Пятое правило

      Лиза сглатывает тихое: «Что?» — и растерянно утыкается взглядом в потолок, пока Мишель наивно жмётся к ней ещё ближе — хотя, казалось бы, куда? — и ещё сильнее цепляется дрожащими пальцами за чужую футболку. И все не озвученные ими обеими слова в секунду перестают иметь хоть какой-нибудь смысл: Лиза медленно опускает руку, накрывает своей ладонью чужую и вздрагивает от застывшей в тёмной комнате искренности — а Мишель тут же с готовностью переплетает их пальцы, оставляет невыносимо ласковый поцелуй на шее и бормочет сбивчивые слова благодарности.              Лизе хочется Мишель защитить: хочется наивно прикрыть её ладонями от холода этой ночи так же, как обычно она прячет в руках маленький огонёк зажигалки; хочется крепко сжать её в объятиях и до самого рассвета чутко охранять чужой сон; и, в конце концов, хочется просто показать Мишель, что может быть по-другому — без унижений, оскорблений и нездоровой зависимости от чужих эмоций. Хотя Лиза и сама едва ли умеет по-другому, потому что вся её больная к Мишель любовь с настоящей, искренней, взращённой временем и теплом под рёбрами, не имеет ничего общего. Потому что Лиза умеет только привязываться якорем намертво, цепляться дрожащими пальцами и крепко держать в объятиях, даже если очень-очень больно и трудно дышать; потому что у Лизы любовь нездоровая, препаратная — а ещё глупая привычка вечно срываться с поводка и, наплевав на все предупреждения, по первому зову бежать к Мишель навстречу.              Лиза и правда едва ли умеет по-другому — но ради Мишель почему-то невозможно сильно хочется научиться. И они бы, наверное, смогли даже, если бы только Мишель это всё было хоть капельку нужно — и если бы только она позволила себе Лизе довериться, перестала наконец настолько болезненно цепляться за прошлое и всё-таки расслабилась в чужих объятиях. Но Мишель лишь с силой сжимает её руку и всхлипывает, вздрагивает, напополам ломается; а Лиза в этот момент растерянно думает, что она для Мишель будто бы спасательный круг для утопающего — нужна исключительно для того, чтобы не дать ей захлебнуться в очередной сбивающей с толку истерике.              Мерзкое осознание заставляет резко втянуть носом воздух и нелепо зажмуриться в попытке спрятаться от реальности; но уже в следующую секунду Мишель, будто почувствовав что-то неладное, высвобождает руку и кончиками пальцев ласково касается чужой щеки.              — Повернёшься? — шепчет.              Лиза кивает и послушно укладывается на бок — Мишель придвигается ближе, зарывается пальцами в её волосы и устало бормочет что-то про то, что им обеим нужно хоть немного поспать. Лиза согласно кивает — хоть до рассвета и осталось, от силы, пару часов, — и укладывается поудобнее; Мишель в ответ сползает чуть ниже, утыкается носом в разрисованные ключицы и опаляет сбитым дыханием кожу. Лиза тут же дёргается от рассыпающегося дрожью по позвоночнику знакомого ощущения — и сама себя ругает за стыдливо-неуместные мысли, — а после опускает ладонь на талию и заботливо прижимает Мишель к себе.              А сама всеми силами старается думать о плохом: об озвученной мерзкой правде, о разбившемся вдребезги этой ночью образе Мишель и о своей собственной для неё ненужности; но ничего из этого всё равно не спасает от сбивающей дыхание нежности, желания крепко-крепко держать Мишель в объятиях и тепла чужих ласковых касаний, что наивной дрожью забираются под кожу. Мишель кончиками пальцев ведёт вниз по спине: гладит бережно, бесконечно жмётся ближе и дышит едва-едва; а ещё спустя несколько минут наконец опускает ладонь на чужую талию, выдыхает расслабленно и, кажется, засыпает. И Лиза понятия не имеет, что чувствовать — только прислушивается к чужому размеренному дыханию, жмурится растерянно и изо всех сил старается не придавать этому моменту чересчур сильное значение; а после всё-таки закрывает глаза и чувствует, как усталость сумасшедше-длинного дня размывает остатки тревожных мыслей.              Лиза засыпать не хочет — лишь бы только ещё хоть немного побыть в чужих объятиях, — но спать с Мишель вместе — впервые за полгода в самом невинном смысле этого слова! — слишком тепло, чересчур комфортно и непозволительно обнадеживающе. А потому ещё спустя пару минут Лиза сдаётся окончательно: цепляется ладонью за чужое плечо, доверчиво подаётся вперёд и сглатывает застрявшую комом в горле влюблённость — а после улыбается от сонно-неразборчивого шёпота и наивно растворяется в чужих непривычных объятиях.              И сон с Мишель — беспокойный, болезненный, но вместе с тем до кончиков пальцев необходимый, — почему-то вновь даёт Лизе надежду на то, что однажды у них всё-таки что-нибудь да получится — и они вдвоем друг для друга однажды тоже просто возьмут и… получатся.       

***

      Лиза просыпается от чужого невнятного бормотания: хмурится, моргает растерянно и вслушивается в чужой голос, безуспешно пытаясь понять, где она находится и что вообще происходит. А спустя ещё пару секунд осознание произошедшего заставляет её чуть приподняться на кровати от неожиданности; Лиза переводит взгляд на лежащую рядом Мишель, сонно всматривается в едва различимый в темноте силуэт и зачем-то протягивает руку. Мишель, вроде бы, спит — но при этом крупно дрожит, сжимает ладонями покрывало, поверх которого они и уснули, и что-то бесконечно повторяет, словно мантру; Лиза с трудом различает в чужих сбивчивых словах тихое: «Пожалуйста, хватит, не надо» — и, тут же проснувшись, аккуратно трясёт Мишель за плечо.              — Ми-и-ш, — тянет хриплым шёпотом, — проснись, слышишь?              И трясёт чуть сильнее, потому что Мишель в ответ вновь бормочет что-то жалобно-неразборчивое и сжимает ладони. Но крепко сжавший свои тиски кошмар отступать всё равно отказывается — и поэтому Лиза, не придумав ничего лучше, опускается обратно на подушки и притягивает испуганно дрожащую Мишель к себе в объятия. Гладит её по спине и волосам, бесконечно бормочет что-то про то, что всё хорошо, и утыкается носом в шею — Мишель послушно затихает ещё спустя несколько секунд, а после, резко дёрнувшись, просыпается наконец.              — Блять, — шепчет растерянное.              Лиза разжимает руки и чуть отстраняется — Мишель тут же выбирается из объятий, садится на кровати и прячет лицо в ладонях. Андрющенко упирается взглядом в чужие дрожащие плечи: перекатывает на языке глупые слова поддержки — но озвучить их так и не решается, потому что чувствует себя неуместно и глупо, — хмурится и кусает губы. Лизе кажется, будто она не имеет никакого морального права здесь находиться — и, тем более, видеть Мишель в таком состоянии; и будто бы всё происходящее сейчас — больше даже, чем что-то личное. Больше, чем бесполезные правила, чересчур откровенные касания и неожиданно крепкие объятия; больше, чем старые песни в дорогой машине, раскуренные на двоих сигареты и редкие взаимные улыбки; больше, чем то, что позволено Лизе видеть.              Потому что образ Мишель — самоуверенной, взрослой и независимой — будто бы рассыпается прямо в сбитых дрожащих руках, пока непроглядную тишину комнаты нарушают лишь тихие выдохи, за которыми она безуспешно пытается спрятать свою неуместную слабость; и потому что сейчас Мишель для Лизы, несмотря на их разницу в возрасте и социальном положении, ощущается невозможно хрупкой, растерянной и надломленной — такой, какой Лиза ещё ни разу её не видела.              — Иди сюда, — и Лиза даже сама удивляется тому, насколько ласково вдруг звучит её голос. — Пойдёшь?              Мишель вздрагивает и быстро-быстро кивает — Лиза глупо улыбается от того, насколько по-детски выглядит это движение, тянет Мишель на себя за плечи и шёпотом просит её приподняться; а после накрывает их одеялом, прижимается ближе и затихает. И все громкие слова — которые у Лизы так и не получилось собрать в одно осмысленное предложение, — моментально теряются в переплетении пальцев, в ласковых поцелуях по линии челюсти и в обоюдно сбитом дыхании. Мишель успокаивается ещё через пару минут, а после, выдохнув, цепляется ладонями за чужие плечи и вновь засыпает — Лиза в ответ забирается пальцами в светлые волосы, заботливо перебирает пряди и еле слышно усмехается от того, как Мишель сонно бормочет что-то совсем невнятное.              А когда сама устало прикрывает глаза, то думает, что ей и задаром не нужна красивая картинка, секс по расписанию и болезненное отсутствие искренности — вовсе нет! Лизе просто хочется остаться рядом с Мишель — пусть переломанной, разбитой и донельзя растраченной на глупое подобие любви; пусть растерянной, будто бы маленькой и уже почти погасшей на промозглом ветру; пусть испуганной, дрожащей и глупо жмурящейся в попытке спрятаться от очередного ночного кошмара.              И пусть даже кричащей, срывающейся на колкие грубости, и до последнего защищающей Киру в любой ситуации.              Зато настоящей.

***

      Во второй раз Лиза просыпается уже одна: с растерянной улыбкой проводит ладонью по пустой половине кровати, вслушивается в какой-то шум с кухни и сонно трёт глаза — а после медленно садится и касается пальцами разбитой переносицы. События вчерашнего дня — и, тем более, ночи, — в голове едва ли укладываются; Лиза медленно спускается с кровати, морщится от боли в спине и в разбитых костяшках и, одёрнув футболку, плетётся на приглушённый звук чужого голоса.              Мишель обнаруживается на кухне: из полупустой пачки она засыпает в турку молотый кофе, то и дело откидывает с лица растрёпанные волосы и, прижав телефон к уху, с самым честным видом убеждает невидимого собеседника в том, что ни о чём она не забыла и вообще-то уже едет. А спустя ещё пару секунд, видимо, чувствует на себе ласковый взгляд: поворачивает голову, расплывается в глупой улыбке и даже почти смеётся — а после, опомнившись будто, показывает ладонью на свои волосы и прижимает указательный палец к губам.       Лиза тут же понимает, в чём дело: выходит в коридор, упирается взглядом в идеально чистое зеркало и недовольно закатывает глаза — не высушенные вчера перед сном волосы глупо торчат в разные стороны, футболка почему-то надета наизнанку, а ссадина на переносице вместе с небольшим синяком чуть ниже скулы и вовсе идеально дополняют картину. Лиза усмехается, бурчит себе под нос еле слышное: «Хоть щас на свадьбу, блять» — и возвращается обратно на кухню: а там будто бы безразлично пожимает плечами и одним ловким движением стягивает с себя футболку. Ловит чужой заинтересованный взгляд — Мишель сглатывает и, выдохнув, даже делает медленный шаг вперёд, но уже в следующую секунду чертыхается себе под нос, снимает с плиты чуть было не сбежавший от чужой наглости кофе и вновь прижимает телефон к уху.              — Полчаса и буду, — бурчит недовольно. — Я уже выхожу…              А в следующую секунду, зажмурившись, тараторит:       — Ну, то есть, да, я уже еду… Да честно еду, блин, всё! Отстань уже!              Лиза, не сдержавшись, громко смеётся как только Мишель сбрасывает звонок — Мишель в ответ закатывает глаза, подходит ближе и ладонью несильно бьёт по чужому торсу.              — И тебе доброе утро, — бурчит Лиза, параллельно пытаясь пригладить торчащие в разные стороны волосы.              Мишель делает шаг назад и скрещивает на груди:       — Оденься.              — Тогда не доброе.              Лиза с кривой ухмылкой надевает футболку нужной стороной и втягивает носом воздух — в кухне уютно пахнет свежесваренным кофе, а от Мишель уже привычно тянет её едва-едва сладковатыми духами.              — Ты куда-то?.. — Лиза вопросительно склоняет голову.              — Ага, — Мишель кивает. — Я забыла, что мы сегодня с сестрой едем смотреть помещение для нового филиала…              — Погоди, с сестрой? — Лиза удивлённо моргает. — Вы же не общаетесь, нет?              Мишель пожимает плечами, бросает взгляд на наручные часы, загоревшиеся очередным уведомлением, и, выругавшись, быстрым шагом выходит в коридор — Лиза молча плетётся следом.              — Не общались, — Мишель накидывает на плечи пальто и наспех обувается. — Четыре года почти. Но одна я бизнес не вывезу, а кому попало доверять опасно, так что… Уже неделю как пытаемся друг друга не убить.              Лиза смеётся и кивает понимающе; Мишель убирает в карман пальто телефон, кладёт на тумбочку у стены связку ключей и бросает в сторону Лизы растерянную улыбку.              — Оставишь ключи у консьержки как пойдешь, ладно? — бормочет. — А то они у меня одни…              Лиза тут же опускает взгляд, пока под кожу неприятной дрожью забирается разочарование: ей почему-то казалось, что Мишель сейчас попросит подождать её дома и пообещает поговорить обо всём произошедшем чуть позже, но Мишель, как и всегда, выбирает привычную для себя тактику — сбегает от разговора и старательно делает вид, что ничего особенного не произошло.              — А кофе?.. — бурчит Лиза растерянно, не придумав ничего лучше.              Мишель усмехается криво:       — Так я тебе сварила… Ты ведь говорила, что любишь.              И, пожав плечами, как ни в чём не бывало хлопает дверью.       

