Прощание с юностью

— Зачем мы сюда пришли? — Мишель закусил губу и посмотрел на серое бетонное крыльцо. Маленькая полинявшая табличка у входа сообщала о том, что они находятся в Управлении по делам несовершеннолетних города Париж. — У тебя есть тут какие-то знакомые? — спросил парень, вспоминая Марию-Луизу и вглядываясь в светло-голубые, почти бесцветные глаза друга. — Не дрейфь, — Рене усмехнулся и покачал головой. — Просто подыграй мне и постарайся не наложить в штаны. Мишель вспыхнул, словно спичка, и толкнул друга в плечо. — Полегче, приятель, — Рене потёр место удара, закусывая улыбку. — Не все вопросы решаются кулаками. Некоторые требуют… ласки. Мишель наморщил лоб, но, так и не дождавшись объяснений, послушно взбежал по лестнице. За последние месяцы он не раз задавался вопросом, как этому худощавому невзрачному блондину удавалось воздействовать на людей одним взглядом или жестом. Рене был на пять лет старше Мишеля, но выглядел почти подростком. Случайный прохожий, увидев Рене и Мишеля вместе, именно Рене принял бы за младшего брата. Но в реальности всё было наоборот: именно Мишель искал совета Рене и его поддержки, именно Мишелю требовалась опора и наставления. Они вошли в продолговатое помещение, почти до отказа забитое людьми. Те, кто постарше, сидели на дешёвых пластиковых стульях, другие подпирали плечом стену или и вовсе устроились на полу. В конце комнаты находилось три приёмных окна, за которым копошились служащие — полные женщины с уродливыми химическими завивками, младшей из которых было не меньше сорока. Мишель невольно поморщился от обрушившегося на него запаха пота, чьей-то чесночной отрыжки и тяжёлых духов. Ему казалось, что он не выдержит здесь дольше пяти минут, но у Рене явно был план, и нужно было довести дело до конца. Они примостились у стены, рядом с девушкой в наушниках, которая легонько пританцовывала на месте и не обращала ни на кого внимания. — Что ты думаешь о женщинах постарше? — прошептал Рене, всматриваясь в начало очереди. — Чего? — Мишель вытаращил на него глаза. Рене улыбнулся и достал из-за пазухи сложенную в трубку газету. — Возьми-ка, — протянул он другу несколько разворотов, на которых мелким шрифтом описывались последние политические события. — Мы здесь надолго. Мишель выдохнул и уселся на пол. Все его мышцы мелко дрожали, словно кто-то подключил их к розетке, а слова в газете казались написанными на чужом языке. Он обнял руками колени и уставился в стену, видя перед собой Марион — такой, какой помнил её до смерти родителей. Смешливой вертлявой стрекозой, задирающей ноги до ушей и считающей, что в мире нет ничего невозможного. Господи, как она любила отца! Как неслась к нему каждый вечер, когда он возвращался с работы, как обожала сидеть у него на коленях и пересказывать каждую мелочь, которая с ней произошла! Он был её героем, её защитником, её исполнителем желаний, её целым миром. Ни ласка матери, ни внимание старшего брата не оказывали на неё такого же воздействия, как влажный, щекотливый поцелуй отца на щеке, как его внимательный тёмный взгляд и шершавая ладонь, сжимающая хрупкое плечо. Девочка, естественно, не задумывалась о том, почему ей всё можно и почему у неё всё есть, — она была слишком юна для подобного. Но Мишель не мог себе простить, что и сам воспринимал свою жизнь как данность, не задавая никаких вопросов. Почему он не слушал, когда отец рассказывал ему о бизнесе? Почему считал, что бедняки сами виноваты в своих бедах? Почему как будто смотрел мимо тех мальчиков и девочек в школе, которые не имели ни яхт, ни шикарных домов?.. Каким же напыщенным кретином он был! Каким слепцом! Рене тронул его за рукав, и Мишель подскочил на месте. — Наша очередь, — улыбнулся блондин и уверенно направился к приёмному окошку посередине. Мишель взглянул на пластиковый циферблат на стене и с удивлением обнаружил, что прошло два часа. Он встал чуть позади друга и набрал в лёгкие воздуха, готовясь пересказать полной женщине за стеклом всю историю своей никчёмной жизни. Рене, однако, его