Шот третий. Дороги к Риму

Самым большим упущением стало то, что я не договорился с Римом о следующей встрече. Потому что, подъехав вечером к Версалю, я его не застал. Я прождал почти до полуночи, но Рим так и не появился. И на следующий вечер тоже. Вначале я психовал исключительно из ревности, жалея себя и не желая делить его с другими. После проведенной вместе ночи я почему-то решил, что могу предъявлять на него права. Хотя прекрасно понимал, что это просто секс. Секс, за который я заплатил триста баксов. И нет никакого повода для иллюзий. Рим с таким же успехом мог кувыркаться с кем угодно, кто заплатит по заявленной им таксе. Возможно, и эти два дня он был занят тем, что демонстрировал свое мастерство какому-нибудь похотливому утырку. Однако очень скоро разум начал подкидывать иные мысли. Что если у Рима возникли проблемы? Возможно, ему нужна помощь. Заболел. Или пришлось срочно уехать. Теряясь в догадках, я уловил первые сигнальные нотки беспокойства. «Да, нет, чушь, – отмахивался я, – Он просто устроил себе выходной. Два выходных». Три выходных? На третий день мне пришла мысль, что, возможно, его просто-напросто не отпускают. Удерживают силой. Воображение тут же вырвалось из-под контроля и красочно разрисовало мне то, как один из клиентов слетел с катушек и держит Рима где-нибудь в подвале, прикованным цепью к ржавой запотевшей трубе. Понимая, что это полнейший бред, вымысел больного на голову сценариста, я как мог отгонял от себя все эти киношные сцены. Скорее всего Рим просто… (ничего хорошего фантазия не предложила) … просто где-то. Завтра появится и все объяснит. Но когда наступило это самое «завтра» и Рим снова не пришел, мне стало по-настоящему страшно. Я представил, как его избивают и насилуют. Я видел его заплывшие умоляющие глаза. Слышал надорванный охрипший голос. Ночью мне приснилось, что насильников двое или трое. Смеясь и перекидываясь издевательскими комментариями, они гоняли Рима по кругу. Откуда мозг черпает эту мерзость? Я в жизни не смотрел порно с изнасилованиями. Меня тошнит даже от БДСМ. Но во сне я видел все в мельчайших подробностях: голые потные возбужденные тела насильников, ссадины и полоски запекшейся крови на теле Рима, белые потёки на его ягодицах. Проснувшись, я продолжил метаться в этом бреду, не зная где и как могу его найти. Не думая о собственной репутации, я снова отправился к Версалю. В попытке раздобыть хоть какую-то информацию, я обратился к сотрудникам гостиницы, но ничего нового они мне не сообщили: – А, такой рыженький? – просеяла девушка на ресепшене. – Да, он часто у входа мелькает. Но он у нас не живет. Просто приходит по вечерам. Он, по-моему, гей, – при этих словах она потупила глаза и поджала губы, чтоб не улыбнуться и не выдать свои догадки относительно меня. Покидая отель, я успокаивал себя тем, что Рим встречается только с проверенными постоянными клиентами. Он никогда не поехал бы с кем попало. Все происходило только по предварительной договоренности. Рим – умный, рассудительный, деловой парень. От этих мыслей стало немного легче. При этом тревога сменилась таской и обидой. Он мог хотя бы предупредить, что его не будет всю эту неделю. Единственное, что он бросил уходя – это размытое «меня ждут» и все. А кто, где, зачем? Какого черта я должен за него волноваться? Я понимал, что я ему никто и звать меня никак, но чисто по-человечески можно было предупредить, чтобы я его не искал? Потом мне вспомнилось, как его опоили в баре в день нашего знакомства. Если бы я оказался подонком, Рим попал бы в одну из тех страшных ситуаций, которые я уже успел себе напридумывать. Моя тревога вернулась и все началось по новому кругу. Меня швыряло от одной крайности к другой. Мне то хотелось бросить его, забыть, вычеркнуть из памяти навсегда и больше никогда не возвращаться к этим непонятным отношениям. То