Горизонт событий

— Джисон, — надрыв в голосе девушки напоминает Джисону день, когда его ранили. Её вскрик был мгновением, полным ужасающего ожидания боли. Однако на этот раз Джисон чувствует, как что-то с силой отталкивает его от дерева, рядом с которым они сидели. Секундный полёт даёт ему прийти в себя, и, нащупав пальцами влажный мох, парень останавливает своё тело в пространстве. Он даёт себе пару секунд на оценку положения — топор Феликса, не сумев ранить ни его, ни Чжи А, спешно откатившуюся в противоположную сторону, вонзился в крепкое дерево, а его хозяин уже напрягается, чтобы вытащить оружие из ствола одним резким движением. Вслед за Ли в его поле зрения появляются Черён и Хёнджун (Хёндже?) и Сынмин. Дело плохо. Единственное их оружие осталось у Чжи А. Джисон безоружен. Впрочем, даже если бы нож был сейчас у него, против четырёх профи, вооружённых до зубов, он бы мало помог. Поэтому парень принимает единственное решение, которое в этот момент может дать ему шанс на выживание — он убегает. Краем сознания Джисон ухватывает запоздалый крик Сынмина: — Идите за ним, я за Чжи А, — его пронзает мимолётный страх за девушку, но в тот же момент Джисон понимает, что сейчас рядом с Сынмином ей, возможно, безопаснее, чем с ним самим. Ужасная, ужасная ситуация, но у него нет времени думать об этом. Джисон бежит, не разбирая дороги и теряя всякое чувство пространства. Страх перед мчащимися за ним профи заставляет его передвигать ногами быстрее, чем когда-либо в своей жизни. Он бы мог гордиться собой, но мотивация для достижения такого впечатляющего результата — сохранение его собственной жизни, что немного смазывает впечатление. Парень петляет между деревьями, несясь через лес, как умалишённый, и разбивая оставшиеся со вчерашнего вечера ловушки Чжи А. Это не может беспокоить его слишком сильно, ведь профи неотрывно следуют за ним, улюлюкая и перекрикиваясь друг с другом. Джисон не разбирает ни слова, но у него и нет на это времени — он слишком занят, если не попытками оторваться, то хотя бы не сокращать расстояние между собой и ними. Безумие, чистой воды безумие. «Мне от них не отвязаться. Я больше не могу ускоряться. Скоро я устану и не смогу бежать, и тогда они точно меня догонят. А если они меня догонят, шансов ноль». Джисона охватывает невыразимый ужас, и, на мгновение теряя контроль над своим телом, он чуть не спотыкается на очередной кочке. «Нужно что-то придумать, надо срочно что-то придумать». — Сдавайся, тебе от нас не убежать! — кричит Феликс, нарочно чуть громче, чтобы парень наверняка услышал. Всё тело Джисона покрывается холодным потом, но он тут же заставляет себя собраться. Парень представляет, как исказится лицо Минхо, если тот сегодняшним вечером увидит его портрет в ночном небе, и сжимает кулаки. Он не может сдаться, только не сейчас. На очередном повороте его взгляд выхватывает что-то яркое — фиолетовый бутон, выделяющийся среди зелёно-коричневого пейзажа. Что-то знакомое — хотя ничего подобного не растёт в лесах двенадцатого дистрикта, он уверен, что уже видел это растение прежде. Его подсознание кричит — это может быть шанс. «Думай, Джисон, думай». Внезапное осознание ослепляет парня. Его спасение! Если ему повезёт, только если повезёт — впервые на Арене, после череды неудач. Джисон в нетерпении чуть не бросается назад, к спасительному цветку, но заставляет себя сделать круг, чтобы профи ничего не заподозрили. Адреналин заглушает ноющую боль в боку — «ещё немного, потерпи ещё чуть-чуть», — и Джисон припускает вперёд с новой силой. «Anémone pátens, также известная как сон-трава имеет яркие фиолетовые или тёмно-синие бутоны, раскрывающиеся летом. Как правило, цветы растут не по одному, нередко образовывая семейства. Проходя мимо подобных, нужно быть предельно осторожными, чтобы