***
— Тяни! Вся одежда промокла насквозь. Несмотря на жаркий день, речная вода оставалась такой же холодной, как и несколько месяцев назад. Брызги летели во все стороны, когда небольшая лодочка, чудом вместившая в себя двух людей, накренялась то в одну, то в другую сторону. Течение замедлилось. В самый первый раз, когда Лань Сичэнь взял его с собой на рыбалку, Мэн Яо нелепым образом перекинулся за борт. После этого гостеприимный молодой господин наотрез отказывался от какой-либо помощи в том, что касалось приближения к воде. Однако полулис не сдавался и самоотверженно увязывался за мужчиной, ловко запрыгивая в лодку. Спустя три недели река все же приняла нового рыбака и перестала пытаться утянуть того на дно. — Да тяну я! Мэн Яо перехватил сеть поудобнее и принялся доставать улов. — Тебе помочь? - Лань Сичэнь потер ладони друг о друга, уже готовый забрать из рук юноши наполненный рыбой плетеный мешок. — Я справлюсь. И он справился. Целая гора карпов оказалась вывалена на дно лодки. — У тебя получается все лучше и лучше! - вдохновенно произнес Лань Сичэнь, похлопав полулиса по плечу. Мэн Яо до сих пор не привык к столь нежному к себе отношению со стороны человека. Каждая похвала заставляла его смущаться и вгоняла в краску, а хвост, как назло, с головой выдавал все его противоречивые чувства. — К берегу? - только и спросил он, осторожно переступая через бьющий хвостами улов и берясь за весло. Каким-то странным показался Яо взгляд его напарника. Лань Сичэнь с самого начала отличался ото всех, кого он когда-либо знал. Но не через день, не через месяц, не через два он не обратился чудовищем или коварным мастером иллюзий. Он остался все тем же молодым господином, принявшем беглого монстра в свой дом. Однако загадка в лице «называй меня по имени, Сичэнем» так и осталась неразгаданной. Кто в здравом уме станет помогать человеку с лисьим хвостом? — Сегодня так жарко… О нет. Этот сумасшедший уже делал так. Мэн Яо не успел опомниться, как его окатило волной брызгов, а Лань Сичэнь оказался в воде. Точнее под водой. Как только лодка не перевернулась от такого прыжка? — Эй! Что ты делаешь? - прокричал полулис, завидев вынырнувшего с другой стороны мужчину. — Решил освежиться, - как само собой разумеющееся произнес Сичэнь, перебрасывая отросшие пряди волос назад. Мэн Яо мысленно закатил глаза и для надежности уселся на дно лодки рядом с карпами. — И как тебе только не холодно? - проворчал юноша, опустив в воду кончики пальцев. Лань Сичэнь пожал плечами и неожиданно схватил Яо за кисть. — А? Ну уж нет! Оказаться в ледяной реке было его последним желанием на сегодня. Точнее, такого желания у него никогда и не наблюдалось. — Отпусти. Сичэнь непривычно коварно усмехнулся. — Я тебя ненавижу! - только и успел прокричать Мэн Яо, прежде чем его чуть было не затянули в воду. Может человек перед ним все же не тот за кого себя выдает? Какой-нибудь высокоразвитый речной гуль или дракон? Кто его знает… — Ладно тебе, - Лань Сичэнь наконец перестал мучить полулиса и отплыл к носу лодки, принимаясь толкать ее к берегу. Если быть честным с самим собой, Мэн Яо нисколько не боялся того, что его благодетель и правда может причинить ему вред. За недолгое время жизни под одной крышей он почти поверил в немыслимое. В возможность быть в безопасности. Каким-то природным лисьим чутьем он ощущал, что этому мужчине можно доверять, вот только полностью раскрыться человеку, поведать о себе, о матери Яо еще не мог. Иногда, в особенно темные ночи, он корил себя за излишнюю подозрительность и неблагодарность. Сичэнь рассказывал о своем древнем роде, о детстве, делился своими размышлениями. А Мэн Яо? Увиливал от разговоров о себе, в то время как человек был слишком воспитанным, чтобы задавать личные вопросы. Выпрыгнув на берег, полулис оглядел свою мокрую одежду. — Сними, а то простудишься, - Лань