Этажи

      Мы докуриваем в неловком молчании. Ксюша явно чувствует себя неудобно из-за этой Никитиной просьбы. И я совсем не в настроении ее утешать. Знает же что к чему, не маленькая. Да и Никита хорош. Лучше бы подошел поговорить нормально, чем тратиться на подарки, которые могут прийтись получателю не по вкусу. Вот Ксюша бы оценила такое. Ей бы и подарил, если сам не курит.       — Ну, я пойду тогда? — неуверенно говорит Ксюша, когда мы выходим в коридор.       — Отставишь меня с ним наедине? Серьезно?       — У меня физкультура сейчас. Еще переодеться надо, — она виновато пожимает плечами, и я понимаю, что с ней курить больше не пойду. Капец она подставщица.       — Ну, иди тогда, — разочарованно выдыхаю я.       — Прости.       Что мне с ее «прости»? Никита реально странный в последнее время. Без понятия, что выкинет на этот раз. Надо и не говорить с ним особо. Отдать ашкудишку по-быстрому и уйти. Точно. Так и сделаю.       — Привет, — он приветливо улыбается. — Что не так. Не нравятся фрукты?       — Электронки не нравятся. Привет, — я кладу ашкудишку на подоконник и толкаю ее в сторону Никиты, чтобы у него не было возможности не взять или выкинуть чего похуже. Делаю шаг, чтобы уйти, но Никита также сдвигается в сторону, преграждая мне путь:       — Наташ, давай поговорим.       Да не о чем нам разговаривать больше. Не о чем! Но я выслушаю тебя, придурок, только чтобы больше не получать таких «сюрпризов».       — Не долго только. У нас алгебра, сам понимаешь.       — Я был не прав. Извини. У тебя было время подумать. Так и я тоже, когда обо всем подумал, понял, что не хочу терять тебя. Наташ, давай попробуем сначала?       Плохо ты думал, Никит. Если бы по-настоящему любил, не посмотрел бы даже на Ксюшу. А там же не только поцелуи были. Переписки еще. Даже знать не хочу, что в них было. Да и я, если бы любила тебя, не забыла бы так быстро. Пробовать что-то для нас двоих будет ошибкой. В этом я точно уверена. Приятно быть уверенной хоть в чем-то.       — Не хочу, — честно отвечаю, глядя прямо в глаза. Чтобы нельзя было истолковать ответ превратно или оспорить. Многие аргументы можно опровергнуть. Но не этот. Не станут же мне за меня рассказывать, что я хочу, а что нет.       Никита рассказывать и не стал. Он решил зайти по-другому. В момент оказался рядом и, грубо прислонив к стене, поцеловал. На спине неудобно собрался в складку пиджак, к тому же я неприятно стукнулась затылком. В объятиях Никиты жарко и тесно, некомфортно, а его мокрый рот… Меня сейчас стошнит. Раньше, чем успеваю подумать, со всей дури ударяю коленом ему в пах.       Он со стоном сгибается пополам, и я брезгливо вытираю губы. Как я терпела это два года? Или… не терпела. Никита все тот же. И целуется все так же. Просто мне самой это больше не доставляет ни малейшего удовольствия. Я обхватываю себя за плечи, глядя на мучения бывшего парня. Меня мелко трясет от пережитого стресса.       — Полагаю, это однозначное «нет», — раздается откуда-то сзади, и, переведя взгляд, я замечаю Дмитрия Сергеевича. Как давно он за нами наблюдает?       Никита, наконец, выпрямляется. Надеюсь, я там ничего ему не повредила.       — Я хотя бы попытался, — он пытается улыбнуться сквозь гримасу боли на лице.       — Не пытайся больше, — прошу я.       — Ну и характер у тебя, — фыркает Никита, забирая с подоконника ашкудишку.       Он ковыляет в сторону лестницы, а мы с учителем остаемся вдвоем.       — Отличный удар, Романова, — усмехается он, а затем его лицо приобретает серьезное выражение: — ты в порядке?       Неуверенно пожимаю плечами:       — Кажется да. Испугалась только.       — Если повторится, не молчи, ладно? Скажи мне или кому-то из других преподавателей, если постесняешься… меня, — конец фразы тонет в звонке на урок. Но я его слышу.       — Я скажу вам, Дмитрий Сергеевич. Если что-то случится.       Он досадливо морщится, когда я называю его «на вы». Паршиво? А мне-то как паршиво. Но не могу же я как Никита. Может, это ты чувствовал каждый раз, когда я приставала к тебе? Не волнуйся, не повторится больше. Я все усвоила.       — Вам замену поставили. У вас экономика сейчас.       — Тогда я пойду, пока учитель не вернулся в класс, — отталкиваюсь от стены по направлению к кабинету экономики.       — Он задержится на пять минут.       Я бреду в кабинет, старательно сдерживая слезы. Сердце сжимается от того, как неправильно то, что я делаю. Зачем я так? Зачем я к нему «на вы»? Он же рядом был. Не ушел. Остался. Сначала, чтобы помочь, если с Никитой сама не справлюсь. А теперь остается, чтобы я до его прихода успела в класс. Не успела бы ведь, если б не он. У меня вся перемена на перекур ушла, пока остальных о замене предупреждали.       Мне безумно хочется обернуться, пробежать до учителя и обнять крепко-крепко. Попросить прощения за это неуместное и чужое «вам». Поблагодарить, что был рядом. Но… от воспоминаний о Никиткиных поцелуях передергивает. Если он чувствует это так же, мне лучше засунуть свои желания себе в задницу.       И хоть мне удается не проронить ни слезинки в коридоре, Олька сразу понимает, что что-то случилось по выражению моего лица.       — Чего стряслось? — обеспокоенно спрашивает она.       — Потом расскажу, — шепчу я, доставая тетрадь по алгебре и стараясь моргать почаще. Учебников у нас нет, а домашнее задание, наверняка, сделали только отличники.       Дмитрий Сергеевич, как и обещал, задерживается всего на пять минут. Большая часть класса абсолютно не готова к уроку, но он не ругает за это. Пишет на доске тему и предупреждает, что на следующей неделе нам нужно будет сдать два задания — по новой теме и предыдущей.       Олька подсовывает мне под локоть записку. Дмитрий Сергеевич молодой и глазастый, в отличие от Натальи Ивановны, поэтому и бумажка не с целый тетрадный листок, а маленькая. Раскрываю ее, прячась за широкой спиной Мишки, сидящего впереди.       «Это ДС тебя обидел?»       Я поворачиваюсь к подруге и отрицательно качаю головой, а затем пишу на листке чуть ниже:       « Никита!»       По лицу подруги вижу, что удивлена. Она убирает бумажку себе в пенал, и больше ни о чем не спрашивает до конца урока.       — Это последний? — спрашиваю у Ольки на всякий пожарный. Вдруг там, в заменах, еще что-то было.       — Ага. Теперь выходные. Ты домой?       Я вспоминаю о ламбруско в холодильнике и широко улыбаюсь:       — Может, родители отпустят тебя еще на одну ночевку?       — Блин, второй день подряд это вряд ли, — с сожалением говорит подруга. — Но зайти на чай могу.       Мне удается даже не смотреть в сторону Дмитрия Сергеевича и сказать ему «до свидания» вместе со всеми, так что мой голос мешается с голосами одноклассников. Я испытываю двойственное чувство. Удовлетворение от успешного выполнения плана и, почему-то, тоску. Такую, от которой щемит в груди.       Ко мне мы идем так же через парк. Я рассказываю подруге про случившееся на перемене, и когда дохожу до момента, где Ксюша оставила меня одну, Олька возмущенно фырчит:       — Коза эта твоя Ксюша. Либо наивная, либо бессовестная.       — Скорее первое, на мой взгляд.       — Уж лучше бы второе. А Никита чего? Электронку забрал?       — Угу. Встречаться опять предлагал, — Олька удивленно вздыхает, и я продолжаю пока она не успела ничего спросить. — Я отказала ему, а он решил переубедить меня поцелуем.       — Охренеть. И как тебе? — интересуется подруга, а меня передергивает только от воспоминаний.       — Паршиво, если честно. Врезала ему между ног.       Олька смеется так заразительно, что я не могу устоять и тоже начинаю смеяться. У меня это, наверное, немного нервное.       — И после такого ты будешь мне говорить, что у тебя к Сергеичу чувств нет? Я не могу с тебя, подруга, — она снова заходится смехом, а я понимаю, что все это время она ржала надо мной вообще-то!       — Это не смешно.       — Еще как смешно! Мисс «мне нужны только поцелуи», которая врежет промеж ног каждому, кто не Сергеич, — на этот раз смешок получается уставшим.       — Ты еще погромче прокричи, а то не весь район услышал.       — Извини. Но сама посуди, раньше же целовалась как-то с Никитой и ничего. А сегодня что не так?       — Все не так.       — Просто потому что он не Дима.       Когда она называет его так, мне хочется ее придушить. Между прочим, я себе такого не позволяла!       — Воу-воу полегче, сейчас дырку во мне прожжешь, — хихикает подруга, верно угадав причину моего неудовольствия. — Зато так никто не поймет о ком речь, если ты так переживаешь за это.       — Я думаю дело не в этом.       — В чем тогда? Удиви меня, — Олька смотрит на меня с улыбкой.       — В том, что я не хотела целоваться. Если бы хотела, мне бы понравилось.       — А с Димой, значит, хотела всегда, да? Поэтому и нравилось всегда?       — Да!       — А почему тебе хотелось всегда? — улыбается Олька, задавая наводящий вопрос.       — Потому что я озабоченная извращенка?       Она шутливо шлепает меня по лбу:       — Двойка тебе по химии и биологии. Потому что он нравится тебе. Даже сейчас зыркаешь на меня, как на врага, когда по имени его зову. Сама не успела ни разу, да?       — Я тебя сейчас стукну!       — Догони сначала!       Она показывает мне язык, срываясь на бег, и я устремляюсь за ней. Мне так легко дышится, и тело кажется невесомым. Я вот-вот оттолкнусь от асфальта и улечу прямо в небо. Все вокруг заливает светом, а затем погружает во тьму.       Прихожу в себя в парке, распластавшись звездой на спине. Надо мной серое пасмурное небо и зареванная Олька.       — Наташ, — выговаривает она, сквозь слезы. — Прости, я убежала вперед… а ты… а ты… Я скорую вызвала…       Какую скорую? Я смотрю на нее испуганно во все глаза. У меня пока нет сил чтобы высказать ей, какая она дурочка, и что скорую вызывать было не надо. Теперь нужно встать и уйти отсюда поскорее, пока бригада не приехала. Вот только с силами сейчас соберусь. Еще полминутки…       В следующий раз прихожу в себя от тряски в карете скорой помощи. Из моей руки торчит трубка с капельницей. К горлу подкатывает панический ужас. Только не глюкоза! Это же пустые калории. Нахрена! Нахрена?       — Снимите. Пожалуйста, — слабо прошу я у человека в медицинской форме.       — Очнулась? — улыбается он.       — Не надо глюкозу, прошу.       Темнота снова затягивает меня обратно, но я успеваю расслышать «Паш, давай налево, не наш пациент. В психоневрологический звони».