***
Хоровой класс всегда отличался своим ритмом жизни от остальной школы. Далеко не из-за ранних репетиций, работающих вместо будильника, не из-за более легкого уровня предмета или, казалось бы, незначимости в дальнейшей жизни ребят. Но ведь любая изюминка заключается всегда в людях. Молодой дирижер — Шин Рюджин. Человек, заряжающий окружающих себя людей такой же беспредельной энергией. Постоянно бегающий куда-то по школе и решающий проблемы то с теоретическими занятиями, то с поездками хора. Девушка, по истине заслужившая уважение всего коллектива, вместе со своими девочками объехавшая четверть страны, прославляющая школу в наилучшем свете. Шин не просто умела трудиться, она любила это, она жила искусством, музыкой, детьми, своим главным вдохновением. Любому гению нужна своя муза. У Рюджин она есть, и имя ей Хван Йеджи. Концертмейстерша, с которой они прошли весь путь поднятия хора на высший уровень. Они пришли работать сюда в один год, семь лет назад. Йеджи преподавателем специальности, а Рюджин дирижером и теоретиком. Хван прекрасная пианистка. Она в принципе всегда прекрасна для Шин. Девушка-теоретик готова часами, сидя в кабинете Йеджи, наблюдать за проворной и быстрой, а иногда медленной и выдержанной игрой девушки. Смотреть на изящные фаланги пальцев, плавно перетекающие по клавишам во время работы. За сосредоточенным профилем Хван, губами, что с годами та не перестала прикусывать при разборе новых произведений. Хван Йеджи идеал для нее. Их первая встреча прошла до невозможности глупо. Рюджин — небольшой комочек вечно бурлящей энергии, в самой обычной клетчатой рубашке и с кучей бумаг в сумке, что в последствии даже не смогла закрыться, и небольшими наушниками в ушах, даже не заметила того, что ее трудовой порыв в первый рабочий день кто-то прерывает. Она честно даже какое-то время не замечала на собрании такую же молодую девушку с рыжими волосами. Шин просидела целый час совещания просто в предвкушении мыслей о новой работе и о том, какую первую музыку она будет разбирать с детьми. Все время смотря на какую-то абстрактную картину, совершенно не замечая на себе заинтересованный взгляд слева. Лишь когда после ей сказали, что она будет работать с таким же молодым специалистом, девушка смогла выйти из внутренней «медитации» и наконец увидеть человека, что почти мгновенно стал для нее давно потерянным смыслом жизни. Она как сейчас помнит их первое рукопожатие, когда их наконец свели лбами. Рыжеволосая девушка с миловидным именем захватила в тот момент не только парочку невнятных слов приветствия, но и вместе с этим полностью разум молодого и до чертиков талантливого дирижера. А дальше их жизнь, кажется, повторяла сюжет самой клишированной дорамы. Вначале неловкие переглядки и слишком изнуряющий ритм жизни, не понятно, еще больше погружающий в этот мир искусства, или же наоборот мимолетное отвлечение от их личных непониманий. Споры на счет того, кого и куда нужно ставить и где делать акценты во время игры. Никто никогда не дискутировал с Шин по этому поводу. Йеджи была первой и единственной в своем роде. Небольшие перекусы для Рюджин — это наверное то, что было в распорядке дня Хван почти с самого начала ее работы в школе. Погруженная с головой в искусство, девушка часто забывала поглощать в себя что-то кроме очередной кружки чая или изначально гневных по этому поводу комментариев Йеджи. Сколько бы Шин не утверждала, что для жизни ей достаточно только одного взгляда на пианистку, каждый день на ее столе появлялось небольшое количество еды, что к счастью съедалось к концу рабочего дня. А после творческие обсуждения затягивались до позднего вечера. До почти опустошенного кулера с водой, до нот, в порывах поиска нужного именно Рюджин, разбросанных по всему личному кабинету Хван, до тысячи проигрываний одного и того же произведения для того, чтобы Шин смогла полностью погрузиться в музыку и с точностью понять задумку автора. Посещения каждого концерта с участием Йеджи. Всегда с большим