Следите за языком, господа, или золотая история.

Петр Иванович, без оглядки выскочив из усадьбы Мироновых, резво помчался по улице, мысленно костеря весь женский род, а в частности благоверную брата. Мария Тимофеевна за завтраком сумела достать его до печёнок, из-за того, что он приохотил Анну — свою племянницу — к общению с духами и сейчас в Затонске девочку полагают едва ли не ведьмой. А какой-то Ребушинский дерзает трепать ее безупречное имя в своей газетке. — Будь он неладен, — ожесточённо пробормотал младший Миронов и, опомнившись от несладких размышлений, осмотрелся по сторонам. Оказалось, ноги занесли его в самый центр городского парка, куда в поисках свежести собрались практически все жители Затонска. То там, то тут среди зеленых насаждений на тропках мельтешили знакомые личности, активно что-то обсуждающие между собой, при этом их лица ярко выражали крайнюю озадаченность. Дамы то и дело испуганно округляли глаза и подносили к приоткрывшемуся алому рту кружевной платочек, а их кавалеры, сведя брови, глубокомысленно кивали, ровно подтверждая. — Черт возьми, неужели Мария Тимофеевна оказалась права и отыскались идиоты, увидевшие в иллюзорной обрисовке девицы Аннет? — пробормотал он, окидывая взглядом весь театр, развёртывающийся перед ним. И тут что-то пихнуло его в спину, оборотившись, Петр Иванович узрел соседку Нелидову. — Татьяна Сергеевна, мое глубокое почтение, — галантно промолвил он, кланяясь, но женщина на его приветствие, охнув стремительным движением и перекрестившись, подцепила за ручку малолетнего сына и скоренько побежала вперед. Даже полнотелость и нездоровые ноги не воспрепятствовали ей вприпрыжку мчаться от него подальше. — Дьявол, а ведь эти господа, изнеможённые безотвязною скукой и однообразными застойными буднями, ради своей потехи способны устроить настоящую травлю Аннет. Необходимо что-то предпринять, дабы уберечь девочку от серьёзных неприятностей. Будьте распроклятыми эти спиритические сеансы! — ещё раз ругнулся Миронов, сокрушаясь, что способствовал публичной огласке необычных способностей племянницы. Если бы он не уламывал ее раз за разом принимать участие в скопищах господ, желающих прикоснуться к миру духов, то на сегодняшний день они бы не ведали печалей. — А, Фрол Кузьмич, мое почтение, — приподняв канотье, произнёс Петр Иванович, увидав шедшего к нему тучного господина средних лет. — Как поживаете? Давненько ли у Мурзина бывали, банчок сметали-с? — Уф, все хорошо, Петр Иванович, — проронил Фомин, подступив к Миронову, снял с головы летнюю панамку и опахнул ею вспотевшее лицо. — Ну и погодка нынче-с, жара невыносимая, сейчас бы на воды махнуть. — Так в чем же дело встало, вы мужчина не занятой, взяли бы и отправились, — подхватил Миронов бессодержательный разговор. — Заботы, хлопоты, уф, — отдуваясь, отозвался собеседник и, извлёкши из кармана носовой платок, промокнул капли испарины, выступившие на красном морщинистом лбу. — До вас верно доходили слушки, что я хочу приобрести породистого жеребца для своей конюшни? — Да, кажется, за игрой у Ильина кто-то кратко упоминал о вашем желании. — Так все верно, я примеряюсь и приценяюсь. Не до отдыха мне в настоящее время. — Эх, мне бы вашу заботушку, — рассмеялся Миронов, дожидаясь озвучания основной причины, по коей Фомин подступил к нему. Петр Иванович лицезрел, как Фрол Кузьмич появился на дорожке из-за деревьев парка в компании Варвары Дмитриевны и ее сестры-баронессы. Он видел, как трио, обнаружив его, немедля о чем-то зашушукались, а затем Фомин, отъединившись от них неохотно, все время оглядываясь на верных спутниц, подошел к нему. Дамы же остались стоять на месте в ожидании своего делегата с новостями и с пытливостью бросали взоры в его сторону. — Петр Иванович, вы читали утреннюю местную газету? Скажите, подобное возможно? — закидывал Фомин вопросами Миронова, верно решив про себя, что главным образом не следует тянуть резину и можно задать интересующий вопрос. И искоса поглядел на сестер, спрятавших в настоящий момент носы под кружевные зонтики. — Фрол Кузьмич, вы достаточно взрослый мужчина и не должны верить небылицам. Ай-яй-яй, — с укоризной Петр Иванович покачал головой. — Ребушинского за подобные сочинение потребно высечь, отлучить от церкви и прогнать из города. Ну как, скажите мне, как можно в наш просвещенный век верить в каких-то чертей? — Тут