***

      Лиза греет замёрзшие от холодной воды ладони об стакан с кофе, пока телефон её, заботливо поставленный Мишель на зарядку, разрывается бесконечными уведомлениями. Сначала кучей приходят сообщения из Телеграма, начиная от: «ты где там вообще??», и заканчивая «Если ты живая — тебе пиздец»; а после таким же ворохом обрушивается множество пропущенных звонков: в основном от Алисы и Вилки, штук пять от Дианы и Даши, парочка от Артёма и ещё несколько с каких-то незнакомых номеров.              Лиза стыдливо поджимает губы и делает пару глотков кофе — а после отставляет полупустую кружку на подоконник, тянет ладонь к телефону и безуспешно пытается вспомнить какую-нибудь молитву, которая хоть немного смягчит гнев очевидно переволновавшихся друзей. Пишет в общий чат короткое: «Я жива, но это не точно» — и тут же, даже не вчитываясь в огромное количество нецензурных обвинений, жмёт на кнопку видеосвязи в диалоге с Алисой. Через несколько длинных гудков на экране наконец появляется встревоженное чужое лицо: с синяками под глазами, растерянно бегающим взглядом и выступившими от злости желваками на скулах; Лиза сглатывает и, неловко зажмурившись, кивает.              — Давай, — шепчет. — Я готова.              — Диктуй адрес, — Алиса ставит телефон на подоконник и ладонью показывает на собравшихся на кухне ребят. — Мы приедем и толпой тебя отпиздим.              Вилка согласно кивает, но ничего не говорит — просто потому что заваренный в пластиковой чашке «Доширак» явно интересует её куда больше, чем чужие бестолковые драмы; Даша что-то хрипло бормочет про то, что их вчера под утро чуть было не закрыли в местном РУВД, куда они — пьяные и недопонятые миром — пришли подавать заявление о пропаже человека; а Артём, рассмеявшись, бурчит тихое: «Ну вот что за люди, а… Даже потрахаться нормально не дадут, да, Лизк?» — и тут же прикрывает ладонями голову в попытке спрятаться от очередного подзатыльника.              — В своё оправдание скажу, — Лиза перехватывает телефон поудобнее и выходит в коридор, — что я вчера даже ни с кем не…              — Подожди, а ты где вообще? — вдруг перебивает Виолетта. — Мы думали, ты у Киры…              Лиза с усмешкой мотает головой:       — Я у Мишель.              — О, господи.              От привычного уже ворчания Алисы друзья тут же заходятся смехом; Лиза смеётся тоже, выключает видеосвязь и, прижав телефон плечом к уху, брезгливо роется в испачканной кровью куртке в поисках портсигара.              — Написать сложно было? — бурчит Алиса спустя пару секунд.              — Телефон сел, — Лиза виновато жмурится и наконец достаёт на свет чудом пережившую долгую ночь самокрутку. — И, честно, не до того было… Соррян.              — Мы волновались так-то, — фоном слышится голос Даши. — Чё там случилось-то у вас?              Лиза усмехается и снова включает видеосвязь — а после возвращается на кухню, устало опускается на стул и чиркает зажигалкой.              — Я, если честно, даже не знаю, с чего начать…

***

      Рассказ о самой незабываемой ночи в жизни Лизы затягивается больше даже, чем на час: Андрющенко активно жестикулирует, покрывает Киру трёхэтажным матом и согласно кивает на угрозы Виолетты переехать Киру на её же «четырке»; а ещё забирает несколько сигарет из забытой Мишель пачки, вскользь упоминает Артура и его очевидно неудачный брак и добивает и без того удивлённых друзей информацией о том, что Кира — это и есть тот самый «другой человек», которого любит — и, судя по всему, одновременно ненавидит, — Мишель.              — И потом она попросила меня остаться, — Лиза тушит сигарету в стоящей рядом пепельнице и разгоняет рукой дым. — Ну, типа, просто остаться, ничё такого… А у нас правило же… Ну, было.              — Да у вас их дохуя было, — фыркает Алиса. — Ещё бы хоть одно из них соблюдалось.              Лиза сглатывает и упирается взглядом в сбитые во вчерашней драке костяшки: поведение Мишель не поддаётся никакому логическому объяснению, но где-то глубоко внутри всё равно тлеет наивное желание дождаться Мишель с работы и вновь попытаться обо всём поговорить — только в этот раз без криков, истерик и драк.              — Я одного понять не могу, — слышится вдруг голос Даши. — Если Кира про тебя уже давно знала, почему она именно щас решила тебя склеить? Чё ей раньше-то мешало это сделать?              Лиза мысленно проклинает чужую догадливость и бросает смущённый взгляд на кухонную тумбу, а после как ни в чём не бывало пожимает плечами.              — Не знаю.              Алиса смешно хмурит брови:       — Пиздишь?              — Нет, — Лиза мотает головой. — Честно вру.              Виолетта в ответ громко смеётся и передаёт тлеющую сигарету в руки сидящей рядом Даше — а затем тыкает пальцем в стоящий на столе телефон.              — Лицо хитрое, — Вилка ладонью толкает Алису в плечо, — и уши красные. Значит, точно пиздит!              Лиза недовольно закатывает глаза, а рукой поочерёдно касается покрасневших от смущения кончиков ушей.              — Неправда, — бурчит. — Бля, да я просто не знаю, как сказать…              Озвучить друзьям произошедшее между ней и Мишель оказывается ещё сложнее даже, чем на протяжении месяца пытаться выкинуть из головы чужие выдохи-просьбы-касания — Лиза стыдливо жмурится, проводит ладонью по лицу и отводит взгляд в сторону.              — В общем, я тогда к Мишель ездила… Ну, в свой день рождения, помните?              — Не помним, если честно, — смеётся Вилка.              А Даша вдруг фыркает недовольно:       — Зато я помню.              Лиза сглатывает и неловко касается пальцами выбритого затылка; Вилка опускает голову и что-то бурчит неразборчиво, а Алиса бросает в камеру телефона растерянный взгляд.              — Так чё там дальше-то? — всё-таки переводит неловкую тему Даша спустя пару минут тишины. — Ездила к Мишель, и?..              — Блять, ну, — Лиза снова смущённо жмурится. — Она тогда позвала к себе кое-кого… Ну, то есть, на вечер… Точнее, на ночь… И так получилось, что этот кое-кто стоял за дверью, пока мы…              И тараторит на выдохе:       — Блять, вслух это звучит ещё хуже, если честно.              — Погоди-погоди, стой, — Вилка, видимо, осознав, что острая тема её миновала, снова утыкается взглядом в экран чужого телефона. — Я правильно понимаю, что вы с Мишель потрахались, пока за дверью стояла её бывшая? Или я чё-то не так поняла?       — Всё так, — Лиза усмехается криво. — Но я не знала, честно! Меня только вчера просвятили.              — Как же всё-таки скучно я живу, а, — вдруг слышится громкий голос Дианы. — И слава богу…              Алиса хлопает себя ладонью по лбу и бурчит себе под нос что-то не совсем цензурное, а Вилка, запрокинув голову, смеётся — причём настолько громко и заразительно, что все остальные подхватывают тоже.       — Это какой-то пиздец, — бормочет Виолетта, пальцами вытирая выступившие от смеха слёзы. — Нет, серьёзно, это ж как в анекдоте…              — Категории «Б», видимо, — фыркает Алиса, отсмеявшись. А после тыкает пальцем в экран телефона и добавляет меткое: — А ты — дура.              — Почему? — Лиза растерянно хлопает глазами. — Нет, типа, я знаю, но… Почему на этот раз?       — Потому что если бы ты сразу рассказала, что к Мишель кто-то ломился, эту ситуацию очень легко можно было бы связать с Кирой, понимаешь? И всё было бы гораздо проще.              — Да я даже не подумала чёт, — Лиза неосознанно касается пальцами переносицы и тут же шипит болезненно. — Откуда я, блять, знаю, кто там к ней мог прийти? Сама же говорила, что у неё таких как я…              — Бля, погодите, — Даша тут же перебивает на полуслове поток чужой жалости к себе. — А чё, никого кроме меня не смущает, что Мишель твоя вместо Киры тебя выбрала, нет?              — Чего? — Лиза непонимающе склоняет голову.              Вилка переводит удивлённый взгляд с Алисы на Дашу и обратно, а Артём на выдохе упирается лбом в стол и бормочет тихое: «Я уже вообще нихуя не понимаю…».              — Того! — Даша тянет на себя чужой телефон и показательно крутит пальцем у виска. — Ну, типа, смотри, у неё есть бывшая, которая ей изменила, и у них там уже сто лет какие-то непонятные недоотношения, так? Всё по классике.              Лиза кивает медленно, едва ли поспевая за чужими сбивчивыми мыслями, пока где-то на фоне слышится смущённый кашель Виолетты.              — И что получается… — Даша задумчиво барабанит пальцами по столу. — Получается, что она позвала Киру, но какого-то хуя пришла ты, но она при этом тебя не выгнала, понимаешь? Хотя могла.              — И чё?              — И ничё! — Даша рассержено машет рукой. — Было бы ей на тебя похуй, она бы тебя просто развернула, и всё…              Лиза хмурится и, окончательно запутавшись и в происходящем, и в произошедшем, утыкается взглядом в пол.              — Да я уже раз сто у неё спрашивала… — бормочет растерянно. — Она мне вечно одно и то же отвечает…              А после добавляет шёпотом:       — Чё мне делать-то теперь?              — В общагу ехать, — слышится голос Алисы. — А потом заблокировать их с Кирой везде и забыть как страшный сон.              Лиза кивает с кривой усмешкой:       — Заебись ты придумала. Ещё варианты?              — Спросить в сто первый, — боязливо зажмурившись, бормочет Даша. — Потому что мне кажется, что она врёт. Тебе или себе, не знаю… Но кому-то точно врёт.              Ещё через пару секунд в кадре вновь появляется Алиса: она нагло кладёт подбородок Даше на плечо, бросает в сторону Лизы угрожающий взгляд и тяжело выдыхает.              — Рот бы тебе заклеить, — бурчит, — по-хорошему.              Даша насмешливо дёргает бровями:       — А по-плохому?              — А по-плохому сегодня кто-то будет спать на диване!              Алиса громко смеётся, тянет виноватое «Ну за-а-ай» — и исчезает в неизвестном направлении; а Даша притворно выдыхает, будто бы на самом деле испугалась чужих нравоучений, и пожимает плечами.              — Я правда думаю, что вам нужно поговорить.              — Да я тоже, если честно, — Лиза кивает. — Только я думала что мы утром и обсудим всё, а она сбежала опять…              — Боится потому что, — Даша улыбается и бросает короткий взгляд на сидящую рядом Виолетту. — Ну, мне так кажется.              — Я уже тоже вас боюсь, — слышится жалобное бормотание Артёма. — Если честно…              Лиза понимающе усмехается и на выдохе поднимается из-за стола: зачем-то подходит к подоконнику, внимательно рассматривает усыпанный высотками город и растерянно поджимает губы — а после, повернувшись, медленно обводит взглядом чужую кухню. И всё вокруг — начиная от заляпанной кофе индукционной плиты и заканчивая встроенной в кухонной гарнитур посудомоечной машины, — будто бы насмешливо кричит Лизе о том, что ей здесь не место; а вспыхнувший из-за собственной навязчивости стыд тотчас сотней маленьких иголочек забирается под кожу.              — Чё меня бояться-то, — Лиза возвращается обратно к столу и снова берёт в руки телефон. — Я, вроде, ничё плохого ей не делала… Если не брать вчерашнее.              — Да не тебя, — отмахивается Даша, — а ответственности! Ну, или того, что не специально сделает тебе больно… Или…              — Ладно, ладно, я поняла, — Лиза с кривой улыбкой перебивает чужие размышления. — Но если она меня снова отошьёт — ты будешь первой в очереди на пиздюли, договорились?              Даша смеётся и, снова махнув рукой, передаёт телефон Виолетте — а Лиза, осознав, что долгий разговор наконец себя исчерпал, выключает видеосвязь и негромко просит Вилку уйти куда-нибудь, где её никто не услышит.              — Чё ещё?              — Соррян за вчера, — Лиза неловко касается ладонью затылка, ведь по-человечески извиняться у неё никогда не получалось. — Слишком много всего просто…              — Да ладно, нормально, — в трубке слышится какой-то шорох и хлопок двери. — Ночевать-то придёшь?       — А куда я денусь? Я, знаешь, процентов на девяносто уверена, что она просто снова меня сольёт.              Лиза усмехается криво, а затем, опомнившись наконец, хлопает себя ладонью по лбу.              — Чё там с Дашей у вас, кстати? А то она какая-то…              — А, — Вилка смеётся, — да я просто вчера пьяная сосаться к ней полезла… И огреблась. Она теперь со мной не разговаривает.       Лиза, рассмеявшись тоже, проходит в гостиную и устало опускается на стоящее возле окна кресло.              — Не подрассчитала, да?              — Перепила скорее, — в трубке слышится звук открывающегося домофона, а после громкий хлопок двери и щелчок зажигалки. — У неё вообще свидание сегодня, прикинь? С какой-то бабой с архитектурного… Подсуетилась, блять!              Лиза с тяжёлым выдохом упирается затылком в спинку кресла и закрывает глаза.              — Я этот ваш архитектурный…

