ослабь свои запреты

      Ты любишь Саймона, правда любишь.       Как ты могла его не любить? Как ты могла не влюбиться в него? Он тот, кто спас тебя от участи худшей, чем смерть; тот, кто моет твое тело за тебя, хотя вы оба знаете, что ты вполне способна принять душ в одиночку (он так сильно любит тебя, что постоянно жаждет прикоснуться к тебе любым возможным способом); тот, кто сломал одну из своих почетных медалей за заслуги и переплавил её, чтобы она стала податливой и превратилась в твоё обручальное кольцо.       (Знаешь ли ты, что медаль, которую он использовал, — это та, которую он получил за миссию, где вы двое впервые встретились, судьбоносная миссия, где он спас и изменил всю твою жизнь?)       И ты знаешь, что Саймон сделал бы для тебя абсолютно всё. Он шепчет это тебе глубокой ночью, прижимая так близко к своей груди, как будто боится, что ты исчезнешь, если он этого не сделает. Он позволяет тебе быть той, кто снимает с него маску, и если он может сделать что-то настолько интимно уязвимое, то ты предполагаешь, что сможешь сделать это для него.       Это воплощение одной из его последних фантазий, на которую он намекал уже довольно давно.       Ты знаешь, что его работа в лучшем случае трудна и постоянно опасна для жизни. Ты знаешь, что на его плечах лежит тяжелое бремя, — его тяготит не только его оружие и экипировка, но и тот факт, что в его руках находится так много жизней. Ты делаешь все возможное, чтобы избавить его от любого стресса, когда он возвращается домой: его ждет горячая еда, приготовлена свежая одежда, в которую он может переодеться, долгие ночи, когда ты тратишь все свое время и энергию, полна решимости вознаградить его за то, что он герой.       Он упоминает об этом вскользь, обычно, когда ты настолько погружена в агонию удовольствия, что даже сознательно не обращаешь внимания на его маленькие комментарии. Подлый ублюдок; однако он позаботился о том, чтобы это укоренилось в твоем подсознании. — Детка, я мог бы провести здесь вечность.       Ты уверена, что именно это он сказал в прошлый раз, когда ты раздвинула для него ноги и позволила ему жадно ласкать твою киску. Однако ты не совсем уверена — единственное, что ты можешь отчетливо вспомнить сквозь туманную дымку сильной страсти, было ощущение того, как он доставлял тебе удовольствие одним своим ртом и доводил тебя до оргазма своим языком по крайней мере дважды за ту ночь.       Ты можешь только представить, что он, должно быть, запланировал для тебя на сегодняшний вечер.       Ты уверена, что Саймон обладает безумной выносливостью в результате своей работы. Единственное, что удерживает тебя, его маленькую будущую домохозяйку, в живых после всех этих мелких неприятностей, — это тот факт, что ты любишь его достаточно сильно, чтобы сделать все, о чем он тебя попросит. Поэтому, когда он говорит тебе, что единственное, что поможет ему отвлечься от его последнего задания, — это то, что ты будешь сидеть у него на лице, ты выполнишь его просьбу.       По его словам, это надежный план, потому что только идиот будет думать о чем-то другом, когда на нем сидит самая красивая киска в мире.       Ты могла почувствовать, как вспыхнуло лицо от его вульгарного комплимента, но ты не совсем невинна. После этого комментария к нижней половине твоего тела тоже прилил жар.       И вот ты ловишь себя на том, что нервно оседлала своего жениха, глядя ему в глаза. — Ты знаешь, где тебе нужно быть, красотка, — его голос уже хриплый от возбуждения, и ты узнаешь этот голодный блеск в его глазах. Ты молишься всем, кто слушает всем, хватит, пожалуйста, дайте силы, чтобы выжить сегодня вечером. — Н-но Саймон... — шепчешь ты, хотя этот дом — единственное место жительства в округе. (Слава Богу за это; если бы у вас двоих были соседи, они наверняка подали бы жалобу на шум). — Да, любовь моя? — Ты можешь распознать дразнящий тон в его голосе, и ты можешь услышать ухмылку, которая, должно быть, играет у него на лице. — И как я, по-твоему, должна… Ну, знаешь, сесть на твоё лицо и позволить тебе делать всё, что ты хочешь, пока твоя маска ещё не снята?       