***
— Я не покину деревню ради такой пустяковой миссии. С этим может справиться даже ребенок. А в прошлый раз, когда меня не было рядом, ты умудрился заключить мир с Учиха, — безуспешно пытаясь пристыдить брата строгим взглядом, говорит Тобирама. И, явно почувствовав чужое присутствие, резко разворачивается, чтобы уйти прочь, как можно дальше от источника раздражения. — Так что нет, Хаширама, тебе не избавиться от моего присмотра под таким пустяковым предлогом. Сам источник раздражения не подает виду, что в очередной раз его фигуру обходят по широкой дуге и, что это по меньшей мере оскорбительно — ведь он глава клана Учиха, а по большей — вызывает ненужные мысли из разряда «почему». — Не могу поверить, что он никак не успокоится, — видимо расслабившись после ухода брата, Хаширама удобнее устраивается на импровизированной лавке под деревом. — Прошло уже несколько месяцев с заключения перемирия, да и в кланах пока не было яростно недовольных, продвигающих радикальные идеи. Обиделся, что ли… — Дело точно не в обиде, — изучая слишком беспечное лицо друга, уточняет Мадара. — Тобирама все еще против? Это может стать проблемой. — Не думаю, — качает головой Хаширама с полной уверенностью. — Я слишком хорошо знаю брата. Тоби-чану просто нужно увлечься чем-то более насущным. Крайне необходимым в его глазах, — во взгляде Сенджу роится веселье. — Чувствую, что в скором времени будет рост рождаемости. Ты же тоже заметил, верно? Люди стали спокойнее, постепенно поддаются чувству безопасности в общем поселении. А Тобирама всегда ответственно относился к обучению детей. Вот и будет ему чем отвлечься. — Рост рождаемости? — повторяет Мадара. — Думаешь, что твой брат в скором времени захочет обзавестись наследниками? — Нет, я не это имел ввиду, — вдруг опустив глаза, резко возражает Хаширама. — Тобирама давно разрабатывал идею о школе, или что-то подобное, где дети смогли бы структурированно учиться. Он всегда говорил, что бездумная попытка передать техники ребенку без предварительного оценивания потенциала и возможностей этого самого ребенка — полная чушь. Вообще, если его спросить, можно нарваться на действительно долгие рассуждения про правильное обучение ремеслу шиноби. Вот и думаю, что было бы неплохо убить сразу двух зайцев: и сместить фокус Тобирамы с темы перемирия на построение школы, и деревне благо сделать, — почти мечтательно заканчивает Хаширама, но его лицо так и не утратило легкого напряжения от затронутой темы. Он молчит долгие секунды, прежде чем сухо и скомкано добавить без подробностей: — А наследники… Тобираму это не интересует. В груди почему-то рождается волнение. Не интересует? Совсем? Странно это из-за того, что Мадара видел теплое отношение Тобирамы и любовь к детям. Да и сомневаться в его принадлежности и силе не приходится, хоть он и не чуял никогда от него никакого запаха. Может ли быть так… что Тобираму не интересуют не сами наследники, а омеги и беты, и поэтому он не может иметь потомства? Размышляя о Сенджу, Мадара не замечает, что остается один. Внезапное направление мыслей о брате друга захватывает не так новизной, сколько любопытством. Хоть Мадара далеко не ценитель, но слепцом и глупцом себя не считает. И не заметить черты лица, в которые хочется сильнее всматриваться, и грацию движений — пусть только в боях, — он не мог. И, как учил отец, изучив своего (прошлого) врага довольно хорошо, Мадара точно знает и об убийственной преданности, и остром, гибком уме, и силе не только тела, но и духа. Не разбираясь в предпочтениях омег и бет, он все равно уверен, что любая была бы счастлива составить пару такому альфе. Не может же отсутствие явного запаха быть важнее всего прочего? Значит, дело исключительно в самом Сенджу. Думая о Тобираме, Мадара приходит к уверенному заключению, что не будь он альфой и Учихой, — и не понятно, что из этого важнее, — он непременно был бы заинтересован.Часть 2
25 июня 2023 г. в 23:35
Рассказ Митсуко не покидает мысли Изуны ни ночью, ни следующим днем, когда Учиха небольшим отрядом направляются на перехват своих извечных соперников, и стремится стать настоящей проблемой, не давая сосредоточить внимание.
Если одна сторона нанимает Сенджу, вторая, непременно, нанимает Учиха. И этот раз не становится исключением, даже если диверсия и заключается в усложнении простой миссии по сопровождению высокопоставленной фигуры. Сорвать планы Сенджу — как традиция, почти как смысл существования.