***

      День без Мишель тянется невыносимо медленно. Лиза обходит чужую квартиру вдоль и поперёк: в ванной лепит пластырь с дурацким рисунком принцессы себе на переносицу и недоверчиво рассматривает кучу странных баночек, на которых нет ни слова на русском; в кухне вместо молотого кофе находит пачку конопляного чая — и, скинув фотографию в чат с подругами, тот час решает его заварить; а в гостиной безуспешно пытается включить телевизор — но терпит поражение перед странным пультом без кнопок и, разозлившись, падает спиной на диван.              Утыкается взглядом в натяжной потолок — и в который раз ловит себя на мысли, что квартира Мишель — безжизненная и будто бы сошедшая с картинки в объявлении о продаже, — совсем не выглядит так, как дом. Ни тебе старых детских фотографий, ни забытой утром на столе кружки из-под кофе, ни разбросанных где попало вещей — только идеальная чистота, отсутствие продуктов в холодильнике — не считая открытой бутылки вина и трёх банок лимонного мороженого, — и оглушающая тишина за счёт отличной звукоизоляции.              Лиза так не привыкла. У Лизы вечный творческий беспорядок в комнате — и чуть менее творческий в голове, — куча сомнительных знакомых и уже пошарпанные лады на новой гитаре; а ещё дурацкая привычка по выходным напиваться до беспамятства, бесконечно курить одну за одной и, начисто игнорируя пережитый опыт, постоянно влюбляться не в тех людей.       Телефон загорается новым уведомлением: Лиза лениво переворачивается на бок, пробегается взглядом по экрану и растерянно хмурится — а затем, коротко взглянув на дату, расплывается в довольной улыбке. В общий чат тут же прилетает насмешливое: «Сегодня гуляем, да?»; Лиза смеётся, смахивает с экрана лишние сообщения и быстро поднимается с дивана.              Настроение улучшается моментально — даже несмотря на то, что большую часть пришедшей только что стипендии придётся потратить на многочисленные долги, художественные инструменты и ежемесячную оплату общежития, — а надоедливо гудящие в голове мысли наконец ненадолго замолкают — и поэтому Лиза, воспользовавшись ситуацией, быстрым шагом выходит в коридор. Там недовольно фыркает в сторону грязной куртки, проверяет под чехлом наличие банковской карты и, беспечно махнув рукой, в одной футболке и джинсах выходит в подъезд. Но уже минут пять спустя понимает, что, кажется, изрядно переоценила свои возможности: холодный ветер тут же забирается под футболку, нагло треплет волосы и заставляет поёжиться, а минусовая температура быстро напоминает Лизе о том, что на улице уже полгода как, увы, не май месяц.              Плотная коробка высоток, облепившая двор со всех сторон, заставляет Лизу растерянно тряхнуть головой — она отлично знает свой район и несколько смежных, однако центральный округ с самого переезда в Москву всегда вводил Лизу в ступор — в первую очередь, конечно, из-за раздражающего чувства собственной неуместности. Андрющенко непонимающе топчется на месте — отсутствие сигарет растекается раздражением по венам, — хмурится и открывает в телефоне онлайн-карты — а после фыркает от расположенной в соседнем доме «Азбуки Вкуса», цены в которой каждый раз заставляют Лизу задуматься о смысле своего существования, листает список магазинов вниз и наконец кивает сама себе — местный супермаркет, совмещённый с табачным отделом, ощущается как самая лучшая за последние сутки новость.              Дорога до магазина занимает ровно семь минут. За это время Лиза успевает десять раз пожалеть о том, что она утром не застирала куртку, широко улыбнуться от выгуливающего огромную собаку мальчишки и с удивлением осознать, что солнце уже постепенно опускается за горизонт; а после тратит ещё двадцать минут на бесконечную очередь из уставших людей, покупает в соседнем отделе пачку табака, бумагу и фильтры и таким же быстрым шагом возвращается обратно. Дверь чужой квартиры удаётся открыть только с третьего раза: Лиза щёлкает выключателями — на улице слишком быстро темнеет, — разувается и проходит в кухню — а там жмёт на кнопку чайника и, окончательно заскучав, снова набирает Алису.              — У меня очень важный вопрос…              На экране тут же появляется чужое недовольное лицо; Лиза подмечает растрёпанные волосы, две расстёгнутые верхние пуговицы на рубашке и бегающий из стороны взгляд — и тут же заходится громким смехом.              — Умер кто-то? — уточняет Алиса.              Лиза, не переставая смеяться, мотает головой.              — Пока что нет.              — Ну и всё тогда, — Алиса смешно хмурит брови, — через час перезвонишь.              — Ой, бля, не льсти себе, — слышится голос Дианы. — Минут через пятнадцать, Лизок.              Андрющенко смеётся снова и сбрасывает звонок, а после — хоть и не без зависти, — широко улыбается, подходит к одному из верхних шкафчиков и тянет на себя ручку. Так называемый «набор студента» — две пачки быстрорастворимой лапши, пара пакетиков кофе и пачка сосисок по акции — угрожает лет через десять вернуться в формате какого-нибудь гастрита, но в беспечные двадцать один — а по ощущениям и вовсе лет семнадцать, — Лизу это не особо волнует. Гораздо больше её сейчас беспокоит то, что на самом деле к ней чувствует почти тридцатилетняя девушка, планирует ли она вернуться с работы в течение ближайших пары часов, и — господи! — как вообще в её квартире включается чёртов телевизор.              Ножи, висящие на специальной подставке, все как один оказываются тупыми — Лиза закатывает глаза, закрывает пластиковую тарелку с, по меньшей мере, «мишленовским» блюдом, специальной крышкой и отступает на пару шагов назад. Поясницей упирается в кухонный стол, а в следующую секунду, вздрогнув, оборачивается: очевидно выломанная из пазов ножка медленно кренится вправо, а столешница опасно съезжает вниз — Лиза в последний момент цепляет её ладонью, а ножку наощупь вставляет обратно.              И сразу же в голове не остаётся ни одной приличной мысли — Лиза растерянно чешет затылок, пожимает плечами и, решив больше не испытывать стол на прочность, плетётся в гостиную. Электронные часы показывают шесть вечера; Лиза опускает пластиковую тарелку на журнальный столик, пододвигает его к дивану и возвращается на кухню за телефоном. Настойчивое желание позвонить Мишель и уточнить, когда она всё-таки вернётся, моментально отступает под уже ставшими привычными за последний месяц короткими гудками — Лиза усмехается сама себе, скучающе листает список диалогов в Телеграме и в конце концов набирает единственному находящемуся в сети человеку — Артёму.              — Ты, надеюсь, ни с кем там не трахаешься, — бурчит Лиза вместо приветствия.              — К сожалению нет, — Артём строит невозможно жалобное выражение лица. — И тебе привет.              Лиза отвечает недовольным: «Здоровались уже», возвращается обратно в гостиную и ставит телефон на стол — подпирает его небольшими электронными часами, открывает чашку с уже готовой лапшой и угрожающе тыкает в сторону Артёма пластиковой вилкой.              — Поговори со мной, — бормочет. — Мне скучно.              — Заебись теперь. Мишель так и не было?              — Как видишь, — Лиза пожимает плечами. — Я хотела ей позвонить, но она меня из чс так и не вытащила, так что… Погоди, ты чё там делаешь?              Артём смеётся и переключает камеру: напротив него, через стол, сидит Даша — в руках у неё небольшая тонкая палочка, а рядом стоит выключенная УФ-лампа и несколько баночек с лаком.              — Ты чё, прикалываешься?              — Ничё ты не понимаешь, — Артём фыркает и снова переключает камеру. — Во-первых, у меня сегодня свидание… Ну, то есть, Сашка пока об этом не знает, но я разберусь. Во-вторых, ухоженные руки — это сексуально, а в-третьих…              — А в-третьих, — смеётся Даша, — в тебе с рождения нет ни капли тестостерона. И хватит дёргаться уже, а то я тебя свяжу скоро!              — Верёвку надо? — смеётся Лиза с набитым ртом.              — Кстати об этом…              Лиза тут же мотает головой и протестующе мычит — а после откидывает с лица мешающиеся волосы и, наконец прожевав, усмехается.              — Вот уж с кем с кем, а с тобой я об этом точно говорить не буду.              Артём обиженно поджимает губы, а Лиза пододвигает к себе кружку с растворимым кофе и, рассмеявшись, мысленно соглашается с Дашей. Потому что Артём — особенно в их крайне сомнительной компании, — будто прямое олицетворение женственности: растрёпанные светлые волосы, спадающие на лицо, очаровательно мягкий характер и длинная серьга в одном ухе — а ещё куча партаков по всему телу — последний из которых по пьяни набила Виолетта, — усыпанные кольцами длинные пальцы и модельно тонкие черты лица.              — Кстати… — бурчит Лиза задумчиво спустя несколько секунд тишины. — Кто-нибудь из вас знает, как включить телевизор?              — Ты чё, ёбнулась?              Лиза усмехается криво, а после недоумённо поднимает голову: висящий на стене напротив телевизор вдруг издаёт какой-то странный звук и загорается приветственным сообщением.              — Какого…              — Ну, вот и включили, — смеётся Артём. — Он на голосовом, видимо.       Спустя ещё пару секунд загрузки комнату наполняет низкий мужской голос: диктор с экрана вещает что-то про выживание стаи косаток у берегов Аргентины, а Лиза упирается удивлённым взглядом в очевидно проклятый телевизор, моргает медленно и думает о том, что последнее, с чем Мишель могла бы у неё ассоциироваться — это документальные фильмы про млекопитающих по «National Geographic».              — Пиздец, — Лиза растерянно чешет затылок и отодвигает в сторону уже пустую пластиковую чашку. — Понапридумывают хуйни… Блять, а как переключить-то теперь?              — Вежливо попроси, — смеётся Артём.       Но переключить канал, увы, не получается ни с помощью угроз, ни посредством мягких переговоров — Лиза тяжело выдыхает, поднимается с дивана и уходит на кухню, а возвращается уже с пачкой табака, бумагой и фильтрами.              — Ладно, хуй с ним, — фыркает Лиза и усаживается обратно на диван. — Будем крутить самокрутки под документалку про косаток.       — Э-эх, — Артём расплывается в глупой улыбке, — такая девушка пропадает… И чё эта твоя Мишель морозится, а?

