемости, Кецилий, — говорит она, и ее голос бесстрастен, а лицо безучастно. Ей повезло, что у нее есть прохладное убежище безразличия; Кецилий не может спрятаться от своей тоски. Звук рыданий Адрии так же знакомы ему, как биение собственного сердца. Он видит ее, видит их сына каждый раз, когда закрывает глаза. Он смотрит на воздух вокруг себя, будто может прорваться сквозь него и найти их на другой стороне. Возможно, он мог бы. Если Древняя позволит. Он сжимает кулаки, стискивает челюсть и кивает в знак согласия с ее упреком, несмотря на пламя беспомощной ярости, гложущее его. Ее одежды шуршат о камень, когда она отворачивается. Беспомощный, всегда беспомощный. Он не смог предотвратить смерть своей семьи и не может найти их сейчас. Бесконечные вселенные, бесконечные возможности, возможно, даже бесконечная жизнь, но он не может иметь ничего из этого. Восприятие скрыть легче, чем действие, поэтому Кецилий практикует заклинания видения. Энергия других миров может быть сформирована и сфокусирована подобно линзе, предлагая размытый и отдаленный взгляд на другие миры. Конечно, он сможет найти тот, что хранит мертвых. Должно существовать такое место. Материя никогда не разрушается, она лишь меняет форму. Невозможно, чтобы Адрия когда-то существовала, а теперь ее нет. Она где-то есть. Их сын где-то есть. Если на поиски уйдет каждое мгновение его жизни на этой жалкой планете в этой жалкой вселенной, он пожертвует ими. Он заглядывает в бесчисленные вселенные, мельком подсматривая в крошечный глазок реальности. Иногда он видит пустоту, иногда едва узнаваемые миры. Иногда он видит себя. Миллионы вариаций, некоторые с разными именами, все с разными судьбами. Однажды он видит себя с умирающими мужчиной и девушкой, как перевернутое отражение своей семьи. Муж и дочь вместо жены и сына. Он почти ощущает холодный дождь на своем лице и раздирающую агонию в груди, прежде чем прогоняет видение и вспоминает, что он — не тот странный, искаженный человек. Он — Кецилий, одиноко стоящий в безмолвных, освещенных огнями залах Камар-Таджа. Муж и дочь, жена и сын. Возможно, все вселенные являются искаженными отражениями друг друга. Он размышляет, превратятся ли когда-то его страдания и потери в счастье в других реальностях. Или, возможно, ему суждено лишиться всего во всех из них. Он стискивает зубы и думает, что было бы лучше призвать само Темное Измерение. Он вскидывает руки, и мир вокруг него распадается на стеклянные стены. Зеркальное измерение. Он еще более одинок, чем мгновение назад. Ничто из того, что он делает здесь, ни на что не повлияет, кроме него самого. Зеркальное измерение, думает он, является более точным изображением мира, нежели плоскость физической реальности. Ничто не приземляется и не оказывает влияния. Он может метаться и кричать, и ничего не разобьется. Он проходит через зеркальную плоскость, не ведя счет. То же можно сказать и о его родном измерении, но реакция других людей придает какое-то правдоподобие подавляющей иллюзии взаимной значимости. Повинуясь прихоти, он запускает пальцы в энергию, гудящую вокруг него; она светится теплом и золотом, когда он сжимает и растягивает материю, создавая еще одно окно. На этот раз он не заглядывает в другую вселенную. На этот раз он сосредотачивается на энергии, потрескивающей в руках, и задается вопросом. Есть ли место, где я счастлив? Золотой свет, протянутый между его ладонями, растекается по воздуху лужицей мерцающей воды. Сначала он отражает лишь вытянутое лицо и сжатую челюсть Кецилия. Затем все вспыхивает белым, сияя почти ослепительно. Появляются обрывки теней, колеблющиеся и нечеткие, почти принимающие человеческие формы. Вихрь света и тьмы создает и разрушает себя так долго, что Кецилий уже готов высвободить энергию и оставить эту идею… Тени сливаются в лицо. Изображение размыто и нечетко по краям, будто нарисовано разбавленной акварелью. Это красивый, томный молодой человек с темными вьющимися волосами и голубыми глазами. Его улыбка одновременно счастлива и печальна. Это будоражит сознание Кецилия так же, как почти забытый сон. Он смотрит с любопытством. Смотрит недолго. Безымянный человек со светом в улыбке и тенью в глазах умирает до того, как видение заканчивается. Один на темной улице, без свидетелей, за исключением звезд. Видение снова вспыхивает белым. Конечно, думает Кецилий. Кем бы ни был тот человек, он умер прежде, чем они смогли встретиться. Он не видел места, где он счастлив, только место, где он мог бы быть. Это невыразимо жестоко, так, как может быть только Время. Он не уверен, почему ожидал чего-то другого. Когда клубящаяся энергия начинает формироваться в яркую улыбку Адрии в день их свадьбы, он разделяет руки с силой, достаточной для того, чтобы разорвать энергию надвое, прежде чем она впитается обратно в свободные частицы, из которых состоит Вселенная. Он задается вопросом, является ли Время его врагом во всех измерениях. Иногда он видит, как оно улыбается ему: тонкие губы, растянутые вокруг острых зубов. Хищно и выжидающе. Чувствуя запах его смерти на ветру, следя за тем, как песчинки в часах заканчиваются. Один, оно шепчет ему. Ты один. Возможно, несмотря на огромную разницу между каждой своей версией, существует константа. Возможно, что-то неизменно. Стеклянные стены Зеркального измерения показывают ему изогнутую и неприкасаемую версию физического мира. Полупрозрачный и непроницаемый барьер, нерушимый, как само Время. Всего лишь одно из многих измерений, одинаково недосягаемых. Он знает по опыту, что агония в его груди сменится гневом, но начинается она, как всегда, с безнадежной пустоты. Боль заключенного сердца от столкновения с бесконечными мирами.Часть 1
6 апреля 2023 г. в 14:59
Серебряный смог дождя очень похож на вуаль.