Сичэнь привязал лодку и достал сеть. — А чья это вина? - Мэн Яо все же последовал совету и, сняв с головы соломенную шляпу, щедро ему одолженную, стянул чаншань. Влажные штаны неприятно липли к телу, но раздеваться догола юноша не собирался. — Держи, - он поднялся на носочки и надел на проходящего мимо Сичэня доули. Этот человек был слишком высоким. А еще слишком красивым. Даже в насквозь промокшей одежде. — Благодарю, - улыбнулся тот и перекинул сеть на другое плечо, прежде чем направиться к дому. Полулис распушил хвост и принялся выжимать чаншань. — А-Яо, - он оглянулся, — Я поеду в город, вернусь к вечеру. Если буду задерживаться, не жди. Мэн Яо согласно кивнул, однако точно знал, что дождется. Совместный ужин уже стал особым ритуалом, которым ни в коем случае нельзя было пренебрегать.***
В город Лань Сичэнь наведывался нечасто. И только по двум причинам. Либо купить необходимые товары, как, например, тогда, когда разбилась керосиновая лампа, либо получить долгожданное письмо на почте. В этот раз — второй вариант. Об отправителе хозяин усадьбы поведал не сразу. Однако в один из последних весенних дней, после долгой безрезультатной рыбалки, утомившийся мужчина рассказал о том, чьи письма так отчаянно ждет. Лань Ванцзи, младший брат Сичэня, еще осенью присоединился ко Второму Объединенному фронту вслед за своим близким другом, членом коммунистической партии. «Защищать Родину — благородное дело. А-Чжань поступает правильно», — сказал тогда Лань Сичэнь, а после добавил: «Отец бы гордился им, вот только меня стал бы презирать. Я ведь ни для семьи, ни для страны ничего толком и не сделал». Мэн Яо вытер выступивший на лбу пот кухонной тряпкой, закончив чистить рыбу. Сваренный рис он отставил в сторону, принимаясь за филе. Лань Ванцзи писал брату письма регулярно, вот только доходили они не всегда. Яо видел, как Сичэнь начинает переживать, как долго в его комнате поздним вечером горит свет, как он начинает спотыкаться при ходьбе и уходить куда-то в себя, не слыша ничего вокруг. Каждый раз, когда он возвращается из города с пустыми руками, Мэн Яо не знает, что делать, поэтому принимается рассказывать о местах, в которых когда-то бывал с матерью. Это рассказы не о себе, а о шумных улицах Нанкина и Шанхая, о густых лесах и величественных храмах высоко в горах в провинции Шаньдун. Сичэнь слушает и через некоторое время на его губах появляется прежняя улыбка. Тогда и полулис начинает вилять хвостом. А иногда мужчина достает откуда-то старый гуцинь. И говорит: «Я плох в этом» — врет. Яо слышит в звуках инструмента то, что хотел бы сказать играющий на нем. Он слышит глухую речь диктора из радио, которого у них нет, до него доносятся грохот взрываемых гранат и свист пуль, хотя они находятся далеко от линии фронта. И через все это непробиваемо, ровно, прямо пролетают одна за другой совершенно иные ноты. В них юноша чувствует всепоглощающую нежность и добрую надежду. Звук рассеивается где-то за пределами усадьбы, тогда Сичэнь говорит: «С А-Чжанем все будет хорошо, он услышит меня». Мэн Яо, погрузившись в воспоминания, не замечает, как режется только наточенным ножом. Приложив палец ко рту, другой рукой он выкладывает на сковороду нежное филе карпа, обваленное в кукурузном крахмале, совсем немного посыпая сверху молотым перцем и солью, а затем кидая ко всему прочему нарезанный редис и сельдерей. Летом стало проще раздобыть нужные продукты, а то питаться пресной едой Яо уже не мог. Об отце Сичэнь рассказал лишь раз. Лань Цимин был человеком прошедшей эпохи и ушел вслед за ней. Вся его молодость была потрачена на попытки сдать государственный экзамен. И вот, он достиг ученой степени цзюйжэня, его мечта сбылась. На следующий год отменили экзамены, однако судьба еще была благосклонна к молодому ученому, ему досталось место главного помощника чиновника в