***

      За на удивление интересным документальным фильмом проходит ещё минут тридцать: Лиза крутит самокрутки медленно и практически наощупь, не отрывая взгляда от экрана, и периодически удивлённо хмыкает; а Артём повсеместно вставляет смешные нецензурные комментарии и раз в пять минут стабильно просит Дашу, разговаривающую по телефону, быть немного тише — а то не слышно ведь ничего!              — Я думала они, типа, как киты… — Лиза кладёт в бумагу фильтр и привычными круговыми движениями утрамбовывает табак. — Только чёрно-белые…              — Ага, — Артём усмехается и, кивнув Даше, внимательно рассматривает приведённую в порядок руку. — Они же как подводная мафия! Я когда в детстве узнал, что они акул хавают, у меня мозг сломался.              Лиза смеётся и, согласно кивнув, жестом заставляет Артёма замолчать: на большом экране, будто в подтверждение чужим словам, стая косаток окружает ничего не подозревающего тюленя на льдине — а после несколькими подряд ударами по воде легко опрокидывает его в воду.              — Ебануться… — Лиза кладёт последнюю самокрутку и наконец захлопывает портсигар. — Миниатюра «Я и сессия», блять.              — Есть такое, — Артём кивает. — У нас вообще защита по проектированию скоро…              — А у меня две композиции — цветная и чёрно-белая, — Лиза ссыпает в ладонь остатки табака со стола, — живопись и академический рисунок. И ничего из этого я ещё даже не начинала. Так что заткнись, пожалуйста.              — Замолчите оба, — жалобно бормочет Даша. — Ещё одно слово про сессию — и я отчисляюсь.              Лиза понимающе смеётся и поднимается с дивана: плетётся на кухню, там выкидывает ненужный табак и на несколько раз моет руки — а после вновь возвращается обратно. За окном темнеет окончательно. Часы показывают семь вечера, документальный фильм медленно, но верно подходит к своему завершению, а мысли о предстоящих экзаменах и предзащите диплома вызывают уже привычное желание сменить имя и уехать куда-нибудь за границу — даже несмотря на то, что рисовать Лизе искренне нравится. Просто сейчас — на фоне Мишель, Киры и, кажется, медленно сходящего с ума разума, последнее, что Лизу интересует — это предстоящая сессия, практика и работа над дипломом.              — Так, всё, — Артём хлопает свободной ладонью по столу и перехватывает телефон поудобнее. — С вами, конечно, хорошо, но я уже и так опаздываю…              — Да-да, давай, — Лиза кивает. — Напиши потом, чё там.              Артём расплывается в улыбке:       — Тебе с подробностями? А вообще, можете просто добавить меня в свой секретный чат… Я у Вилки видел.              — У нас матриархат, Тём, — Даша с силой швыряет в него маленькую подушку. — Или радикальный феминизм… Я ещё не решила.              И добавляет следом:       — Вали уже из моей комнаты!              Артём привычно поджимает губы и сбрасывает звонок, а Лиза, криво усмехнувшись, откладывает телефон в сторону и скучающе падает спиной на диван. Еще спустя пару секунд на экране телевизора белыми буквами вспыхивают титры — Андрющенко что-то угрожающе шипит в его сторону и, махнув рукой, просто выдёргивает из розетки вилку от удлинителя; телевизор в ответ послушно замолкает.              В следующие пару часов Лиза пытается придумать себе хоть какое-нибудь занятие, лишь бы только убить время: убирает за собой посуду, возвращает журнальный столик на его законное место и снова в одной футболке выходит курить на балкон; замачивает в холодной воде свою настрадавшуюся куртку, засыпает её найденной в шкафу солью и в шутку на несколько раз крестит левой рукой, надеясь, что это поможет; угрюмо просматривает отправленное в общий чат с однокурсниками расписание предстоящих зачётов, жалуется на это появившейся в сети Алисе и в который раз за вечер ставит кипятиться воду в чайнике.              А в начале десятого наконец слышит звук проворачивающегося в замочной скважине ключа. На лице сама собой расплывается невозможно глупая улыбка; Лиза убирает с лица мешающиеся волосы и быстрым шагом выходит в коридор, но в последний момент вдруг вспоминает, что ключей у Мишель — помимо тех, что до сих пор лежат на тумбочке, — нет.              — Здрасте…              В Лизу упираются сразу две пары удивлённых глаз — одни тёмно-карие, вторые голубые; Андрющенко в ответ глупо моргает, касается пальцами пластыря на переносице и медленно отступает назад.              — А вы?.. — слышится удивлённое.              Первой на контакт идёт женщина, кажется, лет сорока пяти — пепельного цвета волосы, заплетённые в хвост, строго сведённые брови и загоревшие лицо и шея; Лиза недоумённо хмурится и от неожиданности даже забывает ответить.              — Вас… — женщина делает нетерпеливое движение рукой, — …зовут?              — Меня? — глупо переспрашивает Андрющенко.              — Да, — раздражение, сквозящее в чужом голосе, заставляет Лизу неосознанно скрестить руки на груди, — ну не меня же!              — Лиза…              — Чё вы там встали-то, мам? — слышится наконец знакомый голос. — Проходите уже!              Лиза облегчённо выдыхает, переводит взгляд на стоящую в пороге девушку и широко улыбается, потому что она как две капли воды похожа на Мишель: подмену выдают только длинные тёмные волосы и фатальное отсутствие голубых линз. Мама и, очевидно, сестра Мишель, послушно проходят вперёд; слышится звон ключей, шуршание многочисленных пакетов и уже привычная для Лизы сдавленная ругань.              Андрющенко боязливо жмурится и снова отступает назад, пока в голове проносится насмешливая мысль о том, что ещё не поздно сейчас сорваться с места и попробовать перелезть через балкон к соседям — но уже в следующую секунду Мишель удивлённо замирает на пороге и утыкается в Лизу растерянным взглядом.              — Ты… Ты что здесь делаешь?              Лиза глупо моргает, касается пальцами выбритого затылка и с кривой улыбкой пожимает плечами.              На несколько долгих секунд коридор чужой квартиры погружается в тишину: Лиза смущённо рассматривает Мишель — и сразу же подмечает подкрашенные корни волос и ровно подстриженные кончики; а Мишель молча переводит растерянный взгляд с сестры на маму, которые, судя по одинаково хмурому выражению лица, ждут хоть каких-то объяснений.              — Бля…              — Мишель! — строгий голос заставляет вздрогнуть даже ни в чём не виноватую Лизу. — Следи за выражениями!              Лиза, не сдержавшись, усмехается — а Мишель только недовольно закатывает глаза и что-то еле слышно бурчит в ответ на мамины нравоучения.              — Подожди меня, — показывает головой в сторону одной из спален, — там. Ладно?              Лиза кивает и, растерянно потоптавшись на месте, уходит — а после замирает около двери в спальню и негромко смеётся от требовательного: «Господи, ну почему у тебя стол-то сломан, Мишель?»

***

      Забитый самокрутками портсигар и дешёвая зажигалка на колёсике становятся единственным развлечением Лизы на просторном застеклённом балконе; Андрющенко бесконечно хлопает небольшой металлической крышкой, рассматривает переливающийся суетой ночной город и безуспешно пытается разобрать что-нибудь в ворохе чужих голосов — но через вежливо закрытую дверь спальни, увы, не слышит вообще ничего.              Ещё минут двадцать спустя раздаётся какой-то шорох: Лиза зажимает недокуренную самокрутку в зубах и пытается обернуться, но уже в следующую секунду чувствует на талии чужие руки. Замирает растерянно — Мишель прижимается ближе, кладёт подбородок на чужое плечо и выдыхает устало.              — Несколько лет с ними не общалась… — бурчит. — И не надо было.              Лиза усмехается криво, но ничего толкового в ответ сказать не может: чужие объятия растекаются по телу мнимым спокойствием, а желание поговорить и, — что скорее всего! — снова всё разрушить тут же отходит на второй план.              — Что ты здесь делаешь?              Голос Мишель звучит устало и приглушённо; Лиза затягивается снова — треск табачной бумаги придаёт моменту какую-то неуместную интимность — и растерянно пожимает плечами. Свободная ладонь будто без спроса тянется вниз: Лиза накрывает своей рукой чужую, ласково поглаживает её кончиками пальцев и улыбается от того, как Мишель ещё крепче сжимает объятия.              Заготовленная — и, кажется, на десять раз переделанная — серьёзная речь моментально растворяется в сумраке бесконечно долгого дня; Лиза выдыхает дым, свешивает свободную руку с открытого окна и медленно закрывает глаза, позволяя себе ненадолго потеряться в непозволительно крепких для них обеих объятиях. Мишель осторожно высвобождает правую руку: забирается пальцами в волосы, ногтями проводит по коже головы и смеётся негромко от того, как Лиза, пробурчав что-то невнятное, тут же подставляется под касания.              — Я хотела… — всё-таки бормочет Лиза еле слышно, пока Мишель ласково перебирает тёмные пряди, — …поговорить?              Мишель усмехается куда-то в шею, но ничего не отвечает — а после всё-таки разрывает объятия и, сделав пару шагов в сторону, медленно опускается в стоящее в углу балкона мягкое кресло.              — Ты вчера мне обещала, — глупо бормочет Лиза, затянувшись, — что всё расскажешь… Ну, как минимум, про Киру.              — Так ты и так уже всё узнала, — Мишель усмехается. — И нужное, и ненужное.              — Да, но…              Лиза двумя быстрыми затяжками докуривает самокрутку и бросает её вниз — а после закрывает окно и устало прижимается спиной к пластиковому стеклу.              — Мне, если честно, на Киру вообще без разницы, — признаётся. — Я всё равно её постоянно с тобой сравнивала. Дело не в ней, а… В нас?              Мишель позволяет себе слабую улыбку и бросает в сторону Лизы какой-то чересчур ласковый взгляд.              — Знаю, — кивает медленно. — Просто…              Лиза опрометчиво думает, что просто у неё никогда и ничего не бывает — и, усмехнувшись собственным мыслям, упирается затылком в стекло.              — Поэтому мы и можем начать с Киры, — улыбается криво. — Что-то типа прелюдии, знаешь?              Мишель усмехается и откидывает с лица волосы:       — И что ты хочешь услышать? Как я до такой жизни докатилась?              — И это тоже.              Лиза, не сдержавшись, негромко смеётся и открывает портсигар — упирается взглядом в лежащую отдельно самокрутку без фильтра, а после, осознав, что больше терять ей уж точно нечего, тянет её на себя и щёлкает зажигалкой. А под чужим удивлённым взглядом с улыбкой пожимает плечами — и, тяжело выдохнув, усаживается прямо на пол.              — Извини, — усмехается. — Но по-другому я этот разговор не вывезу.

***

четыре года назад.

