***
Терпкий, немного вяжущий вкус черного чая, осевший в горле, действовал успокаивающе и приятно согревал. Он напоминал тот ужасный чай, который любил покупать Феникс. От этой мысли у меня мурашки пошли по спине. Вспоминались многочисленные утренние трапезы с подобной отравой, извечные споры из-за выбора чая или кофе, сопровождавшиеся блеском огня в синих глазах и самоотверженной обезоруживающей улыбкой. Феникс… Мой Феникс… То, с каким обожанием он смотрел на меня, когда я с недовольством жевал те радужные колечки с молоком, растапливало самые черствые кусочки льда в моем сердце. А ведь в это трагическое утро он тоже приготовил для нас завтрак… Какой же бардак, наверное, царил на нашей кухне… Но как я его люблю — драгоценные руки моего солнца, способные сотворить за считанные секунды такой неповторимый беспорядок! Не только в доме, а, собственно, и в моей душе. Как же я мог поступить так с тобой?.. Я не имел права не ценить твою заботу, пренебрегать твоей любовью… Где-то глубоко во мне родилась горькая, как полынь, мысль — если бы не мой эгоизм и безответственность, ты никогда не оказался бы в такой смертельной опасности. Это я погубил тебя… — Сэр? Я нашел для вас плед… Вы совсем замерзли… — тревожный голос Гамшу вырвал меня из цепких объятий размышлений. Он стоял передо мной, с печальным видом держа в руках темно-серый шерстяной плед. Я лишь мельком взглянул на него. — Моя дрожь не обусловлена холодом… — в последний раз осмотрев содержимое кружки, я глубоко вздохнул, выпивая чай залпом. А ведь Феникс был прав — он не настолько ужасен… Он всегда прав… — Я понимаю и все же, так будет лучше, — детектив, с жалостным чувством оценив мой жест, накинул плед на мои плечи, не удержавшись от нервной улыбки. Приоткрыв губы, я испустил еще один долгий вздох. Он, желавший поставить кружку на стол, взялся за нее, но я удержал ее — пальцы окаменели. Слишком явно чувствовалась оторопь в моих движениях. — Мистер Эджворт… — Извините… — я покачал головой, морщась от собственной реакции организма. С усилием я разжал пальцы, позволив Гамшу взять кружку, и, закинув ногу на ногу, закутался в плед, чтобы занять чем-то руки. — Благодарю вас за заботу. — Ничего. Мне тоже не по себе… — вздохнул он, доставая из пиджака пачку сигарет. Потрепанная черная зажигалка в его руке заставила меня поежиться. Детектив никогда не позволял себе ничего подобного в разговоре со мной. Заметив мой взгляд, он остановился, словно вспомнив о чем-то, то, что его существенно взволновало. — Вы не возражаете? — Пожалуйста, курите, если хочется, — поспешно сказал я, сам испугавшись нелепости своего тона. — Спасибо… Знаете, однажды я спросил у Ника «будешь ли ты счастлив без него?»… Он, конечно, ответил отрицательно — ведь он был уверен, несмотря ни на что, в своей любви. Почему-то эта фраза отозвалась во мне жутким эхом. Едва я смог нормально дышать, обхватывая себя руками, сдерживая изо всех сил подступившие к глазам слезы. — Когда вас признали мертвым, он умер вместе с вами. Мы… Тогда очень сблизились, настолько, насколько это возможно между людьми, которым терять нечего… — Гамшу затянулся, переводя взгляд с сигареты на мое лицо. Ему явно было сложно говорить, судя по его непрошенной скупой слезе, скатившейся по щеке. В его взгляде я видел совершенно искреннее сострадание. — Он не мог поверить в случившееся. Я старался как мог утешить его, но он кричал, плакал, обвинял себя… Большие синие, как предвечернее небо, глаза полные боли и слез… Кажется, мы с ним просидели до самого утра… — с этими словами он сделал новую глубокую затяжку, отворачиваясь к окну. Табачный дым, словно флюид, коснулся легких и замер. — Потом он действительно поверил в то что остался один… — Боже… Что же я наделал… — прошептал я, закрывая лицо руками. Картинка сложилась. Сколько раз я его ругал, отчитывал за безрассудство, когда сам совершал глупости, совершенно не беспокоясь о чувствах других людей?! Теперь я как никогда прежде ясно осознавал свою неправоту. Никакие оправдания не могли ничего изменить. Я поступил, повинуясь собственному неправильному принципу, как настоящий эгоист, не думающий ни о ком, кроме себя. И теперь меня разрывала от раскаяния обида на самого себя. — Все в прошлом, мистер Эджворт… Ник ни на секунду не сомневался, рядом с кем будет счастлив… — сказал Гамшу и, сделав очередную паузу, закончил: — Вы тоже не должны сомневаться. Этот человек любит вас и ждет. Я отнял руки от лица, оттирая следы слез, и посмотрел на детектива. От его печали не осталось и следа. Теперь он выглядел… может, спокойным, собранным или деловитым, хотя подобное было ему несвойственно. На лице, немного изменившемся за последние годы, угадывалась слабая прежняя озорная улыбка. Удивительно… Как им только удается сохранять подобный лоск, даже под всей этой тягостной маской… — Я никогда не смогу вас отблагодарить, детектив. Вы для меня столько сделали… Если бы не вы, я… — Мистер Эджворт, за свою жизнь вы тоже сделали для других немало хорошего, неужели сейчас это должно помешать вам поступить так же для близкого вам человека? — Вы правы, — неожиданно для самого себя убежденно ответил я. — Феникс… Я сделаю все, чтобы не потерять его окончательно. — Вот и хорошо, — улыбнулся Гамшу. — Я надеялся побывать гостем на вашей свадьбе. Не передать словами, с каким удовольствием я бы наблюдал за церемонией… Проникновенная улыбка задела и без того натянутые струны в моей душе. Какое-то странное чувство родилось внутри, постепенно укрепляясь. Еще никогда я не чувствовал себя настолько нужным. Сейчас, без преувеличения, жизнь Феникса зависела от меня. Из-за моей глупости плата за наше счастье была очень высока. И я приму любое условие, лишь бы спасти его… Насколько все повернется, никто не знал, но я твердо был намерен сделать все возможное. Потому что другого выхода, похоже, у меня не было. Я попытался представить, на что будет похожа моя новая жизнь без него… Без утреннего пробуждения в его слюнях и под привычный храп, не желающий отпускать от себя ни на секунду… Без его сдавленных вздохов в ответ на мои поцелуи, от которых по всему телу разливалось такое знакомое тепло… Без крепких рук, прижимающих меня к себе, когда я просыпаюсь от кошмара… Или без искреннего всепонимающего взгляда, не замолкающего рта, шепчущего на ухо что-то успокаивающее… Вместо всего этого — пустота, одиночество, немой крик и горе. Дикое, необузданное, нечеловеческое горе… Дверь офиса резко и с силой распахнулась, впуская пронизывающий сквозняк, принесший с собой запах дорогого женского парфюма. Все внутри меня сжалось, словно под тяжестью бетонной плиты. Мгновение — и я повернулся на звук. В дверях стояла Франциска. Бледная, как мел, ее губы дрожали, глаза расширились от ужаса. Она не отводила остекленевшего взгляда от меня. Из года в год я, проживая с ней под одной крышей, не видел настолько очевидного отражения моих собственных чувств. Моих ошибок — ее обид. Я, ощущая холодеющее у груди сердце, поднялся на ноги не задумываясь, повинуясь внезапному порыву, сделал несколько шагов и остановился перед девушкой. Однако она даже не пошевелилась, только ее серые глаза медленно закрылись, а по щеке сползла крупная слеза. — Франциска… — с трудом прошептал я, словно обезумев от этой картины. Я не должен был делать этого. Не должен! Я видел перед собой совсем не ту женщину, к которой привык. Теперь я видел ее совсем другой. Поломанной изнутри, одинокой и уставшей от жизни, которую я слепо оставил. Не выдержав, я кинулся к ней и крепко сжал в своих объятиях, прижимая ее к своей груди. — Франциска… Она сохранила молчание, отвечая лишь редким всхлипыванием. Мне не нужно было ни слов, ни прикосновений, чтобы догадаться, какие чувства мучают ее сейчас. Понимание ее поступков, внезапный обман — не повод вести себя как последний законченный идиот. Именно поэтому я обнял ее сильнее, не желая отпускать даже на миллиметр. — Моя любимая сестра… — тихо бормотал я в ее волосы. Отчего-то я не плакал, хотя ужасно хотел. Понимание того, что хоть кто-то из нас должен быть сильным и держать себя в руках, придало мне сил. — Прости меня, дорогая Фрэн… Я-я совершил страшную ошибку… — Майлз… Я тебя никогда не… — она никак не могла подобрать нужных слов, отстранившись, чтобы взглянуть мне в глаза, и закусив губу. — Нет. Нет… Ты не виновата… Ты не могла знать… — я вглядывался в выражение ее лица, стирая горькие дорожки слез на щеках. Она сдерживалась из последних сил. — Я прошу тебя простить меня… Мне так стыдно… Я не оставлю тебя больше одну… Франциска кивнула, сдерживая слезы. Некоторое время мы просто стояли обнявшись, позволив себе наконец поверить, хоть на минуту, в то, насколько сильно соскучились друг по другу. И чем дольше мы оставались в такой близости, тем крепче мы начинали осознавать, как сильно мы нужны друг другу, невзирая ни на что. Да, мы оба ошибались. Пусть и по-разным причинам. Но мы действительно любили и уважали друг друга. Вскоре мы разомкнули объятия, когда она нерешительно спросила: — Это твоя… пижамная рубашка под кардиганом? — Да… Я хотел догнать Феникса… — Ах… Ч-что с Фениксом? Где он? Меня неприятно поразила двусмысленность такого вопроса, на который у меня не было ответа. Вместо него я отрицательно покачал головой, отводя глаза. Глаза Франциски снова наполнились слезами. — Майлз, что с Фениксом? — почти по слогам повторила она, заглядывая мне прямо в лицо. — Скажи мне… Что случилось? Мне стоило немалых усилий снова встретиться с ней взглядом. В горле стоял омерзительный ком, мешая говорить. То, как жестоко я обошелся со своим любимым мужчиной жалило, царапало и било по чувствам сильнее раскаленного свинца. — Феникс… — хриплым шепотом начал я. — Он… Мы сильно поругались и он… Он ушел. Мы расстались по моей вине… — с каждым моим словом она все больше хмурилась, пытаясь найти новые для себя объяснения происходящему. — Его похитили… — Что?! — изумленно воскликнула она. Слова прозвучали как удар колокола, возвестивший о моей непоправимой глупости. — Ты… Ты уверен? — Да. Вполне… — уныло отозвался я, отворачиваясь и вглядываясь в окно. Детектив, все это время неподвижно сидевший за столом, бросил на меня печальный взгляд исподлобья. — Тогда… почему вы ничего не сделали? Как вы можете сидеть и ничего… даже не попытаетесь найти его? — недовольство в голосе сестры болью отозвалось в моей душе. Каждый должен отвечать за свои поступки сам… Я вздохнул и попытался выдать свои чувства за спокойный настрой. — Как ты себе это представляешь?.. Объявить его в розыск, прочесать всю Калифорнию и посвятить в наши проблемы всю полицию?.. Я не позволю себе подобной беспечности. Эванс — генеральный прокурор, под его юрисдикцией все правоохранительные органы. Если он узнает… Он может причинить Фениксу серьезный вред. Я не допущу, чтобы с ним что-нибудь случилось, — добавил я резко, повысив голос. Видимо, такая аргументация оказала должное