По небу плывут темные облака, я послушно принимаю лекарство и жду на пуховой перине, пока не зайдет солнце. И тогда я отрываю кукле голову, отрываю кукле голову, да, я откусываю кукле горло, мне плохо. Я отрываю кукле голову, да, я отрываю кукле голову, и тогда я откусываю кукле горло, мне плохо.
Когда сестренка отдается работе, свет в окне красный.
Я подсматриваю через замочную скважину, один из них забивает ее до смерти.
И тогда я отрываю кукле голову, да, отрываю кукле голову, и тогда я откусываю кукле горло, теперь мне хорошо.
Rammstein — Puppe.
— Да, я тоже тебя очень люблю и скучаю. Да, солнышко, беру ближайший билет и возвращаюсь… Подожди совсем немного, любовь моя. Совсем скоро я снова буду держать за руку в окружении сакур в нашем месте… Ну, малыш, подожди совсем чуть-чуть… Обещаю, мы придумаем, как искупить мою вину перед тобой. Хорошо, малыш? Вот и славно. Мур-мур, — на удивление сладким до приторности голосом ворковал Хао с кем-то по телефону.
— Отото, съешь лимон, — наконец обратился Асакура-старший к брату.
— Зачем? — не понял Йо.
— Лицо слишком приторное, смотреть невозможно, — буркнул Хао. — Ну извините, другое не получается сделать слушая ваши сладкие воркования. Не думаешь, что лучше разговаривать в своей комнате, или на балконе? Не? — На балконе шумно и пахнет твоими гадскими сигаретами, а в комнате душно, — проворчал старший брат. — Ой, и когда ты стал таким неженкой? — язвительно ввернул Йо с лёгкой насмешливой ухмылкой, — и что вообще за «наше место»? Даже тошнит… — Я просто наконец встретил человека, с которым мне хорошо, а ты, вместо того, чтобы смеяться, мог бы и порадоваться за старшего брата… — насупившись пробубнил Хао. — Порадоваться, говоришь? И как мне прикажешь радоваться, когда человек, который нравится мне, влюблён в какую-то… Дрянь, которая из моего брата верёвки вьёт? Может, научишь, аники? — саркастично и потому несколько зло, спросил Асакура-младший. — Ох, Йо, по лезвию ножа ходишь… Эйприл не дрянь. Я испытываю к ней серьёзные чувства. Мне жаль, что ты никак не можешь это понять, брат мой. Я глубоко опечален твоими словами, Йо. — Серьёзные чувства, да? И когда же свадьба? — насмешливо поинтересовался Йо. — Кстати, хорошо, что ты спросил. Я обещал извиниться перед ней. Где в этом городе ювелирный магазин? — Нет… — Ещё как да, мой маленький отото! Ну так где? — Хао, зачем тебе ювелирный магазин? — А как ты думаешь, отото? — Нет… Ты ведь ещё слишком молод для этого! Свадьба — это очень серьёзный шаг на всю жизнь. Подумай хорошенько, Хао! — Даже не представляешь, насколько да, Йо, спасибо за поддержку, лучше любого психолога! Я уже сказал тебе, что наши с Эйприл отношения серьёзны настолько, что я в них полностью уверен. Если ты не можешь этого понять, то я сомневаюсь, что мы вообще братья… — ровно-разочарованно выдохнул Хао. — Прости, конечно, Хао, но если бы я сказал, что очень рад, это было бы ложью, а врать тебе в лицо я не хочу, да и ложь слишком дешёвая и очевидная… — Понятно. Ну, я вообще-то и не рассчитывал особо на то, что ты как-то порадуешься за меня, и всё же, спасибо за честность, Йо, — сказал Хао огорчённо, и Йо вспомнил, что то же безвыходное смиренное разочарование уже слышал однажды, только от другого человека. — Ладно, мне ещё билет обратно нужно купить, пойду я, наверное… — Ага… Дверь за братом закрылась, и Йо накрыло. Накрыло чем-то огромным и мощным, накрыло с головой, лишив способности дышать ровно. Парень начал задыхаться от подступающих рыданий, которые беспощадно сдавили горло, сделав дыхание неровным и судорожным. Йо плакал, и солёные капли щипали щёки, придавая глазам особенные красоту и блеск. Йо не кричал, как это бывает в фильмах, когда несчастный герой, задыхаясь своим отчаянием, крушит всё вокруг, бьёт стены, истерит и творит глупости. Нет, Асакура-младший не нашёл бы в этом успокоения. Парень привык относиться ко всему с философским принятием. Если так случилось, значит, это только одна ступень, которую необходимо преодолеть на пути к чему-то очень крутому. Проблема в том, что этого чего-то нужно ещё дождаться, но если оно уже было, а Йо просто не заметил свою судьбу, то тогда уже как-то не классно. Его переполняло слишком большое количество эмоций, среди которых по бóльшей части — негативные, тяжёлые, истощавшие парня слишком быстро, они кипели желчью где-то достаточно глубоко, чтобы не выплеснуться в лицо брату без повода, но риск всё же существовал… Поэтому Асакура-младший рассудил, что необходимо дать им выход до того, как они сами без разрешения не покинули глубины чертогов растерзанной души. Йо взял кусочек стекла, который поднял, когда друзья, пришедшие к нему на День Рождения, случайно разбили у него дома вазу; ваза, в общем-то, не была красивым или значимым для него предметом интерьера, а потому парень не испытал сожаления, когда её не