Не пишем

Будь мне сейчас доступна речь, я бы во всех красках изложил каждому начинающему творцу, что его ожидает, если он умудрится войти в школьную программу. Если бы мне дали такую возможность, я бы сделал все, чтобы отвратить двенадцатилетнего себя от написания первых моих стишков, которые были больше похожи на случайные рифмы, придуманные со скуки на уроках и могли бы таковыми оставаться, но предпочли положить начало моей карьере поэта. Не спорю, в жизни это сделало меня великим, но что было после нее... Как жаль, что я не могу рассказать об этом каждому, кто выбирает жизненную стезю литератора. Иногда, попадая в очередной кабинет литературы, я задумываюсь, чем все таки является место, где я оказался после смерти и в котром пребываю по сей день- мой личный ад? Чистилище? Во мне до сих пор тлеет надежда на второе, хотя я уже давно потерял счет времени. А может быть я вовсе не умер? Может это странный затянувшийся сон? Хотя в таком случае я надеюсь на то, что это предсмертное видение- уж очень не хотелось бы мне проснуться в той же агонии в которой я последний раз закрыл глаза. А как давно это произошло? Мои глаза закрылись на смертном одре и снова открылись за первой партой одной из ближайших гимназий. Потом я побывал в лицее. Потом в другом и снова в гимназии. Школа за школой, урок за уроком и я уже в советской школе. Еще пара уроков и я сижу за последней партой в освещенном классе, а учительница поздравляет детей с первым уроком в 2023 году. Но объединял все эти довольно мучительные часы скрип перьев и ручек в из начале и ад из очередных бездарных интерпретаций моих произведений в конце. Хотя пугало в них не столько бездарность- будь то только она, я бы все таки подумал, что авторы хотя бы старались, сколько то, что больше половины из них были одинаковыми, а некоторые состояли только из восхвалений меня, как «светила русской поэзии». Не спорю, я всегда был рад похвалам но никогда не в таком количестве и не каждый раз одинаковым. Только оставшееся малое количество сочинений можно читать, но это не меняет того, что интерпретации там совершенно бессмысленные. Чаще всего авторы пытались найти скрытый смысл абсолютно везде- от оттенка пятна на одежде Петруши Гринева во второй главе, до опечатки в первом издании «Бориса Годунова». Попытки найти везде скрытый смысл удивляли меня еще с уроков литературы в лицее, когда я задумывался о том, точно ли автор мог заложить так много смысла в книгу, где я ясно видел лишь попытки писателя, окрыленного вдохновением, скорее передать свою идею бумаге, и в последствии ясно убедился, что в этом состоянии души совсем не думаешь о том, чтобы придавать смысл деталям. По всем озвученным причинам, я был несказанно рад, когда увидел, сколько учеников, на предложение учительницы, каждому написать свою тему на листочке и потом выбрать одну, ответили клочком бумаги с надписью «не пишем». Я был даже несколько удивлен, когда невидимо подошел к куче бумажек и насчитал в ней больше половины таких. Учительницу это удивило не меньше и она как бы в шутку спросила у класса, правда ли они настолько не хотят писать сочинение по Пушкину. Класс ответил общим гомоном, из которого несколько раз ясно выделились особенно звонкие просьбы отказаться от написания сочинения, которым я беззвучно вторил, так мне не хотелось снова читать двадцать пять творений абсолютных бездарей. И на мое и детское удивление от учительницы последовало согласие с некими условиями, связанными с Данте, которых я не услышал, потому что со всех ног бросился к двери- наконец я отдохну от этого, наконец то, хотя бы оставшиеся сорок минут, я смогу побыть в относительной тишине, под которой для меня подразумевалось уже просто отсутствие моего имени, звенящего в ушах. К сожалению, ослепленный радостью, я не заметил, что за дверью меня ждала лишь пустота.