действие, поскольку ответ сестры был гораздо мягче: — Хорошо. Что ты тогда предлагаешь? — Ждать. Ждать звонка… — По моему тону стало ясно, что дальнейший разговор бесполезен. Наступило тягостное молчание. Я поглядел на часы, висящие на стене. Они показывали почти половину десятого. Наше время еще не закончилось, Феникс… Мы будем счастливы, обязательно будем. Надо набраться терпения. Минуты тянулись бесконечно долго, и мысли о непоправимом происходящего приходили мне в голову снова и снова. Но я гнал их прочь — надо быть сильным, надо держаться. Будь что будет… Сосредоточиться на одной единственной задаче — спасение моего Феникса. А когда она будет решена, будем вместе гулять по набережной, ужинать в ресторане и проводить ночи в объятиях друг друга… Жить долго и счастливо, умереть в один день… Все это, несомненно, достижимо. Все собравшиеся в комнате, кажется, думали о том же — во всяком случае, никто не произнес ни слова. Гамшу задумчиво барабанил пальцами по столу — казалось, он тоже напряженно размышляет. Франциска, сидящая ко мне спиной, изредка поглядывала на меня. Она боролась со своей паникой — но в ее глазах я видел четкое понимание того, какой выбор предстоит сделать и мне. И когда мои веки отяжелели, а вокруг стало темнеть, в эту секунду грянул звонок, возвещая о начале последнего акта разыгравшейся трагедии. Я прямиком сорвался с места, вынимая телефон из кармана дрожащими руками. Угрожающе на экране светилась надпись «Феникс» — вот оно, мое проклятье… Испустив весь воздух из легких, я приложил трубку к уху. На том конце послышался знакомый голос, но это был голос не моего дорогого Феникса. — Эджворт… Как твое утро? Не ожидал меня услышать? — в его интонации не было ни малейшего сожаления о случившемся — одно веселье. Меня так и обдало жаркой волной ненависти. — Что ты сделал с Фениксом? Где он?! — я едва узнал собственный голос. — Если ты что-то… — Ты меня разочаровываешь. Где твои манеры? Так разговаривать с генеральным прокурором, а, впрочем, чему я удивляюсь… Теперь нам придется через него немножко повеселиться, — Эванс явно с усладой смаковал происходящее. — Гм… Я выполню любые твои условия, только, пожалуйста… Скажи, что ты с ним сделал? Он… Он жив? В каком он состоянии? — Этот тон мне нравится намного больше. Так-так… Конечно, жив и в полном порядке, зачем ему умирать?.. — откровеннось глумления действовала мне на нервы. Мое положение определенно ухудшалось с каждой секундой. — Ρаз так, мне необходимы доказательства, — я сделал над собой усилие, чтобы голос звучал ровно. Мне страшно хотелось понимать, что могло произойти с Фениксом… Его колкий смешок заставил меня еще больше напрячься. — О, какие мы недоверчивые! Это тебе не допрос, Эджворт… Лучше подумай, о чем хочешь с мной договориться… Иначе… — он сделал многозначительную паузу. И к своему изумлению, неожиданно я услышал пронзительный, такой родной и теплый голос Феникса: «Майлз, не ведись на эту провокацию! Это дело — единственный наш козырь, и он должен остаться при нас до конца! Все будет хоро!»… Эванс, не вытерпев подобной дерзости, немедленно заставил Феникса замолчать. Вскрик прозвучавший в трубке после этого, был еле слышным, заглушенным. У меня все внутри похолодело, как только я осознал, насколько близок Феникс к смерти. Я могу потерять его в любой момент! Ради того, чтоб наказать этого подонка, он готов был пожертвовать собой! Я должен, ради любимого, взять контроль над ситуацией в свои руки и не дать ему этого сделать! То, как тряслось тело, выдавало мое душевное состояние. Еще сильнее меня терзал страх потерять Феникса, вцепившись в мое горло намертво. — Пожалуйста, остановись, прошу тебя! — отчаянно закричал я, стиснув зубы. Каждая клетка моего тела уже кричала об этом. — Прекрати это немедленно! Я отдам тебе дело, не трогай Феникса! Я отдам тебе все!.. — только сейчас я заметил, как меня окружили Гамшу и Франциска, по выражению их лиц было понятно, какая буря эмоций сейчас бушует в их душах. Однако поступал ли я правильно? Без этого дела ничего не оставалось на Эванса, и его власть над Калифорнией была бы абсолютна. Жители Штата могли стать обреченными заложниками преступных замыслов Эванса. Люди не были виноваты в том, что я потерял Феникса. А в городе скоро должны были начаться страшные беспорядки… Я не мог допустить этого! Общество рассчитывает на справедливую систему правосудия, в Калифорнии должны вершиться справедливые законы! — Увидишь своего драгоценного Феникса сразу, как только мы закончим все формальности! — тон его голоса сразу стал жестким, полным ненависти. Со мной разговаривал безжалостный бандит, уверенный в собственной безнаказанности. — Ну что, Эджворт, готов испытать судьбу? Ты и я — один на один, папка с делом, Вестчейстер Плейс 1425 в нашем распоряжении. И без глупостей! Ума у тебя должно хватить не обращаться к копам, ты же знаешь — я на связи с управлением городской полиции. Судорожно закусывая до крови губу, я безнадежно уставился на детектива, который, собственно говоря, ответил мне жалостливым взглядом. — Стреляю я тоже хорошо, малейшее сопротивление — твой выродок получит пулю в затылок! Поторопись, мое терпение на исходе! — Я сделаю, как ты скажешь, — умоляюще проговорил я. Голос предательски сорвался. Скорее всего, моя жизнь уже не представляла никакого значения. Если я захотел отдавать добычу, Эванс не пощадит меня. — Взамен ты отпустишь Феникса… Ну почему это звучало так глупо из моих уст?! Он несколько секунд молчал, обдумывая мои слова. Я, в свою очередь, боялся даже моргнуть. — Раз ты так просишь, так и быть, считай, что мы договорились. Он мне не нужен. Мне нужно дело и улики, доказывающие мою причастность. Ты мне их предоставишь. Время пошло, Эджворт, — звонок оборвался, и я услышал гудки. Лгал он или говорил правду, сейчас не имело никакого смысла выяснять. В глубине души я знал, конечно, но не собирался до конца в это верить. Тем не менее каждое слово Эванса ударяло в сердце, словно тупым тяжелым молотом. Этот человек мог убить меня или Феникса в любую секунду, причем легко и запросто. От меня требовалось только одно — поскорее выполнить его указания. А уже после действовать по обстоятельствам. Феникс мне поможет… Если сможет… Затравленно оглянувшись, мой взгляд, не обращая внимания на сестру и детектива, устремился на папку, лежащую на столе. Надо было спешить. От Франциски не укрылась моя паника, она сразу же остановила мою попытку взять дело в руки. — Дурак, ты никуда не пойдешь, пока я не узнаю, куда именно ты собрался, — твердо сказала она. — Да, мистер Эджворт, вы не можете просто взять и уйти. Мы обязаны что-то сделать для вашей безопасности. Меня охватило отчаяние. Они и не догадывались, насколько я беззащитен! Это был весьма глупый поступок, однако выбирать не приходилось. Времени на дальнейшие препирательства не было, а она смотрела на меня так сердито, будто я и вправду совершил нечто страшное. — Скажите адрес, где найти мистера Райта, я тут же организую все необходимое. — Майлз… Ты выглядишь совсем плохо, тебе нужно… Я понимал, что они хотят мне добра, хотят дать хоть крошечную возможность уйти без трагических последствий, вот только… Я просто не имел на это права. Слишком много было поставлено на карту. Рисковать жизнью Феникса я никак не мог. — Пожалуйста, отойдите в сторону… Времени совсем нет. Оно сейчас истечет, если вы мне помешаете… — Я никуда не отпущу тебя одного! — яростно прошипела Франциска, изо всех сил сжав мою руку. — Какой же ты глупый! Попытка отдернуть руку силой была обречена на провал, да и сестру это только разозлило. Она дернула меня к себе так резко, точно хотела свершить задуманное раньше Эванса. Мои глаза непроизвольно встретились с ее ледяным взглядом. Ну, конечно, ее глаза были таким же холодным и безжалостным оружием, как ее рука, сжимавшая мою кисть. — Сэр, позвольте вам помочь! Идти одному вам никак нельзя, вы не можете позволить Эвансу себя тронуть, это… Это самоубийство, — Гамшу выглядел очень обеспокоенным. Я понимал его чувство. — Мистер Эджворт… — Ты не можешь поступить так со мной! Похороны отца я еле пережила, ты хочешь заставить меня пережить это снова? Я… Не позволю тебе! — Франциску переполняло что-то похожее на безумие. Собрав остаток сил, она крепко обняла меня и стиснула в своих объятиях, словно пытаясь закрыть от чего-то страшного. В душе она дрожала от ужаса, но действовала с такой решимостью. Как и любого человека, сильнее всего ее обижало, когда кто-то добровольно жертвовал собой. — Фрэн… Моя маленькая Фрэн… — как можно мягче заговорил я, поглаживая ее по спине. — Успокойся… Послушай… Я не хочу никому причинить боль. Но это единственный способ остановить Эванса. Феникс один не справится… — А ты справишься? — перебила она меня. По ее щекам бежали слезы, и мне пришлось сделать усилие, чтобы не дрогнуть самому. — Разве ты не боишься за свою жизнь? Вздох, полный горькой обиды, сорвался с моих губ. — Дорогая… Единственное, чего я боюсь, так это жизни, где нет Феникса. И в моем случае это действительно будет самоубийством. Пожалуйста, сестра… Я прекрасно знаю, на что способен Эванс. Я буду очень осторожен. Обещаю. Не плачь. Ее губы исказились, а глаза покраснели и смотрели на меня с мольбой. Эти слезы разрывали мне сердце. — Франциска, я хочу, чтобы место генерального прокурора заняла твоя персона, — убедительно продолжал я. — Что ты… Нет! Я не посмею занять твое место! — она отстранилась от меня, смахивая потеки туши. — Оно не мое, оно не будет моим… — слова еще сильнее расстроили ее. Я взял ее за плечи, продолжая как ни в чем не бывало: — В роли генерального прокурора у меня нет будущего с Фениксом, как бы больно мне ни было это признать. А Калифорния нуждается в справедливости, в твоей способности принимать правильные решения. — Майлз… — Прошу тебя, Фрэн, возглавь мое дело. Ты сможешь. У тебя получится, — настойчиво повторил я и, взяв ее ладонь в свою, поднес к губам и поцеловал. Она была такая же холодная, как и моя. — Я знаю, что получится. А теперь мне пора ехать, иначе я могу опоздать. Мне хотелось, чтоб она согласилась, и этот импульс придал мне мужества, когда она кивнула в ответ, опустив глаза. В какой-то мере я все еще надеялся, правда, очень слабо, на то, чего не случится. Мой шанс еще раз ощутить рядом тепло сестры был минимальным, но каждый раз, когда я представлял себе эту картину, меня охватывала твердая решимость, словно гранит — ничто было не напрасно. Отпустив ее, я направился к столу, принимая как должное, досадный взгляд Гамшу. Он больше не сделал попытки меня остановить. Очевидно, моя миссия была предельно ясной для всех. Взяв папку и, послуживший причиной недоразумения, «подарок» для Франциски, я подошел к нему, намереваясь прошептать то, о чем думал все это время: — Присмотрите за ней, детектив. Если я не вернусь в скором времени… Сохраните ее для меня. — Мистер Эдж… — Ей нужна поддержка, — прервал