букетом цветов, всегда выходя на сцену, дабы показать всем присутствующим еще большую величину таланта этой пианистки, всегда смотря на Хван так, будто она самое большое открытие человечества. Абсолютно всегда восхищенно, за исключением некоторых произведений с немного выступающими слезами на глазах. Йеджи, при окончании выступлений всегда слышала наверняка самые громкие аплодисменты. Поворачиваясь в зал, видела только заворожённый взгляд полный гордости, чем-то даже напоминающую родительскую. Обнимая дирижера после выступления, всегда чувствовала незримое тепло, обволакивающее их с ног до головы в минуты полного единения. Сложно сказать кто поддался своим чувствам первым. Лишь обе знают, что это был последний отчетный концерт музыкальной школы, на время второго года их совместной работы. Обе помнят взгляды на друг друга сразу после завершающего номера хора. Невероятные огни удачного окончания года в глазах Рюджин и восхищенные работой своей коллеги очи Йеджи. По окончанию концерта лишь тихое: «Ты невероятна. Пожалуйста, сыграй мне Листа еще раз», — мягко, на ухо пианистке. А после характерного щелчка механизма двери, кажется музыка уже была не так нужна им. Лишь мягкие губы друг друга, сливающиеся в трепетном и нежном поцелуе. Совершенно без импульсивности, зачастую присущую Шин, лишь с аккуратными поглаживаниями щек девушки, что на каблуках казалась уж слишком высокой. С бережными прикосновениями до шеи дирижера. И горящими сердцами, бьющимися в один и очень проникновенный ритм. Легкое удушение от сжатия галстука на шее Рюджин и почти незаметная улыбка Хван сквозь поцелуй. Цветы, что почти сразу полетели из рук девушек на пол. И резкое осознание того, что их все еще ждут девочки-хористки в другом кабинете. Милый румянец на щеках обеих, мягкие объятия и очень тихое, куда-то в ключицу Хван: — Милая, ты главная муза моей жизни Они никогда не могли вдвоем с точностью сказать в каких отношениях они находятся. Как можно обозначить восхищенные переглядки, нежные поцелуи где-то в самых укромных уголках гримерок после каждого выступления, переживания за работу самой ценной коллеги их жизней и тайные свидания вне стен музыкальной школы. Шин просто восхищалась концертмейстершей, каждым ее движением, словом, эмоциями, а Хван не могла прожить и дня без информации о том, что у Рюджин все хорошо.***
— Девочки, ну сделайте же мне здесь легато, пожалуйста, — бурчит Шин, слыша, что детские голоса еще не успели толком проснуться вместе с их обладательницами, — Мисс Хван уже наверняка устала вам играть одно и тоже место тысячу раз, — активно жестикулируя, тараторит девушка. Ладонью показывает Йеджи пока не играть, а сама ходит по классу, думая как же сделать лучше. Напевает этот же сложный фрагмент песни разными интонациями, пытается переставить акценты, совершенно не обращая внимания на десяток немного удивленных, но уже со временем привыкших взоров девочек-хористок. Пальцами отбивает ритм на крышке, продолжая напевать себе под нос текст уже немного надоевшей песни. Внезапно почти для всех присутствующих, прерывая поиск нужных ритмослогов, указательным пальцем показывает на Йеджи и та без промедления начинает играть нужный Рюджин момент, под строгий ритм дирижера ставит акценты на полутонах, очень внимательно следя то за текстом нот, то за действиями Шин. Дирижер слегка улыбаясь, качает головой в такт музыке и под конец злосчастного момента резко поднимает ладонь правой руки вверх мгновенно останавливая пианистку. — Надеюсь теперь вам понятно как нужно спеть, девочки, — на выдохе произносит Рюджин, одаряя слишком радостной улыбкой концертмейстершу. Но либо потому что девочки были больше увлечены командной работой Хван и Шин, чем музыкой, либо просто ничего не поняли, им пришлось оставить после того кусочка Рюджин в режиме неполного удовлетворения. — Так, эту давайте а капелла, берите ноты если не помните, — решив отвлечься от серьезной программы, продолжает дирижер. Тянет в воздухе «и», а после