      Ладонь в тёплой зимней перчатке аккуратно смахивает плотный слой снега с надгробия — и даже в этом простом движении сквозит беспрекословное уважение и покорность.              — Здравствуй.              Мишель присаживается на корточки перед могилой и упирается взглядом в землю; здороваться с отцом всегда можно было только на «Вы» и только с опущенной вниз головой — всё остальное сразу же воспринималось им как знак неуважения.               Несмотря на свои недавно наступившие двадцать три Мишель без поддержки отца чувствует себя невозможно маленькой: в руках сжимает свидетельство о расторжении брака — из ЗАГСА, по забавной иронии, теперь уже бывший муж отвёз её на Армянское Ваганьковское кладбище, — кусает губы и жмурится изо всех сил, стараясь не плакать. С надгробия на неё будто бы осуждающе смотрит отец: строго сведённые брови, широкое лицо и низкий выступающий подбородок — Мишель бормочет тихое: «Прости меня» — и вновь опускает взгляд.              — Я скучаю, пап, — шепчет едва-едва слышно.              И Мишель на самом деле невозможно скучает, потому что отец, несмотря на невыносимо тяжёлый характер, был гарантом стабильности и уверенности в завтрашнем дне — преуспевающий бизнес, беспрекословное уважение в семье и искренняя любовь к жене и двум дочерям; но при этом постоянные запреты, полное отсутствие понимания и насильная выдача замуж старшей дочери в попытке выбить из её головы влечение к девушкам.              — Зачем это было всё? — глупо бормочет Мишель. — Всё равно без толку ведь.              Слёзы всё-таки стекают вниз по выцветшим нарисованным веснушкам: падают на заботливо спрятанное под мультифору свидетельство, нарушают тишину кладбища негромкими всхлипами и заставляют по-детски растерянно шмыгнуть носом; Мишель тяжело выдыхает и, не выдержав раздирающих грудь эмоций, усаживается прямо на землю.              — Мы развелись с ним сегодня, — усмехается криво. — Ему это тоже нахер не нужно было, понимаешь? И мама со мной уже месяц не разговаривает…              Мишель упирается взглядом в чёрно-белую фотографию и едва слышным бормотанием рассказывает вообще обо всём: о том, что ей никогда не нужен был ни семейный бизнес, которым теперь негласно занимается Артур, ни высшее экономическое образование, ни статус — только свобода, принятие и возможность любить кого хочешь; хотя Мишель, на самом деле, даже не любила ещё ни разу.              — Я не знаю, что мне делать, понимаешь? У меня никого нет больше…              Мишель обхватывает руками колени и всхлипывает снова.              — Правда, я… Я не знаю.              Но безжизненная фотография напротив не дает ответа ни на один из многочисленных вопросов. Дрожащие пальцы с силой сжимают ненужную бумажку, слёзы обжигают замёрзшие от ледяных порывов ветра щёки, а непонимание того, как теперь вообще жить дальше, накатывает сбивающей с ног волной — и Мишель плачет, плачет, плачет, утыкается лбом в колени, что-то бормочет-скулит еле слышно. Что-то про то, что они больше не общаются с Эмили — просто потому что вся суровая отцовская любовь всегда доставалась Мишель, а сестра этого так и не смогла ни принять, ни простить; про то, что пару недель назад мама попросила Мишель съехать — мол, двадцать три года, пора уже! — и перестать наконец своей непохожестью позорить отцовскую фамилию; про то, что Мишель невозможно одиноко, больно и страшно — и что искреннее желание наконец освободиться от бесконечного контроля в итоге вылилось полнейшим отсутствием собственного мнения и неумением принимать решения.              — Не услышит всё равно, — слышится вдруг хриплое. — Я раз в неделю прихожу, говорю, говорю… А она не слышит. И он не услышит… Понимаешь?              Мишель недоумённо поднимает голову — незнакомец усаживается на землю рядом с ней и, пьяно покачнувшись, протягивает начатую бутылку коньяка.              — На, — усмехается, — поможет.              — Я не…              Мишель осекается. Она ведь и правда не пьёт — хватило одного раза в одиннадцатом классе, когда наивная школьная влюблённость обернулась отвратительным первым опытом и нежеланием больше когда-либо заниматься сексом, — не курит и не перечит отцу; только вот папы больше нет, а у Мишель уже как несколько дней будто назло выкрашенные в светлый волосы, голубые линзы и нарисованные автозагаром веснушки — лишь бы только перестать в отражении зеркала видеть ненавистные — и одновременно болезненно-любимые — отцовские черты.              — Ладно, пофиг.              Крепкий алкоголь обжигает горло — Мишель делает пару глотков из небольшой бутылки с тремя звёздочками, кашляет и снова утыкается лбом в колени; незнакомец рядом беззлобно смеётся.              — Батя? — кивает в сторону надгробия.              — Отец, — поправляет Мишель. И добавляет ласково: — Папа. Правда, он не любил, когда мы его так называли.              — Можно подумать, блять… — незнакомец пьяно трясёт головой. — А это чё?              Чужие пальцы бесцеремонно касаются свидетельства о разводе — Мишель неосознанно обращает внимание на сбитые кулаки и трясущиеся руки.              — Развелась сегодня, — Мишель усмехается криво. — Наконец-то.              — Ух ты.              Мишель возвращает бутылку обратно и морщится — парень делает ещё несколько больших глотков, обхватывает широкой ладонью горлышко, а свободной рукой роется в многочисленных карманах тёмно-зелёной парки.              — Куришь?              — Нет.              Хриплый смех заставляет Мишель поёжиться:       — Правильная, типа?              — Выбора не было, — пожимает плечами.       — А, ясно, — незнакомец кивает. — Замуж тоже поэтому вышла?              И показывает ладонью в сторону надгробия. Мишель усмехается и молча отводит взгляд в сторону — чужая проницательность вместе с холодным декабрьским ветром забираются дрожью под кожу.              — Давно? — раздаётся спустя пару минут тишины.              — Сорок один день, — Мишель сглатывает и, насмелившись всё-таки, протягивает руку к чужой сигарете. — Можно?              Незнакомец резко поворачивает голову — Мишель цепляется взглядом за острые скулы, пронзительно карий взгляд и чересчур широкие зрачки, — а после одним движением скидывает капюшон парки.              — Кира, — представляется коротко и протягивает тлеющую сигарету. — Ну, точнее, Настя, но… Лучше Кира.              Мишель удивлённо хмурится, но кивает — и, неловко ухватив сигарету двумя пальцами за фильтр, зубами стягивает со свободной руки перчатку.              — Я думала, ты…              — Что? Парень? — перебивает Кира. — Многие так думают.              А после добавляет вдруг:       — Я иногда жалею, что это не так, знаешь. Было бы проще.              — Что? Почему?              Мишель неловко затягивается, давится терпким дымом и кашляет — Кира громко и хрипло смеётся.              — Принцесса, — фыркает. А затем, уткнувшись взглядом в даль, объясняет серьёзно: — Может, будь я пацаном, она бы таблеток не нажралась тогда… Дура, блять.              Кира запрокидывает голову и моргает быстро-быстро — Мишель растерянно жмурится, едва ли поспевая за пьяным ходом мыслей.              Уточняет аккуратно:       — В смысле?              И Мишель не то чтобы настолько сильно волнуют чужие проблемы — своих по горло! — но что-то в сидящей рядом девушке её всё равно банально цепляет: то ли пронзительный карий — хоть и, очевидно, затуманенный препаратами — взгляд, то ли усыпанные кольцами пальцы и выцветшая татуировка на тыльной стороне ладони, то ли хриплый прокуренный голос. А может, всё дело в чисто человеческом желании помочь и спасти — но об этом Мишель старается не думать.              — Она с бабушкой, — Кира сглатывает, — жила. Еле-еле концы с концами сводили, в школе травили её… Ну, короче, всё по классике.              Мишель затягивается снова — и снова кашляет, — а после отдаёт сигарету обратно.              — Мне девятнадцать было, — улыбается растерянно. — Я собаку дядину пошла выгуливать когда он забухал, а она сигарету попросила… Ну, в смысле, Юля, а не собака, если что.              Мишель усмехается криво:       — Я поняла, ага.              — Ну и там как-то само всё, знаешь… Знаешь ведь?              Кира несколькими глотками допивает содержимое бутылки, оставляет её в сторону и вопросительно склоняет голову — Мишель несмело улыбается.              — Знаю.              — Так и подумала, — Кира кивает. — Ну, в общем… Я её собиралась после восемнадцатилетия к себе забрать, работала постоянно, чтоб денег поднять нормально. Чтоб, типа, не нуждалась больше ни в чём никогда и всё такое…              Кира снова запрокидывает голову, смаргивает слёзы и продолжает дрожащим голосом:       — А потом одноклассники телефон её спиздили шутки ради, а там переписки наши. Они их, сука, распечатали и по школе расклеили… Долбоёбы, блять.              Мишель молчит — просто потому что подсознательно прекрасно знает, что Кира скажет дальше.              — Она от неё отказалась, короче, — снова слышится щелчок зажигалки. — Сказала, что нахуй ей такая внучка не нужна и чтобы к утру ноги её в их доме не было. А самое тупое знаешь что?              — Что? — шёпотом бормочет Мишель.              — Я это всё всерьёз не восприняла даже. Ну, типа, спалили и спалили, делов-то… Ей там до выпускного пару месяцев оставалось всего.              И тут Кира, видимо, не выдерживает: подтягивает к себе колени, утыкается в них лбом и жалобно всхлипывает.              — Это я виновата, понимаешь? Я если б тогда трубку взяла…              Мишель болезненно жмурится, касается чужого плеча и сжимает ладонь — даже несмотря на то, что из-за пьяного перескакивания с темы на тему едва ли удаётся сложить в голове чёткую картинку произошедшего.              — Мне жаль.              — Я на дополнительные смены тогда вышла, — искренняя боль в чужом голосе заставляет Мишель подумать, что она, кажется, слишком сильно преувеличивает свои проблемы, — чтоб забрать её поскорее. А там, блять, музыка громкая, не слышно нихуя… Когда заметила, было уже поздно.              Тишина обрушивается слишком резко: Мишель молчит — просто потому что никакие слова — тем более от незнакомого человека, — здесь не помогут; а Кира только стыдливо вытирает слёзы со щёк и затягивается снова.              — А у тебя… — Мишель неловко опускает взгляд. — Давно?              — Три года сегодня.              Мишель вздрагивает — три года кажутся чересчур огромным сроком для того, чтобы так и не найти в себе сил двигаться дальше. Кира медленно поднимается: отряхивает куртку от снега, накидывает на голову капюшон и бормочет сбивчивые извинения за то, что загрузила своими проблемами — Мишель только молча отмахивается.              — На снегу не сиди, — вдруг бурчит Кира, протягивая руку. — Заболеешь же.              Мишель удивлённо дёргает бровями, но слушается — слишком сильно привыкла к тому, что всю сознательную жизнь отец за неё решал, что ей делать и куда ходить; цепляется за чужую ладонь, усмехается от на удивление сильной хватки и встаёт тоже.              — Как зовут-то тебя хоть?              Кира, чуть помедлив, высвобождает руку, пальцами стирает остатки слёз и шмыгает носом.              — Мишель.              — Имя-то какое, — смеётся.— Точно принцесса, блять.              Мишель улыбается несмело, вновь бросает взгляд на отцовское надгробие и с силой сжимает в руках злосчастное свидетельство.              А после бормочет вдруг, как будто бы Кира может ей чем-то помочь:       — Я не знаю… Не знаю, что мне делать. Ну, дальше.              — А что делать? — Кира пожимает плечами. — Жить.              Мишель усмехается криво:       — И как оно? Получается?              Кира поджимает губы и на выдохе коротко мотает головой, а после разворачивается, чтобы уйти, но Мишель в последний момент цепляет её за рукав куртки.              — Погоди…              — Чего?              Мишель смущённо опускает взгляд: странная встреча на кладбище и обнажённые благодаря эффекту попутчика чужие эмоции почему-то намертво въедаются в память — и Мишель безумно сильно не хочется вот так вот просто сейчас Киру отпускать.              — Не самое лучшее место, конечно, но… — улыбается неловко. — Может, номер?              Кира смеётся беззлобно:       — Прости, кис.              А затем показывает ладонью в сторону Ваганьковского кладбища напротив — видимо, туда, где похоронена Юля, — и пожимает плечами.              — Я уже четыре года ей верность храню, — фыркает. — И не сегодня точно…              Мишель со смущённой улыбкой кивает и разжимает ладонь — Кира делает пару шагов спиной назад, а после вдруг останавливается и, пьяно покачнувшись, касается пальцами выпавшей из хвостика пряди.              — Но если ещё раз увидимся, — подмигивает нагло, — значит, точно судьба. Лады?              Мишель глупо морщится и кивает:       — Ладно.

***

настоящее время.