я, увидев на его лице выражение неоспоримого ужаса. — Благодарю. Ваш труд заслуживает награды. — Я… Я понимаю, сэр. Вы можете на меня рассчитывать. — Отлично… — пробормотал я с некоторой растерянностью, берясь за свое пальто. Застегнув на нем все пуговицы, я скованно пожал руку Гамшу, и напоследок, по привычке, когда я собирался уходить на работу, оставляя Феникса в постели, поцеловал сестру в лоб, вкладывая в этот поцелуй всю свою тоску и безутешность. Она, похоже, поняла меня без слов, всхлипывая снова. Уже на пороге она остановила меня, положив руку на плечо: — Подожди… Хмуря брови, я медленно повернулся к ней. Мне не хотелось отпускать ее от себя, поэтому расставание было крайне мучительно. Но вот ее рука соскользнула с моего плеча, и в порыве прощального отчаяния она накинула на меня свой белоснежный платок, оборачивая им мою шею. — В своей пижамной рубашке ты совсем замерзнешь, глупый. Отчего-то этот жест заставил меня улыбнуться, хотя я был совсем не расположен к сантиментам в данный момент. Помедлив еще секунду, она отошла от двери, позволяя мне покинуть офис. Не чувствуя под собой ног, я вышел в коридор, ни с кем не попрощавшись. К черту… Всего через каких-то пару часов мне будет наплевать на все, если только судьба оставит меня в живых. Я не знаю, на что я надеюсь, что ждет меня впереди — но я не собираюсь отступать и сбегать. Если мне суждено быть убитым, у меня хватит смелости посмотреть в глаза судьбе, и сделать все ради Феникса и жителей Калифорнии. Именно любовь к Фениксу вела меня, именно любовь и понимание того, кого я люблю на самом деле, помогли мне найти дорогу в эту самую жизнь. Вот оно, то самое главное… То, ради чего я просыпаюсь по утрам. В глубине души я знал это всегда — не было ничего более важного для меня — Феникс Райт, мужчина, преследовавший меня с девяти лет во сне и наяву, никогда не оставлял меня. Он был со мной с самого начала, всегда, столько, сколько я себя помнил. Ради него я должен был бороться.***
Когда на горизонте появилось непримечательное заброшенное здание, ветхое строение, находившееся далеко на отшибе города, некогда служившее, по всей видимости, складом, я почти не колебался — я был уверен, что нужный мне человек именно там. На протяжении всей дороги мне приходилось сопротивляться подступающему бессилию, которое овладевало мной, стоило лишь вспомнить, чем все это могло бы закончиться. И сейчас я, сотрясаясь, словно в ознобе, от нервной внутренней дрожи, сжимая в руках ствол своего пистолета, который казался мне теперь намного тяжелее обычного, ступал по этой пустынной заснеженной тропинке к шатким бетонным ступеням. Холод пробирал меня до костей, а, возможно, это разыгралась моя фантазия. Я не знал, ничего не знал — увижу ли я Феникса живым, как долго я смогу пробыть рядом с ним, смогу ли вообще? Подобная пытка была слишком тяжела. Но я шел вперед, и в моей душе горел ответный огонь — нет, не от восторга, которого я и не ждал в свои двадцать семь, нет — от переполнявшей меня ярости и желания сделать так, чтобы эти равнодушные каменные стены не стали последним, с чем я смирился в своей жизни. Он горел ради него, потому что Феникс ждал меня. И я должен был успеть… Ради него я пришел сюда и ради этого шел на смерть. Рассыпавшиеся куски бетона на ступеньках неприятно захрустели под ногами. Деревянная дверь, повидавшая за свою жизнь многое, кое-как державшаяся на ржавых петлях, сразу же подалась, со страшным скрипом распахнувшись. Еще шаг, не бойся, ведь ты пришел за ним… Внутри было темно и пахло сыростью, еще более сгустившейся от холода. Я осторожно вошел в темное помещение и огляделся. Феникса не было видно — и по силе чувств, испытанных мной в эту минуту, я глубоко возненавидел свое паршивое зрение. Была ли глупостью твоя клятва, что ты всегда будешь рядом? Глаза, не привыкшие к полумраку, постепенно освоились, детали обстановки стали различимы, но я предельно точно ощущал на себе чей-то взгляд. И этот взгляд не сулил мне ничего хорошего. Опасность только начинала приближаться… Пальцы сильнее сжали рукоять пистолета. Было ли безрассудством защищать тебя на школьном суде? Огромное пустое пространство, без малейших признаков жизни, с единственным источником слабого света впереди в виде обвалившейся с потолка каменной плиты. Вдоль стен тянулись какие-то железные балки, скорее всего, удерживавшие потолок. Напряжение нарастало, становясь все сильнее. Со стороны дальней стены долетел легкий, едва различимый ухом звук, похожий на тихий стон или всхлип. Могло ли это показаться причудливой игрой моего воображения? Улыбка… Твоя улыбка, она сплетена из солнечных лучей… Приглядываясь во мраке, пытаясь уловить хоть какой-нибудь источник звука, меня вдруг пронзила мысль — Феникс здесь! Мне срочно захотелось увидеть его, дотронуться до него, сжать в своих объятиях… Как ты столько можешь знать? Как у тебя получается? Ларри прав — ты зануда. Не отдавая отчета в собственных действиях, я двинулся вперед, вдоль стены, и мои шаги гулко зазвучали под низким сводчатым потолком, эхом отдаваясь в пустоте помещения. Только прекрати делать мне дорогие подарки. Лучше просто проведи со мной время… Пожалуйста… Именно в это мгновение раздался уже наиболее громкий знакомый мне низкий, полный боли стон. Сердце мое пропустило удар, дыхание перехватило. Феникс! Ты всегда молчишь, и это огорчает меня… Ты не хочешь быть моим мужем? Я чувствовал его. Он был здесь. Луч надежды затеплился в моей душе. Мои шаги стали более быстрыми и суетливыми, каждый следующий был еще ближе к цели. И, наконец, я… увидел его… увидел… Я буду твоим, милый, пока я дышу… несмотря ни на что… Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что произошло. То, во что я все еще не верил до конца, оказалось правдой. Передо мной, привалившись к стене, неподвижно и безмолвно сидел Феникс, ужасно бледный и изможденный. Его лицо было опущено к ногам, черные пряди волос в беспорядке спадали на лоб. Дрожащей рукой я зажал себе рот, намереваясь не то закричать, увидев его в таком виде, то ли заплакать от сострадания, а может быть все вместе. И сглотнув комок в горле, сдерживаясь, бросился к нему, опускаясь перед ним на колени. Он дышал! Его грудь поднималась и опускалась. Я очень хочу свадьбу… Я хочу проснуться в одно прекрасное утро со своим мужем… Для меня это важно, Майлз… Я бережно поднял его голову, пристально вглядываясь в его лицо и слезы выступили у меня на глазах. Засохшая кровь покрывала его губы и подбородок, на щеке остались царапины, начавшие кровоточить, глаза были закрыты, однако я видел, как он чуть заметно морщится в такт дыханию, словно от непереносимой боли. Эта картина была настолько ужасающей, настолько чудовищной, насколько и неожиданной — что-то дрогнуло во мне, в моем сердце. Меня лихорадило от чувства ужаса и ненависти к самому себе, кипевшего в груди. Во всем случившимся был виноват я сам — ведь несомненно моя безответственность и жалость к себе довели его до такого состояния. Если бы я только взял себя в руки, занялся этим делом давным-давно, сам, ничего подобного не произошло бы… Какое я имел право заставлять его испытывать это… Кто я после этого? Жгучее чувство стыда и унижения буквально обожгло меня изнутри. Эти мысли прошли так же быстро, легко и непринужденно, не оставив следа, потому что в следующее мгновение я попытался встряхнуть его за плечи, привести в чувство — и услышал, с каким тягостным звуком он вздохнул, вздрогнув всем телом. Это явно произвело на него какое-то действие, скорее всего у него возникла короткая, но острая боль, свидетельствовавшая о травме или, может, даже о нанесенных ранах. Беглым взглядом окинув его сидящее тело, до меня дошло — его руки были связаны. И все же никаких заметных повреждений я не заметил. Феникс снова жалобно заскулил, привлекая мое внимание, и его голова упала на грудь. Отчетливо было видно, каких усилий ему стоил каждый вздох. Кроме него меня ничто больше не интересовало — я в очередной раз поднял его лицо, слегка отвел со лба волосы, слипшиеся от крови. — Мой любимый Феникс… Как же так… — еле слышно прошептал я, чувствуя соленый привкус на губах. — Я не хотел… Я-я сделаю все, чтобы помочь тебе… — Ха-ха-ха, какая трогательная мелодрама разыгралась на моих глазах, — неожиданно раздался громкий насмешливый голос с сарказмом. Меня передернуло от услышанного, по спине пробежал озноб. — Тронут до глубины души. Браво! Кусая и без того пересохшие губы, я обернулся и в нескольких метрах от себя увидел медленно приближающегося ко мне Эванса, на его лице играла глумливая улыбка. В руке у него грозно поблескивал знакомый мне пистолет, точно такой же, какой я держал пару минут назад в своих руках. Я гневно уставился на него, понимая, что он издевается в своей привычной манере, пытается найти во мне слабое место, ударить побольней, заставив прекратить сопротивление. Но я знал, что справлюсь с таким подлецом, как он, пусть даже ценой собственной жизни. — Ты… Животное… Что ты сделал с Фениксом?! — с сердцем прошипел я, закладывая в слова все накопившееся в душе презрение. Эванс, однако, отнесся к моим словам совершенно спокойно. Спокойно, с издевкой, салютуя моему ужасу. Он продолжал приближаться ко мне, держа свой пистолет направленным на меня. Ты, наверное, забыл, что моя работа — быть защитником. Я защищаю людей, я защищаю тебя. И всегда буду защищать, чего бы мне это ни стоило. — Я не уточнял в каком состоянии его отпущу, да и не тебе это решать, сам понимаешь. — Сволочь! — не выдержал я, подбирая пистолет, вставая на ноги и бросая на Феникса последний взгляд. Феникс… Мой герой, пытавшийся меня спасти от многих опасностей… Которому я был обязан спасение ценой своей жизни… — Ты поплатишься за это! И ты заплатишь за все! За каждую секунду своей лжи! — Так застрели меня, если это успокоит тебя, — сказал Эванc, равнодушно глядя на мой пистолет, останавливаясь на пару метров. — Только помни, клеймо убийцы остается с тобой навсегда… Ну, или почти навсегда. Это зависит от того, насколько ты умен. Очень советую подумать. Мои ребята как раз ждут приказа… Если что-то пойдет не по моему плану. Его речи не поколебали моей решимости, а раз он так спокойно держался, очевидно, не испытывал никаких колебаний. Что ж, посмотрим. Кажется, все решала скорость. Мне необходимо было убедить его в серьезности своих намерений, задержать хоть на секунду — если я могу хоть чем-то повлиять на происходящее, я должен его опередить и перевести все в свою пользу. — Положи пистолет и оставайся на месте, — твердость появившаяся в его голосе, словно электризовала пространство вокруг нас. Догадывался ли он о моих намерениях? Или считал, будто я испугаюсь и сдамся? В любом случае моя демонстрация сил была сейчас слишком опасна. К этому моменту, не задумываясь, я выполнил его требование, неотрывно глядя ему в глаза. Металл в стволе пистолета мелодично звякнул, упав на