Ямэне. Тогда Лань Цимин и познакомился со своей будущей женой, с которой они будут долгие десять лет молить богов о ребенке. И за эти десять лет падет Империя, мужчина лишится должности, а его младший брат потеряет способность ходить. В эти трудные времена боги смилостивились над уже немолодой четой. Первенец — Лань Хуань. Здоровый и растущий умным мальчик. Родители души в нем не чаяли. Однако роды выдались тяжелыми. Врач предупредил, что допускать вторую беременность ни в коем случае нельзя, вот только роковое благословение богов разрушило все. Лань Цимин похоронил жену, скончавшуюся через несколько дней после появления на свет младшего сына. Спустя три года мужчина был убит случайной пулей в затеянной кем-то перестрелке, — так сообщил шестилетнему Хуаню дядя. Вот только, как сказал Сичэнь, в тот день отец покинул усадьбу рано утром, совсем без вещей, впервые зайдя в комнату сыновей и поцеловав обоих. Мэн Яо посмотрел на порезанный палец. Кровь остановилась. Полулис выложил подрумянившуюся рыбу с овощами на тарелки, а к ней положил рис. Отдельно отставил еще одну миску только с рисом — для Лань Цижэня. Ему порцию отнесет Сичэнь сам, когда вернется. Пнув дверь кухни ногой, так как руки были заняты, Яо дошел до комнаты, ставшей с недавнего времени его норой. Накрыв небольшой стол, он сел на колени. Алые лучи закатного летнего солнца медленно потухали и прятались где-то за горизонтом, а Мэн Яо, не притронувшись к палочкам, терпеливо ждал возвращения очень странного рыбака.***
Все вышло спонтанно и совсем не так, как ожидал полулис. Лань Сичэнь не предлагал ему остаться. Что уж говорить, даже разговора об их совместной жизни в старой усадьбе не было. Только «поможешь со стиркой?» и «приходи ко мне на ужин». Так Яо и понял, что его приняли и разрешили остаться. Он, несомненно, думал убежать или по-человечески поблагодарить и отказаться от радушного гостеприимства. Однако, поразмыслив, пришел к выводу, что бежать ему все равно некуда, а тут, по всей видимости, безопасно. А еще есть еда. И Сичэнь. Он непонятный. Словно какой-то герой из легенд. Мама рассказывала о таких. Благородных, добрых, помогающих страждущим. Яо слушал эти рассказы и точно знал, что никогда не станет подобным им. Не станет безусловно и безвозмездно спасать кого-то или оказывать поддержку, не будет совершать благие дела, не преследуя собственную выгоду. Еще тогда, в раннем детстве, он безусловно восхищался людьми, способными приумножать свои добродетели от чистого сердца, но видел, что на самом деле, не в маминых рассказах и легендах, люди другие. Они зло бранятся друг на друга, не брезгают избить неугодных, соврать, подставить друзей, наклеветать на родных. Тогда и ему, Яо, не суждено стать героем. Он ведь тоже немного человек. Только Лань Сичэнь выбивался из всего этого. Он не врал, даже скрытно не утаивал ничего. Просто иногда говорил: «я расскажу тебе позже» и улыбался. Он не говорил плохо о других. Даже о тех, кто причинял ему боль или обиду. «Это на его совести», ответил он, упоминая, что новый торговец обманул его с ценой на рыбу, «поэтому сегодня только рис». «Сказал, что здоров и паёк выдают регулярно». Лань Ванцзи… Иногда Яо чувствовал, что ненавидит человека, которого даже не знает. Почему нельзя написать подробнее? Почему бы не поинтересоваться о старшем брате и его жизни? А Сичэнь только улыбался и, складывая аккуратно письмо в стопочку к нежно хранимым другим, произносил: «Я так рад, что он жив и у него все хорошо». Мэн Яо иногда злился даже на погибшую мать, а Сичэнь не сказал ни единого злого слова об отце, вероятно покончившем с собой и оставившем малолетних детей на калеку, ни о самом дяде, который отправил еще совсем несмышленых братьев одних в школу в другую провинцию, где им приходилось жить впроголодь, деля одно спальное место в общежитии на двоих. «Я скучал по дому, однако благодарен дяде за возможность получить начальное образование». Лань Сичэнь приютил бездомную слепую кошку и помог заблудившейся девочке отыскать тележку родителей. Лань Сичэнь мог бы и правда сойти за легендарного героя.***