пропечатывают, — нерешительно протянул Фрол Кузьмич, сконфуженно втягивая голову в плечи, — вашу племянницу видели на кладбище нынешней ночью. Будто бы она стояла во главе нечисти. — Ха-ха-ха, — почти естественно хохотнул Миронов. — Не верьте данной белиберде. Аннет — честная девушка и по ночам предпочитает почивать в своей кровати, а не прогуливаться по могильникам в довольно сомнительном обществе. — Но позвольте, — вдруг расправил плечи Фомин — Её видели сторож кладбища Иван и могильщик Никифор. — Эти двое, как всем известно, знатные выпивохи. Всякую ночь они находятся в непристойном обличье, проще говоря в скотском состоянии, — силясь сохранить хладнокровие, изрёк Миронов, хотя ему давно хотелось треснуть кулаком по жирной физиономии Фомина. Костяшки пальцев просто горели от этого желания. — Так что я полагаю беседу пустой. — А подтверждения?! Что прикажете делать с ними? — Фомин, выудив из внутреннего кармана светлого сюртука сложенную газету, сунул ее в руки Миронова. — Это специальный выпуск «Затонского телеграфа». Читайте, и, может, тогда прозрейте насчет своей племянницы. Не торопясь, словно не испытывают тревогу, Петр Иванович раскатал газетный лист и заскользил глазами по печатным строкам: «Дорогие читатели, как и следовало ожидать, полиция не приняла во внимание мою утреннюю статью. Но справедливость восторжествовала и ткнула их неверующие носы в конкретные факты. Ночное происшествие приобрело реальные очертания. На старом участке погоста установлено множество отпечатков от раздвоенных копыт и взломанные погребальные склепы. А также найден ажурный белый платок на могиле помещицы Пинегиной. Мне удалось разведать у информационного источника, пожелавшего остаться безызвестным: подобная вещица раньше выставлялась в витрине лавки купца Телегина. И, как вы уже додумались, мои дорогие читатели, я спешно отправился в магазин и разведал у купеческого приказчика Митяя, что платочек был куплен той самой барышней. Следите за дальнейшими выпусками газеты, я постараюсь держать вас в курсе событий». — Ну и где здесь подтверждения, о которых вы изволите упоминать? — справился Миронов, поднимая глаза на собеседника. — Вот же, вот, — возбужденно затыкал толстым пальцем Фомин в центр газетного текста. — Обнаружен ажурный платок, схожую вещицу видели в витрине магазина купца Телегина! И та самая барышня! Не это ли все показания на мракобесие вашей племянницы? — А вас ничего не смущает, Фрол Кузьмич? — процедил Миронов сквозь зубы и с силой сдавил набалдашник палки. — Я не имею в виду текст статьи, мне сдаётся, что это доподлинная ересь и благоразумный человек не на миг не поверит в нее. — Фролов оторопело кинул взгляд в газетный лист, а после на Петра Иваныча. — Разъясните. — Время второго выпуска. Как вы считаете, сколько надо потратить часов, чтобы собрать факты и отпечатать газетный лист? — Полагаю… — Фролов задумчиво уставился в синюю высь, но через минуту сдавшись, взглянул на Миронова. — Не ведаю, я никогда в жизни не издавал газетные заметки. — Но точно не час и не два. Серьёзно задумайтесь, Фрол Кузьмич над данным фактом. Всего доброго, — подняв канотье, сказал Петр Иванович и пошел по дорожке, размахивая тростью в такт своим шагам. Переведя дух от быстрой ходьбы, младший Миронов вошел в невысокое двухэтажное строение редакции с маленькими окнами и тут же окунулся в промозглый холод и полумрак. Несмотря на то, что на улице стояла июньская жара и с небес жарило ослепительное солнце, там властвовала осенняя стынь. Петр Иванович передернул плечами, так как спина, взмокшая под одеждой во время прогулки, покрылась колючими мурашками и легкий озноб прошелся по всему телу. Толкнул первую попавшуюся на пути дверь, огляделся по сторонам, рассматривая небольшую клетушку с письменным столом, двумя деревянными стульями, узким шкафом, торец которого закрывал половинку окна, и серую дверь, ведущую в другое помещение. Все свободное пространство комнатенки заполняла бумага. Она находилась повсюду: усеивала деревянный пол мелкими клочками и скомканными листами, стопками лежала на шкафу, подоконнике и стульях, разрозненными листами громоздилась на хозяйском столе. — Господин Ребушинский, тук-тук, — лилейно произнес Петр Иванович, набалдашником трости стуча по деревянному косяку. — Вы не соблаговолите поговорить со мной? Ответа он не получил, только где-то за стеной