бетон. — Молодец, — скупо похвалил он, вальяжно направляясь в мою сторону. Я ожидал его действия. И не зря. Он остановился рядом со мной, задрав вверх подбородок и разглядывая меня сверху вниз, а после отбросил в сторону пистолет. Мое оружие отлетело в угол, ударившись о стену. Каким-то чудом ни один мускул на моем лице не дрогнул, и только сердце, бешено колотясь, напоминало, что может натворить мой страх. — А теперь… Перейдем к сути? — его губы искривила презрительная улыбка. В моей голове бились последние обрывки надежды. Я смогу. Обязательно смогу… — Прежде чем мы начнем, мне хотелось бы уточнить несколько моментов, — сощурив глаза, холодно проговорил я, понимая, чем может обернуться для меня любое неосторожное слово. Эванс воспринял мои слова без возражений, изгибая бровь, только уголки его губ чуть опустились. — Мне нужны гарантии, свидетельствующие о том, что ты отпустишь Феникса. Без этого я не соглашусь ни на что. Мой тон был абсолютно невозмутим, хотя внутри все кричало. А вот его лицо сразу стало похожим на окаменевшую гипсовую маску, по которой медленно ползла зловещая улыбка, как только он понял, к чему я веду. — Эти гарантии будут представлены, Эджворт — я оставлю его здесь, живым и невредимым. Вопрос лишь в том — выживет ли он, очнувшись и не замерзнув от холода… Давящий страх прокатился по всему моему телу, до кончиков пальцев. Где-то на грани сознания мелькнула картина: тело, покрытое синеватой ледяной коркой, отвратительные кровоподтеки на мертвом лице, застывшая в последних муках попытка высвободиться… Бессильная и обреченная. Внезапная волна ненависти и жажда действия к этому человеку пересилили все остальное, вытеснив мою мысль о возможной смерти. Тот, кто заслуживал смертной казни, стоял передо мной. — Так что? Ты согласен? — Я выполню свое обещание, только если ты выполнишь свое. Феникс должен остаться живым, — достаточно грубо ответил я, крепко сжав кулаки. С каждой секундой мой гнев становился все сильнее, когда я видел усмешку не только на его лице — глаза, чернее самого мрака, казалось, насмехались надо мной, играли в кошки-мышки с моей волей. Я уже не мог остановиться следовало как можно быстрее покончить с этим неприятным разговором. И сделать это я должен был как следует, иначе многое могло пойти не так, я это чувствовал. Он скучающе зазевал, показывая, насколько он относится к моим проблемам с высоты своего нового положения. Вытащив телефон из кармана, он набрал чей-то номер. — Хьюстон, приедешь через двадцать минут, заберешь идиота, которого оглушил по голове сегодня утром. Да, его. Привезешь в город, приведешь в чувства… Уяснил? Замечательно. — Подчеркнуто не глядя на меня, Эванс повернулся к выходу, будто проверяя, закрыта ли дверь за его спиной. Он стоял ко мне спиной, и мне ничего не стоило бы броситься на него, сбить с ног и оглушить головой об бетон. Правда… Может, это и есть мой последний шанс? Время, отпущенное на размышления, истекало, а я все еще медлил. Пистолет валялся далеко в стороне, вряд ли он успел бы помочь мне в случае чего. Без оружия я мог рассчитывать только лишь на свои собственные силы, что было, по всей видимости, не лучшим решением — опыта таких столкновений у меня практически не было. С другой стороны, любой другой исход мог привести меня к тому, чего я боялся. Но я уже решил для себя, ради чего моя жизнь существует, поэтому отступать было поздно. На что я готов был пойти ради возможности спасти Феникса? На любые безумства, на любые жертвы. Когда тишина вокруг сделалась почти осязаемой, означая конец разговора, я не стал медлить. Бесшумно, как кошка, чье тело одушевлено инстинктом, крадущимся к своей жертве, я шагнул к Эвансу. В это мгновение все, казалось, потеряло для меня всякий смысл — холод, пробирающий меня до костей, страх, томивший мою душу, морозный воздух, с легкостью проникавший в легкие, со свистом мчащийся венам адреналин — все это было ничто по сравнению с пронзившим меня коротким и беспощадным чувством. Тело среагировало раньше, чем разум — я изо всех сил толкнул Эванса в спину, сбивая его с толку. — Какого хера ты!.. — прозвучал в воздухе его полный ярости крик. Мой удар оказался достаточно мощным, чтобы он не удержался на ногах и, потеряв равновесие, рухнул на бетонный пол. — Ах, ты тварь, убью! Его попытка схватиться за пистолет была мгновенно пресечена мной, вывернув ему руку так сильно, словно я собирался ее сломать. Бесчеловечный крик застыл на устах Эванса снова, лицо его исказилось от боли. Я навис над ним, придавливая его к бетону своим телом. Однако продолжалось это недолго, как бы мне хотелось. Эванс быстро овладел собой. Сил у него хватало, и он высвободил свою руку, скидывая меня с себя. Я, впрочем, устоял на месте, сумев сохранить равновесие. Упасть — значило бы подписать себе смертный приговор, а умирать мне совершенно не хотелось. У него были, безусловно, на этот счет иные планы. Он вскочил на ноги, сжимая в руке пистолет, целясь, без сомнения, в меня. Еще секунда, другая, — и мне пришел бы конец, только в последний момент я почувствовал, как злосчастная папка с делом, до этого прижатая к моей груди пальто, выскользнула из-под него и с мягким шлепком приземлилась на асфальт у моих ног. Это случилось слишком непредвиденно, поэтому я даже не успел воспользоваться своим шансом — Эванc, не мешкая, устремился ко мне, настигнув меня в считанные секунды, схватил за плечо и нанес короткий удар по челюсти, заставив меня пошатнуться. В глазах у меня на секунду потемнело, я интуитивно сделал шаг назад. Такое действие послужило для него сигналом. Дальше мой инстинкт был парализован в два счета — с таким ожесточением Эванс с полной отдачей ударил меня кулаком в солнечное сплетение. Задохнувшись, я согнулся пополам со сдавленным стоном. Он явно был гораздо лучше подготовлен к рукопашному бою, чем я предполагал. Я не испытывал физических неудобств — сознание сконцентрировалось на одном желании: спасти Феникса, и любая боль или холод казались мне отголосками другой, более серьезной, причины, определяющей каждый мой вздох. Отпустив стальную хватку с моего плеча, Эванс заставил меня выпрямиться, запуская пальцы в волосы, сжимая их в кулак и запрокидывая мою голову назад, одновременно пристраивая к виску дуло пистолета. Несколько секунд я мог только глотать воздух и смотреть на смертоносное и безжалостное оружие, неспособный ни к каким действиям. — Поиграли и хватит. — Он резче надавил на висок пистолетом. Быть может, еще миг, гораздо больший, оборвет мою жизнь. Это был последний мой выдох? Или он хотел запугать меня? — Серьги! Где они?! — рявкнул он, встряхивая меня за волосы. Сглотнув слюну, чтобы не закашляться, удерживая взгляд в нескольких сантиметрах от направленного на меня дула, я слегка усмехнулся. — Иди ты к черту… Не на шутку разозлившись, он так дернул меня, заламывая руки, что я взвыл от боли — она была в груди, в ушибленной челюсти, в плече и в руках, где-то в самом сердце. Незаметно для себя я опустился на колени, не решаясь открыть глаза. Сгущавшаяся в душе агония давала о себе знать, чувства становились все острее, метаясь от страха к ненависти, от любви к боли, кружа в неистовом хороводе, мешая трезво оценивать ситуацию. Эванс, так и не убрав пистолета, склонился надо мной на одно колено и отбросил упавшую мне на лицо челку. — Они у тебя. Я знаю. — Они… — я открыл глаза, встречаясь с его разъяренными, налитыми кровью глазами. — Ты их не получишь… Это была моя, своего рода, подстраховка — серьги были надежно спрятаны в одном из бардачков машины. То, что должно было уцелеть и не попасть в чужие руки… Эта улика доказывала вину Эванса. Он, видимо, еще сомневался, суетливо обыскивая карманы моего пальто. Бесполезно. Вытащив оттуда синий брелок Феникса, сначала он растерялся. Но после победно улыбнулся и потряс им перед моим лицом. — Какая неудача… Это же его, верно? Постоянно забываю о том, что связался с двумя пидорасами, — снова возвращаясь в насмешливую манеру, зло пробормотал он, поворачиваясь к Фениксу. — Я буду ломать ему каждую косточку, пока ты, сука, не скажешь мне то, зачем тебя сюда позвали… На меня будто вылили ведро ледяной воды. Происходящее казалось точно кошмарным сном. — Нет, нет, нет! — как ребенок, закричал я, выворачиваясь из сжимавших меня рук. Не обращая внимания на мои вопли, Эванс потащил меня за собой, упираясь пистолетом в мой затылок. — Не надо! Я скажу! Скажу! Прошу тебя! Не трогай Феникса! Лучше убей меня сразу! Сделай это сейчас! Тогда тебе никто не помешает! Он остановился, словно натолкнувшись на невидимую преграду, и медленно повернулся ко мне. — Говори. — Я… — неужели я все-таки не смог сохранить последнюю ниточку надежды в этом Штате? Я не вынесу этого! Слезы застилали глаза. — Серьги остались… у Франциски… Здесь их нет… Не лучшая идея, конечно, натравливать на сестру этого сукиного сына, но выбирать не приходилось. — Ты врешь! — оскалившись, злобно зашипел он. — Я видел твоего щенка, как он держал в руках дело и коробку! — Нет… Феникс понял, что опасно оставлять при себе подобную улику, побоялся и оставил у Фрэн… Это… Это правда! С минуту он обдумывал услышанное, изучая каждую черточку моего лица, пытаясь определить, лгу я или нет. Прошла секунда, другая, третья — и вдруг его лицо озарилось улыбкой, вполне на редкость мерзкой. — Знаешь, Эджворт, я искренне восхищаюсь твоим умением находить выход из разных тупиков на свою седую голову, — процедил он с язвительной любезностью, поглаживая мои волосы холодным отверстием от ствола и возвращаясь к привычному месту — у виска. Я испустил тяжкий вздох. Мне больше не оставалось ничего… Все, что я мог, было уже сделано. — Когда я затевал эту игру, мне и в голову не могло прийти, что я смогу влюбиться в твою сестру… Она по-настоящему красива, правда? Меня передернуло, тошнота подкатила к горлу. — Какая же ты скотина… Ты ничего для нее не значишь… — Вот как? До постели дело, естественно, не дошло, зато после твоей смерти она достанется только мне… — хихикнув, Эванс склонился над моим ухом. — Можешь не тревожиться, я позабочусь о ней… — Она не настолько глупа! — выплюнул я, с ненавистью глядя в его отвратительную рожу. Он не выведет меня из себя! Ничего не выйдет… — Посмотрим… Все же мое уважение к тебе сильно выросло. Знаешь почему? Ты так отчаянно, как загнанный зверь, сопротивляешься смерти, а у тебя нет ни малейшего шанса. Она с каждым мгновением все ближе, Эджворт. И главное — ее нельзя обмануть. Ты чувствуешь это. Хочешь спросить — как же я могу победить тебя? А я отвечу… Очень просто — переходи на мою сторону. Тогда ты останешься жив, я позволю тебе заслужить прощение и сохранить жизнь… Мы оба будем победителями. — Что?.. — глухо переспросил я, только сейчас понимая, к чему он клонит. — Ты и твой щенок — оба будете жить. Тебе известно, кто я такой, и поверь в моей «семье» найдется место и для тебя. Твой ум, сообразительность и