Его печально известная балаклава с выгравированным на ткани изображением черепа, кажется, насмехается над тобой. Это тебя не пугает, тем более что ты хорошо знаешь, кто на самом деле скрывается за маской, но не можешь до конца понять, почему он до сих пор её не снял. — Ой. Я тебе еще не сказал? — Он должен улыбаться под маской, потому что твоей реакции на его следующие слова достаточно, чтобы заставить его усмехнуться. — Я не буду есть тебя, пока ты не станешь настолько мокрой для меня, что я буду чувствовать, как ты течешь сквозь маску.       Ты тут же замираешь, задаваясь вопросом, действительно ли он имеет в виду то, что только что сказал.       (Это Саймон; конечно, он имел в виду каждое свое слово.) — Милая, я думал, ты будешь хорошей девочкой для меня сегодня вечером. — Неодобрение, которым он пропитывает свои слова, ненастоящее, — ты знаешь, что он просто пытается подразнить, потому что это то, что он любит делать. Тем не менее, ты ловишь себя на том, что киваешь головой и медленно, но верно пробираешься вверх по его покоящемуся телу, прежде чем обнаруживаешь, что неуверенно зависаешь над его лицом.       Ты издаешь восхитительный вскрик удивления, когда он внезапно хватает тебя сзади за бедра и прижимает к своему покрытому маской лицу. Для мужчины его габаритов сила неудивительна, но именно его скрытность и ловкость всегда застают врасплох. — Не могу дождаться, когда попробую тебя на вкус. — Его голос теперь звучит приглушенно из-за давления, оказываемого на его рот, и ты можешь чувствовать легкие движения его губ, несмотря на толстую ткань его балаклавы, служащую барьером между тобой и ним. Его глаза уже темнеют от желания, и ты с трудом сглатываешь, зная, что ему понравится, если ты действительно выложишься полностью. Ты знаешь его, кажется, целую вечность, и ты помолвлена с этим мужчиной. В этих отношениях больше нет места застенчивости.       Тебе пора ослабить свои запреты.       Твои первые движения немного неуверенны, но его стон признательности действует как ободрение. Ты медленно двигаешься взад-вперед, осторожно растирая маску, и время от времени твой клитор задевает прикрытый кончик его носа, что только усиливает удовольствие и позволяет беззаботно отдаваться своей порочности. — Вот так, любимая. У тебя так хорошо получается. — Ты едва можешь разобрать слова, которые он произносит, но ты неуверенно улыбаешься ему, продолжая тереться о него, твои руки находят опору на подушке, на которой лежит его голова. Ты хватаешься за нее, пытаясь удержаться на ногах, продолжая прижиматься к нему, возбуждение практически вытекает из тебя, постоянный поток соков просачивается сквозь ткань, оставляя отчетливое влажное пятно спереди.       Саймон ухмыляется успешно выполненной миссии. Он не только может почувствовать твое возбуждение через маску, но и ты настолько влажная для него, что он уверен, что уже чувствует твой вкус.       Сильная рука сжимает твою талию, останавливая твои резкие движения, и ты смотришь вниз, моргая и пытаясь вернуться к реальности. Ты смотришь, как он другой рукой срывает балаклаву и бросает ее куда-то на пол вашей общей спальни.       Его подбородок и губы уже слегка блестят — ты настолько промокла? Он одаривает тебя дерзкой улыбкой, а ты все еще так близко к нему, что, когда он говорит, его губы касаются твоих гладких складок. — Не останавливайся сейчас, дорогая. Ты обещала, что сядешь мне на лицо.       