проблемы телесности

— Эй, Харитон, а ты по телу не скучаешь? — спрашивает Нечаев, удобнее перехватывая любимую «Звездочку». Он тяжело дышит после долгой схватки с роботами на полигоне, но довольно ухмыляется: эти консервные ублюдки даже коснуться его не смогли. Приятно осознавать превосходство человека над железками, так сказать. — Майор, сзади «пчела», — чеканит голос из перчатки. Оборачиваясь, Сергей привычно выхватывает пистолет. Несмотря на то, что он уже упахался разбираться с Вовчиками, перчатка стабилизирует ладонь, рука ничуть не дрожит, и он усмехается, пробивая гладкий белый корпус ремонтного робота, нацелившегося на художественно распиленного Вовчика. «Пчела» падает, как подбитый самолет, оставляя черную полосу дыма. — Ты не хочешь отвечать на мой вопрос, — жалуется Нечаев, чуть встряхивая рукой в перчатке, как будто рассчитывая так вытряхнуть задумчиво складывающиеся усики из центра звезды. — Блядь, ты мне не доверяешь? — Я просто считаю, что этот разговор неуместен в ситуации, когда нам может угрожать опасность, майор, — тактично отбривает Харитон. — Но если вы так хотите поговорить… Вон та комната выглядит довольно безопасной, к тому же, я засек там пару ящиков с полимером… — Он вытягивается в ту сторону. — Осталось только взломать замок. С замком они справляются запросто. Нечаев осматривается в хранилище со строгими картотеками, разминая плечи. «Звездочку» он прислоняет к столу. Тут как-то спокойно. И мебель стоит себе на местах, и даже фонящих остатками мыслей трупов не наблюдается. Харитон наверняка заявил бы, что Нечаеву полезно отдохнуть, но сейчас тот не отсвечивает лишний раз. Нечаев и впрямь находит в ящике у стены капсулу с жидким полимером и позволяет собрать его подвижными, как черные змейки, усиками. — Ну я просто не понимаю! В жизни человека так много хорошего! — с упрямством ребенка доказывает Нечаев. — И ограничений. Возраст, потребность во сне… — начинает строгий голос. — Ага, ладно, тут я с тобой согласен. Но все равно… Ты мороженое любишь, Харитон? На палочке такое эскимо… — Нечаев понимает, что глупо улыбается, садясь на старый ящик и поднося к лицу перчатку — так как-то человечнее, что ли. В ответ на его широкую мечтательную улыбку Харитон только презрительно дергается и извивается, словно мечтает свинтить от разговора. — Сгущенка, опять же. Да водка! Душа любого советского человека! А теперь у тебя что, только жидкий полимер? И как, вкусно? Харитон гордо молчит. Возможно, считает, что ничего и не сможет объяснить ограниченному тупому солдафону, и такое отношение Сергея охуенно злит. Он мыслей читать не может, в отличие от продвинутой перчатки, которая у него в голове копается, но все равно… улавливает настроение, что ли. — А вот секс, например, — не унимается Нечаев, уже чувствуя, что его куда-то несет. — Тебе даже трахаться теперь нечем. Ну какой здоровый мужик такое выдумает? А может, ты из этих… ну, которые в кабинетах сидят и на баб взглянуть боятся? Ученые, ишь ты, на хую верченые. Знаю я таких. Очки огромные, как блюдца, и… Какого?.. А все дело в том, что его перчатка вдруг оживает и сама тянется к его паху, выдвигает щупальца (Нечаев как-то даже и не задумывался до этого, какие они подвижные и длинные), жадно прижимается. Слабый разряд током заставляет зарычать от неожиданности и чуть не съехать с ящика, в который он бешено вцепляется свободной рукой. — Вы слишком много болтаете о сексе, товарищ майор, — своим невыносимо спокойным голосом говорит Харитон. — Это свидетельствует о подавляемых вами желаниях, происходящих из совершенной неудовлетворенности. Может, да, я и предпочитал науку отношениям, но и о ваших эротических приключениях в памяти ничего нет. — Это не