смелость будут цениться. Элементарная арифметика. Займешь место моего заместителя — все станет как раньше. Решайся… Я молча смотрел на Эванса. Мои мысли путались, рассудок отказывался принимать происходящее. По иронии судьбы мне предлагают сейчас то, против чего я всю жизнь боролся, чему посвятил всю свою жизнь. Переход на другую сторону… Один раз я уже это сделал, мне помог Феникс… Показал, в чем ценность справедливости, дал понять, сколь опасны пороки. Все повторялось? Я бы ни за что себя не предал, как и свои принципы. Никогда бы не стал предавать… Мой взгляд упал на Феникса, который уже довольно продолжительное время издавал негромкие мучительные стоны. Отчаяние мое не знало границ. Ему нужна была помощь, помощь немедленно! — Что будет, если я откажусь? — В этом случае, твоя смерть — вопрос времени. Моя смерть… Совсем недавно, пару лет назад, этот термин описывал ситуацию с точностью до наоборот — смерть казалась мне синонимом жизни… Я презирал себя. Ненавидел за трусость, за бессилие что-либо изменить, подлость, лицемерие, эгоизм… В настоящий момент смерть не имела ко мне никакого отношения, она была где-то там, далеко, а рядом были только близкие мне люди — Феникс, Франциска, Гамшу, Ларри… Я весь обратился в одно желание: спасти их! И теперь смерть… Дышала в затылок, смеялась надо мной. О, небо, какой же я дурак! — Ну? — нетерпеливо спросил Эванc. — Лучше убей меня, чем продолжать этот фарс, — сипло прошептал я. — Я никогда не встану на сторону преступности. — Жаль, очень жаль. А ведь ты мог стать моей правой рукой. Станет Франциска. Это твой добровольный выбор… — он схватил меня за волосы и подтянул к себе, не давая ни малейшей возможности уклониться от дула своего пистолета. Так мы и застыли, лицом к лицу, глядя друг другу в глаза. — Твои последние слова, Эджворт? В моем сознание появилась тихая и страшная мысль — я наконец-то мог встретиться с отцом? Со своим родным и любимым папой, которого мне в жизни так сильно не хватало? С мамой, чьих нежных рук мне не суждено было увидеть до конца своих дней? Неужели я увижу их такими, какими хотел бы? Их ласковые, светящиеся любовью глаза? — Прости меня, отец… Прости, Феникс. Я не хотел, чтобы так получилось… Я, как всегда, подвел вас… — прошептал, зажмурившись, я, чувствуя, что слезы стоят в моих глазах. Пальцы Эванса сжались, обозначая мою смерть. Все было предопределено, все. Не было ни выхода, ни другого решения… Мне было жалко расставаться с этим миром. Я больше никогда не услышу мягкий голос моего Феникса, никогда больше не увижу его лазурных глаз и не почувствую объятия его крепких рук. — Не делай этого! Раздался вдруг женский крик, и я открыл глаза — уже зная, кого увижу, но не желая верить в это. В пару метров от нас стояла Франциска, лицо которой было бледным, а глаза расширены от страха. Она подняла дрожащую руку в попытке остановить Эванса. На удивление, он сразу же подчинился ей — ослабил хватку на моих волосах. — П-прошу, не делай! — Франциска… — вырвалось у меня, поражаясь ее мужеству. Вот упрямая! — Ну что за неожиданный визит! Какими судьбами, моя киса? — расплылся в улыбке Эванс. Судя по его настроению, встреча с ней, его игрушкой, была для него маленьким праздником, приятным разнообразием. — Пожалуйста, Вилл! Не убивай его! Только не сейчас! Пожалуйста… — слезы безостановочно катились по ее лицу, но она не обращала на них внимания. Мне было больно смотреть на нее. — Тихо, моя кошечка… Успокойся. Не надо так нервничать… Он даже ничего не почувствует — тут все быстро… — Не говори такого! Я не смогу жить с этой мыслью, понимаешь?! Если ты убьешь Майлза, ты ведь убьешь и меня! — не выдержала Франциска. Ее истерика была так сильна, голос срывался. — Неужели ты хочешь лишить меня этого?.. Мы ведь так любили друг друга! — Я и сейчас тебя люблю. Франци, ты нужна мне. А он — пластилин в моих руках. Он ничто… — Ты говоришь сейчас о моем брате! — Ты не сможешь помешать мне! — повышая голос, продолжал Эванc. Теперь он не играл, говорил всерьез. Я чувствовал себя зрителем на кровавом спектакле, затаив дыхание. — Благодаря тебе я имею все, что мне нужно. Почти все! Из-за тебя он лишился работы! Ты его и так предала… Если он тебе так дорог, расскажи ему, как ты легко отдала мне папки с делами и фотографию! Расскажи! Франциска бросила на меня отчаянный взгляд, кусая губы. Меня охватило чувство жалости и вины. Неужели я действительно довел ее до этого своим молчанием?.. — Я-я обнаружила ту фотографию после нашего ужина прямо на ступенях дома, — запиналась она. Сложно было сказать, чего в ее голосе было больше — страха перед действительностью или раскаяния. — И встретила на утро в полицейском управлении тебя. Не задумываясь, передала тебе дела и фотографию, чтобы ты занес их Майлзу… Я не могла подумать, что ты… Сможешь… Как ты мог?.. Как ты мог?! — Ничего личного, сладкая, у меня свои счеты с Эджвортом. Благодарю тебя за помощь. Без тебя у меня ничего бы не вышло. Ее колотило, внутри нее разгоралась целая внутренняя борьба, хотя взгляд стал только тверже. Стук каблуков по бетону казался оглушительным в этом мрачном помещении, эхом отражаясь от стен. — Вилл, не надо! Прошу, остановись! Майлз не будет тебе препятствовать, я тебе обещаю! Они… Они уедут с Фениксом в Германию, станут жить там, работать… О тебе они не вспомнят! — сестра не спеша подходила к нам, стараясь держать себя в руках. Эванс внимательно следил за ней, не отпуская пистолета от меня. Его глаза блестели недобрым красным огнем. — Я сделаю для тебя все… Все, что захочешь. Послышался его тихий смешок, Эванса, похоже, забавляла происходящее. — Ты еще не знаешь, насколько я хочу. Глупышка. Она, сглотнув, остановилась в нескольких шагах от нас. Ее взгляд, казалось, был устремлен прямо в мои глаза. Она не моргая смотрела то на меня, то на него. — Что ты хочешь?. — Хочу, милая, знать правду — серьги у тебя? — Ах… — сестра рассеянно провела ладонью по щеке, уставившись на меня. Эванс проследил за ее движением и заломил мне руку сильнее. Мне пришлось крепко сжать зубы, подавляя стон. — Да, да — они у меня. Я никогда тебя не предавала. — Прекрасно. В таком случае, осталось только одно: мне необходимы от тебя сущие пустяки — преданность, молчание, покорность. Тебе придется смириться с той позицией, которую я буду занимать в жизни. Пока он говорил, подойдя к нему, Франциска взяла его за руку, пытаясь отвести дуло пистолета от моей головы, смотря на него с таким глубоким трепетом, словно от этого зависела ее жизнь. — Поцелуй меня… Выполни мою последнюю просьбу… Поцелуй меня, Вилл… Скажи, как любишь меня… Ее сухие от слез губы коснулись его щеки. Я вздрогнул, но Эванc не обратил внимания на это, отдаваясь ее порыву и отнимая свою руку от моего виска. Боже, у нее получилось его отвлечь?! Сестра — ты чудо! Коварная, интригующая и несравненная женщина. — Франциска… Он прижал ее к себе, обхватив ее лицо ладонью, позабыв будто бы обо мне, впился в нее жадным поцелуем, крепко сжимая в объятиях. С губ Фрэн сорвалось приглушенное восклицание. Отвратительно. Дикая, слепящая ярость переполнила мою душу. Такой подонок не заслуживал никаких малейших поблажек, никакого снисхождения! Чтобы не дать ему возможности воспользоваться оружием, нужно было действовать немедленно — пока еще оставалась хоть капля самообладания. Я не колебался больше. На кону стояло все — теперь еще и моя сестра. Не желая оставлять у него другого выхода, я кинулся вперед, выбивая из его руки пистолет. Пальцы разжались, а оружие упало на пол, с лязгом ударившись о бетон. Сестра испуганно вырвалась из его цепких объятий, инстинктивно попятилась назад. — Дрянь! Ты обманула меня! Ты поплатишься за это, но ты!.. Эванс, быстро оправившись от ловушки, повернулся ко мне — и я не стал медлить ни мгновения, нанеся ему удар сбоку по шее, вложив в него массу своего тела, от которого он не смог бы увернуться, даже если бы очень захотел, намереваясь задеть сонную артерию. И, видимо, мне это удалось — что-то похожее на изумление отразилось на его лице — или то, что можно было принять за удивление, перешло в гримасу боли. Он взялся за голову, теряя равновесие, и тогда я ударил его второй раз, целясь в переносицу, уверенный, во всяком случае, что от этого он должен упасть. Так и вышло — он, не удержавшись на ногах, грузно повалился на пол, ударяясь о твердую поверхность затылком. Бросив короткий взгляд на Франциску, убедившись, чтобы она уже пришла в себя и отошла на безопасное расстояние, я нагнулся над Эвансом, решаясь сделать последнее, что я мог — заставить его потерять сознание, вывести из игры. Учитывая, в каком состоянии он находился, задача казалась простой. Но осуществить задуманное было труднее, чем я думал — Эванс вдруг, вытянув руки, перехватил лацканы моего пальто и с усилием потянул на себя, пока мое горло не оказалось в ловушке его сжатых рук. Мои пальцы сомкнулись вокруг его, пытаясь освободиться, его лицо приблизилось вплотную, наши глаза встретились — в его зрачках читалась лютая ненависть и одновременно — презрение. — Так даже лучше — я убью тебя своими собственными руками, слышишь, ты, живучая мразь?! Плотнее сомкнув на моей шее пальцы, он повалил меня на холодный бетон, навалившись сверху. Я сопротивлялся, понимая, какая судьба мне уготована, напрягая все свои силы, последние из которых уходили на то чтобы не потерять сознания. Мне не хватало воздуха, слабость все сильнее и сильнее сковывала меня, перед глазами плыло. Легкие судорожно расширялись в попытке поймать хоть каплю спасительного воздуха. Рука его еще крепче сдавила мне горло, еще отчаяннее открылся рот, уже не способный пропустить хоть глоток воздуха. — Майлз! — послышался будто издалека охваченный страхом крик Франциски. Моя рука, до того державшая пальцы Эванса, бессильно разжалась, ударившись о бетон. Кровь шумела в ушах, на глаза навернулись слезы, совсем как в том кошмаре, когда меня душил Феникс. Феникс… Перед глазами возникло его румяное и улыбающееся лицо — ямочки на щеках, ласковый взгляд синих глаз, тихий приятный смех, линии пухлых губ и обаятельная улыбка. Как я боялся, как боялся… Потерять… Его. — Майлз… — не веря своим ушам, я услышал шепот Феникса. Это были предсмертные галлюцинации? — Майлз, не дай ему совершить роковую ошибку… Ты должен бороться… Неожиданно что-то холодное и твердое уперлось в мою руку, точно камень. Неосознанно я дотронулся до это — металлическое. Наконец, через секунду, до меня дошло, что я держу пистолет. Только… Он мне не поможет. У меня не хватит сил занести его над головой Эванса и оглушить его. — Давай, собака, подыхай! Ты уже труп! Как надоел этот маскарад… — голос Эванса вывел меня из оцепенения. Он чересчур занят мной, он уже не в силах обратить на остальное внимание… Но что делать? — Сколько времени и нервов я потратил, чтобы избавиться от тебя! Каких усилий стоило получить эту должность! И вот ты опять! Ты заслуживаешь