***
На Зельеварении девица с Пуффендуя встаёт по правую руку от Оминиса. Обычно лёгкий и приятный аромат сейчас удушливым шлейфом застывает в воздухе, и что-то находит на Оминиса, точно околдовывает кто-то. Он не может да и не хочет справиться с неприятно вспыхнувшими чувствами и задевает локтем её не успевший нагреться котёл, который падает прямо к её ногам, выплёскивая содержимое. — Ты в порядке? — его голос звучит убедительно-встревоженно. — Да, просто испугалась, — растерянно признаётся она. Мракс палочкой помогает поднять котёл, пока девица убирает воду, и наклоняется к ней поближе. — Хорошо, — всё тем же тоном произносит Оминис, но с настолько елейной улыбкой, обращённой только к пуффендуйке, что та дёргается так, будто он из-за пазухи ядовитую тентакулу вытащил. Теперь у девицы нет сомнений, она знает, что это было сделано намеренно. Она также знает, что ей всё равно никто не поверит. Она спешно собирает вещи, чтобы отсесть за другой стол. Дышать становится легче.***
В замке уже объявлен отбой, и все прилежные ученики отправляются спать. Анна и Оминис в пижамах сидят в гостиной перед мерно потрескивающим камином, дожидаясь возвращения Себастьяна из запретной секции. Не то что бы ему правда там что-то нужно — он просто любит изучать новое. Неподалёку лениво мурлычет чья-то кошка. Мракс делает глоток уже давно остывшего чая, когда Анна внезапно спрашивает: — Хочешь, погадаю тебе? Оминис удивлён таким вопросом и неопределённо пожимает плечами. — Я не верю в гадания. — Честно говоря, я тоже, — признаётся девушка, хрустя миндальным печеньем. — Но ты знаешь, сколько на этом можно денег заработать? Слышала, будто магглы особенно любят отдавать деньги за всякую такую ерунду, — усмехается она. — В любом случае я хочу потренироваться. Давай чашку, — просит она таким тоном, будто не потерпит отказа. Оминис допивает остатки чая и протягивает пустую чашку, Анна аккуратно берёт её и начинает медленно крутить, то и дело задумчиво хмыкая. — Вижу-вижу, ты довольно строг к другим, но ещё больше — к себе. — Я думал, что по чаинкам предсказывают будущее, — Мракс скрещивает на груди руки. — Ш-ш-ш! У меня свои методы, — шикает Анна, и невозмутимо продолжает. — На чём я… ах, да. Дисциплинированный и уверенный с виду, но на самом же деле ты часто чувствуешь неуверенность и волнение, из-за чего бываешь слишком осторожен и сдержан. Порой тебя охватывают серьёзные сомнения, будут ли правильными принятые решения. Настолько, что ты перекладываешь на других решение таких проблем. Что думаешь? Оминис отрицательно качает головой. — Ты говоришь слишком общими фразами. Будь я преподавателем, отнял бы пять баллов у Слизерина. — Это просто разминка, — улыбается Анна, отставляя чашку на столик. — А если я скажу тебе, что ты влюблён? Из лёгких будто разом выкачивают весь воздух. Оминис шумно сглатывает и пытается улыбнуться, будто слышит что-то смешное. — Глупости какие. В кого? — Хммм, — задумчиво тянет она, беря ещё одно печенье, — в кого-то очень целеустремлённого, вкладывающего все свои силы, если найдёт подходящую цель. Ещё у этого человека вьющиеся волосы, всё лицо в веснушках, и есть обаятельная сестра-близнец, — заканчивает фразу она явно довольная собой. На Мраксе лица нет. Он опускает голову и зарывается пальцами в волосы, до боли сжимая их, заодно пряча лицо от подруги, и мучительно долго молчит. — Как давно ты знаешь? — наконец подаёт голос Оминис так тихо, будто их может кто-то услышать. — Достаточно, чтобы устать от всего этого. Серьёзно, вы, мальчики, такие умные, но оба такие идиоты, — вздыхает девушка. — Анна… — затравленно начинает Оминис, но не находит что сказать. Только встаёт с кресла и начинает нервно ходить из стороны в сторону, словно загнанный в клетку зверь, вертя палочку, чтобы как-то занять руки. — Даже если бы я признался ему, не думаю, что он такой же. Сама знаешь, он встречался уже со столькими девушками, — произносит Мракс, поражаясь, насколько надломленно звучит его голос. Оминис давно замечает раздражающее взволнованное щебетание в коридорах о том, какой Себастьян очаровательный, на что Мракс обычно презрительно фыркал. Никто из них не знал Себастьяна так, как он. — И при этом он не встречался ни с одной из них больше двух недель, это совсем не в его духе, — парирует Сэллоу. — Знаешь, я ведь видела нескольких из них. Представляешь, все они были блондинками. — И