послышался приглушенный размеренный стук и голоса, доказывающие, что за дверью находятся люди. Миронов уже хотел двинуться туда, намереваясь там разыскать пасквилянта, но обнаружил на полу свежие коричневые кляксы, цепочкой ведущие к дверцам шкафа. Осторожно, стараясь не скрипнуть деревянной половицей, он подкрался к шкафу и с силой дернул изогнутую ручку. — Сюрприз, — громко воскликнул Миронов, изобличая Ребушинского, засевшего в мебельном отсеке в очень неудобной позе, коленями уперевшимися в деревянную боковину шкафа и изогнутым на сто восемьдесят градусов корпусом, сведенными вместе из-за тесноты руками, в которых наблюдалось чашка. — Ну что, поговорим? — и Миронов, не мешкая, схватил за грудки газетчика, по совиному испуганно хлопавшего глазами, выволок наружу. — Я требую, чтобы вы напечатали опровержение! Моей племянницы не могло быть на кладбище ночью! — А где я такое писал, что именно Анна Викторовна Миронова этой ночью бродила на кладбище? — не помня себя от страха, громко заорал Алексей Егорович, роняя из рук чашку. Та, ударившись об пол, выплеснула на доски темного цвета жижу, и аромат кофейного напитка полностью перекрыл запах пыли. — Где, покажите мне, где? Я всего лишь дал описание некой бледнолицей девицы с большими глазищами. А сколько у нас таких в городе, уйма, смею вам доложить! — А тогда как понимать «небезызвестная нам барышня», — с сарказмом добавил Петр Иванович на шитыми белыми нитками оправдания газетчика, — или одна из жительниц нашего города? — Не переиначивайте, — ворчливо изрек Ребушинский и осторожно попытался разжать пальцы Миронова, мявшие теплый жилет, одетый на нем, но добился лишь того, что они еще крепче стиснули ткань. — Послушайте, Петр Иванович, зачем все так принимать близко к сердцу? Господа пошумят, пошумят и забудут обо всем, главное сейчас волну переждать, — выкручивался он как мог, чтобы не получить за сляпанную из полуправды-полулжи статейку. Маленький интерес горожан к «Затонскому телеграфу» давно тяготил его, так как он мечтал, что бы господа, прежде всего, отдавали предпочтение его газете, а не столичным изданиям, как-то «Биржевым ведомостям», «Голосу», «Русским ведомостям», «Санкт-Петербургским ведомостям», но, как он ни старался, из-за скуки и обыденности Затонска у него не выходило на своем поле переиграть конкурентов. Он даже подумывал перебраться куда подальше, однако поправить сложившееся положение и показать себя во всей красе печатного слова предоставилось ему три дня назад. Волею судеб утром он забрел в трактир и увидел там за одним из столиков кладбищенского сторожа Ивана и могильщика Никифора. Но не это удивило его, а то, что при количестве пустых штофов (четырех штук), уже пустыми стоявших на столе, друзья пребывали совершенно в трезвом виде. В этом он мог поклясться, его профессия научила отличать пьяного от трезвого. — Что ж ты, сволочь, некачественной водкой торгуешь?! — накинулся Ребушинский на трактирщика от скуки. — У тебя люди пьют и не пьянеют! Вот пропишу тебя за такие делишки в газете, а потом еще и жалобу подам в управление. Уразумеешь тогда ты по чем лихо! — Полноте вам, Алексей Егорович, на меня напраслину наводить, — махнул он на него белым полотенцем, которое сжимал в руке. — Водка у меня, как и прежде, забористая! Энто вон с ними чагой-то случивши. Сранья прибегли, оба трясутся аки студень. Водки стребовали. В угол забились и молчок, токмо стопки опрокидывают. Ты, батюшка, лучше с ними поговори, авось чего интересного для себя выведаешь, — обронил трактирщик и, налив рюмку, преподнес Ребушинскому, а когда тот выпил и полез за оплатой в портмоне, отказался от монеты. — Хм, ну ладно, — удовлетворенно хмыкнул газетчик и, послушав совета, подсел к приятелям. И вот тогда-то они поведали ему, что видели ночью на погосте чертей и молодую барышню бродящими средь могил. Он не поверил ни слову из рассказа кладбищенских работников, справедливо рассудив, что это плод галлюцинаций, вызванных излишним употреблением алкоголя. Но все же решил обернуть сию страшилку в свою пользу, выпустив на ее основе статьи, подкрепленные настоящими фактами, подложенными самолично. Для этого он заранее отпечатал два выпуска с грядущей датой. Затем дал денег хорошей знакомой, чтобы та прикупила для него кружевной платок — новинку сезона из магазина Телегина, а сам у Голощекина приобрел лосиные копыта. Сочтя