смерти! Собаке — собачья… Его исповедь прервал резкий звук — звук выстрела, напомнивший удар грома. В ушах зазвенело. Глаза Эванса расширились, медленно он отпустил мое горло, и я, не понимая, каким образом это произошло, с пронизывающим страхом смотрел на его перекосившееся лицо. Все случилось слишком быстро, мой мозг никак не мог переварить услышанное и увиденное. — Смерть… Стоило кислороду попасть в легкие, я, подобно рыбе на суше, забыл, как нужно дышать, судорожно ловя ртом воздух. Уже не сдерживаясь, громко я закашлялся и чуть не потерял сознание от хлынувшего в грудь ледяного воздуха. Эванс же, напротив, обмякнув и не издавая ни звука, лишь слабо поднял уголок рта. Когда мое тело перестало вздрагивать и дышать нормально — Убийца… — тихо выдохнул он в мое лицо, его взгляд остекленел, а веки медленно опустились. В нем уже ничего не осталось от человека. На меня навалилась давящая тяжесть в виде его безвольного тела. — Майлз! — донесся до моего сознания сквозь сгущающийся туман голос сестры. Я поднял глаза, никак ненасытившись воздухом. — Ты… Ты в порядке?! Ты жив?! Она уверенно, прикладывая усилия, кое-как скинула труп Эванса с меня и опустилась рядом, помогая принять сидячие положение, ужасаясь. — Ты весь в крови… Я осторожно дотронулся пальцами до шеи — пульсирующая боль; опустил взгляд ниже, видя на пальто, платке и рубашке пятна алой крови. Сердце бешено застучало. — О-она не м-моя… — прохрипел я, глубоко втягивая в себя воздух. Шок постепенно отступал, но меня продолжало трясти. Только сейчас я заметил в своих руках пистолет, с омерзением отбрасывая его. — Я… Я убийца… — Майлз… Это не так. — Я убил человека! Мои руки лишили человека жизни; я был его палачом. К горлу снова подступала тошнота, и впервые в жизни я понял, каково это — видеть, как утекает жизнь из другого человека, истекающего кровью по твоей вине… Я отшатнулся от Эванса, ненавидя себя и кляня тот миг, когда дал ему умереть. — Нет! Майлз, нет! Ты действовал в рамках самозащиты! Ты спасал свою жизнь! Это был случайный выстрел! Я видела и смогу дать показания в твое оправдание! А пока надо помочь… Помочь… Меня осенило. — Феникс! — тело дернулось, делая попытку встать, находя призрачные остатки сил. Он важнее! Он всегда был важнее… Сестра, оторопев, смирила меня взглядом, будто я сумасшедший, однако спорить не стала. Приняв ее руку, я поднялся, стараясь не смотреть на труп у наших ног. Болело все тело, отзываясь остро на любое движение. Теперь я явственно слышал бормотание Феникса. Он, придя в сознание, теперь находился в ином положении — лежа на спине, он держался за бок, морщась и тихо постанывая. Значит, его шепот был не моей выдумкой — он и вправду помог мне… Я, не раздумывая, присел рядом на колени, приподнимая его и чуть придвигая к себе. — Феникс… Мой Феникс… Посмотри мне в глаза… По его подбородку стекала свежая кровь, смешиваясь со слюной из приоткрытого рта. Я не заметил в какой именно момент слезы катились по моим застывшим щекам. Он, откашливаясь и проглатывая слюну, вяло приоткрыл глаза, тяжело вздохнув и от этого еще больше сморщившись. — Феникс!.. — почти взвыл я, наблюдая его страдания, не зная, что сказать или сделать. — Франциска, вызови полицию! Скорее! — Майлз, пожалуйста… Они будут здесь с минуты на минуту… Слезы лились ручьем, заливая лицо и спускаясь по шее на одежду. Феникс несколько раз моргнул, глядя на меня, пытаясь сфокусировать взгляд. — М-Май… лз… — слабо выдавил он, поперхнулся и закашлялся еще сильнее, отхаркивая сгустки крови. Мне стало страшнее, чем при появлении Эванса и всей этой сцены. Я был готов сделать что угодно, лишь бы облегчить его муки. Он держался за бок — вероятнее, повреждена была грудная клетка или легкие. Мое сердце разрывалось, от одной мысли, о том, как же было ему больно. Однако я не мог не действовать и, чтобы хоть как-то помочь, аккуратно и бережно взяв за плечи, усадил его к своему животу, поддерживая голову. От этих действий он выгнулся и зашипел от боли. — Тише, тише, дорогой… Все будет хорошо. Постарайся делать неглубокие вдохи и выдохи… — уговаривал я его, нежно поглаживая темные волосы. Фениксу от смены положения стало немного лучше — по крайней мере, он перестал кашлять и горько стонать. — Так б-больно… — сдавленно прошептал он, хватаясь за мою руку. На редкость в этот раз она была холодная, так же как и моя. Я, инстинктивно ощутив его боль, сжал его пальцы, переплетая их со своими. — Скоро станет легче. Все позади, солнце. Не думай о боли… Представь, что мы сидим на диване в нашей гостиной… Смотрим твои любимые мультики или телешоу… Смеемся и кушаем пиццу с ананасами… — я погладил его по щеке, заставляя смотреть на мое лицо. Его глаза — большие и синие, в окружении густых черных ресниц, уставились на меня с какой-то странной сосредоточенностью. — У тебя такие… красивые глаза, Майлз… У меня перехватило дыхание. Еще никогда прежде я так не реагировал на простой комплимент — мое сердце так сжалось, и я едва не задохнулся от нахлынувшей волны чувств. — Мой Феникс… Прости меня… Я… я… — Что вы сделали с боссом?! — резко перебил меня мужской голос, громкий и властный. Я обернулся — в круг у трупа Эванса столпились трое незнакомцев, выглядевших в темноте мрачно и угрожающе. Только подобного нам и не хватало для полного счастья. Франциска обняла меня за плечи, глядя, видимо, на происходящее с той же смесью ужаса и испуга. Я крепче прижал к себе Феникса, чувствуя, насколько он слаб. Да и сам чувствовал себя не лучше, хоть и держался на ногах твердо. Они сделали шаг вперед, поднимая оружие. Навряд ли я бы смог защитить близких мне людей… — Всем стоять, не двигаться! Полиция! — скомандовал Гамшу, врываясь в эпицентр событий вместе со своей свитой из вооруженных полицейских и силовиков. — Бросьте оружие! Быстро! Иначе мы открываем огонь! Еще раз повторяю: всем бросить оружие на землю и поднять руки вверх! — Наконец-то… — вздохнула с облегчением Фрэн, утыкаясь лицом в мою спину. У меня тоже отлегло от сердца, если это можно было так выразить. — Они не смогут причинить нам вреда… — прошептал я. В моем голосе прорезались нотки торжества — Теперь нам ничто не угрожает. — Опустив взгляд на любимого, я заметил, что он не реагирует на мои слова. — Ты слышишь меня? Феникс, открой глаза… Пожалуйста… — видимо, боль брала свое — он потерял сознание. Главное — он жив, он дышал, а сердце билось! — М-мистер Эджворт? — обратился ко мне детектив, встряхивая за плечо. — Вы в порядке? Сэр, позвольте помочь? Здесь врачи. Отпустите Ника… Я понимал, конечно, всю серьезность положения, но отпустить Феникса казалось в этот момент унизительным и подлым. — Майлз, пожалуйста, послушай меня, оставь его. Позволь врачам позаботиться о нем. И о себе тоже… Майлз?! — Сэр, да у вас же кровь! Их голоса доносились до меня издалека, словно сквозь вату. Перед глазами все поплыло и закружилось, я начал терять ощущение пространства и времени. Кажется, Франциска пыталась удержать меня от падения, обнимая и тихо приговаривая что-то. Сознание стремительно заволакивала темная пелена, уже не разбирая, где реальность, и где небытие. Я уже ничего не соображал…***
— Мистер Эджворт, вы уверены в своем отказе от госпитализации? Вы крайне утомлены и нуждаетесь в отдыхе. Вам необходимо оставаться под наблюдением ближайшие несколько дней… Ваш организм из-за чрезмерного стресса весьма уязвим, поэтому я предлагаю… — доктор Брифли говорил так убедительно, что я почти поверил ему. Почти. — Я действительно устал, — пробормотал я, морщась от введения в вену очередного шприца. — Всего лишь небольшое недомогание, ничего серьезного. Через час-другой станет легче. — Принимая во внимание количество инъекций успокоительного, я могу гарантировать вам продолжительный и безболезненный сон, при условии полного покоя и неподвижности. Сейчас вы не в состоянии адекватно воспринимать происходящее, за вами нужен присмотр и постоянный уход. В целях вашей же безопасности… — Я понимаю, доктор, спасибо… — он закончил процедуру наложением небольшого количества ваты и пластыря на место укола. Мне все еще было плохо, и я не торопился вставать с осмотровой кушетки. — Скажите, пожалуйста… Что с Фениксом? Вам удалось что-нибудь выяснить? Он мягко улыбнулся, словно понимая причины моей взволнованности. Мне было все равно, о чем он думает — я просто глядел в его светло-карие глаза и думал о том, как сильно мне хотелось бы увидеть Феникса вновь. — Мистеру Райту, как раз наоборот, требуется госпитализация — его грудная клетка серьезно повреждена, в левом легком произошел разрыв тканей и, вероятно, внутреннее кровоизлияние, а также два закрытых перелома ребер. На данный момент его жизни ничего не угрожает, но для восстановления органов потребуется время… Мистер Эджворт? У меня начало сводить скулы от сдерживаемых слез. Я чувствовал себя законченным кретином — по моей вине Феникс едва не погиб. И теперь ему предстояло провести в больнице еще несколько недель, если не месяцев. А мне… Мне предстояло увидеть его снова на больничной койке, чувствуя себя соучастником этой ужасной трагедии. Такое не укладывалось в голове. Мое сердце ухнуло куда-то вниз. — Мистер Эджворт? — повторил доктор обеспокоенным тоном. От его слов меня бросило в дрожь. — Я-я могу его увидеть? Прямо сейчас? — Мистер Эджворт… Вам необходим отдых. Возможно, завтра. Мистер Райт не приходил в сознание, к тому же, в его палате постоянно находятся посетители… Поэтому не волнуйтесь и не переживайте — за ним есть кому присмотреть. Разумеется, у Феникса были близкие друзья, но… мне не следовало оставаться в стороне. Он нуждался во мне, а я нуждался в нем, как в кислороде. Привязанность делает людей зависимыми — я зависил от этого мужчины без остатка. Это чувство было очень глубоким и преданным. Оно пронизывало все мое существование, оно годами было частью меня, и я ничего с этим не мог поделать. За это я винил себя и получал взамен непереносимое страдание. Вот только теперь все было по-другому. Я любил его. Это было взаимно… — Хорошо, — согласился я, решив не спорить с доктором, и неуверенно встал с кушетки. — Если для его лечения понадобится финансовая поддержка, я готов взять на себя эту ответственность. — Вы можете оставить номер своего счета в кассе. — Благодарю… Всего доброго, доктор. До свидания. Спасибо за помощь. Я вышел из кабинета, придерживаясь за стену. Внутри у меня все гудело, казалось, вместо крови по моим венам течет расплавленный свинец, который при каждом движении выедал жизненные силы. Возможно, так начали действовать уколы? — О, Боже, Майлз, — содрогнулась стоящая возле двери сестра, увидев меня. Ее прекрасное лицо выражало неподдельное сострадание. Было в ее глазах и что-то еще — что? Смятение? Страх? Отвращение? Я не знал. Она взяла меня под руку, словно опасаясь, что я в любую секунду упаду на пол. — В какую палату тебя проводить? — В палату Ф-Феникса… — мой голос дрогнул. Слова