— Вкусно пахнет! Мужчина опустился возле своей тарелки с ужином. — Уже остыло. Мэн Яо взялся наконец за палочки. — Письмо пришло? — Пришло. Полулис осторожно посмотрел на человека перед собой. — Они остановили наступление в Хэнани. — Это же хорошо! Мэн Яо все еще не понимал, почему Сичэнь кажется грустным, ведь доставили письмо от брата, значит тот жив, а успехи армии не могли не вдохновлять такого человека, как он. — Гоминьдановское правительство настояло на разрушении дамб, - Лань Сичэнь вздохнул и отпил из чарки воду, — Японцы не смогли пройти дальше, однако… наводнение унесло жизни многих мирных людей. — Без жертв не обойтись, - сказал Яо, не подумав. — Тогда зачем все это? - уже тише произнес рыбак, — Я не знаю способа освободить нашу страну, но жертвовать одними гражданскими ради других… Разве это правильно? Мэн Яо не знал, что ответить. Ему не хотелось сталкиваться с моральными дилеммами, подобными этой. — У тебя действительно замечательно выходит готовить, - Сичэнь положил кусочек рыбы в рот и уголки его губ приподнялись, — Прости, что тебе приходится выслушивать меня, - чуть позже сказал он.***
Мэн Яо все ворочался в постели, пытаясь лечь поудобнее и наконец заснуть. Однако ничего не выходило. То станет слишком жарко, то душно, то простыня собьется, то шея затечет. А в голове слишком много мыслей. И все разрозненные, непонятные, совершенно бесполезные. Юноша, не выдержав пытки, поднялся на ноги и стал расхаживать по скрипучему деревянному полу взад-вперед. В комнате было слишком душно, поэтому он раскрыл настежь окна и двери. В помещении стало немного сноснее находиться. — Да что это такое? - полулис обхватил гудящую черепную коробку руками. Это… Нет, только не это, этого не может быть! Мэн Яо почувствовал два пушистых бугорка на голове, начавших приобретать форму лисьих ушей. — Только не сейчас! - в отчаяние прошептал он, прежде чем повалиться на пол без сознания. Через время, раскрыв глаза, он, как и ожидал, почувствовал, что его тело претерпело значительные изменения. Когда в детстве он вот так падал без чувств, мама уносила его в нору, ложилась рядом, так же принимая образ лисицы, и, вычесывая языком рыжую шерстку, дожидалась пробуждения сына. Чуть позже, когда Яо подрос, она пыталась научить его заблаговременно определять начало трансформации, однако он всегда забывался и не мог уследить за переменами, что сопровождали превращение из человека в лиса. Сейчас, когда он не в теплой норе под присмотром родительницы, а совершенно один в чужой усадьбе, хочется заскулить и забиться в темный угол, спрятаться в укромное место, где бы никто не нашел. Люди не жалеют монстров. Возможно, Лань Сичэнь осознает это, столкнувшись с ним в подобном виде лицом к лицу. И тогда вся его благосклонность мигом испарится. И он будет прав. По-человечески прав. Никто не станет мириться с выродком, которого породил скверный союз хули-цзин и мужчины. Мэн Яо вылез из под ткани одежды. В ближайшее время она ему не понадобится. В теле лиса было непривычно. Слишком много времени прошло с его последнего пребывания в ненавистном облике. В общем-то и в человеческом мир не был ему рад. Хвост мама прятала, но, зачастую, заигравшись, Яо не замечал, как этот отросток начинал жить своей жизнью. Тогда деревенские дети разбегались в слезах от страха или начинали издеваться над ним, тягая за удивительный элемент его тела. В этом случае в слезах убегал уже сам мальчик. В совсем раннем детстве Мэн Яо пробовал возиться с другими лисятами. Но маленькие животные чувствовали, что что-то не так и прятались от него. Когда-то полулис мечтал встретить такого же, как он сам. Не как мама, люди или звери, а такое же порождение союза хули-цзин и человека. Не встретил. Да и вряд ли представится шанс. «Твое рождение — благословение! Подобное чудо происходит раз в пять сотен лет». Его шанс умер пятьсот лет назад и еще не родился, а «благословение» это больше напоминает проклятие.***