их схожими с копытами чертей. Дальше нашел на лесопилке подходящую доску и, дома за закрытыми окнами и дверями, обливаясь потом, выпилил из нее два квадрата величиной чуть больше размера своих ботинок. Затем толстыми гвоздями к одной стороне досок приколотил копыта, а с другой посадил на мощный клей подошвы старых бот. И дав им несколько часов просохнуть, натянул конструкцию на ноги, приступил к испытанию. Встал со стула. Постоял немного на месте, привыкая к высоте и давлению инородного тела на свод стопы, осторожно переставил ноги. Шаг вышел неровным и травмоопасным, так как из-за неловкости он зацепился углами досок друг за друга и свалился на пол. Покряхтев и потерев ушибленное колено, снова встал на копыта. Вторая попытка вышла удачней, соблюдая равновесие и расстояние между ногами, ему удалось дойти до двери комнаты и обратно. Окрыленный успехом, он ночью при свете луны исполнил задуманное: наследил копытами возле склепов с уже со сбитыми замками и оставил кружевной платок на могиле Пенегиной. Итог: его выпуски продаются, словно горячие пирожки, а о столичных газетах никто не спрашивает, но при всем при этом тема телесных побоев все ощутимей. И все из-за нескольких слов «та самая барышня». Почему-то буквально все между строк разглядели образ Анны Викторовны. — Сейчас главное для вас, господин Ребушинский, чтобы вы нашли слова для опровержения. Да такие, чтоб каждая собака в этом городе уверовала: Аннет и кладбище несовместимы. А иначе я не знаю, что с вами сделаю! — вскричал Миронов и со злостью два раза тряханул пасквилянта. Послышался громкий треск, и он увидел, как в его пальцах расходятся нити жилета. Старая ткань на глазах расползалась на части. Почувствовав шанс на свободу, газетчик резко дернулся всем телом и, пожертвовав лацканами одеяния, оставив их в руках мучителя, вьюном выскользнул из захвата. — Не знаете — не говорите, — огрызнувшись, Алексей Егорович опрометью бросился к двери, по пути роняя на пол лоскуты от жилета. Но как на грех дверь заклинило, и путь к спасению был отрезан. Весной протекла крыша от таявшего снега, и косяк двери повело, от того ее стопорило. Скрипнув зубами в бессильной злобе, он быстро обернулся через плечо и метнулся вправо, уходя от противника, ухватился за спинку стула. Дернув его, свалил на пол связанные пачки газет и выставил перед собой ножками вперед для обороны. — Не подходи, зашибу! Богом клянусь, зашибу, Петр Иванович! — Да я ж тебя, гада, в порошок сотру за такое! — гневно откликнулся Миронов и со всего маху хлестнул тростью по стулу, стараясь попасть по пальцам бумагомарателя. — Ты у меня за все ответишь! Я призываю тебя к порядку, — ревел он, тростью рассекая со свистом воздух, нещадно нанося удары с разных сторон. Корреспондент едва успевал прикрываться стулом, чувствуя, как тот с каждой секундой становится все неподъёмней. Как от тяжести его руки затекают и ему все труднее и труднее маневрировать импровизированным щитом. В пору уже было бухаться на колени и просить милости у Миронова, но не факт что он его услышит, так как глаза Петра Иваныча были совсем безумными.

***

Раскачиваясь на лавке в такт хода поезда в вагоне второго класса, Олимпиада Тимофеевна кидала украдкой взгляды на молодого мужчину, сидящего визави. Это был ее сосед по деревне Платон Сергеевич, и она везла его в Затонск, дабы женить на своей племяннице. Чета Пустозванцевых, Матильда Осиповна и Сергей Сергеевич, его родители, с которыми она соседствовала, перебралась в деревню лет пять назад. А их сын объявился там совсем недавно, и двух месяцев не прошло с момента его прибытия. До этого времени Олимпиада Тимофеевна не видела молодого человека, а только слышала о его жизни в Петербурге. Соседка иногда зачитывала ей письма, кои тот присылал домой. Но на прошлой неделе, нанося очередной визит хозяйке усадьбы, она неожиданно столкнулась с неким молодым человеком, бесцельно бродившим по комнатам в тапочках и халате. А спустя полчаса за накрытым столом Матильда Осиповна поделилась с ней радостью, с придыханием говоря: — Сынок приехал. Только не в духе он, — полушепотом добавила хозяйка дома, нервно постукивая чайной ложечкой по краю фарфоровой чашки. В этот вечерний час они сидели в саду, спасаясь от духоты, царившей в комнатах. — Представляешь, дорогая соседушка, Платоша при всей своей красоте, доброте и уму не может найти себе