срывались с губ непривычно скомкано. Франциска нахмурилась, не понимая. — Я отказался от госпитализации… — Какой же ты глупец! Ты невыносим, Майлз Эджворт, — раздраженно проговорила она. Мои губы тронула едва заметная улыбка — я всегда говорил эти слова ему. И я бы, в самом деле, хотел бы произнести их для него еще бесчисленное количество раз. — Неужели ты не понимаешь… — Мне вкололи большую дозу успокоительного и снотворного, Франциска, поэтому… Скорее всего, не понимаю… Доктор сказал, что за мной нужно присмотреть… Фрэн, пожалуйста, останься со мной — я не вынесу одиночества. Ее взгляд, до того настороженный, смягчился, превратившись в ласковую озабоченность. — Я побуду с тобой, подобное не обсуждается. Кто-то должен проследить за твоим приемом пищи… — она тоже слегка улыбнулась. Все это время она не выпускала мою руку. — Фрэн… Люблю тебя, — шепнул я, приглаживая выбившуюся прядь ее челки. Глаза ее, цвета грозового неба, расширились, во взгляде проступило смущение, на щеках вспыхнул легкий румянец. — Дурак, и я тоже… Пойдем к Фениксу, пока ты совсем не потерял голову. Вот так мы вместе и шли по больничным, коридорам освещенных лампами, наполненным монотонным гулом нескольких голосов. На нас косились некоторые из пациентов и санитаров, и все же, по молчаливому согласию, расступались, давая нам дорогу. Наверное, внешний вид не сулил ничего хорошего… Ощущение сна и нереальности происходящего сковало меня полностью. Я, смотря себе под ноги, отчетливо видел стеклянные глаза Эванса, залитые кровью свои руки и пистолет, камнем лежащий в моей ладони. Знакомая тревога шевельнулась в моем сердце, я глубоко и часто задышал, пытаясь унять невыносимое жжение в груди. Заметив мою внезапную перемену, сестра сжала меня в объятиях: — Потерпи, Майлз, осталось совсем чуть-чуть. Скоро ты будешь дома в своей теплой постели… Ты в безопасности… — Я убил его… — пробормотал я и заметил, как Франциску словно подменили. Она ослабила объятия, дернувшись. Ее лицо, еще минуту назад отдававшее нежным румянцем, помрачнело. — Я не хотел убивать, Фрэн. Даже не думал об этом… — Это уже неважно, — ответила она как-то потерянно. — Мы… позже все обсудим. Сейчас не время и не место. Пойдем. Она потянула меня за собой, стремясь поскорее покинуть это место и продолжить путь в палату. Мне пришлось подчиниться. Остановившись у палаты с номером «тридцать два», дверь в которую была приоткрыта, сестра вопросительно оглянулась на меня. Я кивнул и нерешительно шагнул к двери. В глубине души я, как огня, боялся увидеть Феникса в плачевном состоянии на больничной койке. Только первым, что я увидел — Ларри, сидевшего возле него на стуле и детектива вместе с Мэгги тоже склонившихся над кроватью. Они, при моем появлении, тут же выпрямились и внимательно посмотрели на нас, переглянувшись, отходя подальше от Феникса. И при виде страшной картины, открывшейся моим глазам, моя надежда разбилась вдребезги. Все повторялось: он лежал на кровати, бледный, с серым лицом и разбитой нижней губой, закрытые глаза делали его похожим на мертвеца, его грудь и плечо покрывали туго затянутые бинты. Мне хотелось плакать, нет, выть от отчаяния. Как я мог допустить это? Что я натворил? Он же рисковал всем из-за меня… Ноги стали ватными, колени подогнулись, меня повлекло вниз, к полу, с коротким животным стоном. Франциска успела подхватить меня, Ларри метнулся ко мне, помогая ей удержать меня. Они что-то говорили мне наперебой, но я ничего не слышал. Все свое внимание я сосредоточил на Фениксе. Он совсем обессилел. Таким слабым и беззащитным он выглядел… Ну почему я не уберег его? Я ненавидел себя еще сильнее. Сестра и Ларри настойчиво толкали меня к дверям, заставляя выйти из палаты. Видимо, я выглядел как человек, потерявший рассудок от горя. И они имели на то основания. Феникс был для меня всем. Моей жизнью. Я не представлял, какой мог бы быть мир без него. Мог бы я хоть на секунду перестать о нем думать? Не мог… Так я оказался в коридоре, не сопротивляясь, чувствуя лишь усталость и опустошение. — Малыш, давай поговорим. Просто поговорим… Ты выглядишь очень расстроенной… Хочешь, мы… — Не надо ничего говорить. Оставь меня в покое, Ларри, пожалуйста. Для меня этот день стал настоящим адом и я не хочу даже думать об этом… — Но, Франни… Франциска подняла на него взгляд, и он умолк. Какое-то время они молчали, глядя друг на друга, а затем она повернулась к нему спиной, направляясь прочь, ведя меня следом. Во мне все еще не улеглось это страшное ощущение, вызванное видом любимого. Я пренебрег его чувствами, поступив с ним так жестоко… Я вспомнил случившееся, выражение его лица, когда слезы показались в больших синих глазах, явственный нервный срыв — он сказал обо всем в сердцах, захлебываясь от обиды. Передо мной стояла мучительная дилемма — признаться ему в своем эгоизме, в том, какие мысли и чувства, сильные и слабые, переполняли меня, показать, насколько глубока моя любовь, попытаться спасти нас обоих. По-другому поступить я уже не мог, и иного пути для себя не видел. Нам предстояло оставить позади обиды, нам предстоял новый этап нашей жизни.***
— Как мне заслужить твое прощение, Феникс? Скажи… — молитвенный шепот, срывавшийся с моих губ, был полон тоски. Ответа не последовало. Спокойное лицо Феникса не выражало ничего, кроме равнодушия. После недолгой паузы я тяжело вздохнул, поглаживая его руку, безвольно лежащую на покрывале. Она была горячей, такой горячей… Я находил утешительным и обнадеживающим это тепло. Опустив глаза, я заметил посреди перебинтованного плеча и груди мои любимые и желанные родинки, которые я уже столько раз целовал. Сейчас они казались мне особенно дорогими. В памяти всплыл первый раз, когда моему взору открылось их магическое очарование: Феникс, страдающий от жара, сидел на своем рабочем диване, скинув плед к ногам, поедая порцию куриного бульона, заставляя меня смотреть на себя, приковывая мое внимание своим необыкновенным телом. Я до сих пор помнил мое первое впечатление — как завороженный, не отрывая глаз, следил за тем, как двигаются его губы, вздымается и опадает его грудная клетка, и ощущал непонятное томление, порожденное моей «безответной» любовью… — Феникс, мне стыдно за то, что я считал свою любовь к тебе ненужной… Она, пожалуй, была слишком важной частью меня самого… Теперь я это понимаю… Этот девятилетний синеглазый мальчик перевернул всю мою жизнь, открыл для меня новые горизонты и вытащил меня из бездны, куда я, по глупости, стал проваливаться. Он всегда понимал меня лучше, чем я сам, более чутко отзывался на мой внутренний мир. Он разглядел в моей душе первые ростки настоящего чувства, укрепил их, помог расцвести. Он никогда не отказывал мне в поддержке и никогда в помощи… А я — я обидел его, свою вторую половину, единственную, которую я действительно любил, мою самую настоящую и искреннюю половину. — Что же мне делать, Феникс?.. За вчерашний день я успел так сильно измениться, многое переосмыслить, столкнувшись с открывшимся мне прошлым… Такое же унижение, такое же непоправимое поражение, пожизненное наказание в виде убийства человека. А ведь было время, время юности и страсти, глупостей, грозившее вот-вот кончиться… И вот оно кончилось — безвозвратно. Ночь, прошедшая под звуки моих рыданий и сестры, казалась мне длиннее дня. Утро, отравленное чувством вины, еще более жгло мне сердце, когда я, пряча темно-алые гематомы на шеи свитером с высоким горлом, лицезрел на пустые полки шкафа, где обычно хранилась одежда Феникса. Его вещи пропали — у него не оставалось теперь даже самых простых и необходимых вещей — спортивной сумки на месте преступления не было найдено, а телефон, который я недавно ему подарил, оказался разбит… И все это — моя безответственность. — Скажи, Феникс, скажи… Вечность, заполненная тиканьем часов, слезами, тихим надломленным шепотом, раскаянием, пролетела незаметно. Я потерял всякий интерес ко всему окружающему, ничему не желая уделить внимания, кроме моего Феникса. Даже пространство вокруг меня словно застыло, ожидая, пока моя душа насытится зрелищем любимых черт. Я бы мог пожертвовать чем угодно, лишь бы увидеть блеск синих глаз, теплоту улыбки, услышать мягкий голос… Да, из всех моих недостатков самым страшным было то равнодушие к нему, которое я проявил. Но я исправлю свою ошибку. Больше я никогда его не оставлю, ни за что… Вывело меня из состояния угнетенной задумчивости легкое прикосновение к плечу. Вздрогнув, словно от удара током, тут же я пришел в себя и с усилием стряхнул наваждение. Феникс, приоткрыв рот, испустил тихий гортанный звук, прозвучавший у меня в ушах слишком гулко. Я, взбодрившись, поспешно наклонился к его лицу, ближе подвинувшись к кровати. Осторожно прикоснулся к его щеке ладонью, оглаживая. — Любимый… Ты слышишь меня? — умоляюще спросил я. Облегчение и одновременно горечь подступили к моему горлу. — Я здесь, рядом… Открой глаза… Мне так тебя не хватает… Он, похоже, меня слышал. Слегка повернул голову в мою сторону, с трудом приподняв слипшиеся веки. Взгляд темных глаз затуманенный, невыразительный, сразу отыскал меня, став более осмысленным. — М-Майлз?.. — еле слышно произнес он пересохшими губами, но я расслышал его. — Я… где он… что со мной? — Все хорошо, дорогой, — с натугой улыбаясь, ответил я, стараясь говорить так, чтобы не напугать. — Все самое страшное позади. Теперь ты в безопасности. — Ты… жив… — продолжал он бессвязно, хватаясь за мою руку, которую я сжал в ответ. — Я сильно боялся, что… он убьет тебя… — он содрогнулся, опять впав в полубессознательное состояние. — Феникс… Все уже закончилось. Не думай об этом. Ты поправишься. Доктор сказал, ты быстро поправишься. — Что случилось? — спросил он, заметив, как бледнеет мое лицо. — Так тяжело… вздохнуть… — Гм… У тебя повреждено левое легкое, не очень серьезно, тем не менее… Сломаны два ребра… — О, черт… Где Эванс? — тревога, отразившаяся в глазах моего мужчины, передалась и мне. Я прокашлялся, прогоняя слабость. — Он больше не причинит нам вреда. Этот человек мертв… Я убил его… — коротко бросил я, питая озлобленность на самого себя за все это. — Боже… Д-да, я вспомнил… звук выстрела… И то, как он душил тебя. Меня потрясло, когда я увидел… И, сквозь боль, я нашел силы д-добраться до рядом лежащего пистолета… — Спасибо тебе, любимый, без тебя я бы не справился! Я был бы мертв… Между нами на миг повисло тягостное молчание, во время которого я заново переживал всю ту гамму чувств, которые испытал в самый первый миг нашего расставания. Большим пальцем Феникс провел по моей ладони, все также остававшейся в его руке. Он не отстранил ее, не убрал. Напротив, он словно пытался поддержать меня. По традиции, наши пальцы, соприкоснувшись, переплелись — это была демонстрация истинной близости. — Феникс, я… — волнуясь, начал было я, однако… — Принеси, пожалуйста, воды, — попросил он, не давая мне закончить. Его хриплый голос