по взмаху ловких рук, кабинет вновь наполняется детскими голосами. На этот раз ритм тихонько отбивается ногой, пока рука пытается хоть немного притормозить разогнавшихся девочек, — Не ускоряйтесь, — немного недовольно бурчит Рюджин. Хван же очень нравится, когда ученицы поют а капелла. Так ей совершенно ничего не мешает наслаждаться процессом работы, а точнее главной его участницей. Прикрываясь партитурами на рояле она может более чем спокойно смотреть на Рюджин. На то, как дирижер в процессе сводит брови у переносицы, качает головой или подмечает моменты в которых нужно спеть чуть погромче взмахом руки. Йеджи до ужаса преданными глаза смотрит на любую жестикуляцию Шин, на ее, кажется, идеальное лицо, прядку, выбивающуюся из общего ряда волос под импульсивным набором действий дирижера. Слышит, как постепенно хор начинает делать ровно то, что так хотелось услышать Рюджин. Немного приоткрыв рот, пианистка наблюдает уж слишком эмоциональный финал для а капеллы. За более резкими движениями девушки, что уже почти скачет вокруг хористок. Хван улыбается, увлекаясь наблюдением прикусывает губу, не сводя с дирижера взгляд ни на секунду. По окончании песни Шин тяжело выдыхает, пусть хоть один после этого зрелища попробует поспорить, что работа в музыкальной школе совершенно не энергозатратная. После как всегда начинает улыбаться сначала Йеджи, а уже после только что отработавшим девочкам. — Ну очень даже неплохо, — еще раз переводя дыхание произносит Рюджин, пока девочки, не менее уставшие от такой энергичной работы перешептываются между собой. Шин пользуясь моментом будто бы кладет руку на крышку рояля, прикрывая собственным телом, пальцами интуитивно скользит вниз к клавиатуре, ища любимую пианистку. Йеджи как всегда реагирует очень быстро, ладонью накрывает ладонь дирижера, переплетая их пальцы между собой, — Ладно, девочки, открывайте в конце папки новую песню, будем разбирать, — более мягким тоном проговаривает Шин, чувствуя, как большой палец Йеджи медленно оглаживает ее ладонь. Заметив, что девочки уже начали вновь обращать внимание на педагогов, девушки моментально расцепляют руки. Пытаются делать вид, что разговаривают на какие-то супер важные темы предстоящих поездок, выступлений, отчетных концертов, на самом же деле ведут абсолютно пустой диалог, прикрывая им уж слишком влюбленные взгляды друг на друга. И беззвучно выводящееся из уст дирижера: «Я тебя люблю»***
Все ученики Хван давно привыкли к третьему человеку во время их занятий. К девушке, сидящей около подоконника, постоянно перебирающей партитуры, раскладывающей их по композиторам и формам. Шин, мило приносящая чай усталому педагогу или же вовсе помогающая советом с подбором музыкального произведения. Когда Рюджин ведет теоретические занятия, в кабинете пианистки сразу ощущалась какая-то незаполненная пустота. Настроение Хван чаще портилось из-за предстоящих экзаменов своих учеников или простых пустяков в лице очередных отчетов или информирования учащихся. По окончании этих занятий Шин сразу приходила к учительнице специальности, будучи в состоянии выжатого лимона, дожидалась последнего ученика и, осторожно прикрывая дверь, проваливалась в объятия Йеджи. Прямо как сейчас, пока Дуонг доигрывал последнее произведение, Шин аккуратно открывает двери, стараясь не мешать играющему ребенку. Немного устало улыбается Йеджи, видя, как взгляд той со слишком сосредоточенного превращается в тот самый мягкий и до боли любимый Рюджин. Девушка-теоретик осторожно проходит внутрь кабинета, присаживается на стул рядом с Йеджи, незаметно кладя ладонь на кисть Хван. Пианистка лишь слегка устало смотрит на Рюджин, оглядывается на часы, показывающие скорое окончание урока. Под конец учебного года все выматываются к концу дня, как никогда раньше. — Рю.