невесту по душе. По его словам, все девицы вздорны, капризны, дурны собой и малообразованны. Может, ты, соседушка, поможешь, присоветуешь какую барышню на выданье или, на худой конец, найдешь сваху пооборотистей. Измучился он, словно тень по комнатам ходит, скучает, а женился бы, всю хандру как рукой сняло. — Отчего же не порекомендовать, — всколыхнулась Олимпиада Тимофеевна, вспомнив о племяннице. — Есть у меня на примете молоденькая девица, и умна, и хороша собой. Играет на флейте, фортепьяно. Рисует, вышивает. Обучена языкам — пташкой на них щебечет. Родители не жалели денег, вкладывали их в воспитание дочери. — Кто ж это такая и где обитает этакое сокровище? — склонив голову набок, недоверчиво посмотрела на нее Матильда Осиповна. — Проживает девка в Затонске с родителями и доводится мне племянницей, так что можете довериться, я прекрасно знаю, о чем говорю, соседка. — Платон, Платошечка, мальчик мой, подойди к своей матушке, сделай ей такое одолжение, — во всю мощь легких вскричала Матильда Осиповна и, не в силах усидеть в кресле, рывком поднялась с места. От натуги розовое платье, в которое было обряжено полное женское тело, громко треснуло, и Пустозванцева, испуганно вскрикнув, плюхнулась обратно на стул, замерла не шевелясь. — Ну что тебе, маман? — недовольно растягивая слова, из глубины летнего сада к столу вышел молодой человек, в коем Олимпиада Тимофеевна признала незнакомца из дома. — Ты течь мыслям о моем бытие препятствуешь, маман. — Как умен мальчик, просто диву даешься! И в кого он только пошел таким? — восхищенно всплеснула руками Пустозвацева, влюбленными глазами смотря на сына. — Платошенька, сердце мое, Олимпиада Тимофеевна, соседка наша, невесту тебя нашла. По описанию просто чистый ангел, лучше тебе и не сыскать. — М-да? — скептически повел бровью Пустозванцев-младший. — А по-французски она изъясняется? Имею я тягу к французской речи, нравится, как она доносится до слуха. Я даже полюбившиеся слова и некие предложения в заветную книжицу записываю, только увы-с, не владею соображением, что они сие означают, да-с, — и молодой человек, порывшись в кармане халата, вынул из его недр черный блокнот и остро отточенный карандаш. — Вот послушайте: о суар. Ожурдуи. Проприэтэ привэ. Ан дэми силь ву плэ, — и он оторвал взгляд от блокнотной страницы. — Не правда ли, сплошная музыка? Олимпиада Тимофеевна часто закивала головой. — И по-французски, и по-английски, а если будет надобно вам, так какому другому языку обучится. Анна — девка смышленая, все схватывает на лету. А лицом-то хороша, на зависть всем соседям уродилась. Также политесу обучена, не заскучаете вы с ней, Платон Сергеевич. — А сколько ей лет, очевидно, стара уже, коль такое сокровище и в девках? — капризно заключил младший Пустозванцев. — И какое за ней приданое дают, небось шиш и ни шиша? — Полноте, совсем молоденькая, чуть за двадцать, — боясь упустить денежного жениха, замахала руками женщина. — И с приданым отец не поскупится, ведь любимая и единственная дочь. В тот же вечер Олимпиада Тимофеевна уговорила младшего Пустозванцева, и спустя два дня они ехали в поезде, который скоро прибудет в Затонск. За это время у нее даже не возникло мысли, что племянница может воспрепятствовать браку. Женщина пребывала в полной уверенности, что Анна не сможет устоять от красоты и воспитанности, а главное наличности, водившейся в карманах его родителей, и все сложится удачно. От того ее настроение находилось на самой высокой точке, и ей скорей хотелось покинуть поезд, и когда он прибыл на вокзал Затонска, женщина первая выскочила на перрон. — Олимпиада Тимофеевна, — вдруг она услышала, как ее кто-то окликнул. Обернувшись, женщина увидела смутно знакомую даму средних лет, та приветливо улыбалась ей. — Похоже, вы меня не припоминаете, — рассмеявшись, проговорила незнакомка. — я Софья Николаевна, нас представили друг другу в доме ваших родственников Мироновых. — Ах, Софья Николаевна, ну как же, как же помню, — Олимпиада Тимофеевна сделала вид, что узнала ее. — Как поживаете? — Все хорошо, встречаю сына. А вы как? — Превосходно, у Анны сегодня помолвка. Я привезла ей богатого жениха, — выпалила Олимпиада Тимофеевна, не задумываясь о последствиях. — Какая прелесть, — произнесла Софья Николаевна. — Непременно на днях зайду поздравить Анну Викторовну и ее родителей со столь счастливым событием.