стало. Этим кусочком стекла, имевшим, конечно, неровные и нелогичные, но острые, края, Йо решительно и с силой, в которую вложил максимум ожесточения, провёл по руке. Медленно потекла красная кровь, руку начало саднить и жечь, в этой боли парень находил успокоение, облекая страдание душевое в физическую форму. Конечно, одиночным порезом не выразить всего, что протяжно и тупо болело внутри, поэтому Йо наносил ещё и ещё порезы, пока боль в руке не затуманила мысли, лишив возможности сосредоточиться на душевных переживаниях. Кровь закапала пол, и Йо рассудил, что на этом можно прерваться. Конечно, он ещё вернётся к этому занятию, но в другой раз, а пока утешение получено. Да, по-детски, глупо и истерично, ну и что с того? Лучше резать себя, чем кого-то или напиваться до беспамятства и просыпаться с тем, с кем вообще не планировал. Поэтому такой способ выражения грусти подходил Йо, который ни писать какие-нибудь тексты или картины, ни петь толком-то и не умел, равно как и не обладал иными творческими способностями. Он не поэт, не художник, не музыкант, зато он ненормальный, который находит утешение в самоистязании, хоть сам Йо не считал это чем-то ненормальным. Но нужно ещё убрать следы крови, чтобы Хао не увидел, когда вернётся, поэтому Асакура-младший схватил тряпку в зубы и кинулся мыть пол от алой жидкости. Йо, вообще-то, не был образцовым чистюлей, который с маниакальной пугающей педантичностью драит квартиру, служащую местом, где он обитает, но сейчас потратил на это далеко не приятное занятие добрые двадцать минут так, что совершенно увлёкся и не услышал звук открываемой ключами двери. — А я и не знал, братец, что ты страдаешь золушкиными припадками. Теперь я начинаю понимать Ренни: на такую задницу даже я бы позарился, — усмехнулся внезапно вернувшийся Хао, когда застал ползавшего на коленях около ванной комнаты с тряпкой, Йо. — Да я… Просто подумал, что очень грязно, пыль вокруг, дышать невозможно… Вот и решил, пока тебя нет сделать небольшую влажную уборку! — попытался как можно убедительнее сказать Йо. — Пыльно, говоришь? Скажи-ка, отото, пока меня не было, к тебе на чай прилетали марсиане? — Почему? — Потому что, судя по алым разводам на полу, эта «пыль», если только это действительно пыль, должна иметь красный цвет, — объяснил Хао таким тоном, словно уличил брата в чём-то подозрительном. — Йо, что с руками? Почему они у тебя какие-то… воспалённые, будто исцарапанные… Что ты делал? Покажи мне их! — приказным строгим тоном проговорил Хао. — Ничего я не делал и нечего тут смотреть! — испуганно воскликнул парень, лихорадочно скатывая рукава, запоздало пытаясь скрыть следы самоистязаний. — Йо… Пожалуйста, подойди ко мне, — вкрадчиво тихо проговорил Хао беззлобно, даже кротко. Парень медленно двинулся навстречу брату, лихорадочно думая, как объяснить то, что Хао сейчас увидит на руках отото. Не придумав ничего лучше правды, Йо приготовился к тому, чтобы повиниться. — Ай! Больно, ты не мог бы, пожалуйста, немного поосторожнее? — вскрикнул Асакура-младший, когда брат болезненно сжал руку в части предплечья, как раз в том месте, на которое приходились беспощадные в отчаянном исступлении удары Йо. — Чёрт, прости… Ты сам это сделал? Зачем, Йо? — тревожно и непонимающе смотря прямо в глаза брата, с тихой невыразимой грустью мягко спросил Хао так, что Йо захотел отвести взгляд, но младший не посмел и просто едва слышно ответил: — Мне было плохо. И на самом деле, когда ты вернулся, я просто пытался отмыть свою кровь, которой закапал пол около ванной… Со мной всё нормально, голосов в голове нет, поэтому не волнуйся, пожалуйста, хорошо?.. — неуклюже попытался разрядить обстановку Йо. — Да уж, ты ещё такой ребёнок, отото… Ну и как тебя можно было отправить одного в другой город? — вздохнул Хао. — Да вот только не надо из меня суицидника делать и звонить в психушку! Ладно? — Ладно, но я лучше уберу все ножи и договорюсь, чтобы в институте тебя не отправляли на практику в аптеку, а то, я вас, суицидников, знаю: вам только и дай хер пойми каких таблеток нажраться! — несерьёзным тоном с напускной строгостью, смеясь, проговорил Хао. — Отлично! Договорились! Спасибо, аники, ты лучший! Знал бы ты, как я тебя люблю… — восторженно заголосил Йо. — О, я уже имел счастье догадаться, отото… Я взял билет на завтра, так что сегодня наш последний вечер. Спасибо, Йо, я очень весело провёл с тобой время и… Прости за всё, чем я тебя расстроил или разозлил, хорошо? — И ты меня прости за приставания, аники. Я не хотел тебя расстроить или испугать. Правда. И передай мои извинения Эйприл. И ещё… — Я понял, мой дорогой глупенький отото. Я понимаю и не злюсь за тот поцелуй. Пусть прошлое остаётся в прошлом, согласен? Постарайся не увлекаться курением, парнями и мазохизмом, хорошо? И ещё не скучай по мне. Я тебя люблю и всегда буду переживать, отото.