Рюкзак не забывай, Дуонг, — осекается девушка, смотря на уже улыбающуюся Шин, — До свидания, Дуонг, не забывай заниматься! — прощается девушка, почти сразу подходя к двери, это было последнее занятие на сегодня. Йеджи останавливаясь у прохода, тяжело вздыхает, прижимаясь к деревянной поверхности. — Через месяц экзамены, а этот мальчик совсем не готов, — потирает переносицу учительница специальности, — Его родители имеют какой-то супер бизнес в Сеуле, Дуонга оставили здесь с бабушками. Что-то мне подсказывает, если он не сдаст хотя бы на четыре, меня просто уволят отсюда, — поджимает губы девушка. — Иди ко мне, — замечая явно не позитивный настрой Йеджи, Шин аккуратно стучит по стулу рядом с собой. Пианистка устало выполняет просьбу, моментально устроившись на плече девушки-теоретика. Рюджин, поглаживая предплечья Хван, нежно осыпает лицо Йеджи мягкими поцелуями. — Милая, даже если тебя и уволят, я уйду вместе с тобой, — шепчет дирижёр, — Наш хор очень популярен, они просто не смогут этого сделать. — Им нужна только ты, Джинни. Я самая обычная посредственная пианистка, — выдыхает Йеджи куда-то в область ключиц девушки-теоретика. — Никакая ты не посредственная! — возмущается Шин, импульсивно поворачиваясь к Хван, — Ты… Ты самая лучшая, самая прекрасная, самая талантливая пианистка, которую я когда-либо видела! Это лишь мизерная часть прилагательных, которых я могу подобрать, когда вижу тебя, Джи. Ты думаешь, у хора что-то бы получилось без такой великолепной концертмейстерши? Йеджи, никогда не говори так о себе, ты самое ценное, что есть у этой школы, — восторженно произносит Шин, замечая, как по шее начинают катиться тонкие струйки слез пианистки. Рюджин вновь целует девушку, ощущая слегка солоноватый привкус на губах. Большим пальцем аккуратно ведёт около глаз стирая слезы вместе с растекшейся тушью. Йеджи самый ценный человек её жизни, значит так должно быть со всём миром. Если кто-то не понимает гениальности этой пианистки, он просто идиот. Если хоть кто-то попробует разрушить репутацию или карьеру Хван, после Шин приложит все свои умения и связи для того, чтобы этот человек поплатился с полна. Будь это хоть бедный незнакомец, хоть местный чиновник. Предназначение Рюджин — защищать любыми способами Йеджи. Это она поняла почти с самого знакомства с девушкой, осознала, что все-таки главный свет её жизни это не музыка, а девушка, что так грациозно ей владеет. Заметив, что девушка начинает успокаиваться, Шин продолжает гладить ту уже по спине, мимолётно целуя Йеджи в губы. — Может сыграешь мне что-нибудь, Джи-а? — тихо спрашивает Рюджин, наверняка зная, что так у пианистки поднимется настроение. Не сказать, что сама игра вызывала такие эмоции у Йеджи, скорее Рюджин, слушающая любое исполнение Хван с замиранием сердца. Йеджи нравилось, что человек, которого она искренне ценила и дорожила им настолько, может проникаться её немногочисленными талантами. Пианистка каждый раз как ребёнок перед комиссией нервничала, начиная играть первые аккорды. Рюджин слишком сильно влияла на неё. Целуя Шин напоследок, пианистка направляется к фортепиано. Тщательно ищет какие-то ноты на крышке инструмента, настраивает стул под себя и начинает медленно нажимать на клавиши, глядя в уже почти заученную наизусть партитуру. Ференц Лист — Грëзы любви Наслаждаясь музыкой, грациозно слетающей из-под пальцев Хван, Рюджин медленно приближается к пианистке, вставая за спиной той, кладет ладони на плечи Йеджи, аккуратно массируя уставшее тело. Продолжая играть, Хван осторожно льнет к рукам Шин будто кошка, мягко улыбаясь. Ладони у Рюджин маленькие, Йеджи бы даже сказала, что очень. Они всегда спокойно умещались в руку Хван, мило переплетаясь пальцами. Наверное именно отсутствие больших габаритов кисти не дало Шин развиться как исполнителю, аккорды как-никак бывают даже больше октавы. Наверное Хван в жизни еще не видела таких мягких рук, постоянно пытающихся нежно прикоснуться к ней. Никогда не видела до этого настолько влюбленного взгляда, не потерянного сквозь года, таких бережных знаков внимания, кажется, заметных только им двоим. Рюджин, продолжая оглаживать предплечья пианистки, наклоняется ближе, вдыхая