Прощание с юностью

Мишель вздрогнул и проснулся. Марион лежала в его объятиях, свернувшись в комок, словно котёнок, и засунув в рот большой палец. Ногти на остальных были обкусаны до крови: она сделала это вчера, зная, что родители всегда строго следили за состоянием её рук, и потому просто обязаны были принять меры. «Пусть мама придёт!» — кричала девочка, стуча кулаками в грудь брата. «Пусть отругает меня!» Он мог лишь держать её запястья — и плакать, плакать вместе с ней. Он не знал, как сказать ей, что мама больше не придёт. Больше никогда не придёт. Эти слова не помещались у него в голове, они казались искусственными и выдуманными, словно написанными в книге. Она ведь пообещала, что всегда будет рядом. Она не могла соврать. Просто они с отцом уехали в Париж на пару дней, и совсем скоро на подъездной аллее мягко зашуршит мотор «Рено», а затем громко хлопнет входная дверь, и раздадутся быстрые шаги. Всё семейство, как магнитом, потянется к небольшому деревянному столу на террасе: Марион начнёт взахлёб рассказывать, что видела по телевизору, или изображать свою любимую Жозефин Бейкер, отец будет любовно посмеиваться над её кривляниями и нежно посматривать на мать, а самому Мишелю достанется почётная обязанность нарезать хлеб и сыр. Правда ведь? Правда?.. Парень аккуратно высвободил руку из-под сестры и поднялся с кровати. Всё его тело покрывали мелкие ссадины и синяки: дом, в котором он прожил девятнадцать лет с момента своего рождения и который знал, как свои пять пальцев, теперь вдруг стал чужим. Мебель подставляла ему подножки, дверные косяки подло били в плечо, кухонные ножи целились в босые стопы, и даже собственный матрас исподтишка впивался острой пружиной в подреберье. Последние несколько дней слились в один тягучий, мучительный кошмар. Время и пространство изогнулись до неузнаваемости, натянулись тонкой, едва заметной плёнкой вокруг привычных вещей, и казалось, что стоит только ткнуть пальцем посильнее — и всё лопнет, как воздушный шарик, с громким, почти неприличным хлопком. Мягко притворив за собой дверь, Мишель запустил руки в волосы и тихонько застонал. Он три дня не принимал душ и не вылезал из мятых хлопковых шортов и майки. Каштановые кудри торчали во все стороны всклокоченными, засаленными прядями, под глазами висели чёрные мешки, а губы покрывали трещины и болячки. Ему вдруг резко захотелось воды — такой ледяной, чтобы сводило зубы — и он направился вниз по лестнице на кухню, запинаясь о собственные ноги и едва успевая схватиться за перила. На первом этаже его встретила Мария-Луиза, служанка лет сорока пяти, которую иногда нанимали для работы по дому. Мишель практически ничего о ней не знал и лишь изредка здоровался в коридорах. Все вопросы по хозяйству всегда решали родители. — Доброе утро, месье Сэмюэль, — сказала она и склонила голову в знак приветствия. Её волосы были подёрнуты лёгкой сединой и завязаны в тугой комок. Простое овальное лицо, не знающее косметики, прорезали несколько глубоких морщин. Крупные, потрескавшиеся от физической работы ладони были сложены в замок чуть ниже живота. Мишель окинул её растерянным взглядом, словно видел в первый раз. -П-почему вы н-называете меня так? — спросил он. — «Месье Сэмюэль» — это мой отец… В светло-голубых глазах служанки промелькнуло удивление, практически мгновенно сменившееся скорбным осознанием. — Что приготовить на обед? — поспешила она перевести тему. Парень закусил губу и наконец воскликнул: — Буайбес! Вы сможете приготовить буайбес? Марион просто обожает его!.. И мадлены… Мария-Луиза покорно кивнула, но осталась стоять на месте. — В кабинете вас ожидает месье Моро, — сообщила она. — Он пришёл пять минут назад. Мишель сдвинул брови и задумчиво почесал подбородок, откликнувшийся лёгким треском юношеской щетины. Откладывать встречу не имело смысла, поэтому парень резко развернулся и направился по коридору налево. Мария-Луиза проводила его взглядом, тихо вздохнула и удалилась на кухню. Массивная дверь отцовского кабинета, выполненная из тёмного дерева, предательски чиркнула по ногтям металлической ручкой, и Мишель, инстинктивно сунув пострадавший палец в рот, неуклюже ввалился внутрь. Филипп Моро, адвокат и старый друг семьи, сидел, закинув ноги на стол и потягивая эспрессо из маленькой белой чашечки. Подошвы его ботинок были настолько гладкие