Ганнибал убирает влагу с лица и набрасывает пальто на плечи, скрывая пятна крови на рубашке. Ткань обеих одежд промокла и не защищает от пронизывающего холода.
Дойдя до конца улицы, он позволяет себе оглянуться, всего один раз. Окна мерцают теплым светом на фоне непрекращающегося дождя, свет падает на завесу, которая лишь частично прозрачна — и совершенно непроницаема. Даже если Ганнибал повернет назад, проносясь по тротуару, и вернется в дом, он не пробьется через стену того, что он и Уилл сделали. Уилл и Джек все еще будут запятнаны предательством, они все еще будут умирать. Эбигейл истекает кровью на полу.
Уилл истекает кровью рядом с ней.
На мгновение он представляет, как время поворачивается вспять. Он бежит задом наперед, когда кровь и дождь стекают с его рубашки и рук, лезвие отходит от шеи Эбигейл, лицо Уилла разглаживается от морщин боли и печали. Они на кухне, и Уилл плачет только потому, что Эбигейл жива, а не потому, что все разбито.
Он моргает, и все исчезает. Время идет без него, как и всегда. Он еще более мокрый и продрогший, чем мгновение назад; его дыхание туманится и рассеивается, растворяясь, как видение какого-то иного мира.
Однажды Уилл рассказал ему о своей вере в другие вселенные. Ганнибал не раз добивался от него откровений насчет жизни и смерти.
И во что вы верите, доктор Лектер?
Уилл говорил дразнящим тоном, со своей уникальной изюминкой иронии и любопытства. В то давнее время он говорил свободно. Ганнибал, конечно, не сказал ему всей правды. Воспоминание скручивает его внутренности, будто это его вспороли и оставили истекать кровью.
Он не сказал Уиллу, что другие вселенные бессмысленны так же, как суша бессмыслена для морского существа. Не стоит зацикливаться на мирах за пределами твоей досягаемости.
Но здесь, сейчас, с голосом Уилла в ушах и его кровью на руках, пелена дождя колышется и редеет, и Ганнибалу кажется, что он почти видит другую сторону. Он воображает, что, протянув руку, сможет коснуться мембраны между мирами и разорвать ее. Возможно, он отыщет какой-нибудь другой мир, где Уилл его не предал.
Он часто выходит за свои физические пределы и уединяется в разуме. Но даже у дворцов в сознании есть стены, а Ганнибал ограничен рамками собственных воспоминаний, чувств и переживаний. Абсолютное преодоление разума — это, вероятно, ответ на все загадки, над которыми он когда-либо ломал голову. Он размышляет о том, как вырваться из этого временного потока и найти Уилла где-то еще, во вселенной без крови и предательства. Найти вселенную без времени.
На мгновение воздух вокруг него кажется густым и тяжелым, как одежда, ожидающая, чтобы ее сорвали и отбросили в сторону.
Но дождь стекает холодными каплями по его лицу, и атмосфера снова становится разреженной. В его сознании нет ничего, кроме уверенности — никаких шансов. Ничего, кроме несомненного факта, что Эбигейл мертва и Уилл, возможно, скоро последует за ней. Возможно, скоро Ганнибал будет жить во вселенной, где вообще нет Уилла Грэма, даже если тот продолжит существование в любой другой. На мучительный, затянувшийся момент он больше всего на свете хочет оказаться в одной из них.
Красно-синяя вспышка полицейской машины прорезает путь сквозь дождь. Он больше не похож на плотную завесу, трепещущую и готовую отхлынуть.
Ганнибал отворачивается.
Он наблюдает за хаотичной рябью вокруг своего шага и задается вопросом, создает ли каждый выбор новую реальность, разветвляясь с момента принятия решения. Каждый шаг создает вселенную, где круг на воде влияет на нечто гораздо большее.
Он задается вопросом, какая последовательность шагов привела бы его в другое место.
Он уходит в себя, запираясь от холода, дождя, и, прежде всего, от жгучей боли в груди. Наконец, он закрывается и для своих мыслей. Не имеет значения, существуют ли другие вселенные. Он заперт в этой. И в этой вселенной многие вещи невозможны.