аромат шампуня любимых волос. Он, наверное, больше всего подходил Хван. Свежий и легкий шлейф постоянно кружил голову девушки-теоретика. Наблюдая за проворной игрой Йеджи, Шин уже какой раз ловит себя на мысли: насколько же ей повезло. Повезло жить и работать бок о бок с такой чудесной девушкой, дарить ей лучшие годы своей жизни в обмен на никогда незабываемые эмоции и чувства. Ей повезло делить вместе с той звание самых ценных сотрудников школы, всегда вместе слушая похвалу о их хоре. Убирая волосы Хван на одно плечо, Рюджин осыпает открытую ей область шеи быстрыми поцелуям, водя носом по нежной коже пианистки. — Продолжай пожалуйста, — просит Шин, опаляя ухо девушки горячим дыханием. Рюджин чувствует лёгкое замешательство Йеджи, то, как кожа медленно покрывается мурашками, потому, отрываясь от плеч, кладёт свою ладонь на остановившуюся кисть Йеджи. Слегка надавливает, так, чтобы пальцы коснулись клавиш, продолжая нежно касаться губами области около шеи. — Рюджин-а, в соседнем кабинете ещё идут занятия, — тяжело выдыхает пианистка. — Так играйте, мисс Хван, — улыбается Шин, перекладывая руки на талию девушки, наконец вновь услышав знакомую мелодию. И Хван играет, пытаясь не замечать как руки Рюджин проползают под пиджак и аккуратно щупают то, что скрывается под тонкой тканью топа. Йеджи и правда на пару минут вливается в процесс воспроизведения музыки, но как только на шее она вновь ощущает мокрые следы губ, темп произведения, кажется заметно начал замедляться. Пианистка уже с закрытыми глазами подбирает произведение, что так хорошо отпечатано на памяти, постоянно пытается выпрямиться, чтобы хоть на секунду отстраниться от таких похотливых рук, тяжело дышит склоняя голову куда-то вниз. — Рюджин-а, пожалуйста, — тянет Хван, пытаясь хоть как-то успокоиться. Шин лишь делает вид, что не слышит и поцелуями медленно переходит уже к мочке уха. Заметив, что музыка уже давно не играет, а ее любезно заменил скулеж пианистки, Рюджин сильнее сжимает талию Хван, тем самым поворачивая ту на стуле к себе для поцелуя. Медленно и протяжно, Шин цепляет губы Йеджи, захватывая вместе с этим еще еле слышные стоны. Хван суетливо пытается расправиться за пуговицами на рубашке дирижера, в то время как ее пиджак просто скидывают на пол. Отстраняясь, Рюджин холодными пальцами дотрагивается до затвердевших сосков под топом, не сильно сжимая, пытаясь разглядеть все эмоции на любимом лице. И, кажется, сейчас не одну из них уже не волнует что за стеной еще проходят уроки. Цепляясь за шею дирижера, Йеджи приподнимается, вновь впиваясь в губы девушки напротив. Уже более мокро целует, углубляя поцелуй, врывается в чужой рот языком. Шин лишь пальцами сильнее впивается в лопатки пианистки, заставляя встать с места. Дойдя до стола, топ почти срывается с тела Хван, обнажая прекрасную грудь для Рюджин. Девушка губами припадает к одной из горошин сосков, попутно оглаживая бедра Йеджи, пока та лишь пытается хоть как-то заглушить порывы страсти ребром ладони. Дирижер быстро расправляется с пуговицей на штанах, лишая Хван почти всех элементов одежды. Шин целует внутреннюю часть бедер, оставляя небольшие отметины и сразу же зализывая их. Йеджи одной рукой водит по волосам Рюджин, пропуская локоны между пальцев, и время от времени сжимая у корней. — Боже, ты такая, — как в бреду шепчет Шин, слегка дотрагиваясь до мокрой ткани нижнего белья, — Такая невероятная, — запах Йеджи безумно дурманит голову дирижера, Рюджин просто не в силах оторваться от любимой девушки. Йеджи до белых костяшек впивается в края стола, чувствуя, как Рюджин пальцами уже пробирается под кромку белья и начинает медленно массировать клитор. Хван, кажется, сейчас сойдет с ума только от осознания своего положения, от осознания того, что при плохой звукоизоляции их легко могут подслушать другие люди. Губы истерзаны до невозможности собственными зубами, распухли от длительных поцелуев, хочется хоть как-нибудь запечатлеть этот момент. Момент такой интимной