я рвался объявить всероссийский розыск, обрыскать все подвалы и загородные дома, найти, спасти, и больше никогда, НИКОГДА его от себя не отпускать. Я изводил себя всю неделю. Я почти перестал спать. Перестал интересоваться делами на работе, сгрузив все дела на Славика. Сам же ходил туда просто, чтоб хоть немного отвлечься от захватившего меня кошмара. При этом каждый вечер я возвращался не домой, а к гостинице. Я даже снял номер с видом на центральный вход и две ночи подряд плавил лбом оконное стекло. А утро начиналось с того, что, сидя в кабинете, я просматривал криминальную хронику нашего города и с облегчением выдыхал, убедившись, что кроме банальных краж, мордобоя и пьяных дебошей, ничего за минувшие сутки не случилось. Пока не наткнулся на сообщение о том, что на загородной свалке «Горностай» было найдено тело молодого человека лет двадцати пяти со следами насильственной смерти. Документов при погибшем не обнаружено. Меня бросило в жар. Вцепившись взглядом в мелькающие перед глазами строчки, я перечитал сообщение раз на десять, будто пытаясь выучить наизусть: «… рост 170… был одет в черную футболку, черные брюки, кроссовки с эмблемой "Älskad", волосы светлые, коротко стриженные…». Я прикинул, что если мой рост метр девяносто, а Рим ниже меня почти на голову, то вполне возможно, его рост – метр семьдесят. Возраст тоже примерно совпадал. Он любитель total black стиля. Какие кроссовки он носил, я не помнил, но то, что он ходил именно в кроссовках, – это факт. Не совпадала только прическа. Волосы светлые, коротко стриженные. А у Рима длинная рыжая челка. Крашено-рыжая. Какой у него натуральный цвет? Я попытался вспомнит цвет волос у корней и не смог. Почему мозг с легкостью запоминает уйму ненужной информации: слова, жесты, обиды; и упорно не замечает мелкие важные детали, которые непременно могут пригодиться в будущем? «Волосы светлые, коротко стриженные… – продолжал перебирать в голове я, – Ну, не постригли же его перед тем, как… Нет, это не Рим. Точно не он». Однако невесть откуда взявшийся внутренний голос упрямо твердил об обратном, раздражая, как капающий среди ночи кран: «он… он… это он… это он… он…» Вскочив с места и расхаживая по кабинету, я принялся обзванивать морги. В нашем городе их всего четыре. В одном из них никто не взял трубку. Во втором сработал автоответчик, сообщивший мне часы работы. И только в третьем замученный женский голос подтвердил, что вчера к ним была доставлена страшная горностаевская находка. Подхватив пиджак, я помчался на опознание. Надо было убедиться, что это не Рим, иначе я рисковал окончательно слететь с катушек. Всю дорогу я мысленно мусолил информацию из новостной статьи, перебирая приметы словно чётки: возраст – двадцать пять лет (щёлк первая бусина), рост – метр семьдесят (щёлк вторая); одет в черные брюки, футболку и кроссы (третья бусина щёлк), волосы могли остричь, не знаю зачем, но могли оставить только светлые корни (четвертая бусина чёток завертелась на нитке, не решаясь присоединиться к трем предыдущим). «Татуировки! – осенило меня уже на подъезде к моргу, – В статье ничего не говорилось о татуировках! А ведь это особая примета. Их обязательно должны были указать». «Он… он… это он…» – продолжал капать протекающий в моей голове кран. Входя в серое потрепанное временем здание, пахнущее хлоркой и чем-то еще удручающе-больничным, я уже был почти спокоен и уверен, что ошибся. Постучав по надписи «Патологоанатом Седов Рустам Львович», я толкнул дверь и, просунув в щель голову, осторожно спросил: – Здравствуйте. Можно? Врач, лысый худощавый мужик маниакальной внешности, чем-то напоминавший Кощея, оторвал взгляд от журнала, в котором до этого что-то писал, равнодушно глянул на меня и промямли так, будто у него во рту клейстер: – Проходите. – Я звонил сегодня по поводу опознания доставленного вчера