не попасть под действие пыльцы обманчиво привлекательных бутонов. В ином случае, человек, вдохнувший запах anémone pátens может заснуть на непродолжительный промежуток времени — от пары часов до нескольких дней» Джисон пробегает мимо пары одиноко стоящих цветов, легко касаясь их бутонов, чтобы усилить действие пыльцы, и видит в просвете между деревьями простирающуюся к горизонту поляну фиолетовых бутонов. «Хоть бы сработало». Он оборачивается на своих преследователей в первый и последний раз, а затем, убеждаясь, что те неотрывно следуют за ним на расстоянии в три-четыре метра, раздвигает свисающие к земле ветви ивы и выбрасывает своё тело вперёд из последних сил. Он успевает задержать дыхание прежде, чем глубокий, душный запах касается его ноздрей, а, пробежав пару метров, стягивает с плеч куртку и прижимает её к лицу. «Главное — не дать пыльце попасть на слизистую», вспоминает Джисон наставление из папиного атласа и, стараясь не думать о возможной неудаче, продолжает бежать вперёд. Он чувствует, как заставляет бесчисленные цветы наклоняться из стороны в сторону, выплёскивая полупрозрачную пыльцу, тут же подхватываемую ветром и несущуюся навстречу профи. Джисон не осознаёт времени, поэтому не знает, как долго он бежит, прежде чем ощущение цветов под его ногами пропадает. Он ловит себя на том, что больше не слышит топота тяжёлых сапог за спиной, и уже собирается стянуть с лица куртку, как вдруг его перехватывают поперёк талии в настойчивом захвате. Всё его тело напрягается в чужих руках, а локоть замахивается, чтобы ударить неизвестного в лицо. — Стой-стой, — его руку перехватывают за мгновение до того, как Джисон с дрожью узнаёт знакомый голос, — спокойно, это я. Это я. — Ох, — у парня вырывается выдох облегчения, и он наконец отнимает шершавую ткань куртки от лица, — я ведь чуть тебе не врезал. — У меня отличная реакция, — последнее, что Джисон ожидает увидеть перед собой, — это лицо Чжи А, улыбающейся во все тридцать два зуба. Она не выглядит напуганной или потрёпанной, на ней нет ни единого следа ранения. Джисон чувствует облегчение, обволакивающее его с ног до головы. — Как же я рад, что ты жива, — он крепко обнимает девушку, подчиняясь мимолётному порыву, но тут же вспоминает о том, где они находятся, и воровато озирается вокруг. От профи ни следа. — Скажи, за мной кто-то бежал? — Нет, я никого не видела. Кроме Черён, которая упала, как подпиленный дуб, в поле сон-травы, — Чжи А усмехается, явно в эйфории от встречи, и Джисон, перенимая её радость, улыбается тоже. — Надо уходить, если не хотим повторить их судьбу. Джисон кивает и уже готовится последовать за Чжи А, но в последний момент одёргивает себя. Он мягко касается запястья девушки, останавливая её на месте, и встречает вопросительный взгляд. — Ты сама-то в порядке? — спрашивает Джисон, сбивая курткой остатки пыльцы с одежды и прикрывая лицо ладонью. — Конечно, — Чжи А чуть хмурится, словно пытаясь разглядеть причину беспокойства Джисона, отражённую в его зрачках, словно в зеркале, прежде, чем он расскажет о ней сам. — Отлично, я и не надеялась найти тебя. Как только увидела там, у сосны, что ты подскочил, тут же побежала сама. Мчалась, куда глаза глядят, даже не знаю, как здесь оказалась. Только решила затормозить, и вижу, ты несёшься. Убеждаясь, что он окончательно избавился от пыльцы сон-травы, Джисон мягко направляет Чжи А в сторону леса и продолжает расспрашивать её вполголоса, ступая по мягкому мху: — Получается, Сынмин тебя не догнал? Девушка изгибает бровь в недоумении. — При чём тут Сынмин? Джисон напрягается. Он думал, что Чжи А нашла способ сбросить Кима с хвоста, но, оказывается, она и вовсе с ним не встречалась? — Он сказал профи, что побежит за тобой. Я случайно услышал это, когда убегал — поэтому и