звучал тихо и неразборчиво, выдавая его крайнюю слабость. — Во рту привкус пыли и железа… Мне не оставалось ничего другого, я неуверенно кивнул, повернулся к стоявшему возле кровати кувшину и налил воды в стакан, а затем, сев на кровать рядом с ним, приподнял его голову, подставляя его к губам Феникса. Он благодарно кивнул и с жадностью осушил стакан до дна. Вода подействовала на него благотворно, возвращая к жизни. Когда он опустил голову на мою ладонь, я осторожно опустил его обратно на подушки, склоняясь над ним и вглядываясь в выражение его глаз. Его щеки едва заметно порозовели, а малость уловимое дыхание коснулось моего лица. Почему-то мое сердце на несколько мгновений замерло в груди. — Феникс, простишь ли ты меня? Я вел себя как полный кретин, совсем позабыв о твоих чувствах… Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти, чтобы… — Ты спас мне жизнь, Майлз. И не только мне — Франциске, себе… Я этого никогда не забуду. Мужчина, которому я многим обязан. Ты поступил как настоящий герой. — Герой? — удивился я, с сомнением глядя на его лицо. — Но я не герой… О каком героизме можно говорить, если я… — я запнулся и вздохнул. — По моей вине мой любимый мужчина был на волосок от смерти… Если бы я только сам взял себя в руки и занялся тем делом — ничего бы не случилось. — Майлз, ты снова не замечаешь очевидных вещей. Да, мы оба рисковали жизнями, это сделали за нас наши сердца. Но тебе удалось добиться того, что мы снова вместе. А это самое главное. Я видел, как тебе пришлось рисковать собой. Он душил тебя… — Я… я убил его… — А так он бы убил тебя, меня и Франциску. Ты… Ты сумел его остановить. Спасти меня… Для меня ты всегда будешь героем. Не просто человеком, попавшим в тяжелое положение, человеком готовым отдать свою жизнь за других. Человеком, который сумел сделать то, чего не смог никто другой. — Спасибо, Феникс… — слегка улыбнулся я. Его слова, сказанные таким нежным тоном, заставили меня поверить, в то что не все так страшно и непоправимо. — Я так много тебе наговорил всего… Мне не следовало этого делать… Это было слишком глупо и нелепо. — На самом деле нет ничего глупого или нелепого в том, о чем ты говорил. Это естественно — испытывать чувства, которые ты не контролируешь, и не всегда можешь ими управлять. Вследствие, ты открыл мне глаза на многое. — Ох, Майлз, я хочу, чтобы ты знал — я знаю, что ты был искренним в наших отношениях. В нашей любви. Ты не пользовался моими чувствами, а дорогие подарки… — Всего лишь способ выражения моей заботы, — перебил я его. Уголки его губ дрогнули в улыбке, от которой меня охватил трепет. — Я приношу извинения за свои слова и поступки. Они были неуместны и весьма оскорбительны. Больше я никогда этого не допущу… Никогда не оставлю тебя и твои чувства, дорогой. — Любое заблуждение в прошлом может быть исправлено в будущем, при условии принятия и осознания случившегося. Прошлое не должно мешать настоящему… — он слегка нахмурился, вспоминая что-то. — Я принимаю твои извинения, и прошу простить меня за те ужасные слова… — Не стоит, Феникс… — И за свой п-поступок… Я был несправедлив к тебе… — на синих глазах заблестели слезы. Теперь он выглядел несчастным. Мне стало невыносимо тяжело. Слезы, подступившие и на мои глаза, не заставили себя долго ждать. — Ты прав, я буду любить тебя без брака. Для нашей любви он не имеет никакого смы… Не выдержав, я остановил поток его раскаяния, прижав палец к его губам. Он замер, не ожидая, видимо, такой реакции. — Не говори так, пожалуйста. Брак — это фундамент нашего будущего, гарантия прочности наших отношений, обеспечение истинного счастья… Это повод для радости, огромный шаг вперед. — Что ты… — он сглотнул, утратив всю свою решительность. Я убрал палец, подавляя в себе зачатки волнения. Мое сердце заколотилось. Но ведь еще не поздно?! — О чем ты говоришь? — Сегодня утром, пока я собирался к тебе, я понял, что мне не хватает в нашей квартире твоего беспорядка — маленького безумия… Твоих разбросанных вещей на тумбе, захламленный шкаф, грязной кружки с остатками кофе… А, когда первые лучи солнца проникли в окно, я сразу вспомнил, какое важное значение ты имеешь для меня. Потому что ты — мое единственное солнце. — Я провел ладонью по волосам, пытаясь собраться с мыслями и придать себе спокойствия. — Я не смогу представить и дня без тебя. Понимаешь? Все лучшее из этого грешного мира, я вижу только с твоей помощью. И я хотел бы быть для тебя всем в ответ, осчастливить тебя и быть рядом в любой момент, в любую секунду. Прошу тебя, будь моим единственным солнцем… Глаза Феникса расширились, он, казалось, потерял способность говорить. Мои слова произвели на него ошеломляющее впечатление. Время остановилось для нас обоих, и окружающий мир перестал существовать — только стук наших сердец заполнил комнату. Мной овладела детская эйфория, смешанная с переживанием чего-то бесконечно прекрасного. — Феникс, я… Полагаю, этот день станет последним, когда мы официально не считаемся семьей… — медленно выговорил я, чувствуя, как слова застревают в моем горле. Не став больше тратить время, я, скинув с плеч медицинский халат, наощупь нашел бархатную коробочку в кармане пиджака, открыл ее перед изумленным лицом Феникса. От неожиданности у него вырвался громкий вздох, следом стон от боли. — Тише. Ничего страшного… — успокаивал я его, сжимая его руку. Несколько секунд мы неотрывно смотрели друг другу в глаза. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Я задыхаюсь. — Окажешь ли ты мне честь, Феникс Райт, стать моим супругом, моим истинным солнцем и счастьем? Навсегда… Его глаза, налитые слезами, судорожно блуждали по моему лицу, выражая полнейшее смятение. Прикрыв рот рукой, дал волю слезам. У меня самого щемило сердце, но я сумел улыбнуться, ощущая на губах солоноватый привкус. — Дорогой… Я обещаю быть твоим ангелом… Только твоим. — М-Майлз… — дрожащими губами прошептал он, поднимая на меня свои лучистые васильковые глаза. — Это т-точно не сон?.. — Нет. Это самая что ни на есть реальность… — О, боже… Я и мечтать о таком не смел… не мог… О боже, Майлз! — постепенно приходя в себя, взволнованно заговорил он, путаясь в словах. — Все эти годы… Все эти мысли… И вот теперь… Да, да, да! Я согласен! Я буду твоим единственным солнцем! Отняв руку от лица, он протянул ее мне. Его дрожащие пальцы коснулись моих, вызвав в душе бурю восторга. Я никогда не был так счастлив, как в этот момент. Вот она — вся сила любви. Вынув кольцо из синей бархатной подушки, с торжественным мандражом надел его на безымянный палец любимого, заметив, с каким вожделением он разглядывает это кольцо. Огромный сапфир, блестевший мягким синим огнем, обжигал и притягивал гипнотизируя. Золотая оправа в виде крошечного переплетенного лаврового венка, усыпанная бриллиантами, обрамляла сапфир словно нимб. По бокам сердцевины она была разделена диагональными линиями белого золота, на котором играли чистейшие лунные блики. — Оно… Такое красивое… — сглотнув, пробормотал Феникс, не отрывая глаз от кольца. Слова были не нужны, я понимал его без слов. Красивое — это правда. Перед тем, как навестить Феникса в больнице, я посетил ювелирный салон и, увидев, подобное творение, сразу ощутил острое желание приобрести его, представляя на пальчике своего мужчины. Но представления рассыпались прахом при виде этого украшенного в реальности — оно было совершенным. — Постой… А как же… Мое кольцо? Мое предложение? — Твое кольцо осталось у меня. А предложение… Кмф… Может, попробуем заново? — осторожно предложил я, внутренне сжавшись и достав красный футляр, внутри которого хранилось мое кольцо. На этот раз оно не причинило мне боли. Феникс немного поерзал на месте, принимая его. — Давай… — волнение теперь сквозило в его голосе, хотя он по-прежнему не отрывал от меня взгляда. Наверно, по понятным причинам он боялся получить сценарий первого раза. — Майлз Эджворт, ты согласен стать моим мужем? — Конечно, да, Феникс, — с открытой готовностью ответил я, ласково и нежно глядя на него. В ответ его губы слегка растянулись в улыбке и, поцеловав мою руку, дрожащей рукой надел кольцо мне на палец. Рубиновое пламя, наполнявшее камень, пронизало меня насквозь. Оно излучало успокаивающее тепло, смывая последние тени растерянности и сомнений. — Феникс… Наши пальцы сплелись, кольца сверкали и переливались, насыщенными синими и красными искрами, являясь доказательством необъятного чувства. Сейчас мы были как никогда нужны друг другу. Наши сердца были переполнены взаимной любовью. Не было ничего, что могло встать между нами. Ничто не имело значения. — Я очень рад, очень… — шептал он. Мне не хотелось прерывать этот волшебный момент, хотелось, чтобы он длился вечно. — Поцелуй меня, Майлз… Просьба, прозвучавшая так томно, лишила меня дара речи, и я повиновался, ощутив резкий порыв почувствовать вкус его губ. Склонившись над ним, поколебавшись всего секунду, смотря в эти удивительно родные глаза, нежно прикоснулся губами к его приоткрытому рту. Хоть его нижняя губа распухла и покрылась твердой коркой, поцелуй оказался обжигающе сладким — все переживания в моем сознании растаяли, оставляя после себя лишь хрупкость предвкушения. Прошла секунда, другая… Дыхание сбилось, а губы разомкнулись. Но он не отпустил меня — его пальцы зарылись в мои волосы, отводя их от лица. — Люби меня… — выдохнул он мне в губы. Я стал покрывать его лицо легкими поцелуями, стараясь не задеть искалеченную грудь. — Люблю… Люблю. — Ты останешься со мной? — Останусь… — прерывисто дыша, ответил я, чувствуя, каким одурманенным становится его взгляд. Спустя длительные минуты я отстранился первым. — Когда меня выписывают? Я хочу домой, в наш дом, Майлз… Тем более, твои внимательные руки точно поставят меня на ноги… — Феникс… Мой любимый идиот, — мягко улыбаясь, произнес я, накрывая его ладонь своей. — Не будем торопить события. Я не отойду от тебя ни на шаг. — Обещаешь? — с явным ребячеством, умиленным и нетерпеливым, он поднял мою руку, рассматривая наши помолвочные кольца. — Феникс… — закатил я глаза, и все же ему удалось сохранить на моем лице улыбку. — Обещаю. Отдохни пока. Тебе надо набраться сил, солнце. — Да, мне надо отдохнуть… Только я слежу за тобой… — издав подобие смешка, вызвав безобидную ухмылку на моем лице, сказал он, опустившись на подушку. Глядя на его возвышенное спокойствие, плавно переходящее в безмятежный сон, на улыбку, способную навеять безмятежность на меня самого, я укрыл его одеялом. С минуту я прислушивался к ровному дыханию своего будущего мужа, наслаждаясь его присутствием. Может быть, позже, спустя годы, когда мы с ним держась за руки, глядя в вечность, будем вспоминать этот момент. Кольца сияли на наших пальцах, напоминая, насколько прекрасна может быть жизнь. Я ради Феникса готов был на все — вытерпеть любые удары судьбы, рисковать своим будущим, своей жизнью, но потерять его — не мог. И уже никогда не смогу…