      Лиза боится даже пошевелиться: только изредка смущённо кашляет от знакомого хвойного жжения в горле, бросает на Мишель растерянные взгляды и пытается уложить в голове тонну различной информации. А Мишель, будто бы расслабившись наконец, рассказывает ей вообще обо всём: и о знакомстве с Кирой на, прости господи, кладбище, и о том как они потом абсолютно случайно — а может, и не случайно вовсе, — встретились в клубе, где Кира работала барменом, и о том, как Мишель за несколько месяцев безобидного общения умудрилась по уши влюбиться — и, как дождавшись наконец ответного признания, поставила Кире ультиматум: либо она завязывает с наркотиками, либо у них ничего не получится.              — А потом она мне изменила.              Лиза сглатывает и отводит взгляд в сторону — в едва слышном голосе Мишель легко читается обида вперемешку с разочарованием.              — Ну, то есть, не сразу, конечно, — добавляет спустя пару секунд тишины. — Сначала она и правда завязала, мы сошлись, начали вместе жить… В той съёмной квартире, где мы вчера были.              Лиза удивлённо поворачивает голову, потому что квартира Киры совсем Мишель не подходит; да и сама Кира тоже едва ли Мишель подходит.              — Типа… — бормочет шёпотом. — Рай в шалаше или как?              — Да нет, ей просто всегда было стыдно будто бы, — Мишель улыбается. — Ну, из-за денег. Она хотела всё сама, понимаешь?              — Понимаю. Я бы, наверное, тоже…              И осекается, потому что в голове в ту же секунду вспыхивает мысль, что никакого «тоже» у неё с Мишель не получится.              — Всё начало рушиться, когда я поняла, что хочу чем-то заниматься, — продолжает Мишель. — Бизнесом по факту управлял Артур, а я просто была владельцем по бумагам. А потом…              — А потом тебе захотелось это изменить, да? — криво усмехается Лиза.              — Доказать, да, — кивает Мишель. — Что я тоже чего-то стою. Потому что отец всё всегда решал за меня, а потом Кира, она… В общем, с ней тоже иногда было сложно.              Лиза затягивается снова и, выдохнув дым в сторону, кивает понимающе.              Мишель с кривой улыбкой пожимает плечами:       — И я увлеклась. Стала пропадать на работе постоянно, и… Сама виновата, в общем.              — Виновата в чём? — аккуратно уточняет Лиза.              — Она подумала, что я не люблю её, — Мишель сглатывает. — И что будто бы у меня есть кто-то другой.              Лиза недовольно закатывает глаза: история постепенно складывается в одну чёткую картинку, а поспешность сделанных выводов наряду с банальным неумением разговаривать вызывает искреннее отвращение к Кире — причём ещё гораздо более сильное, чем вчера.              — Я понимала, что что-то не так, — продолжает Мишель. — Мы перестали разговаривать, потом спать, потом вообще почти не виделись даже… Но мне, сука, мне было так страшно, понимаешь?              — Что она тебя бросит?              Мишель коротко кивает и упирается затылком в спинку кресла.              — Я купила кольца зачем-то, — усмехается и опускает взгляд на руки. — Это было тупо и нечестно, знаю, но я думала, что у меня получится всё поправить… Не получилось, в общем.              Мишель замолкает — Лиза касается ладонью лица, пытаясь сообразить, что вообще говорят в таких ситуациях, но в итоге, махнув рукой, затягивается снова.              А после бормочет тихое:       — Ты не виновата.              Мишель криво улыбается и мотает головой.              — Мы потом ещё раз пытались, — бормочет, — но я не знаю, я… Я постоянно думала, что всё повторится, контролировала её вечно, телефон проверяла… Я сама всё разрушила, понимаешь?              — Нет.              Лиза упрямо мотает головой, придвигается к Мишель ближе и накрывает свободной ладонью дрожащую руку: касается кольца на указательном пальце, невесомо пробегается по тыльной стороне и ласково улыбается от едва-едва виднеющихся родинок на чужом запястье.              — Ты не виновата, — повторяет. — Что бы между вами ни произошло… Ответственность всё равно на ней, понимаешь?              — Ты не знаешь всего, — спорит Мишель. — Она ведь хотела всё исправить…              — Иногда этого недостаточно.              Мишель пожимает плечами и аккуратно высвобождает руку — Лиза разочарованно выдыхает.              — Самое смешное, знаешь, — улыбается вдруг Мишель, — что мне даже секс не нужен настолько часто. Нет, ну, то есть, нужен, но… Не то чтобы прям три раза в неделю и всё такое.              — Да? — Лиза удивлённо поворачивает голову и затягивается снова.              — Ага, — кивает. И добавляет вдруг искреннее: — Просто будто бы хочется чувствовать себя нужной, наверное? Не знаю, как правильно сказать…              — Желанной? — аккуратно уточняет Лиза.              — Да, да, — Мишель быстро-быстро кивает снова. — Ну, то есть, знаешь, важнее какой-то левой официантки из клуба, с которой тебе изменяют спустя полтора года отношений.              — Блять…              Лиза прижимается спиной к стеклу. Голова немного кружится — то ли от на четверть скуренной самокрутки, то ли от непривычно обнажённой искренности, — а все тревожные мысли плавно отходят на второй план; остаётся только желание вот так вот сидеть с Мишель на балконе, делить на двоих так и не пережитую боль и периодически осторожно касаться — в самом, на удивление, приличном смысле этого слова.              — Будешь? — вдруг тихонько бормочет Лиза, не придумав ничего лучше. — Помогает не думать слишком много.              Мишель медленно мотает головой; Лиза опускает взгляд на тлеющую в руке самокрутку, а после, осознав вдруг всю фатальность своих действий, неловко касается ладонью затылка.       — Бля, я не подумала, что… — бормочет растерянно. — Не надо было, наверное, да? Ну, то есть, это не то чтобы одно и то же, но…              — Всё нормально, — Мишель вдруг смеётся мягко. — Меня всё равно пьяные люди триггерят гораздо больше, чем… это.              Лиза, облегченно выдохнув, кивает:       — Помню, ага. Ты говорила тогда… Ну, в общаге.              — Правда помнишь? — Мишель улыбается ласково.              — Конечно, — Лиза пожимает плечами. А после добавляет с ухмылкой: — А ещё у кого-то было правило не спать ни с кем по пьяни… Упс.              Мишель смеётся и, протянув руку, вдруг щёлкает Лизу по носу — Андрющенко в ответ смешно жмурится и трясёт головой.              — У меня просто был плохой первый опыт, — фыркает. — Вот и всё. А тебя я почему-то не воспринимаю как угрозу… В любом состоянии.              — Да ты меня и пьяной-то толком не видела, — Лиза смеётся. — Я обычно успеваю протрезветь, пока еду к тебе через полгорода.              Мишель усмехается тоже и, поднявшись с кресла, усаживается рядом с Лизой на пол — а после медленно опускает голову на чужое плечо и закрывает глаза.              — Хочешь… рассказать?              Лизе безумно сильно хочется узнать о Мишель чуть больше, а потому она откровенно пользуется своим положением и чужой усталостью — лишь бы только как можно дольше не прекращать этот странный разговор, плавно перетекающий из темы в тему.       — Да нечего там рассказывать, на самом деле.       Лиза берёт самокрутку в другую руку, а свободной ладонью зарывается в светлые волосы — ласково перебирает пряди, жмурится от непривычной нежности и неосознанно жмётся ближе.              — Мне тогда семнадцать только-только исполнилось, — бормочет Мишель еле слышно. — Встречалась с девушкой, она притащила меня на хату какую-то левую… Ну, знаешь, тот самый возраст, когда хочется для всех казаться крутой? Ну я и согласилась, хотя даже не особо хотела…              — У меня до сих пор такой возраст, — Лиза смеётся и, не сдержавшись, зачем-то целует Мишель в макушку. Добавляет с гордостью: — Хотя мне и казаться не надо.              — Ой, блять, можно подумать, — Мишель усмехается.              А после добавляет уставшим шёпотом:       — Ты её, кстати, знаешь, наверное.              — Кого? — Лиза непонимающе хмурится.              — Захарову, — Мишель тяжело выдыхает. — Ну, Шуму, то есть. Ты вчера просто так отреагировала, мне сразу почему-то показалось, что вы знакомы.              — А, да… Немного, — Лиза удивлённо хмурится. Затем затягивается и бормочет сиплое: — Скажи честно, у тебя, типа, фетиш какой-то? Самых конченных по всей Москве собирать.              Мишель громко смеётся и вдруг, протянув руку, нагло отбирает у Лизы самокрутку — а после затягивается рвано, кашляет и бурчит что-то про то, что Лиза слишком плохо на неё влияет.              — Гадость, — бормочет хрипло.              — Первый раз что ли?              Мишель почему-то не отвечает — но Лиза и по чужому молчанию легко делает соответствующие выводы. На пару минут на полутёмном балконе повисает ни к чему не обязывающая тишина: Лиза плавится от накатывающей волнами нежности, пока перебирает светлые волосы и кончиками пальцев гладит заднюю сторону шеи; Мишель в ответ легко подставляется под касания, а после, чуть повернувшись, отдаёт самокрутку обратно и кладёт ладонь Лизе на талию. Но движение это не ощущается чем-то пошлым или, как это часто бывало раньше, призывающим к большему — наоборот! Мишель ласково прижимается ближе, утыкается носом в шею и дрожащими пальцами сжимает ткань чужой футболки.              — Я…              — Можно я спрошу? — случайно перебивает Лиза.              Мишель мягко усмехается и, тут же отстранившись, кивает — Лиза в ответ мотает головой.              — Нет, нет, говори, — бормочет. — Что ты хотела сказать?              — Ничего, — Мишель затягивается снова. — Забей.              Лиза медленно выдыхает, но не спорит — хоть по телу и растекается подозрительное ощущение того, что она ненароком упустила что-то очень важное; а после усмехается от того, как Мишель, закашлявшись снова, бурчит какие-то проклятия — и ласково треплет её по волосам.              — Только не смейся, ладно? Насчёт Киры…              Мишель аккуратно отодвигается — но руку с талии всё равно не убирает, — и поднимает голову. Лиза цепляется за чужой растерянный взгляд: сглатывает, жмурится и неосознанно смотрит ниже, на губы — а после отворачивается и недовольно закатывает глаза от чужой еле слышной усмешки.              — Она же не училась у нас в МХПИ, да? На архитектурном, — Лиза и сама широко улыбается от глупости озвученного вопроса. — Она просто под этим предлогом со мной познакомилась, и мне эта хуйня уже два дня покоя не даёт…              Мишель, видимо, всеми силами старается сдержаться: поджимает губы, жмурится очаровательно и отводит взгляд в сторону, но в итоге всё равно смеётся — мягко и абсолютно беззлобно.              — Нет, — качает головой. — Девять классов и курсы бармена по повышению квалификации.              Лиза упирается затылком в пластиковое стекло и тяжело выдыхает.              — Кто бы сомневался.              — Ну мы, конечно, познакомились с ней в наши двадцать три года, — Мишель усмехается, — но сомневаюсь, что она скрыла от меня своё высшее архитектурное.              — Подожди, — Лиза непонимающе жмурится. — В смысле в наши? Вы одного возраста?              — Я старше на две недели, между прочим, — с будто бы детской гордостью бурчит Мишель. — Но да, одного. А что?              Лиза криво улыбается и не отвечает — просто потому что по венам, несмотря на всё вчера произошедшее, всё равно растекается неуместная обида вперемешку с непониманием того, как она вообще так легко позволила себя одурачить.              — Интересно… — бурчит Лиза спустя какое-то время. — Хоть что-нибудь из того, что она говорила, было правдой?              Мишель растерянно пожимает плечами — Лиза вновь переводит на неё взгляд, подмечает едва-едва покрасневшие белки глаз и, усмехнувшись, головой показывает на своё плечо; Мишель улыбается и вновь расслабленно утыкается носом в шею.              А спустя несколько секунд вдруг шепчет тихое:       — Она ведь тебе всё равно понравилась, да?              — Наверное.              Лиза затягивается снова и передаёт почти докуренную самокрутку Мишель — а после показывает рукой на пепельницу, стоящую на небольшом круглом столике рядом с креслом; Мишель кивает.              — Я не успела понять, если честно, — бормочет хрипло. — Потому что постоянно о тебе думала.       Мишель аккуратно отстраняется, делает ещё пару неглубоких затяжек и, придвинувшись к креслу ближе, тушит самокрутку в пепельнице.              — Извини.              — За что?              Мишель пожимает плечами:       — Она ведь из-за меня это всё.              — Перестань.              Лиза отмахивается и, нахмурившись, тянет Мишель к себе ближе — Мишель с кривой улыбкой придвигается обратно и прижимается спиной к стеклу.              — Ты, конечно, хуйню сделала, это факт, но… Никто не заставлял её этот цирк устраивать, — раздражённо бормочет Лиза. — Да и я тоже поступила некрасиво, потому что тупо пыталась тебя заменить, понимаешь? Если бы в итоге оказалось, что Кира с тобой не знакома, я бы хуевой оказалась.              — А сколько вы… — Мишель осекается. — Ну, общались? Месяц?              — Да, — Лиза кивает. — Ну как общались… Мы разговаривали много, но при этом я её отшивала постоянно — вот и всё общение.              — Почему?              — Да не знаю я, — Лиза пожимает плечами. — Мне постоянно казалось, что я делаю что-то не так, знаешь? И я постоянно про тебя думала, и… Блять, да я даже не целовалась с ней путём за всё это время!              Мишель смеётся:       — Не то чтобы меня это особо расстраивает, если честно.              — Я это к тому, что… — Лиза криво усмехается. — Я же всегда за любой движ, понимаешь?              — Ага, понимаю, — Мишель кивает и вновь расслабленно опускает голову на чужое плечо. — Например, если есть шанс переспать с незнакомой девушкой на парковке, да?              