боялся, что он может навредить тебе, — объясняет Джисон, следя за выражением лица Чжи А. В её глазах на мгновение мелькает что-то нечитаемое, но тут же исчезает за фасадом привычной сосредоточенности. — Сомневаюсь, что он бы навредил мне, судя по тому, что мы слышали утром, — её голос, поначалу звучащий чуть тише обычного, ближе к концу фразы приобретает привычную уверенность. — Странно, не заметила, что за мной кто-то гнался. Не то что бы я часто оглядывалась и прислушивалась, но всё же. Джисон прикасается кончиками пальцев к вискам — обилие вопросов без ответа вызывает у него головную боль, — но продолжает путь вглубь леса. — Тогда нам нужно быть настороже. Сынмин может быть где угодно, и если он не представляет опасности для тебя, то на меня это вряд ли распространяется, — девушка молчит и неловко улыбается, словно сказанное Джисоном греет ей сердце, но немного смущает. Парень не хочет мучать её расспросами (хотя ему было бы действительно интересно услышать эту историю) и решает разузнать подробности их с Сынмином взаимоотношений в следующий раз. — Давай возвращаться к роднику. Твою рану нужно промыть и перевязать — бинтов как раз на одну перевязку осталось. Джисон вздыхает. От обиды на своё невезение хочется выть, но он сдерживается — кто знает, как близко могут находиться другие трибуты. — Ну как меня так угораздило. В первый же день… — Ты ни в чём не виноват, — мягко успокаивает его Чжи А, и уже привычным движением закидывает его руку на своё плечо, — не беспокойся об этом. Пока мы вместе, мы со всем справимся. От этих слов в сердце Джисона теплотой разливается тягучая благодарность к девушке. На секунду ему хочется прижать её в себе в крепком объятии, но он сдерживается. Вряд ли Чжи А оценит столь бесцеремонное вторжение в её личное пространство во второй раз. — Спасибо, — искренне говорит он. Джисон знает, что этих слов недостаточно для того, чтобы выразить всю глубину его благодарности к ней, но он не может найти иных. Сдержанная улыбка Чжи А показывает, что девушка понимает и разделяет его чувства. — Идём. У меня припрятана пара веточек зверобоя возле сосны, на которой мы спали. Я могу показать их тебе, прежде чем делать из них мазь, если ты… — Чжи А вовремя прикусывает язык, не давая словам вырваться наружу. Улыбка соскальзывает с её лица, и девушка внимательно следит за реакцией Джисона. Он знает, что она хотела сказать. «Если ты мне не доверяешь» — обида на прошлое, тот мимолётно брошенный вопрос всё ещё живёт в ней и съедает её изнутри, даже если она этого не признаёт. Джисон мотает головой. — Не нужно. Я тебе доверяю, — он легко сжимает её предплечье, притягивая девушку к себе. И хотя Чжи А ничего не отвечает, он чувствует, что его слова придают ей сил, делая её шаги более твёрдыми и уверенными. Остаток дня они проводят в привычных заботах — установке новых ловушек, приготовлении ужина и махинациях над раной Джисона. В те сладостные минуты, когда девушка снимает бинты и аккуратными движениями промывает рану чистой родниковой водой, дышать становится легче. Но стоит только бинтам, по-медицински стерильным и сияющим белизной, лечь поверх его кожи, как тянущая боль вновь вгрызается в его тело. Она сводит его с ума. Джисон всегда знал, что лечить такие раны нелегко, особенно в тех условиях, в которых они существуют сейчас — постоянного движения, погони и страха, который ему совершенно не помогает, — но он и предположить не мог, что будет так тяжело. Это не то ощущение, к которому можно привыкнуть. Мучительная, режущая боль вытягивает из него силы и желание жить. Он старается не подавать виду, чтобы не огорчать Чжи А, но решает на следующий день сделать мазь самостоятельно. В любом случае, она гораздо лучше него справляется с установкой ловушек, а на Арене каждому стоит