Он так близок к тому, чтобы помочь тебе избавиться от боли между ног, и ты обнаруживаешь, что полностью опускаешься, твои мягкие бедра обхватывают его голову, а твоя влажная вагина оказывается прямо у него на губах. Ты уже промокла до самого его подбородка, и его стоны удовольствия только делают тебя еще влажнее.       Он не может говорить прямо сейчас; не тогда, когда он слишком занят едой, которой ты так великодушно решила его угостить. Комната наполняется непристойными звуками, когда он поглощает все, что ты проливаешь.       Его язык с легкостью скользит по твоему входу, и ты стонешь в экстазе, запрокидывая голову назад и инстинктивно прижимаясь к его лицу, практически оседлав его язык.       Он впитывает твое возбуждение, стремясь доставить тебе удовольствие, но в то же время безумно счастлив от того положения, в котором он наконец оказался. Это именно то, что ему было нужно: чистый, неподдельный доступ к твоей киске. Твои бедра обхватывают его, и он обеими руками сильно сжимает твою задницу. Легкая боль заставляет тебя лишь слегка взвизгнуть и дернуться, но он рычит, прежде чем вернуть обратно на свое лицо, прямо туда, где тебе самое место.       Манипуляции его языка — это уж чересчур. Звуки, которые вы издаете вдвоем, звучат так, как будто вы снимаетесь в порно, и ты знаешь, что долго так не продержишься.       Используя обе руки, ты запускаешь пальцы в густые пряди его волос, потягивая ровно настолько, чтобы он застонал, прижимаясь к твоей киске, и ты мяукаешь его имя, кончая ему на лицо.       Твое тело похоже на желе; это не первый раз, когда Саймон трахает тебя до такого состояния, но этот оргазм был интенсивным. Тебе кажется, что ты все еще чувствуешь некоторые последствия этого, и ты слабо стонешь, изо всех сил стараясь оставаться в сидячем положении на его лице.       Он поглощает всё, его язык исследует каждый сантиметр тебя, который ты можешь ему предложить. После этого оргазма твоя бедная вагина становится слишком чувствительной, и каждый раз, когда он слегка двигает головой, его нос продолжает тереться о клитор. Ты остро ощущаешь каждое его движение, особенно восприимчива к каждому движению его языка, и удовольствие только болезненно усиливается. Ты слишком слаба, чтобы дать ему отпор, и хотя уступка наверняка лишит возможности вставать с постели весь завтрашний день, ты не можешь найти в себе силы попросить его остановиться. — Са-Саймон. — Ты выкрикиваешь его имя, но оно выходит искаженным и ломаным. Твой разум не знает, как реагировать на постоянное удовольствие, которое он доставляет тебе и твоей чувствительной вагине. Однако тело жаждет получить больше из того, что он может предложить. Это видно по тому, как твоё влагалище начинает сжиматься вокруг пустоты каждый раз, когда он дразняще убирает свой язык, чтобы заставить тебя умолять о большем. Даже при том, что ты чувствуешь, что не можешь пошевелиться, все равно находишь в себе достаточно сил, чтобы прижаться к нему, потирая свою киску и размазывая соки по всему его лицу, прежде чем кончить еще раз, на этот раз становясь еще более дезориентированной.       На его лицо стоит посмотреть: щеки раскраснелись, глаза дикие и темные от желания, нижняя половина лица в пятнах твоей смазки и возбуждения. Тебе должно быть стыдно за то, в какой беспорядок ты превратила своего жениха, но он только облизывает губы. Его глаза почти закатываются, когда он понимает, что твой вкус навсегда останется на его вкусовых рецепторах. — Так вкусно, любимая. — Он выдыхает. Его волосы растрепаны из-за того, как ты бесстыдно дергала его за пряди. — Мне нужно больше. Ты дашь мне это?       Ты киваешь, но он даже не дожидается твоего подтверждения, прежде чем снова прижать тебя к своему рту.       Он не лгал, когда утверждал, что мог бы вечно жить у тебя между ног. Однако после сегодняшнего вечера ты знаешь, что никогда не откажешь ему в шансе доказать это.