Лиза чересчур громко смеётся и насмешливо пихает Мишель ладонью в бок.              — Ну да, я об этом и говорю, — кивает. — Но после тебя не получается… Ну, то есть…              Неозвученные вовремя мысли растекаются по телу уже привычным расслаблением — Лиза непонимающе трясёт головой и жмурится, всеми силами пытаясь перебороть сонливость.              — Я имею в виду, что… — бормочет негромко. — Бля, да как сказать-то…       И тут же перескакивает на другую тему:       — А вообще, так не всегда было, знаешь?              — Чего? — смеётся Мишель. — Я запуталась.              Лиза трёт ладонью глаза и вновь забавно трясёт головой.              — Я была в отношениях же, — выдаёт вдруг не к месту. — Лёша его звали. Ну, то есть зовут, но… Лучше бы звали, конечно.       — Красноречиво, — Мишель усмехается. — По тебе и не скажешь, кстати, что тебе парни тоже нравятся.              — Больше нет, — Лиза с улыбкой мотает головой. — Я была молодой и глупой.       Мишель вдруг аккуратно накрывает своей ладонью чужую бледную руку, кончиками пальцев поглаживает сбитые костяшки и улыбается едва-едва.              — Расскажешь?              Лиза боязливо сглатывает, потому что тему своих первых — и невероятно болезненных — отношений она избегает даже в разговорах с друзьями — настолько сильно ей не хочется вспоминать о самом странном и страшном периоде своей жизни. Но сейчас, на панорамном балконе чужой квартиры, Лиза вдруг чувствует, что Мишель её как никто другой понимает; а Мишель, будто в попытке подтвердить серьёзность своих намерений, ласково переплетает свои пальцы с чужими и бормочет тихое: «Если хочешь, конечно».              — Ладно.              И Лиза, неожиданно даже для самой себя, рассказывает: едва слышным шёпотом озвучивает спутанные из-за выкуренной самокрутки мысли, безрассудно делится запертыми где-то глубоко внутри эмоциями и неосознанно теряется в болезненных воспоминаниях. Говорит о том, как в семнадцать лет в Интернете познакомилась с двадцатилетнем парнем из Москвы — который в итоге оказался тридцатипятилетним наркоманом с привычкой поднимать руку почём зря; как вступила с ним в отношения на расстоянии, как думала, что влюбилась, и как благодаря ему в конце концов вырвалась из маленького захолустного города, в котором у неё не было ничего, кроме незаживающих синяков от побоев и вечно пьющих родителей; как на птичьих правах жила в чужой квартире, вечно выслушивала претензии и приводила в чувство после очередной передозировки; как умоляла завязать и ежедневно унижалась — позволяла себя бить — хоть и всегда давала сдачи, — терпела грубые касания, оправдывая всё эфемерным «супружеским долгом» и упрямо отказывалась разрывать отношения, потому что была уверена, что это любовь.              Мишель не перебивает: только ласково гладит тыльную сторону ладони большим пальцем в качестве своеобразной поддержки, бросает в сторону Лизы растерянно-болезненные взгляды и кусает губы; Лиза заканчивает короткий рассказ тихим: «Я ненавижу об этом вспоминать, если честно» — и улыбается криво.              — Мне жаль.              — Да нормально всё, — Лиза отмахивается. — Два года уже прошло. Я это всё к тому, что… Ты меня сломала, короче.              — В смысле?              — В прямом, — Лиза пожимает плечами. — Я когда с ним встречалась, мне нахер секс не нужен был. Господи, да я даже не кончала с ним ни разу, понимаешь? Думала, что асексуальна.              — Серьёзно? — Мишель усмехается. — А зачем спала тогда?              — Потому что он психовать начинал, обижаться, и всё такое… Мне проще было уже просто дать и всё, чтоб он отъебался.              — Охуеть, — бормочет Мишель растерянно. — Это… Это же вообще нихуя не нормально, Лиз.              — Да, знаю я, — Лиза улыбается криво. — Но тогда я об этом не думала. Для меня секс был просто как… Ну, как способ проявить любовь, что ли?              — Так и есть, — Мишель кивает. — Но не в вашем случае.              Лиза опускает взгляд на крепко сплетённые руки и улыбается снова.              — Я не могу сказать, что это было прям плохо, понимаешь? Просто, ну… Нормально. Я думала, что так и нужно, а потом первый раз с девушкой переспала, и у меня вселенная схлопнулась.              Мишель смеётся и кивает снова:       — Классика.              — Но я… — Лиза сглатывает и, набравшись смелости, признаётся тихонько: — Я тоже хуйню сделала, если честно. Я ему изменила… С нашей подругой общей, с которой он спал за моей спиной. А потом сразу же бросила его.              — Охуеть, — Мишель смеётся снова. — Типа, лучшая защита — нападение, да?              — Ага, — Лиза тяжело выдыхает и пальцами свободной руки касается пластыря на переносице. — Блять, я запуталась, чё я хотела сказать изначально…              Мишель понимающе кивает — Лиза вновь трясёт головой, пытаясь ухватиться за упрямо ускользающие от неё мысли, и выдыхает тяжело.              — Я когда выкупила, что секс может приятным, стала проще к нему относиться, вот, — наконец бормочет Лиза. — А после тебя не получается. Не знаю почему, мне просто… Стрёмно, когда меня трогают.              А после, когда Мишель не отвечает, добавляет смущённое:       — И я постоянно о тебе думаю. Одну девчонку с общаги даже твоим именем назвала случайно… Правда, я этого не помню, но не суть.              Мишель мягко смеётся и поднимает голову; медленно высвобождает руку, тянет её выше и кончиками пальцев касается синяка на скуле — а после плавно поворачивает Лизу на себя за подбородок.              Бормочет насмешливое:       — Я буду совсем ёбнутой, если скажу, что мне это льстит, да?              Лиза кивает и смущённо опускает взгляд — смотреть Мишель в глаза на чересчур близком расстоянии почему-то совсем не получается.              — Поэтому с Кирой ничего и не прокатило, — продолжает Лиза, всеми силами игнорируя очевидную провокацию. — Я, возможно, и хотела бы, но я постоянно о тебе думала… Ну, то есть прям постоянно, понимаешь?              — Понимаю, — вдруг шепчет Мишель.              — Поэтому, если вдруг ещё раз позовёшь её к себе, а потом решишь со мной переспать, ты меня предупреди, ладно? — продолжает бестолково бормотать Лиза. — Просто чтобы я знала, к чему мне… Стой, подожди, что?              Мишель мягко смеётся и не отвечает; холодными пальцами ведёт по линии челюсти, касается подбородка и плавно подаётся вперёд — Лиза сглатывает и сжимает руку в кулак.              — Дело не в этом ведь, — Мишель медленно опускает взгляд на губы. — Я просто…              И, запнувшись на полуслове, тут же отстраняется. Лиза моргает непонимающе: от чужих абсолютно нелогичных действий остатки мыслей со свистом вылетают из головы, а пальцы неприятно покалывает от невозможности к Мишель прикоснуться.              — Ты правда не понимаешь, да?              Лиза хмурится и растерянно пожимает плечами — Мишель в ответ тяжело выдыхает.              — Зато Кира, блять, сразу всё поняла, — бормочет насмешливо. — Тогда, когда ты зачётку забыла, помнишь? Она, типа, знаешь, всегда говорила, что я не умею врать, но это не так.              — Я не…              Лиза хочет сказать, что едва ли понимает, о чём идёт речь, но Мишель медленно мотает головой, заставляя её таким образом замолчать.              — Понятно, что когда она нас спалила, это задело её самолюбие и всё такое… Но мне кажется, что это был вопрос времени, потому что…              Мишель замолкает снова — Лиза растерянно касается ладонью затылка.              — Потому что?.. — шепчет.              — Потому что она сразу поняла, что у нас не просто секс. Ну, то есть, с моей стороны.              — Что?              Лиза глупо моргает и даже ничего не говорит больше — настолько всё происходящее кажется ей несуразно-глупой шуткой. Мишель опускает голову, упирается взглядом в лежащие на коленях руки и поджимает губы.              А после набирает полную грудь воздуха и тараторит неразборчиво:       — В общем, вчера я попросила тебя остаться не потому что мне было плохо, и всё такое. Ну, то есть, да, но просто… Мне хотелось, чтобы ты осталась, понимаешь? Потому что я скучала, блять, и мне нахер не нужны уже эти тупые правила, но…              Лиза, не выдержав, протягивает руку и одним плавным движением заставляет Мишель поднять голову.              — Подожди…              Мишель встречается с растерянным взглядом напротив, но свой спутанный поток мыслей всё равно не останавливает.              — Я правду сказала тогда, понимаешь? Что люблю её всё равно, и что не смогу дать тебе того, что ты хочешь, но… Блять, я не знаю… Мне с тобой спокойно будто бы? Комфортно и…              — Бля, да стой ты.              Лиза грубо Мишель перебивает, просто потому что не понимает, как они вообще пришли к этому разговору, но Мишель всё равно не позволяет ей вставить даже слова лишнего — будто бы, наконец набравшись смелости, пытается одним разом донести до неё всю важность происходящего.              — Это пиздец как тупо, потому что я ничего не могу тебе дать, — сглотнув, повторяет Мишель. — Ну, то есть, вообще ничего. И я запуталась, я… Я вообще не понимаю, блять, что я чувствую, но я хочу… С тобой? Не только в плане секса, я имею в виду… Я хочу чтобы ты осталась, хочу познакомиться с твоими друзьями, хочу чтобы ты сыграла мне на гитаре, потому что ты, блять, обещала, и…              Лиза непонимающе жмурится и, в глупой попытке спрятаться от чужой искренности, тянет Мишель на себя; прижимается лбом ко лбу, наивно закрывает глаза, а дрожащими пальцами зарывается в светлые волосы.              — Пожалуйста, стой, — просит снова. — Подожди.              Мишель наконец замолкает — а Лиза даже не может найти в себе силы на то, чтобы всё обдумать: только слышит набатом грохочущее в ушах сердце; опускает руки и цепляется за чужие плечи, потому что голова глупо кружится; и окончательно путается в своих эмоциях из-за ворохом обрушившегося на глупую голову подобия признания.              — Я же спрашивала, — бормочет спустя несколько секунд тягучей тишины, с трудом осознавая, что вообще происходит. — Я же спрашивала тебя, блять, я…              У Лизы не получается как следует формулировать свои мысли — она открывает глаза, вглядывается в растерянный взгляд напротив и неосознанно опускает руки ниже, на талию. Сжимает ладони и требовательно тянет Мишель на себя — но в последний момент замирает в секунде от поцелуя и с силой сжимает зубы.              — Я же спрашивала, — повторяет, разозлившись. — Я думала, блять, что я ёбнулась уже, что я всё себе придумала, что я…              И шепчет следом, чуть отстранившись:       — Почему ты не сказала?              — Потому что… — Мишель усмехается криво. — Потому что мне страшно, ясно? Я люблю её, и это никогда не изменится, блять, даже если я очень сильно этого захочу! И я не могу дать тебе никаких гарантий, отношений там или ещё чего, я… Не получится, понимаешь?              Лиза сглатывает и медленно разжимает ладони.              — Зачем тогда ты это всё говоришь?       Мишель пожимает плечами:       — Не знаю. Просто надоело тебе врать, наверное…              Лиза медленно кивает и опускает взгляд: по-детски наивная радость от своеобразной взаимности её разрушающих чувств путается с разочарованием и чётким пониманием того, что Мишель и правда не сможет ей дать ничего, что хотя бы немного будет походить на нормальные отношения — хоть Лиза и понятия не имеет, что это вообще такое.              — Я просто боюсь стать для тебя тем же, чем для меня стала Кира, вот и всё.              Лиза сглатывает и вновь поднимает голову: легко устанавливает зрительный контакт, протягивает руку и кончиками пальцев касается чужой щеки — Мишель выдыхает расслабленно и тут же подаётся навстречу. И только от одного этого доверчивого движения Лизу будто в ту же секунду раскалывает на части — да так, что собрать воедино без Мишель уже не получится; Лиза ведёт руку выше, убирает с лица растрёпанные волосы и улыбается вдруг.              — Не станешь, — бормочет ласково, когда понимает наконец, в чём именно дело. — Конечно не станешь, глупая.              Мишель жмурится и, сглотнув, с силой сжимает зубы — Лиза вновь опускает руку, ласково ведёт кончиками пальцев по линии челюсти и касается родинки на подбородке.              — Я не могу так, — шепчет Мишель дрожащим голосом. — У меня без неё не получается, понимаешь? И с ней тоже, и с тобой, и вообще, я…              Лиза плавно подаётся вперёд, перемещает руки Мишель на спину и аккуратно касается губами чужой щеки — а после сразу же отстраняется.              — Если ты хочешь, чтобы я была здесь, — бормочет искренне, хоть и понимает прекрасно, что своими же руками подписывает себе смертный приговор. — Я буду, ладно?              — Нет, — Мишель упрямо мотает головой. — Так нельзя, я… Я не смогу.              — Тебе и не нужно, — Лиза ладонью медленно ведёт вниз по спине. — И мне не нужно. Я просто здесь, пока ты… Пока ты этого хочешь, ладно? Ты же хочешь?              Мишель не отвечает — а Лиза, чувствуя, как в очередной раз растаптывает остатки своей гордости, плавно придвигается ближе.              — Мы можем подождать, — усмехается криво. — Я могу подождать, понимаешь? Я же ничего от тебя не требую. Просто будь здесь… И я буду. Хорошо?              Мишель снова оставляет чужую искренность без ответа — но в следующую секунду вдруг плавно подаётся вперёд и наконец касается губами губ. Лиза на секунду теряется даже, потому что едва ли понимает, что это значит, но уже в следующую прижимает Мишель к себе ближе и отвечает — ласково, мягко и чересчур трепетно; сжимает ладони на талии, осторожно выдыхает в поцелуй и наивно думает, что ради того, чтобы в конце концов остаться с Мишель, она готова ждать сколько угодно — даже если в итоге от неё самой совсем ничего не останется.              