заниматься делом, в котором он наиболее хорош. С этой мыслью Джисон привязывает их к сосне привычными движениями, а после пытается устроиться на крепкой ветке как можно комфортнее и расслабиться. Сон становится его главной задачей до рассвета — именно тогда Чжи А обещает его разбудить. / После нескольких настойчивых и, по ощущениям, достаточно продолжительных попыток уснуть, он бросает обречённые на провал попытки. Пытаясь сделать тон как можно более мягким и убедительным, он шепчет Чжи А: — Поспи, я подежурю вместо тебя. Что-то спать совсем не хочется. Он ловит взгляд девушки — явно неодобрительный и взволнованный. — Не за мной сегодня гналась толпа профи. Спи, это просто адреналин в твоей крови бушует. Скоро отпустит. «Это не адреналин, а разрывающее плоть жжение в районе раны, на которую мы совсем недавно наложили новую повязку, но тебе об этом знать не нужно». — Я всё равно не смогу уснуть сейчас. Поспи за нас обоих — если станет тяжело, я тебя разбужу. Он краем глаза замечает, как девушка, до этого напряжённо наблюдавшая за выражением его лица, немного расслабляется. Она удобнее устраивается на ветке, запахивается в куртку посильнее и бросает последний взгляд на Джисона. — Если захочется спать, сразу же буди. Не хочу завтра стаскивать тебя отсюда на себе. Парень усмехается — сказанная явно в шутку и в полусонной дымке фраза заставляет его на мгновение почувствовать себя лучше. Всего на миг — краткий, мимолётный — он вновь чувствует тепло благодарности по отношению к девушке. С этим ощущением он шепчет, поворачиваясь в её сторону: — Спи. Ответом ему служит едва слышное хмыканье. Джисон подбирается, пытаясь сесть как можно удобнее, и перенаправляет всё своё внимание с продолжающего ныть бока на окружающий их лес. Глаза быстро привыкают к ночной темноте, и парень старательно разглядывает каждое дерево и каждую кочку вокруг. В роднике едва слышно плещется вода — под искусственным светом луны она светится серебристым, раз за разом притягивая взгляд Джисона. Он старается не поддаваться привлекательности картины и ответственно выполняет свои обязанности дежурного. Джисон учится на ходу — достаточно скоро он понимает, что если долго смотреть в темноте в одну точку, то глаза начинают обманывать его, а воображение — подкидывать жуткие картины и изображения прячущихся, словно в засаде, профи. Чтобы не взгляд не замыливался, он старается поочерёдно оглядывать то близлежащее пространство, то смотреть вдаль. Пару раз он замечает неподалёку стаю пробегающих оленей и думает, что, будь на его месте Минхо, он бы ни за что не упустил такую возможность. Впрочем, о нём Джисон старается думать как можно реже. Одна мысль о парне тянет за собой вторую, третью, четвёртую, и, в конце концов, его неумолимо засасывает в омут тяжёлых раздумий. Отсутствие его портрета на небе во время сегодняшнего объявления погибших (их четверо, ушедших в небытие детей, среди которых — ни единого профи) — это хорошая новость, но услышанное утром всё ещё преследует его. Джисон верит в Минхо, его неумолимую силу, живучесть и стремление к победе, и ничьи слова не заставят его усомниться в том, что он будет сражаться до последнего. Но его беспокоит, что в дело могут смешаться иные силы, которые неподвластны ни одному из них. Силы, которые могут превратить вероятность победы Минхо, равную вероятности победы каждого трибута на Арене вне зависимости от его или её способностей и умений, в ничто. И тогда всё, что горит в Минхо и несёт к его победе, распадается прахом и опадает к ногам Джисона. Он не хочет думать о последнем интервью Минхо. Как тот говорил, что хотел бы, чтобы Джисон победил в этих Голодных Играх, если это не получится сделать у него. По какой-то причине назойливо звенит в его памяти, но он старается не думать об этом. У