что это должно значить? — Оминис хмурится и слышит, как Анна встаёт, она подходит к нему. — У тебя тоже светлые волосы, дурачина, — спокойно поясняет девушка, ласково положив руку на чужие теперь уже растрёпанные волосы. — Это ничего не значит, — Оминис убирает её руку и несогласно мотает головой, отворачиваясь. Ему совсем не хочется, чтобы Анна видела его в таком состоянии. — К тому же, — она выдерживает драматичную паузу и продолжает заговорщическим шёпотом, кладя руки на плечи Оминиса, чтобы тот не начал снова бродить по комнате, — Я никогда не слышала, чтобы он говорил хоть одной, что любит её. От этих слов скорее больно, чем радостно. Глаза неприятно щиплет. — Он говорил это дружески, — пальцы до побеления сжимают рукоятку палочки, плечи предательски дрожат. Быть не может, чтобы Себастьян говорил это серьёзно, говорил о том же, что чувствует Оминис. Вообще без шансов. Это просто невозможно. Только не к такому как он. Вся семья Оминиса — ужасные, безумные, больные люди, и наименьшим из их грехов является уж слишком большая помешанность на чистоте крови. Будучи дома на каникулах, он проснулся от стонов старшей сестры и скрипа кровати брата. От одних воспоминаний к горлу поднимается кислый ком. И сам Оминис такой же, как они, — вся семейка — ненормальный, раз испытывает подобные чувства к парню вместо нежной девушки вроде Анны. — Помнишь ту торговку возле Фелдкрофта? Прия Тредуэлл? — издалека начинает Анна, получив в ответ медленный кивок, она продолжает, — можешь себе представить, она жената. На другой женщине, — плечи под её ладонями напрягаются, — они милейшая пара. Ещё не видела таких любящих взрослых. Да, может быть, не все принимают их, но знаешь... Любовь — сильное и светлое чувство. Она многогранна и, как говорят, слепа. Все имеют право любить. Даже если тебе так не кажется. Анна заставляет Оминиса развернуться к ней и крепко обнимает, он тоже кладёт ей руки на спину, хоть и менее уверенно. — Что, если своим признанием я всё испорчу? Нашу дружбу? Я не могу потерять его. Кроме вас двоих у меня никого нет, — сдавленно выдыхает Мракс. — Оминис. Чтобы не замечать, как он смотрит на тебя, ведёт себя наедине с тобой, заботится о тебе, нужно быть совсем слепым, — слабо улыбается она. — Хаха, две шутки про слепоту за один разговор. Не вижу ничего смешного, — беззлобно фыркает Мракс и шутливо толкает девушку в плечо, на что та хихикает. — Извини, не удержалась, — голос Анны ничуть не звучит виновато. Мракс достаточно хорошо её знает, чтобы отчётливо представлять украшающую губы улыбку. Сам Оминис не понимает, что такого смешного в каламбурах, но иногда готов подыграть обоим близнецам. Атмосфера вмиг кажется менее напряжённой. Анна помогает привести волосы Оминиса в приемлемый вид. — Я серьёзно. Попытайся. Я уверена, что ты не одинок в своих чувствах, — напутствует она как раз перед тем, как сверху открывается проход.***
К середине весны слухи, словно потревоженные пауки, расползаются по школе, так что девушки, порядком уставшие от столь ветреного поведения Сэллоу, отказываются с ним встречаться. Но тот просто проводит больше времени в дуэльном клубе или библиотеке, будто намеревается прочитать там каждую книгу по два раза, не меньше. В редкий день, когда Себастьян не избегает Оминиса, они лежат на поляне вблизи Фелдкрофта, растянувшись на мантиях, достаточно близко, чтобы соприкасаться плечами, Сэллоу рассказывает, на что похожи лениво плывущие облака, и Мраксу наконец кажется, «пора». У него было достаточно времени, чтобы обдумать слова Анны, чтобы заметить, как внимателен и нежен к нему, и только к нему бывает Себастьян. Как никто из них не стремится убрать руку при не особо случайных соприкосновениях. Как он готов отдать и свою пару перчаток, когда у Оминиса мёрзнут пальцы в особо сильные холода. Как терпеливо ждёт рядом, когда на Оминиса накатывает внезапная сонливость в коридорах. И чем больше он думает о них с Себастьяном, тем больше он уверяется в мысли — в том, что делали брат с сестрой, не было ни грамма любви — лишь чистый расчёт из отвратительной идеологии семьи. Болтавший до этого Себастьян, сейчас притих, пригревшись на солнышке. Распустившиеся недавно фиалки щекочут нос, и Оминис чувствует себя настолько окрылённым, будто выпил Феликс Фелицис. — Себастьян, — услышав вопросительное хмыканье, Мракс продолжает, — я хочу сказать тебе кое-что важное.