***

Дочитав до точки газетную статью, Штольман с холодной яростью измял лист. — Все, он доигрался, — сквозь сжатые зубы промолвил сыщик и резко поднялся из-за рабочего стола с намереньем немедля арестовать газетчика за клевету. Но его планам помешал дежурный, распахнувший дверь и громко крикнувший: — Яков Платонович, в склепе Варенцова обнаружен скелетированный труп. Милц и остальные уже на месте. — Хорошо, — произнес сыщик и вытащил из шкафа саквояж с инструментами. — Предупредите Коробейникова, если он вдруг вернется, то пусть едет на кладбище к склепу, — бросил Яков Платонович через плечо Ульяшину. — Будет исполнено, ваше высокоблагородие. Служебная коляска остановилась напротив входа на кладбище, и Штольман, спрыгнув на утоптанную дорожку, вступил в обитель скорби и печали, охватывавшую размерами целую рощу, укрывавшую раскидистыми кронами многообразные кресты и памятники. Пропетляв меж них с пятнадцать минут, он вышел на тропу, шедшую прямиком к старому участку погоста. Туда, где тени от деревьев становились гуще, громче пели птицы, а также на пути вставали полуразрушенные временем склепы и неухоженные могилки. Объяснялась разруха очень просто: старый участок был оставлен вниманием горожан из-за отсутствия мест для погребения и тем, что родственники почивших сами отправились на небеса и больше некому было наносить визиты. А смотрителям кладбища было все равно до разрухи и запустения царившим в этом месте. Сбросив с себя томную леность, навеянную приятным пересвистом птиц, тенистой прохладой и, как ни странно, спокойствием, сопровождавшим его во время пути, Штольман вдруг заметил впереди многообразную публику, которая, замерев меж деревьев и могильных холмов, за чем-то или кем-то наблюдала. Причем, если судить по одеждам любопытствующих, можно с уверенностью сказать, что тут собрались представители всех сословий. — Откуда их столько? — удивленно пробормотал Яков Платонович и, протолкнувшись средь зевак, подошел к Евграшину, стоявшему спиной к распахнутым воротам склепа и мешающего особо любопытствующим заглянуть внутрь. — Кто всех их сюда притащил? — Ребушинский, — проговорил городовой, зло оглядывая толпу. — Что? — протянул сыщик. — Простите, ваше высокоблагородие, не так выразился. Статья из газеты господина Ребушинского. Экстренный выпуск. — Так… Ладно, разберемся. Посторонних вон! — и Штольман, шагнув внутрь усыпальницы, разглядел в полумраке сгорбленную спину доктора Милца, мелькавшую за каменным саркофагом. Тот при помощи, слабо светящегося фонаря, рассматривал что-то на земляном полу. — Добрый день, Александр Францевич, где тело? — осведомился сыщик. — Добрый, Яков Платонович, — оторвавшись от своего занятия, поздоровался Милц. — Этот день преподносит мне один сюрприз за другим: с утра принесли посылку, о которой я и думать забыл. А сюда ехал к мадам на обморок, а прибыл вот к этому… — отозвался Милц, направляя фонарь вниз. Свет тут же выхватил из темноты желто-коричневый череп с редкими пучками некогда черных кудрявых волос, хаотично торчавших из макушки. Пустые глазницы с провалом носа и оскаленные зубы верхней и нижней челюстей. Также Штольман увидел грудинные кости, местами прикрытые истлевшей красной материей рубашки, и черные штаны с яловыми сапогами, скрывавшими нижние конечности скелета. — Его обнаружил внук мадам Варенцовой. Их семейство час назад прибыло сюда навестить деда и тут же обнаружило взлом. От такого вандализма мадам Варенцовой сделалось дурно. Сразу же послали за мной, а молодой человек на свой страх и риск решил осмотреть склеп и натолкнулся на это. — Ну и каков ваш вердикт, доктор? — Это, несомненно, убийство, — Александр Францевич поднял с земли голову неизвестного и продемонстрировал Якову Платоновичу аккуратную маленькую дырочку в верхней лицевой части. — Вот, повреждение в лобной кости является входным отверстием, что подтверждается его овальной формой и характе́рной скошенностью краев, направленной внутрь черепа. Дыра в затылочной кости, — доктор повернул голову в руках, — выходное, оно отличается большими размерами, неправильной формой и … — Александр Францевич, что вы можете сказать по существу: кто он и сколько здесь пролежал? — нетерпеливо перебил Яков Платонович Милца. — Ну уж, знаете ли, — протянул доктор. — Без полного осмотра и экспертиз… Вы многого от меня хотите. Хм, кто он? — фыркнул доктор. — Александр Францевич, с вашим острым умом и опытом вы уже все знаете и без экспертиз. — Хорошо, я расскажу вам, что предполагаю, но учтите: это предварительные выводы. — Приму к све́дению. — Тогда труп пролежал здесь пять от силы семь лет. Пол имел мужской. Прижизненный возраст: примерно двадцать-двадцать три года. Рост на глаз: тридцать три — тридцать четыре дюйма. Все. Ах, да, вот что еще, я