него почти получается. Стоит солнцу коснуться макушек кажущегося бескрайним леса, Джисон протягивает руку к Чжи А и слегка похлопывает её по плечу. Когда она открывает глаза и смотрит на него ярким, искрящимся жизненными силами взглядом, он улыбается. Но стоит девушке сфокусировать взгляд на нём, как выражение её лица становится строгим — вероятно, догадывается Джисон, замечает разницу между собой и ним. — Ты не разбудил меня. — Зато ты отлично выспалась, — после проведённой в молчании ночи звуки выходят слегка хриплыми. Это делает беспокойство во взгляде Чжи А ещё заметнее, и парень торопливо прокашливается. — Ты не спал целую ночь, — она выделяет последние слова, словно пытаясь заставить Джисона чувствовать вину. Хан пожимает плечами, стараясь выглядеть непринуждённо. — Мне не хотелось спать, — он даже не врёт, но девушку это явно не успокаивает. — Ты просто невозможный. Как твоя рана? Всё ещё болит? Она с надеждой вглядывается в чужие глаза, и Джисону очень хочется солгать ей, но у него совершенно нет на это сил. Правда выходит с небольшим выдохом. — Если бы я смог просто отрезать нижнюю часть своего тела без особых последствий, я бы это сделал. Они спускаются с дерева вместе, в несколько раз медленнее, чем утром до этого, — несомненно из-за Джисона. Он хватается за ветви дрожащими руками, упирается лбом в шершавый ствол, переставляя ноги под отчётливые команды Чжи А. Он не способен ни на что другое — ночь без сна и непрекращающаяся режущая боль забрала у него все силы. Когда они наконец спускаются на землю, Чжи А скидывает маленький рюкзак в кусты и прислоняет Джисона к дереву. Краем сознания он ухватывает, как она берёт его лицо в ладони и приближает близко-близко к своему. Он может чувствовать тепло её дыхания и видеть маленькую родинку на её носу — возможно, это всё, на чём он может сосредоточиться сейчас. — Послушай, я пойду и наберу ещё зверобоя. Слышишь меня? Ты должен продержаться, пока я не приду обратно. Хорошо? Кивни, если понял. Джисон послушно кивает, но больше рефлекторно — он не уверен, что до конца понимает смысл слов, которые срываются с её губ с небольшим надрывом. Но это заставляет потоки тёплого дыхания раствориться в утреннем воздухе, а родинку — исчезнуть из его поля зрения, что кажется Джисону неплохим знаком. Чжи А удаляется шорохом деревьев и хрустом мелких веток под ногами. Джисон заставляет себя оставаться в вертикальном положении и приказывает глазам не закрываться. Он рыщет вокруг ищущим взглядом, надеясь зацепиться хотя бы за что-то, найти якорь для своего тухнущего сознания. Его глаза натыкаются на небрежно откинутый в сторону рюкзак. «Там наверняка осталось несколько веточек. Я должен проверить. Мне нужно увидеть и убедиться, иначе я не смогу… потом уже не смогу». Джисон откидывает голову назад, прислоняясь затылком к стволу и, превозмогая жадную, безжалостную боль, перемещает нижнюю часть тела по направлению к рюкзаку. Затем он кладёт своё тело на землю полностью, чувствуя виском её живительную влажность и освежающую прохладу. Остаток пути Джисон проделывает, вгрызаясь пальцами в почву и подтягивая своё тело вперёд из последних сил. Он чувствует себя жалко, ощущая забивающуюся под ногти грязь и металлический вкус смерти во рту, но продолжает тянуться вперёд, пока не касается шероховатой ткани кончиками пальцев. Не размыкая век, Джисон достаёт успевшие подсохнуть стебли из нужного отделения и подносит их к лицу, чтобы точно разглядеть, наверняка убедиться, что… Он держит в руках три растения. Одно из них, — несомненно, зверобой, он бы и с закрытыми глазами узнал бы его терпкий, живительный запах. Но остальные. «Это …. Это яд, и сейчас он отравляет моё тело, разрастаясь корнями боли внутри. Это яд». От осознания его сердце падает — Чжи А ошиблась, и