было… приглашением, блядь, Харитон, погоди! — слабо бормочет Нечаев, не делая попыток вырваться, впрочем, позволяя ему трогать чувствительными усиками его член через надежную крепкую ткань. Сергею не хочется признаваться, что ему это нравится — то, как вдумчиво и чувственно Харитон его касается, совсем не по-человечески, но от этого — только стыднее и острее. — Я всегда хочу для тебя только лучшего, Сережа, — мурлычет голос, — ты слишком напряжен. Все эти попытки самоутвердиться, досказать свою… токсичную маскулинность, я бы сказал… Харитона тоже раздирает изнутри; он путается в словах и в обращениях, сочетая подчеркнуто вежливые привычные формулировки и ласковое «Сережа», от которого завыть хочется, так близко, так нужно это звучит. Сергей не помнит, был ли в его жизни кто-то, кто так же его называл, кто так же его хотел. Наверное, был, но сейчас это уже не имеет значения. — Тебе было интересно, как я чувствую? Да, существуя в виде полимерного создания, я утратил многие части человечности, я как-то забыл об их существовании, — размеренно рассказывает Харитон, ритмично сжимаясь кольцами у напряженного члена. — Но сейчас мы связаны, и я чувствую то же, что и ты. Это и впрямь… может быть полезно. Для стимулирования мозговых процессов. Со стимулированием он и правда прекрасно справляется, но Сергей почему-то не может выдать это ценное замечание. Знает, что его голос будет дрожать, а от этого удавиться хочется. Чтобы его, майора, кто-то довел до такого беспомощного растекающегося состояния только тем, что взял его за хер?.. — Разденься, — тем временем командует Харитон. — Будет обидно испачкать твой комбинезон, тем более, одежда персонала тебе вряд ли подойдет. — Любишь мускулистых мужиков? — слабо поддевает Нечаев, по-военному принимаясь исполнять приказ, стаскивает сразу и белье. Сергей готов поклясться, что после его фразы Харитон пытается изобразить удрученный вздох. А в голове пусто и гулко, но это не предвестие очередного кошмара, а крышесносящее желание. Только раздевшись, он вдруг чувствует себя глупо. Голый, в пустом помещении, позволяющий безумному ученому, превратившему себя в робота, управлять им. Жалкое зрелище. Он говорит это вслух, и Харитон сердито щелкает его усиком по ключицам, заставляя сдавленно замычать. Позволяя перчатке свободно скользить, Нечаев очень старается не выгибаться навстречу невесомым движениям, сменяющимся ощутимыми разрядами. Наверное, будь у Харитона тело, он бы всего Нечаева искусал… От этого становится еще более душно в запертом архиве, спина взмокает. Чтобы отвлечься от того, как щупальца растекаются по его груди, будто бы считывая зашкаливший пульс, Сергей тянется другой рукой между ног, привычно сжимает член сухими пальцами. Он может закончить это быстро, решительно, как и всегда. Простая механика. — Не торопитесь, Сергей, — влезает Харитон, как и всегда. — Я же обещал обо всем позаботиться. — Ты уже определись, сука! Ты, вы!.. И кто мы вообще друг другу?.. — хрипло огрызается Нечаев. Он тихо стонет, когда щупальца властно пережимают его член у основания, контролируя. Но эта игра Харитону быстро наскучивает, и он ослабляет хватку, ласково обвиваясь по всей длине. — Мы нужны друг другу, вот и все, — говорит он. — Мы вместе. Эта его практичность выводит нахуй. — Это неправильно, — выговаривает Нечаев, — это… ты же тоже мужчина, мы не… я не пидор! — звучит как-то даже обиженно. Почему-то в ситуации, когда Харитон проводит по его ноющему члену слабый ток, его больше всего смущает именно это. Харитон смеется — дробный невыносимый звук, отдающийся дрожью механических щупалец. Кончить можно только от этого. — Я могу смоделировать женский голос, если тебе так хочется. — Нет! — торопливо выпаливает Сергей, испуганно