***

      

      Лиза не успевает как следует подумать о том, на что она подписалась своими неосторожными обещаниями подождать — только бесконечно плавно отвечает на поцелуй, опёршись на ладонь, и так же бесконечно не хочет, чтобы сегодняшний вечер заканчивался.       Размышлять о том, почему Мишель именно сейчас решила выплеснуть все свои эмоции, не хочется тоже — так же как и не хочется думать о том, что это всё значит и к чему в конце концов приведёт. Не хочется, потому что страшно, непонятно и по-детски обидно; а ещё потому, что Мишель сейчас здесь, с ней, рядом — из-за чего вся недосказанность в сумме с их обоюдной глупостью моментально отходит на второй план.              Мишель разрывает поцелуй, аккуратно касается губами синяка на скуле — и Лиза улыбается глупо, потому что это движение подозрительно сильно походит на извинение, — а после втягивает носом воздух и снова подаётся вперёд. Очередной мягкий поцелуй отзывается дрожащими нежностью руками — Лиза перемещает свободную ладонь Мишель на спину, растерянно выдыхает в губы и бормочет тихое: «Иди сюда».              Мишель кивает и послушно перебирается к Лизе на колени; снова улыбается в поцелуй, сжимает в руках чужую футболку и не делает ни единой попытки зайти дальше — и от этого осознания Лизу плавит в стократ больше даже, чем от неожиданности долгожданного признания и возможности спустя долгий месяц наконец Мишель поцеловать.              Лизе и самой едва ли хочется большего, даже несмотря на то, что она невозможно сильно соскучилась; Мишель ласково зарывается пальцами в волосы, отстраняется и оставляет пару поцелуев по линии челюсти — а после возвращается обратно к губам. Лиза плавно ведёт ладонь вниз по спине: забирается под белую блузку, кончиками пальцев касается позвоночника, а после перемещает ладонь на талию — но даже в этом показательном движении нет ни капли присущего им обеим нетерпения.              Думать больше не только не получается, но и не хочется вовсе; Лиза аккуратно углубляет поцелуй, сжимает руку на талии и подаётся вперёд — а после чувствует, как Мишель одним мягким движением прижимает её к себе за затылок. И снова Лиза наивно плавится в чужих объятиях: вздрагивает от трепетных касаний холодной ладони, что осторожно забирается под футболку и оглаживает торс; дышит едва-едва и чувствует, как голова вновь глупо кружится — то ли на контрасте от всего произошедшего за последний месяц, то ли от раскуренной на двоих самокрутки; плавно прогибается в спине и прижимается ближе, когда Мишель разрывает поцелуй и, улыбнувшись, легонько прикусывает нижнюю губу.              — Нам не обязательно, — Лиза убирает руки из-под чужой одежды и прижимается лбом ко лбу. — Знаешь ведь?              — Знаю.              Мишель с мягкой улыбкой кивает, а Лиза в ответ всеми возможными способами пытается доказать серьёзность своих слов: оставляет пару мягких поцелуев на щеке, кончиками пальцев касается бледных родинок и что-то глупо-влюблённо бормочет про то, что Мишель невозможно красивая — Мишель негромко смеётся и смущённо кивает в ответ.              — Я хочу, — шепчет. — Всё нормально.              Лиза вопросительно склоняет голову:       — Точно? Ты сказала, что…              — Я передумала, — Мишель усмехается. — Забудь.              Лиза смеётся тоже и, коротко кивнув, вновь помещает ладони Мишель на талию — а после одним резким движением прижимает к себе ближе, ловит тихий выдох и улыбается прямо в губы. Лизе совсем не хочется торопиться — даже несмотря на то, что бессвязно-ласковый шёпот куда-то в шею растекается по телу не только нежностью, но и постепенно нарастающим желанием, — а, наоборот, хочется взять от чужой искренности максимум: совсем ни о чём не думать, вкладывать в мягкие поцелуи всё своё трепетное принятие ситуации и бесконечно касаться — переплетать пальцы, зарываться ладонями в волосы и плавно подаваться навстречу.              И Мишель, на удивление, Лизу совсем не торопит: движения у неё расслабленные и непривычно спокойные, взгляд чуть затуманен, а на лице то и дело расплывается глупая улыбка. Лиза смеётся негромко, когда в очередной раз отстраняется — просто потому что прекрасно понимает, как именно Мишель себя чувствует; а после плавными поцелуями спускается к шее, легонько прикусывает кожу и чувствует, как Мишель требовательно сжимает её ладонь.              — Всё хорошо? — бормочет куда-то в шею.              — Да, да, — Мишель жмурится и кивает. — Просто странно… Голова кружится немного.              Лиза усмехается довольно, бормочет тихое: «Если что — скажи, ладно?» — а после, дождавшись ответного кивка, медленно опускает руки ниже. Касается пуговиц на блузке; Мишель непривычно-смущённо опускает взгляд, но Лиза тут же поднимает руку и двумя пальцами цепляет чужой подбородок. Ничего не говорит, но Мишель, видимо, и без слов прекрасно всё понимает — улыбается едва-едва и, снова кивнув, легко устанавливает зрительный контакт.              Чужая белоснежно-белая блузка — словно насмешливое подтверждение тому, что Мишель, между прочим, взрослая и серьёзная — от плавного движения рук стекает вниз по плечам; Лиза позволяет себе восхищённый выдох, сглатывает и кончиками пальцев медленно ведёт ниже — от выступающих ключиц и до живота. Мишель прогибается в спине и легко подставляется под касания — Лиза цепляется пальцами за край строгих чёрных брюк, останавливается и плавно подаётся вперёд.              — Можно? — осторожным шёпотом в губы.              — Нужно.              Очередной поцелуй снова плавит разум глупыми чувствами — Лиза помещает свободную ладонь Мишель на заднюю сторону шеи, языком толкается внутрь и ловит едва-едва слышный смущённый стон; а второй рукой расстёгивает пуговицу на брюках и тянет молнию вниз. Мишель цепляется руками Лизе за плечи и медленно приподнимается — а Лиза, кивнув сама себе, послушно забирается ладонью под одежду.              Касается осторожно и медленно, пока что поверх белья — Мишель в ответ спускается поцелуями к шее, обжигает сбитым дыханием кожу и легонько кусается в тот момент, когда Лиза чуть ускоряет круговые движения. Сделать что-то большее в таком положении всё равно невозможно, и Мишель, видимо, это прекрасно понимает — ну, либо просто, как и Лиза, безрассудно растворяется в моменте; не просит, не торопит, не притворяется — только притягивает Лизу в очередной поцелуй и плавно подаётся навстречу таким же медленным движениям.              Лизе кажется, что это, по меньшей мере, незаконно — она свободной ладонью зарывается в светлые волосы, углубляет поцелуй и выдыхает, когда Мишель забирается холодными ладонями под её футболку. Сумрак панорамного балкона обостряет и без того оголённые, словно провода, чувства: характерная дрожь забирается то ли под кожу, то ли сразу под сердце; мысли окончательно путаются в один неразборчивый ком; а еле слышный чужой стон прямо в губы заставляет неосознанно прогнуться в спине и пробормотать что-то невнятное.              Мишель осторожно разрывает поцелуй, убирает руку из-под одежды и кончиками пальцев касается линии челюсти: ведёт ниже, обводит выступающие ключицы и улыбается ласково.              — Пойдём со мной.              Лиза кивает: на балконе, несмотря на потрясающий вид — хотя перед ней вид всё равно открывается в разы лучше, — слишком уж неудобно; а затем послушно убирает руку. Мишель перехватывает ладонью чужое запястье, поднимается и тянет Лизу на себя — целует снова, отступает назад и наощупь толкает балконную дверь.              И Лиза едва ли успевает понять, в какой именно момент Мишель перехватывает инициативу — но всё равно не спорит; только легко позволяет себя развернуть, опускается на двуспальную кровать и тянет Мишель на себя за руку.              — Ого, — бормочет удивлённо, когда Мишель нависает сверху.              — Не против же?              Под чужой мягкий смех Лиза забавно мотает головой и растерянно жмурится — полутёмные очертания комнаты упрямо размываются перед глазами, а требовательные поцелуи в шею заставляют нетерпеливо податься бёдрами навстречу. Мишель шёпотом просит Лизу приподняться, стягивает футболку и откидывает её куда-то в сторону; а после что-то едва слышно бормочет про то, что Лиза очень красивая — и что она давным-давно хотела это сказать, но никак не могла осмелиться.              Чужая ладонь плавно опускается, оглаживает торс и цепляет резинку шорт, но Лиза вдруг в последний момент мотает головой и резко перехватывает Мишель за запястье.              — Стой, — бормочет, — подо…              И не успевает даже договорить, потому что Мишель тут же прекращает любые попытки зайти дальше — а после отстраняется и садится на кровати.              — Хорошо.              Лиза с улыбкой кивает — а от сквозящего в чужом голосе понимания её растрёпанные искренностью чувства снова сосредотачиваются теплом где-то под рёбрами.              — Можно я… — Лиза поднимается тоже и опускает ладонь Мишель на запястье. — Ну…              Лиза прекрасно знает, что не имеет никакого права об этом просить — но всё равно опускает взгляд и медленно подаётся вперёд.              — Можно мне его снять? — шепчет.              А под непонимающим взглядом осторожно касается кольца на указательном пальце — и вздрагивает от того, как Мишель в ту же секунду меняется в лице.              — Нет, я не…              Мишель осекается и тоже опускает голову — растерянно рассматривает золотое кольцо, улыбается криво и пожимает плечами.              — Я же в любом случае его потом сниму, — усмехается в попытке перевести тему,— так что какая разница?              Но для Лизы есть разница — будто бы это своеобразная метафора на их общую попытку в доверие; и поэтому она упрямо мотает головой.              — Пожалуйста, — бормочет, кончиками пальцев поглаживая тыльную сторону ладони. — Можно я его сниму?              А после свободной ладонью медленно поднимает лицо Мишель за подбородок и оставляет пару поцелуев в уголке губ.              — Просто… — шепчет еле слышно. — Просто побудь со мной, ладно?              Мишель сглатывает и плавно подаётся навстречу: замирает в сантиметре от поцелуя, улыбается растерянно, а после, зачем-то зажмурившись, кивает всё-таки.              — Ладно.              Лиза улыбается и кивает тоже — затем опускает взгляд, медленно снимает с чужой руки кольцо и, отодвинувшись, кладёт его на тумбочку рядом с кроватью. Протягивает руку — Мишель доверчиво цепляется за её ладонь, подаётся вперёд и снова нависает сверху.              — Теперь можно? — уточняет насмешливым шёпотом в шею.              Лиза закатывает глаза и передразнивает:       — Нужно.