сейчас она вернётся с охапкой ядовитых цветов в руках. «Нужно сказать, надо её предупредить». Уверенность даёт ему силы на то, что бы приподнять своё тело над землёй, чуть повернувшись на бок, и позволить слететь с губ тихому: — Чжи А, — чтобы в то же мгновение его накрыла маленькая тень. На этот раз Джисон чувствует боль прежде, чем видит породившее её оружие. Плечо пронзает дикая агония, но парень не издаёт ни звука. Он смотрит на торчащую из его тела рукоять — до боли знакомую. Ту, что последние два дня торчала из бокового кармана маленького рюкзачка. Ту, чей матовый блеск он увидел в траве в следующую секунду после того, как её лезвие проделало дыру в его теле. Ту, которую держит сейчас бледная, дрожащая, но удивительно сильная рука. — Прости, — выбившиеся из хвоста пряди падают Джисону на лицо, но у него нет сил их убрать. Он переводит взгляд на искажённое болью лицо напротив — совсем не лицо убийцы. Какая злая ирония. — Прошу, прости меня. Я так хочу домой. — Чжи А, — девушка вздрагивает, когда слышит своё имя, слетающее с уст своей жертвы. Почему-то его голос совсем не дрожит. — Это ведь был не зверобой, да? — Прости меня, — снова повторяет девушка, сжимая рукоять ножа крепче. Он чуть проворачивается в ране, отчего лицо Джисона кривится. — Я больше не могла ждать. Я не хотела, чтобы всё так получилось, но у меня не было другого выбора. Ты должен меня понять. Чжи А всё продолжает говорить, словно боясь, что жизнь утечёт из Джисона раньше, чем она успеет закончить, но он уже не слышит её. В его голове звенят её прошлые слова — «мы что-нибудь придумаем», «я бы рассказала тебе», «пока мы вместе, мы со всем справимся» — вся её забота, понимающие взгляды, улыбки, которые они делили между собой. Доверие, что он отдал ей так беспечно, и его беззащитность — всё это было лишь игрой. Джисон удивительно спокоен перед лицом смерти. Он почти не чувствует обиды и душевной боли (может быть, потому что её перекрывает физическая), только жалость перед застывшей над ним девушкой. Возможно, если бы они встретились при иных обстоятельствах и в ином мире, всё было бы иначе — они смогли бы быть теми, кем, Джисон думал, они были всё это время. Чжи А не виновата. То, что она хочет вернуться к родителям и трём своим младшим сёстрам — «они сказали, что будут ждать меня дома», эхом отзывается девушка в его памяти, — не делает её плохим человеком. Джисон чувствует, как на его щёку падает что-то мокрое, отдалённо пахнущее водой в родниках лесов родного дистрикта. «Слёзы — это выражение крайней степени человеческой печали», — шепчет ему ветер, ласкающий застывшие в ожидании деревья. — Я прощаю, — его голос звучит тише, чем Джисон хотел бы, но Чжи А всё равно слышит. Она приоткрывает рот, но не говорит ни слова, будто боится его прервать. — Я тебя прощаю. Ещё несколько мгновений девушка смотрит на него полными слёз глазами, а потом что-то происходит. Джисон чувствует, как сердце делает ужасающее ту-дум за мгновение до того, как он понимает. Тело Чжи А странно дёргается, и хотя выражение её лица не меняется и тонкие пальцы не отпускают рукоять ножа, он чувствует. — Прости, — повторяет она вновь, и Джисон хочет было сказать, что простил её, что всё хорошо и она ни в чём не виновата, но в то же мгновение силы покидают девушку. Она падает на его тело, прижимая парня к земле всем своим весом, и только тогда Джисон видит торчащую из её спины стрелу. Ровную, блестящую серебристым и ужасно смертоносную — осознание произошедшего оглушает его. Чжи А уже его не слышит, но он хочет повторить снова — «я тебя прощаю». В следующую секунду призрачный вес девушки куда-то исчезает, и над ним нависает другое лицо. Густые брови, подёргивающиеся в такт бездонно-чёрным, рыщущим глазам, и напряжённые, стянутые в тонкую нить