близости, далеко не закончившейся на доставлении сексуального удовольствия друг другу. Рюджин вновь целует уже чуть более мягко и нежно, прекрасно понимания, что если зайдет чуть дальше, Йеджи просто не сможет сдерживаться. Шин проводит языком по губам, со всей своей бесконечной любовью целует скулы и щеки пианистки, параллельно вводя первый палец в Хван. Йеджи сжимает руки на плечах Шин, наверняка, даже через полурастегнутую рубашку там останутся следы. Рюджин лишь ускоряет темп, продолжая расстягивать узкие стенки Хван, целует ту вновь и вновь, заглушая уже нескрываемые стоны. — Расслабься, милая, — шепчет дирижер, чувствуя крепкую хватку уже на предплечьях, осыпает ключицы множеством поцелуев, — Вот так. Хорошая девочка. И Хван от чего-то теряется в таком простом словосочетании, до чертиков дурманящим разум, но все же и правда заставляющее расслабиться под такими одновременно мягкими поцелуями и, уже быстрыми, толчками внизу. И, кажется, Рюджин сама почти на пике вместе с Йеджи. Тяжело дыша, упирается ей в ключицы, бормочет что-то будто не в себе, языком старается как можно больше захватить часть кожи пианистки. Оставляет небольшие багровые следы недалеко от яремной ямки, ведет поцелуями вверх по рельефной шее, покусывая область кадыка. В такой же пьянящей эйфории Йеджи пытается оторвать Шин от собственной кожи, будто котенка от молока, завтра как-никак все же нужно продолжать работать. Рюджин отстраняется, вместе с этим вынимая пальцы из девушки, получая на это недовольное мычание. Для собственного удобства ногой придвигает недалеко стоящий стул для фортепиано. Даже не регулируя высоты садится на него, придвигая Хван ближе к собственному лицу. Пальцы с огромным количеством природной смазки на удивление не вытирает, а приближает к губам Йеджи, заставляя ту приоткрыть рот и почувствовать собственный вкус. Сама языком проводит по складкам Хван, чувствуя как ноги пианистки начинают мелко дрожать, благо собственные пальцы сейчас хоть как-то заглушают стоны, вырывающиеся наружу. Второй рукой придерживает бедра, что все сильнее и сильнее сжимаются у головы Рюджин. Йеджи пытается придвинуть Шин чуть ближе. Ближе чувствовать её, её тяжелое дыхание, её ловкий язык. Рюджин будто понимает, толкается глубже, губами вплотную прислоняясь к истекающему лону. Языком проходится до клитора, обхватывая губами. Тянет, слегка посасывая кончик нервов. Рюджин руку, побывавшую во рту Хван достает и добавляет к своим стимуляциям два пальца, мгновенно наращивая темп. Смотрит любимые кошачьи глаза, от которых сейчас по большей мере видны только белки. Приподнимаясь, целует Йеджи, вновь заставляя почувствовать собственный вкус. — Ты так прекрасна, милая, — оставляя за собой паутинку слюны, шепчет Рюджин, наблюдая за всем спектром меняющихся эмоций на лице Хван. И пианистка ведь и правда идеальна. Всегда. Когда разбирает с детьми новые произведения или помогает Рюджин справиться со страхом насекомых, спасает ту от «привидений», что чудятся в пустоте темной квартиры. Любые звуки, будь это игра на концерте, милое пение перед сном или стоны, от которых соседи скорее всего скоро сойдут с ума, а вместе с ними и Шин. В Йеджи безупречно все. Находясь на пике, Хван шепчет что-то невнятное Рюджин, заставляя краснеть до кончиков ушей. Сжимает руки на бедрах дирижера, впиваясь зубами в плечо. Сейчас это не приносит никакого дискомфорта. Последний самый громкий стон заглушается поцелуем и тело Йеджи обмякает в руках Шин. Рюджин гладит по спине, продолжая аккуратно двигаться в девушке, дабы продлить удовольствие. Вновь одаривает ту все возможными словами о том, насколько прекрасна Хван. Мимолетно целует в пересохшие губы. Держа пальцы перед лицом, показательно облизывает их, загоняя Йеджи в большую краску. — Самая сладкая, — облизываясь произносит та, а после аккуратно гладит по голове Хван, приминая растрепанные волосы, — И такая прекрасная, — будто заглядывая в самую душу шепчет дирижер.музыка объединяет души, не так ли?