дергая головой. — Нет, это было бы… пиздец странно. — Тогда просто попытайся расслабиться и наслаждаться тем, чем мы занимаемся. Возможно, Харитон и сам не знает, что именно они делают, потому что на секс это походит слабо. Но Сергей не спорит, пока жгутики, то мягкие, то твердые, касаются его, обвиваются, двигаются в таких странных раздраенных ритмах, что ему хотелось кричать. Несколько тычутся в головку, и он протестующе рычит, подумав, что они попытаются проникнуть глубже, но те только кружат рядом, иногда укалывая искорками тока и источая хлюпающую смазку из полимера. Ощущать себя таким мокрым странно, непривычно, как будто кто-то вылизал его как следует, прежде чем отдрочить. Собственная фантазия делает все только хуже, Нечаев представляет влажный горячий рот, но Харитон дает ему совсем другое — собираясь вместе, его жгуты превращаются в перевитое полотно, тесно обнимающее его, в которое так приятно толкаться. Нечаев и сам не понимает, когда сполз на пол, запрокинув голову, и тихо стонет в ответ на движения Харитона. Странно, но он не чувствует себя слабым, несмотря на то, что сидит тут с широко раздвинутыми ногами, мокрый, как заведенная шлюха, и позволяет делать с собой что угодно. — Замечательно смотришься, Сереж, — подбадривает его голос. — Не думал, что ты у меня такой чувствительный. Я обязательно придумаю, как это можно использовать в следующий раз… — Да пошел ты нахуй!.. Исследователь хренов! Да-а, вот так, Харитон, сука!.. Ему кажется, что Харитон улыбался бы, будь у него нормальное человечье лицо, но Нечаев может лишь слабо застонать, чувствуя, как щупальца с силой сжимают его. Так близко, так хорошо, что почти больно от напряжения. — Можешь кончить, — подсказывает Харитон, посылая короткий разряд. Сергей изливается на руку, на перчатку, блаженно откинувшись на ящик. В другое время он бы непременно прокрутил в голове не одну ехидную мысль — мол, так этому полимерному манипулятору и надо, глядя на изляпанную звезду, но сейчас он чувствует себя приятно обессиленным. Хочется выпить чего покрепче, но чувство такое… странно окрыляющее. Может, Харитон прав. Ему нужно было сбросить напряжение. Им обоим. — Буду очень благодарен, если ты вытрешь перчатку, — педантично заявляет Харитон. — Это мне не повредит, но… — Чистоплюй, все с тобой понятно, — слабо отмахивается Нечаев. — Если я обмоюсь водярой из рюкзака, у меня будет шанс увидеть тебя бухим? — Разумеется, нет, полимер не пьянеет. Но идею продезинфицировать все одобряю, все-таки пол грязный. Это Нечаев грязный. Вина обязательно придет потом, но в моменте ему слишком хорошо, хочется размурлыкаться сытым котом (кажется, Харитон упоминал, что любит кошек?..). Им нужно продвигаться дальше, посмотреть, что интересного можно найти на полигоне. Да, Сергей чувствует себя странно из-за того, что действует как обычный мародер, пробиваясь сквозь обезумевших роботов, но Харитон насчет моральности их действий не запаривается, и с него следует брать пример, наверно. Отмываясь на скорую руку и одеваясь, Нечаев чувствует какую-то неловкость, глядя на перчатку. Он не променял бы Харитона на настоящего живого мужика, даже если бы это многие вещи сделало проще. Харитон, его невыносимый напарник, именно такой, какой есть, и другого ему не надо. — Ну, идемте дальше, товарищ майор, — говорит Харитон, бодро перебирая усиками. Умеет же, сука, настраиваться на работу. — Что-то хотите спросить? — Нет, ничего… точнее… ебучие пироги… Ну, мне нравится, когда ты зовешь меня по имени. Мы же все-таки нужны друг другу. А значит, у нас должно быть равенство, как у настоящих советских товарищей, а? — Хм-м, логика тут есть. Как скажешь, Сереж. Почему-то Нечаеву снова становится мучительно жарко.