his ears

***

      Мика судорожно сглотнул, поднимая взгляд на Кэйю и получая в ответ некое подобие снисходительной улыбки, ложно уверяющей, что все хорошо.       Сердце бешено колотилось о ребра, подсказывая Мике, что настало самое время сбежать. Но он ведь не трус, чтобы постыдно пуститься в бегство. Ему никто не виноват, что он проиграл в дурацком споре, и теперь был вынужден отвечать.       Тонкая игла блеснула, покрываясь темным налетом от огня свечи и Мика сильнее вцепился в собственные колени, на которых уже минут двадцать держал вспотевшие от напряжения ладони. На бледной коже горячо расходись красные пятерни, ещё больше выдавая его нервозность. Кэйа вновь улыбнулся, на этот раз уже более искренне. И как-то зловеще. — Неужели рыцарь Ордо Фавониус испугался? — ласковый голос лукаво втирался в доверие, пока длинные смуглые пальцы осторожно проходились по игле ваткой, обильно смоченной в спирте. — Я? Нет, просто… — Мика опустил голову, встряхнул ей, а после втянул ее в плечи, все больше напоминая взъерошенного пугливого птенца. — Так дело не пойдет. Мне нужны твои ушки, — голос почти сорвался, но Кэйа вовремя скрыл это, шумно втягивая воздух в лёгкие.       Пальцы мягко легли на напряжённые плечи, с силой заставляя их опуститься и открыть то, что Мика так старательно прятал.       Конечно, поступать так с мальчишкой было жестоко, но Кэйа никак не мог отказать себе в подобном удовольствии. Пусть скажет спасибо, что не выдал другое желание, что несло бы за собой гораздо больше боли, унижения и последствий.       Мика невольно захныкал, когда холодная, остро пахнущая вата прошлась по мягкой нежной мочке. Глаза наполнились слезами, а щеки покраснели, когда юноша попытался сдержать подступающие рыдания. — Эй. Тихо, — Кэйа шикнул на него, хватая за челюсть и почти больно сжимая щеки.       Пухлые алые губы чуть приоткрылись, являя на свет блестящую слюну, и теперь уже Кэйа тяжело сглотнул, наблюдая странно-привлекательную картину. С трудом заставляя себя разжать ладонь, он наконец коснулся аккуратного маленького уха. С губ почти сорвалась фраза о том, что все будет хорошо, но Кэйа сдержал ее, оставляя мальчишку в неведении.       Мика замер маленькой бледной статуей, на которой болезненно алели щеки и многострадальные уши. — Ее нужно хорошо растереть, — пальцы принялись грубовато мять и растирать уже почти оменевшую мочку.       Мика чувствовал жар, накручивая себя все больше, и казалось вот-вот упадет в обморок, но запах спирта привел его в себя, когда Кэйа вновь коснулся его уха мокрой ватой. В этот раз Мика ничего не почувствовал. Но, уже в следующую секунду, и без того тонкий мальчишеский голос сорвался на визг. — Не дергайся!       Громкий окрик заставляет его замереть, но не прекратить рыдания.       Игла хоть и с трудом, но проходит насквозь, являя остриё с обратной стороны пострадавшей мочки. Кэйа решает не издеваться и ловко вынимает ее, тут же вставляя серьгу с голубым мерцающим камушком — небольшой подарок за храбрость.       Что-то больно и горячо тянет внизу живота, когда Мика начинает тереть мокрые от слёз глаза. Маленькие ладони проходятся по лицу, размазывая влагу и всхлипывающий юноша поднимает взгляд на Кэйю, который млеет от этого действа. — Уже всё? — его голос дрожит, но Мика старается выглядеть так, будто все в порядке, и от этого темнеет в глазах. — Знаешь… — Кэйа чувствует себя так, будто перебрал с любимым мондштатским вином, но пьянит его совершенно другое.       Мика сжимается от нехорошего предчувствия, когда видит, как Кэйа начинает что-то искать. А после почти рыдает в голос, когда в склянку со спиртом летит ещё одна серьга. — Думаю, тебе подойдёт… Два прокола на одном ухе. Смотрится необычно, а камни подобраны под твой цвет глаз. Неужели ты не пожалеешь мой подарок? Нехорошо, если одна серьга так и останется неиспользованной. — Я не… Я не могу сейчас. Мне больно. Не надо! — Мика взвизгивает, прикрываясь руками так, будто Кэйа собирается его бить.       Это немного отрезвляет и мужчина выдыхает уже гораздо ровнее. Но чужое не надо, выкрикнутое надломанным голосом, заставляет член болезненно дернуться.       В узких брюках постепенно становится тесно, и Кэйа молча машет рукой, указывая на выход, провожая плачущего мальчишку потемневшими от возбуждения глазами.       Он шумно выдыхает, когда расслабляет ширинку, позволяя плоти показаться наружу. Вечерний воздух холодит кожу, от этого пробегают приятные мурашки, заставляющие довольно опустить веки.       Перед внутренним взором предстает заплаканное покрасневшее личико, а в ушах отчётливо слышится опрометчиво брошенная мольба остановиться и громкие всхлипы.       Кэйа грубо проводит ладонью по столу, представляя как насаживал бы это миниатюрное тельце на собственное естество, до сладкой боли вколачиваясь в самую глубь.       Нежная кожа живота обязательно бы натянулась, являя взору глубину проникновения, и мальчишка плакал бы от смущения, пока Кайя шептал бы ему на ухо пошлые, отвратительные, но такие сладкие комплименты. Ведь он непременно очень узкий и горячий, и так сильно сжимает член Кэйи, будто совсем не хочет его отпускать. Хороший послушный мальчик.       Фантазии уносили все дальше, движения руки становились все резче. Через пару минут, Кэйа излился, брызгая белой струёй, на инвентарь для прокола ушей, что все ещё лежал на столе. — Ох, Мика… Сладкий малыш, — Кэйа медленно опустил голову, лениво открывая тяжёлые веки, не сразу фокусируя взгляд, а после как-то устало улыбнулся, понимая, что объект его желаний, только что раскрыл их.       Мика так и не смог пошевелиться, застыв на пороге, прижимая руку к дрожащим губам. Вернуться за вторым проколом было лишним.