нашел возле левой стороны черепа в районе уха, — и Милц вынул из кармана сюртука серьгу из золотого металла средних размеров в виде расплющенной баранки с приделанным к ней изогнутым тонким крючком. — Замечу, такие серьги носили казаки, цыгане и матросы. У нас здесь казаков нет, матросов тоже не наблюдается, а вот цыгане вполне вероятны. Их табор вновь спустя столько лет видели на околице города. — Приму к све́дению, — повторил сыщик, забирая серьгу с ладони доктора. — Место преступления фотографировали? — До меня здесь только ленивый не топтался, — развел руками Милц. — Чего уж фотографировать? — Для порядка, — невозмутимо произнес сыщик. — Я закончу через десять минут, — обозначил время доктор, крутя в руках череп, непроизвольно обнаруживая свое нетерпение вернуться к прерванному занятию. — Хорошо, — выйдя на улицу, Штольман вдохнул полной грудью чистый воздух, чтоб избавится от отвратительного кислого и сладковатого запаха разложения, засевшего в носу. От удовольствия он даже зажмурил глаза, а когда открыл, узрел Антона Андреевича, перемещавшего по тропинке гусиным шагом. Его пальцы сжимали ручку увеличительного стекла, и он что-то придирчиво сквозь него разглядывал на утоптанной земле. — Вы Штольман Яков Платонович? — перекрыв собой обзор на Коробейникова, спросил молодой человек в легком светлом костюме. — С кем имею честь? — Евгений Владимирович Варенцов, — представился мужчина. — Я хотел бы попросить: бабушка и сестра устали, не могли бы вы распорядиться, что бы они ехали домой? Все равно дамы ничего не видели, я один заходил в склеп. — Евгений Владимирович, ответьте мне на вопрос, и я отпущу вас всех. Что привело вас на кладбище? — Мы только позавчера прибыли из-за границы. Бабушка очень тяжело переживала смерть деда, своего мужа, и оттого мы уехали из России путешествовать по местам, где они были счастливы вместе. За семь лет она смогла успокоиться, и мы, наконец, вернулись на родину. А сегодня она изъявила желание проведать супруга. О, если бы я только знал, что тут будет такое, то не позволил бы ей ехать сюда! — воскликнул Евгений и, горестно вздохнув, бросил обеспокоенный взгляд в сторону. Штольман, проследив за ним, увидел группу- двух женщин и мужика в красной ситцевой косоворотке, стоявших под раскидистыми ветвями дерева, скрывавших их от палящего солнца. Мадам в летах со следами былой красоты на породистом лице в черном траурном туалете и кружевном чепце, тяжело опирающуюся на руку слуги отрешенно смотревшую куда-то в сторону. И барышню возрастом не более двадцати лет в желтом платье с оборками и затейливой шляпкой. Она, не скрывая живого интереса, наблюдала за ними. — Это ваша бабушка и сестра? — Да, Елена Константиновна и Татьяна Владимировна. — Не смею больше вас задерживать, — кивнул сыщик, приподняв котелок. — Однако если у меня возникнут вопросы, я или мой помощник Антон Андреевич Коробейников нанесем вам визит. — Всенепременно, — кивнул молодой человек и подошел к ожидающим его. Вид на дорожку, где ранее на корточках сидел Коробейников, вновь стал доступным, но сыщик уже не обнаружил там помощника. Поискав того глазами, узрел его возле склепа. Молодой человек все также пристально присматривался к поверхности. — Антон Андреевич, что вы там так упорно исследуете? — спросил Яков Платонович и, приблизившись к помощнику, нависнув над ним, пригляделся к земле. На тропинке меж редких и невысоких пучков травы просматривались четкие следы крупнорогатого животного. — И чем вас так заинтересовали парнокопытные? — Не скажите, Яков Платонович, — Коробейников поднял голову, а вместе с ней вверх шевельнулась рука с увеличительным стеклом и на сыщика уставился огромный карий глаз с длинными ресницами. Похлопав ими, Антон Андреевич продолжил: — Если верить статье Ребушинского, тут колобродят черти в количестве трех штук. Начиная от могилы Пинегиной, да, кстати, — сам себя оборвал парень, — я забрал платок, упомянутый в статье. Кружево так и лежало на неухоженном могильном холме. — Антон Андреевич, вы меня с ума сведете, какие черти?! — жестоко выговорил Штольман. — Мне духов Анны Викторовны выше крыши, а тут еще ваши черти, — уже более миролюбивей добавил он, так как при упоминании девушки на сердце потеплело. Позавчера на прогулке под влиянием красоты Анны и полной луны, бледным светом освещавший парк, где они не спеша прогуливались по аллеям, он вдруг осознал свою влюбленность. Девушка полностью завладела его сердцем, но он не мог признаться ей в этом из-за своей службы, но также был не в силах молчать. Слова так и рвались с языка. Подобрав момент, когда они вошли под длинный прозрачный навес березовой аллеи, где никто их не мог разглядеть. Выступив вперед, перед девушкой, взял Анну за руку. Ласково сжал ее пальчики и ощутил легкую