губы. Джисон пытается отыскать в своей памяти слова, которые хотел сказать, когда увидит их вновь, но буквы в его сознании расплываются, поэтому он шепчет только: — Ты здесь. Губы напротив движутся в ответ, но звук чужого голоса доносится до него с запозданием, словно из другой вселенной: — Молчи, — Джисон чувствует, как сильные руки сжимают его плечи в уверенном движении. Волнение выдаёт лишь лёгкая дрожь бровей и крохотная морщинка, закравшаяся между ними. Вопреки запрету, прозвучавшего приказом шёпота многовековых сосен, Джисон подаёт голос: — Ты был прав, Минхо, — это имя кажется ему чужеродным и знакомым до дрожи одновременно. — Насчёт неё, ты был прав. Ты меня предупреждал, а я всё равно доверился ей. Чужие руки перемещаются, причиняя Джисону боль. Он хмурится, но не издаёт ни звука, не будучи уверенным, сделал это Минхо по необходимости или чтобы вынудить его замолчать. — Глупо было ожидать от тебя иного. Ты веришь всем подряд, — «а ты веришь всем подряд», отзывается голос из прошлого в его голове. Сейчас он звучит гораздо мягче, с какой-то странной теплотой, которая заставляет Джисона вновь разомкнуть губы: — Я доверился тебе, и об этом точно не жалею. Новый прилив боли заставляет его остановиться. Сердце в груди словно пытается вырваться наружу, отчего его тело подскакивает под чужими руками. Выражение лица Минхо сменяется с уязвимого на нечто серьёзное и сосредоточенное. — Смотри на меня, — говорит он твёрдо, не спуская глаз с раны на его плече. — Не смей закрывать глаза, слышишь? Джисон хочет сказать или хотя бы кивнуть, но не может. Он направляет всё своё внимание на лицо напротив — строгое, холодное, невыносимо прекрасное, даже с отпечатком грязи на скуле и растрёпанными волосами. Когда Джисон справляется, ему удаётся разглядеть мелкие детали, которые не удавалось отметить прежде — маленький шрам под ухом, похожий на белого червяка, родинку на кончике брови и лёгкий золотой отблеск, который виднеется в глазах Минхо, когда на них падает солнечный свет. Но время от времени он проигрывает самому себе, и его глаза закрываются сами, как бы он ни пытался держать их открытыми. В такие моменты он размыкает веки после того, как Минхо несколько раз повторяет: «Джисон, проснись, проснись, проснись!». Он ловит чужой взгляд и, хотя Ли старается выглядеть спокойным и собранным, видит в нём отблески страха. И тогда Джисон понимает, что они — всего лишь два подростка посреди леса, которым некого звать на помощь, над которыми никто не сжалится, и что он умирает. Наверно, это типично до невозможности, но в такие мгновения Джисон думает только о том, как же сильно ему не хочется умирать. Он изо всех сил пытается заставить глаза не закрываться и вместо этого рассматривать лицо Минхо в мельчайших подробностях — изгибы скул, лёгкий пушок на щеках и редкие рытвинки от прыщей. С каждым разом у него получается всё хуже и хуже. Когда Джисон в очередной раз открывает глаза, его несут. Там, куда был направлен его взгляд, теперь прыгают верхушки деревьев, а в такт им — кончики отросших волос Минхо. Они бегут куда-то или от кого-то, но это не имеет большого значения. Не тогда, когда Минхо переводит взгляд на его лицо — в его бездонных глазах сияют мелкие звёзды, Джисон смотрит только на них — и что-то говорит. Наверно, «смотри на меня, Джисон», «не отключайся» или «держись, ещё чуть-чуть». Но удерживать веки невыносимо тяжёло, даже несмотря на то, что он помнит, что это очень важно. Звёзды в глазах напротив гаснут, и Хан чувствует только теплоту рук, бережно держащих его тело. Джисон видит, как чужие губы двигаются, тёплое дыхание ласкает его лицо. Держать глаза открытыми становится невозможно, и он их закрывает. Смыкает тяжёлые веки, ощущая вину и жалость. Он закрывает глаза и не чувствует больше ничего.