молодого человека. – В полиции были? – Нет. – Опознание проводится только в присутствии дознавателя и понятых. Скрепя половицами, я прошел через кабинет, подтянул шаткий деревянный стул поближе к столу доктора, сел и положил на страницы журнала несколько тысячных купюр. Доктор лениво посмотрел на деньги, вздохнул, как чахнущий над златом Кощей, и буркнул: – Паспорт давайте. Я сунул руку в карман и вместо паспорта выложил на стол еще несколько банкнот. Кощей снова вздохнул, захлопнул журнал, точно крышку сундука со златом, и поднимаясь с места жестом позвал меня за собой. Проходя по коридору, он неожиданно звонко крикнул куда-то в сторону: – Лидия Петровна, нашатырь подготовьте, – и уже обращаясь ко мне, снова тихо спросил, – У вас нервишки как, не шалят? Я попытался ответить, но меня заглушила Лидия Петровна. – Он в прозекторской на столе. От прокатившегося по коридору загробного женского голоса я почувствовал, как у меня зашевелились волосы на руках. Ладони увлажнились. Стали липкими. И даже как будто грязными. Захотелось их вымыть. Или хотя бы вытереть о брюки. Сжимая и разжимая кулаки, я чувствовал, как пульсируют резко похолодевшие пальцы. Когда же мы подошли к двери, где меня ждал неопознанный пока парень, я и вовсе пожалел, что пришел сюда. Хотелось развернуться и сбежать, как нашкодивший пацан. Понятно же было, что это не Рим. Так какого чёрта… Дверь скрипнула, и мы вошли в холодное неожиданно ярко-освещенное помещение. Мой капающий в голове кран почему-то резко сменил тональность и забарабанил прямопротивоположное тому, что отстукивал всю дорогу до морга: «Это не Рим… Это не Рим… Это не он…» Перед нами стояли три хромированные каталки, накрытые белыми простынями, будто предлагая сыграть в наперстки: «Угадай, Влад, под которой из них твой…» «Мой? Почему мой?» «Твой... Ты же считаешь его своим, Влад. Не ври себе. ТВОЙ Рим». «Бля, я разговариваю сам с собой…» Непроизвольно подняв руку, я потер переносицу. Врач тут же заглянул мне в лицо и с беспокойством спросил: – Вам плохо? – Нет. Нет, все в порядке. Который? – я кивнул в сторону каталок. Вместо ответа он подошел к той, что слева и, взяв простыню за край, приподнял, открывая лицо покойного. Я дернулся назад, сделал короткий судорожный вдох и замер не в силах отвести взгляд от увиденного. Лицо пацана было сплошь покрыто синяками и кровоподтеками, и все же оставалось узнаваемым. Но это был не Рим. Это был Андрей. Тот самый… Так и не открывший мне свою тайну. Видимо, еще какое-то время успел побегать от своих преследователей. И все же попался. – Нашатырь? – возвращая простыню на место, спросил доктор. – Нет. Все в порядке. Я не знаю этого человека, – соврал я, понимая, что мое признание никому не поможет, только сделает из меня свидетеля по делу, о котором я по сути ничего не знаю. Выйдя на улицу, я поднял голову к небу и сделал глубокую затяжку свежего воздуха, словно курильщик после долгого воздержания. Странное чувство. Эгоистичное счастье от того, что это оказался не Рим. Ощущение, что теперь с ним ничего плохого случиться не может, будто Андрей стал тем самым ягненком, которого приносят в жертву ради спасения всех остальных. Вот такая она – дурацкая человеческая психология, сначала накручивает нервы на раскаленный до красна стержень из фобий, а потом, когда узел затянут так, что трудно дышать, она выплескивает ковш ледяных доводов, от которых все эти фобии шипя рассыпаются в пыль. Больше я решил себя не мучать и прекратить бессмысленное паломничество к Версалю. Из морга я направился в офис, намереваясь вернуться в свою привычную жизнь. Славы, к сожалению, на месте не оказалось. Женьки тоже, – суетился в салоне, готовя помещение для новой партии спорткаров. Так что о делах минувшей недели пришлось узнавать из кипы бумаг, скопившихся у меня на столе. А вечером я отправился домой.