и чистые, будто он не прошёл в этой паре обуви и метра. Завидев Мишеля, мужчина широко улыбнулся и встал. В несколько быстрых шагов он преодолел расстояние, отделявшее его от парня, и набросился на того с объятиями. — Как я рад тебя видеть! Мишель, задыхаясь от резкого запаха одеколона, почувствовал несколько хлопков на своей спине и поспешил отстраниться. Моро всегда вёл себя несколько странно, хотя отец, похоже, доверял ему все свои дела. — Проходи, проходи! Не стесняйся! — адвокат указал ему на стул для посетителей, и сам по-хозяйски раскинулся на кожаном кресле. Парень растерянно сел и снова потянул палец со сломанным ногтем ко рту. — Вся эта история просто ужасна! Мне так жаль!.. — Моро картинно прикрыл глаза руками, и у Мишеля возникло подозрение, что тот едва сдерживает улыбку. — Но ты не переживай! — продолжал адвокат. — Я беру все заботы на себя! С больницей и моргом уже всё решено, здесь никаких проблем! Похороны назначены на завтра, после будет небольшой банкет… то есть, поминки… в ресторане «Монте Кристо», на сто пятьдесят человек. Твой костюм и платье для Марион я отдал служанке. С утра за вами приедет машина. Тебе ни о чём не нужно беспокоиться! Мишель молча смотрела на Моро, почти не слушая, о чём тот трещит. Какое значение сейчас имели костюмы и платья и обеды на сто пятьдесят человек?.. Адвокат сделал небольшую паузу и, сложив длинные, наманикюренные пальцы в элегантный шпиль, взглянул на парня. — Ах да, вот ещё что, — сказал он. — Будучи уполномоченным твоего отца, я должен прочитать тебе завещание. Парень рассеянно кивнул и перевёл взгляд в окно. Во рту стоял терпкий привкус крови и нескольких бессонных ночей. Он всё ждал, когда кошмар закончится, когда люди перестанут повторять одни и те же странные слова: «автомобильная авария», «несовместимые с жизнью травмы», «мгновенная остановка сердца» — и теперь вот «завещание». Ему не нужно было ничего — никакой собственности, никаких денег — пусть только родители вернутся. Пусть отец сколько угодно сверлит его требовательным взглядом, пускай наставляет в том, как управлять «Серафиной», пусть настоит на том, чтобы Мишель выбрал Экс-Марсель. Он сделает это, сделает! Будет изучать экономику, чтобы пойти по его стопам, чтобы однажды взять на себя управление компанией… — Ты, наверняка, в курсе, что твой отец обладал внушительным состоянием, — Моро растянулся в улыбке. — Дом, бизнес, автомобиль, яхта — всё это, конечно же, переходит тебе и Марион. Но есть одно «но»: у твоего отца также были огромные долги. — Долги?.. — повторил Мишель. Он не улавливал смысла сказанного. Слова доносились до него, словно сквозь толщу воды, и он беспомощно хватался за них, пытаясь остаться на плаву. — Согласно нашему законодательству, при вступлении в наследство одаряемый наследует не только имущество, но и долговые обязательства, — произнёс адвокат, внимательно наблюдая за парнем. — Боюсь, что сумма долга в несколько раз превышает сумму того, что ты получишь, Мишель. Если у тебя под матрасом не припрятано несколько миллионов, то будет лучше отказаться от наследства. Отказаться?.. Да он откажется от всего, лишь бы только родители снова были рядом! Моро пододвинул несколько листов бумаги и ручку. — Подпиши на каждой странице, — пояснил он, указывая начищенным ногтем на пустые поля. Мишель не мог сдвинуться с места, переводя пустой взгляд с документов на адвоката и обратно. Что всем нужно от него? Почему не могут просто оставить в покое и обратиться к отцу? Это не его дело, не его решение. Он уже выбрал, уже выбрал Сорбонну, но если отец не захочет, то он останется и пойдёт в Экс-Марсель… — Поверь мне, так будет лучше, дружище, — Моро хлопнул его по плечу и вложил в пальцы ручку. — Так бы хотел твой отец. Услышав и поняв только последнее, Мишель послушно вывел свою фамилию — с таким усердием, с каким когда-то корпел над первыми прописями, стремясь заслужить родительскую похвалу. Закончив, он нервно облизал губы и огляделся вокруг, словно ожидал, что мама и папа вырастут из воздуха, как по мановению волшебной палочки. Этого, конечно же, не произошло. В солнечном луче, рассекающем кабинет надвое, медленно танцевали пылинки, и где-то за окном жалобно надрывались чайки. Филипп Моро собрал документы, с тихим щелчком закрыл кейс и направился к дверям. На его губах играла довольная улыбка.