дрожь в своей ладони. — Вам холодно, Анна Викторовна? — произнес он совершенно не то, что собирался, трусливо радуясь отсрочке. — Вы вся дрожите, может, я отведу вас домой? — Не стоит. Со мной все в порядке, — нетерпеливо отмахнулась девушка от его заботы. — Вы что-то хотели мне сказать, Яков Платонович, или мне это только показалось? — Анна Викторовна, я не знаю, вправе ли я начать разговор из-за шаткого положения сложившихся дел… — Вас возвращают в столицу? — обеспокоилась девушка, заглядывая в его глаза. — Прошу вас, не перебивайте меня. Нет, Петербург тут ни при чём. — Значит, снова Нина Аркадьевна? — возмутилась Миронова и топнула ногой. — Вы же говорили мне, что оставили ее и больше не интересуетесь этой женщиной? Зачем обманываете меня? — Как же с вами сложно, Анна Викторовна, — покачав головой, произнес сыщик и, вплотную приблизившись к девушке, обнял ее стан свободной рукой. Штольман тут же почувствовал, как она, вздрогнув всем телом, резко вскинула голову и ее губы, сладкие и манящие, возникли перед его глазами. Он не устоял. Чуть наклонившись, коснулся их сначала слегка по-дружески, а после приник к ним по-настоящему со всей страстью, на какую был способен. Но, испугавшись своего напора, ослабил хватку. Однако Анна не позволила ему отступить. Она подняла руки, и, ладонями обняв его лицо, приникла к его губам, словно к единственному живительному источнику, оставшемуся на земле. Когда в легких Штольмана не осталось воздуха и в глазах запрыгали искры, он осторожно отстранился от губ любимой. — Аня. Я все-таки должен объясниться, — тяжело дыша, вымолвил сыщик. — Мое положение таково, что я не имею права на данный момент что-либо обещать тебе. Я связан службой, но клянусь, когда все уладится, я приду к тебе и открою все тайны, сковавшие мой язык. — Я буду ждать этого момента, — горячо пообещала девушка, склонив голову ему на грудь. Вдруг сквозь сладость воспоминания до Штольмана донесся голос Антон Андреевича: — Яков Платонович, вы, похоже, не читали экстренный выпуск. Вот извольте ознакомиться, — и помощник всунул ему в руку извлеченный из кармана небрежно сложенную газету. Сыщик быстро пробежал печатные строки глазами, внутренне возмущаясь каждому опубликованному слову. — И какой из этой ереси вы делаете вывод, Антон Андреевич? — нещадно сминая в руках газетную бумагу, насмешливо поинтересовался он. — Нужно немедленно вызвать сюда экзорциста и Анну Викторовну. — Вам духи и черти это одно и то же, Антон Андреевич? — поражаясь незамутненности разума помощника, спросил Штольман. — А более реально вы не хотите посмотреть на вещи, например, что некто затеял нехорошую игру, чтоб взбаламутить город? — Но склепы, следы чертей и платок, свидетели, наконец? — Все вами перечисленное под силу проделать любому аферисту. Отбросьте мистику, и вы сами придете к этому выводу. -А зачем кому-то порочить Анну Викторовну, она же замуж выходит? — удивленно пробормотал Коробейников. — Позвольте, о каком замужестве вы говорите?! Где вы такое слышали? — стараясь скрыть волнение, спросил Штольман, чувствуя, как чудовище с зелеными глазами поднимает голову из глубин души. «Хотя какое право я имею ревновать ее, — мысленно одернул себя сыщик. — Анна вольна делать все что ей заблагорассудится», — но от собственных дум ему не стало легче, его грудь будто сковало и всепоглощающий холод заполнил нутро. Он словно умер душой. — Яков Платонович, с вами все в порядке? Вы что-то побледнели и зубами скрежещете нехорошо, — обеспокоенно спросил Антон Андреевич. — Не отвлекайтесь. Коробейников, опасливо поглядывая на внезапно омертвевшие глаза начальника, продолжил: — Я краем уха уловил женский разговор, проходя мимо ателье. Дамы болтали, что Софья Николаевна узнала от само́й Олимпиады Тимофеевны, что для Анны Викторовны привезли жениха и сегодня состоится помолвка. А старик Константинов застал их в беседке уже обнимающимися. — Яков Платонович, о господи, что с вами?! — воскликнул доктор Милц, подходя к ним. — Вам немедленно нужно в больницу, у вас от переутомления удар. Вы весь бледный, словно полотно. — Доктор, я сам сориентируюсь, куда мне надо идти. Что у вас, Александр Францевич? — Ну как знаете, речь ведется о вашем здоровье, Яков Платонович, — с легким раздражением протянул Милц. — В склепе я закончил и распорядился, чтобы кости отправили ко мне в мертвецкую. С отчетом постараюсь не задерживаться. Всего доброго, господа, — махнул он шляпой. — У нас новое дело, о каких костях говорил доктор? — поинтересовался Антон Андреевич. — Младшей Варенцов в склепе деда обнаружил скелетированный труп. Нужно разобраться, откуда он там образовался и по какой причине. Вечером доложите, что успеете разузнать, а я к Ребушинскому. Он всю кашу заварил, он и будет отвечать за нее.