электрические поцелуи

У Нечаева от этих вывалившихся на него истин голова болит — сильнее, чем если какой бешеный Вовчик по ней заедет. Он садится, прислоняется спиной к стене; почему-то выбирает не удобный диван в комнате отдыха, а угол, как бездомная псина, ошарашенная ударом от хозяина. Рядом уютно скрипит телевизор. А ему больно, непонятно. Обидно как-то. Сергей мотает головой и смотрит на перчатку, уже ставшую знакомой, такой необходимой — кто знает, что бы с ним случилось, если бы не полимерные способности этого чуда техники… Но перчатка — это нечто большее. Некто больший. — Почему ты не говорил… — растерянно спрашивает Сергей. Ему кажется, что перед глазами плывет, подступает паника, один из приступов, которые ему вырубают память, но покалывание пальцев под перчаткой возвращает его в реальность. — Почему ты не говорил, что ты живой? — Был живой, товарищ майор, — строго поправляет ХРАЗ. То есть — Харитон Радеонович Захаров. В голове не укладывается. Как это — человека запихнуть в кусок полимера, неужели все возможности, весь гениальный ум ученого… вот так просто? Ему кажется, что это безумие настоящее, что такого не бывает просто. — Это сложно объяснить, Сергей, — немного поддается Харитон, задумчиво двигая усиками. Ну не может его Нечаев теперь иначе называть, кто он такой, чтобы имя у человека отбирать… да даже если не у совсем человека! — Человеческое сознание не в состоянии представить многие вещи, поэтому я не хотел вас… травмировать и перегружать. — Я ж не компьютер, ебучие пироги! — огрызается он и запускает свободную руку в волосы, как будто выдрать хочет. — И не говорил ничего, как будто тебе нормально, что я тебя так… перчаткой называю, а? И еще… Почему Сеченов мне ничего не сказал? — У нас… возникли небольшие разногласия, — спокойно отвечает Харитон, но за этим явно кроется нечто большее. — Я считаю, что не обязательно сохранять человеческое вместилище. Нам нужно перейти на новый этап эволюции… — Он взволнованно сгибает усики. — Но я здесь не для того, чтобы читать лекцию. Достаточно сказать, что Дима слишком цепляется за свое тело и немного… ограничен. — Как это он ограничен, если может пойти куда угодно, а ты у меня в перчатке, — как обычно, вступается за названного отца Нечаев, хмурясь. В виске свербит боль мигрени, и Харитон чувствует ее, тянется к ней подвижными мягкими проводками, обнимая и приглаживаясь к коже. Теперь, когда Нечаев знает правду, это кажется каким-то странным. Одно дело — использовать свою перчатку, а другое — чужого человека, со своими эмоциями и волей. Харитон чего-то не договаривает. Если он хотел свободы от человеческого тела, уже сливался бы вон с полимером и поглощал знания, а не раздавал ценные советы оперативнику Сеченова. — А если я… тебя освобожу? — вдруг спрашивает Сергей. — Ну, как-нибудь расхерачу эту перчатку. — Я и сам могу освободиться, Сереж, — снисходительно, но как-то по-своему нежно шепчет ему в ухо немного механический голос. — Но сейчас в моих интересах находиться рядом с тобой. Сам вспомни, сколько новых данных о «Коллективе» мы получили за время расследования? Да Дима никогда бы не позволил мне докопаться и до половины! Он прав — Сеченов умеет темнить и недоговаривать. Привычное обожание застилает глаза, но Нечаев же не дурак. Все это выглядит мутно, и баб Зина ему старательно намекает, что Дмитрий Сергеич что-то скрывает, и теперь эта история с Харитоном… Да, может, он сам решил уйти из жизни и продолжить исследования в такой… форме, но едва ли его мечтой было оказаться в полимерной перчатке какого-то грубого рубаки. Неудивительно, что поначалу Нечаеву в голосе «робота» слышалось презрительное фырканье. — Да, блядь, «Коллектив» — это что-то жуткое, — соглашается Нечаев, жмурится, смаргивая цветные пятна. Такие бывают, если долго смотреть на свет. — Надо же, даже обойдемся без защитительных речей об академике Сеченове, — отзывается Харитон, он все еще у лица, колется искорками в щеку, но не больно, а как-то приятно. — Взрослеешь, Сергей. — Щас я тебе покажу, какой я взрослый, по усам давно не получал? — рычит Нечаев. — Ишь ты, прилип. То, что я тебе верю насчет «Коллектива», не значит, что мы на одной стороне! — Как раз-таки и значит! Я хочу добраться до альфа-коннектора и уничтожить его, — посмеиваясь, совершенно серьезно рассказывает Харитон. — Тебе по пути, как мне кажется. Сережа, послушай, — вдруг негромко просит он, — это все слишком важно. Сеченов готов поставить мир под угрозу ядерной войны! Проект «Атомное сердце» — роботы захватывают ядерные предприятия и угрожают правительству, чтобы те передали всю власть народу. Только такой идеалист, как Дима, мог поверить, что эта утопия возможна. Я знаю, что будет: что-то идет непредсказуемым образом — и мы оказываемся в ядерной пустоши! — Так любишь людей? — хмыкает Нечаев. Харитон будто бы кусает его, обжигает искоркой обветренные губы. Горячо. — Ты же понимаешь, что ядерная война откатит нас на века назад! — горячо убеждает Харитон. — Я изучаю людей, но не хочу остаться на осколках цивилизаций, без технологий, без полимера, возможно. У нас впереди эволюция, а не эта… пороховая революция, как в семнадцатом. Сергей угрюмо молчит. Возможно, его хотят использовать, но Харитон не похож на безумного ученого — по крайней мере, не слишком. Он тоже участвовал во всех этих мерзких разработках, но не хочет тотального контроля. Харитон давно уже не-человек, ему нельзя доверять, об этом кричат все его инстинкты. За последнее время Нечаев разнес сотни роботов, которые пытались добраться до него, и перчатка всегда была на его стороне, не подвела ни разу. Нечаев — вояка, он доказывает верность в бою. Верность — кому?.. Теперь, когда понимаешь, что Харитон все-таки человек, жить становится легче, как-то приятнее. Сразу вспоминается, как спокойный голос успокаивал его во время коротких передышек, подбадривая идти дальше. С какой ехидцей он декламировал выдержку из Ожегова про робосеков. Ну да, смириться с тем, что тебе так необходим мертвый ученый, а не продвинутый робот, конечно, проще! — У вас все мысли на лице написаны, товарищ майор, — замечает Харитон, снова включая эту свою подчеркнутую вежливость. — Это ты сейчас на моем лице. — Хотите, чтобы я был где-то еще? — с поистине механической отстраненностью уточняет Харитон. — Только скажите, Сергей. Всегда к вашим услугам. — Ебучие… Ты где этого нахватался, от Элеоноры? — аж зубами скрипит Нечаев. — Будете теперь вдвоем меня добивать морально, раз с этим не справились нормальные роботы? Харитон снова прошивает его губы маленькими разрядами тока и смеется — и это звучит слишком человечно. Как будто он наконец-то свободен.