Догнать противников не составляет труда. И, когда первым в атаку уходит брат Хаширамы, видимо стараясь замедлить врага и дать Сенджу уйти вперед, Изуна не успевает удивиться, но с больным предвкушением бросается ему на встречу. Не слыша оклика Мадары, а лишь желая хоть как-то отомстить беловолосому Сенджу за повторяющееся в голове детским голоском отвратительное «Тоби-сан», Изуна почти забывает о первоначальной миссии.
Схлестнувшись с Тобирамой техниками, чередуя печати со скоростью, неподвластной человеческому глазу, Изуна мимолетно успевает отметить, что, насколько бы яростным не был его противник, кое-что ему скрыть не удается. Невозможно скрыть откровенную болезненность от кого-то, кто знает его как облупленного, знает все его физические характеристики.
Они сходятся в ближнем бою, оголив катаны, пока Изуна с неудовольствием продолжает мысль, что, возможно, он знает Тобираму почти на том же уровне, что и Хаширама. Что, встречаясь с ним из раза в раз на поле боя, он воспринимает его как самого заклятого и, — ками побери, — близкого, почти родного врага.
И, конечно же, он физически не может выкинуть из головы абсолютно глупые слова Митсуко. Ну не мог же он упустить такой важный момент в его вечном сопернике? Да и какой из этого Сенджу омега? Разве мог бы хоть один из представителей более слабого вида так яростно противостоять ему?
Но, самое главное, ни для кого не секрет, как Сенджу дорожат своими омегами, и за всю историю существования клана не позволили и близко подойти к полю сражения ни одной из них.
Но, с другой стороны, если присмотреться, задуматься, черты лица Тобирамы более острые, словно вырезанные на бледном лице тончайшим лезвием, а кисти его рук — та малая часть тела, что оголена и выставлена напоказ — более тонкие, с выпирающими косточками.
Ворох ранее чуждых размышлений не добавляют Изуне внимательности. Будь его отец жив, и узнай, чем занята голова родного сына — убил бы Изуну, чтобы избавиться от подобного позора.
И то ли в издевку, то ли по стечению обстоятельств, но Изуна пропускает стремительный выпад, подкрепленный раннее незнакомой техникой перемещения. Он лишь успевает почувствовать, как холодит тело железом чужой катаны.
Шок и страх захлестывают моментально. Но, ожидая, что вот-вот начнет темнеть перед глазами, Изуна только через бесконечные пять секунд понимает, что жизнь не спешит покидать его тело, и пораженно впивается взглядом в лицо напротив.
Рана не смертельная.
В то, что Тобирама мог так бездарно промазать, упустить такой шанс наконец завершить историю их сражений, Изуна не верит. Он прощупывает взглядом каждый миллиметр лица Сенджу в поисках причины, и не может не заметить взмокшие волосы, тяжелое неровное дыхание, и то, как в неудовольствии кривится его лицо. Весь вид Тобирамы буквально кричит о том, как он ненавидит себя за слабость. Ведь только это помешало ему нанести фатальный удар.
Ни сквозное ранение, ни теплая кровь, уверенно заливающая одежду, — ничто не способно захватить внимание Изуны так, как это получается у легкого, почти неуловимого запаха, что пробился сквозь остальные и навязчиво лезет сквозь нос прямо в центр мозга.
Не может этого быть, — думает Изуна, боясь пошевелиться вовсе не из-за страха усугубить свое положение, а предполагая, что одно неверное движение разрушит этот миг прозрения.
— Скажешь хоть кому — и я не посмотрю на желание Хаширамы заключить мир и уничтожу весь твой проклятый клан, — рычит сквозь зубы Тобирама. Но Изуна никогда не считал себя идиотом и сейчас он тоже способен понять, что эти слова — лишь прямое подтверждение бессилия.
— Любопытная фраза для того, кто спасает детей Учиха от своих же соклановцев, — к месту вспоминает Изуна и по глазам Сенджу понимает, что не прогадал. — Митсуко, кстати, сразу поняла. Так и не научился маскироваться, да, Тобирама? Даже ребенка не смог обмануть?
— Умная девочка, — не отпирается Сенджу. — Жаль, что из Учиха.
Под весом открытия, переворачивающего весь мир Изуны с ног на голову, ему кажется, что в неловком положении они провели целую вечность. Но стоит ему моргнуть — по ощущениям впервые за долгое время — как вдруг обстановка на поле боя больше не кажется далекой и не важной.