— А-Яо, ты уже проснулся? С улицы раздался голос Сичэня. Лис метнул взгляд на открытые двери комнаты. Он и не заметил, как наступило утро. Обычно Лань Сичэнь вставал рано, еще до восхода солнца весной и тогда, когда светило только появляется над горизонтом летом. Мэн Яо же, не привыкший к подобному распорядку дня, отсыпался и пропускал завтраки, выбираясь из постели сразу ко времени рыбалки. Однако в этот раз хозяин усадьбы, видимо, приметил странность в открытых настежь дверях комнаты гостя. Несмотря на стоящую днем жару, ночью в этих местах было прохладно. — Так рано… - голос Сичэня приблизился. Этот человек был слишком воспитанным, поэтому сразу врываться внутрь не стал. Мало ли в каком виде застанет гостя. Чёрт. Мэн Яо не нашел ничего лучше, чем спрятаться под кроватью. — А-Яо, я могу войти? Чёрт, еще и спрашивает… И так войдет же! Лис улегся, закрыв мордочку лапами. Половицы заскрипели под тяжестью человека. — А-Яо? Он просто хотел оттянуть время, не показываться благородному рыбаку здесь и сейчас в подобном виде. Или же лучше убежать. Пусть думает о нем самое плохое, зато не придется представать перед добрым человеком в образе зверя. Нет, нет, нет! Мэн Яо и забыл про чаншань и нижние штаны на полу. Лань Сичэнь опустился, рассматривая чужую скинутую одежду. — Ты? На раскосые лисьи глаза уставились человеческие. Глубокие, цвета янтаря. Слегка удивленные, но не испуганные. Лань Сичэнь полностью опустился на колени и нагнулся, заглядывая под кровать, дабы полностью рассмотреть чудесного зверя. — Мэн Яо, это ты? - тихо поинтересовался он. Да почему этот ненормальный не убегает? Почему не вытягивает за хвост прочь из дома? Почему смотрит так… нежно и улыбается? Лис застывает, не в силах ответить или сорваться с места и убежать прятаться где-то в лесу. Он просто продолжает смотреть в ясные глаза человека, заглядывающего в его убежище. — Я позавтракал ягодами, но для тебя у меня есть кое-что особенное. Вчера в городе купил курицу. Думал, на ужин, но могу приготовить для тебя сейчас. Как тебе идея? - Сичэнь как ни в чем не бывало протянул руки, предлагая выбраться из под кровати. Мэн Яо не знал хочет ли провалиться сквозь землю или упасть замертво в эти щедро подставленные руки. Однако упоминание еды, в особенности такой, как курятина, заставило человеческие комплексы уступить место лисьим инстинктам. Он неуверенно приподнялся, двигаясь навстречу благодетелю и принюхиваясь. От Сичэня всегда пахло рекой, а тут, ко всему прочему, с усиленным в разы обонянием, Яо почувствовал примесь странного аромата, отдаленно напоминающего сандал. Наверняка, когда в этом доме курились благовония, они пропитали еще не изношенную изысканную одежду. — Давай же, не бойся, я не причиню тебе вреда, - Лань Сичэнь неосознанно поманил его, как свою новую любимицу — Шоюэ — белоснежную кошку. Мэн Яо даже ощутил укол ревности. Только это чувство мигом испарилось, стоило мужчине подхватить на руки достаточно крупного и уже взрослого лиса. Яо уже хотел начать шипеть, кусаться и пытаться вырваться из крепкой хватки, как его приструнили одним почесыванием за ушком. Ох, как давно он не испытывал подобного райского наслаждения. В последний раз мама гладила его, успокаивая, после того, как он по неосторожности угодил в капкан. — Какой же ты славный, такой красивый, - все приговаривал Сичэнь, разглядывая необычного зверя вблизи. Вздор - хотел фыркнуть на все это Яо, но только блаженно прикрывал глаза и инстинктивно урчал в ответ на человеческую ласку.