опередил. Он протянул соцслужащей талон и как будто специально задержался пальцами у её запястья. Женщина мгновенно вспыхнула — это было заметно даже сквозь толстый слой пудры на лице — и на секунду как будто забыла слова. — Чем я могу вам помочь? — наконец, произнесла она, прокашливаясь и переводя взгляд с Рене на Мишеля. Мишель открыл было рот, но Рене с силой надавил ему на ногу. — Видите ли, — улыбнулся блондин своей самой очаровательной улыбкой, — у нас очень сложная ситуация. Но я уверен, что такая умная и красивая женщина, как вы, сможет нам помочь. — Какой у вас вопрос? — служащая наморщила лоб. — Я… — Рене пожевал губу. — Понимаете, об этом так неудобно говорить… Если бы вы только знали, сколько лет я набирался храбрости… — Молодой человек, — женщина недовольно поджала губы, — вы видите очередь за вашей спиной? — Вы правы, конечно, вы правы! — Рене картинно ударил себя по лбу. — Какой же я идиот!.. Понимаете, мне кажется, что меня усыновили в младенчестве. Отец всё детство орал на меня, когда же я вырасту, когда у меня наконец-то появится щетина на лице… Я, конечно, замечал, что ни грамма ни похож на них — да ни на кого в семье… Господи, как же стыдно об этом говорить!.. В общем, я только в тринадцать лет услышал от одного мальчика в школе, что его усыновили, и начал задумываться, возможно и я тоже… Понимаете? Понимаете, сколько я ходил с этой мыслью? Мишель стоял, как вкопанный, и не мог поверить, что у Рене слезятся глаза. Может быть, это всё было правдой, и он просто никогда никому не рассказывал? Может быть, вся эта ситуация с Марион только всколыхнула в его друге старые раны? — Вы должны помочь мне, — Рене пододвинулся к стеклу так близко, что оно запотело от его дыхания. — Пожалуйста, только вы можете мне помочь… Я должен узнать! Это моя жизнь, понимаете? Я должен узнать, кто мои настоящие родители! Позвольте посмотреть архивы, пожалуйста… Соцслужащая смотрела на парня с широко раскрытыми глазами. Её объёмная грудь вздымалась и опускалась, словно она только что пробежала несколько километров. — Я не могу… — наконец, прошептала она. — Есть процедура… Вам нужно заполнить заявление, и мы направим его в соответствующую инстанцию. В течение месяца с вами свяжутся и сообщат о результатах. — Месяц!.. — Рене хлопнул ладонью по столу. — Я не могу ждать месяц! Я умру! Мне нужно знать, понимаете?.. Если бы вы просто пустили меня в архивы, я бы сам посмотрел, и всё стало бы ясно! Не так-то много людей родились пятнадцатого августа 1960 года, и их отдали на усыновление! — Я не могу, месье, — женщина помотала головой и поджала губы. — Возьмите, пожалуйста, заявление. Рене схватил бланк, порвал его на мелкие кусочки и бросил служащей в лицо. Рассыпаясь в ругательствах, он бросился прочь, и Мишель поспешил за ним, краснея и оборачиваясь на окружающих. Едва они сбежали со ступенек, Рене согнулся пополам, даваясь от смеха. — Какого чёрта ты там устроил? — Мишель запустил руки в волосы и принялся ходить взад-вперёд. — Они же теперь нас запомнят! Я никогда не узнаю, где моя сестра! — Мишель, Мишель… — Рене положил руку ему на плечо, всё ещё не в силах отдышаться. — Ты так и не ответил мне на вопрос. — Какой вопрос? — парень замер и наморщил лоб. — Что ты думаешь о женщинах постарше? — Я не понимаю… Рене цокнул языком и помотал головой. — Ты разве не видел, как она вспыхнула, когда я дотронулся до неё? Не видел, как она пожирала тебя глазами? — Чего?.. — Мишель отступил на шаг и вытаращил глаза. — Сегодня мы узнали вот что, — Рене поднял ладонь и принялся загибать пальцы. — В этом здании есть архивы, и, судя по тому, что она не хотела меня туда пускать, там действительно можно найти важную информацию. Сердце Мишеля подпрыгнуло к горлу. — Второе, — продолжил Рене. — Эта женщина одинока и не избалована вниманием мужчин. И третье: ты ей понравился. — И что ты всем этим хочешь сказать? — Мишель всплеснул руками. — Я уверен, что, если хорошенько подумаешь, ты и сам догадаешься, — рассмеялся Рене. — Не благодари.