Оба небольших противоборствующих отряда прекратили сражение, и внимание каждого присутствующего Учиха и Сенджу обращено к ним. В любой другой раз Изуна не придал бы значения — смотрят, и ладно. Но сегодня его мир перевернулся. И внезапно их поза, почти в обнимку, вдруг кажется ему неуместной, неправильной. Изуна не берется определять, что сильнее его взволновало — то, как цепко и хмуро брат смотрит на них, и в его теле считывается то напряжение, что никогда не возникало прежде в сражениях. Или то, что Изуна вдруг понимает, что чувствует на своем лице чужое дыхание, что мурашками оседает где-то в затылке, пробирается запахом омеги вдоль позвоночника. Или, возможно, тот факт, что он проиграл вовсе не альфе…
Что в итоге служит толчком к принятию поспешного решения, Изуна не знает.
— Я буду молчать, но ты мой должник, Тобирама, — растянув пересохшие губы в кривоватой ухмылке, быстро шепчет Изуна, пока периферийным зрением видит, как все ближе подбираются к ним их братья. — Чего стоишь? Уходи, пока я не передумал.
Это стоило сделать хотя бы ради выражения лица Тобирамы. Столько шока и неверия Изуне не доводилось видеть у Сенджу за всю свою жизнь еще ни разу. И он бы вдоволь насладился моментом, посмаковал бы эту странную власть, что попала к нему в руки, если бы не текущие обстоятельства.
Изуна незаинтересованно, словно со стороны, чувствует, как его бок покидает острие меча, будто сквозь пелену видит брата, сдерживаемого крепкой рукой Хаширамы, и тратит все свое внимание на поспешный побег Тобирамы, который, конечно, принял его предложение.
— …уна! Изуна! — доносятся как сквозь толщу воды оклики Мадары.
— В порядке, — отмахивается Изуна просто для того, чтобы пристальное внимание к его персоне исчезло. Ведь скрыть собственное еще неуверенное ликование не видится возможным в ближайшее время. А повод, как вдруг оказалось, довольно весомый. Пусть и обошелся раной в боку. Но ранение затянется, а знание главного секрета врага — останется.
То, что о сущности омеги не знает даже Хаширама, становится кристально ясно, когда Изуна замечает осторожные обеспокоенные взгляды главы клана Сенджу по сторонам, явно выискивающие кого-то. Явно ищущие Тобираму. Хаширама даже не догадывается о причинах поспешного отступления своего брата.
То, как Тобирама охраняет свой секрет — почти окрыляет Изуну. О таком подарке судьбы, таком инструменте в управлении своим врагом, Изуна не мог и мечтать. И вдруг причитания Митсуко и ее навязчивые идеи о «Тоби-сане» больше не кажутся наказанием.
Думая о своем, Изуна замечает неладное только когда на него со всех сторон обрушивается тишина. Воины с обеих сторон прекратили любые разговоры и перешептывания, даже почва под их ногами словно приобрела свойства ваты, и мелкие сучки и камни перестали издавать треск. Все будто замерло.
— Я очень рад, что никто не выступает против хотя бы сейчас, — миролюбиво говорит Хаширама, явно в продолжение какой-то явно долгой и важной мысли, которую Изуна успешно прослушал. — Но мы сделаем все возможное, чтобы сожалений о заключении мира никогда не возникло.
Мира? Что?.. Он так увлекся, что пропустил мимо ушей привычный лепет главы Сенджу о перемирии?
Оглядываясь по сторонам, Изуна ловит несколько удивленных взглядов на себе. И это понятно. Если бы мог, он бы тоже смотрел на себя с недоумением. Ведь главным противником заключения мира, из раза в раз, был он. Но впервые он не выразил никакого несогласия и противодействия. И, заглядывая внутрь своего сердца, Изуна понимает, что также и впервые не чувствует былого раздражения при мысли о совместной жизни бок о бок с Сенджу. И он уверен, что дело не только в кровопотере и шоке после раскрытия тайны Тобирамы. Главным оказалось подтверждение того, что его кровный враг не делит подрастающее поколение, их будущее, на кланы. Подтверждение того, что именно Тобирама спас Митсуко, приносит понимание, что мир и общая деревня действительно возможны.
Изуна продолжает молчать.
Ведь как еще ему насладиться властью над Тобирамой, вооружившись его секретом, кроме как не на общей территории, где Сенджу нельзя будет воткнуть в него клинок, чтобы заткнуть?