Кукла

Они приходят ночью, когда Малинке спит, положив голову на плечо мужа. Теперь она может называть Ферранте своим мужем, и от этого сразу теплее на сердце – никакой неуверенности, никаких теней между ними. Но тени приходят извне – выныривают из черной тропической ночи, лунный свет отражается от стальных лезвий и светлых волос женщины в черном. Малинке кричит – впервые за несколько лет по-настоящему кричит от страха. Она думала, что ничего не боится, когда рядом Ферранте, но ошибалась – она не боялась людей, а за ними пришли мертвецы, вернувшиеся с того света. Ферранте просыпается, выхватывает шпагу с гневным криком, переходящим в отборные проклятия при виде бывшей невесты. «Изыди, Сатана!» - кричит он. Малинке не помнит точно, что это значит, что-то про христианских злых духов. Секундное промедление, вызванное неожиданностью, оказывается роковым. - Калипсо передавала тебе привет, - бросает Ливия, пока двое дюжих мужчин связывают изрыгающего проклятия Ферранте. Услышав имя Калипсо, он резко замолкает. Малинке вся холодеет, Калипсо пугает её куда больше, чем христианские Бог или дьявол. - Чего тебе надо? – вопрошает Ферранте, стоя на коленях – его удерживают в этой позе, не давая подняться. – Заключила с этой тварью сделку? Ну и чего она от меня хочет? Я больше не служу ей. - Я передам Калипсо твои слова о ней, - говорит Ливия. - Ты очень быстро забываешь своих женщин. На корабль его! – она разворачивается, и в этот момент Малинке с диким визгом бросается на неё. У индианки нет оружия, зато есть сильные руки и ненависть, накопившаяся в её сердце – впервые шевельнувшаяся, когда Ферранте сказал «Любовь к той женщине все еще живет в моем сердце», исподоволь растущая при каждом новом взгляде на носовую фигуру «Ливии», скрываемая даже перед собой, впервые осознанная тогда, на палубе испанского корабля – и вырвавшаяся, наконец, наружу. - Аииииииииии!!!! – верещит индианка на одной ноте, сбивая соперницу с ног, падая вместе с ней на песок, вцепившись в светлые волосы – о, с какой охотой она бы выдрала их все до единого! – Аыыыыхххх, - хрипит она через секунду. - Ишь, шустрая какая, - человек со смуглым лицом вытирает кровь с лезвия длинного ножа. – Вы целы? – он подает Ливии руку. - Да. Сама бы справилась, - Ливия встает, со всей силы пинает Малинке под ребра. - Получила, индейская тварь? Малинке не отвечает. Она смотрит, как они уходят, потом с трудом встает и, ковыляя, идет за ними. Мимо горящих хижин, спотыкаясь о чьи-то трупы. Она не глядит вниз, нельзя, чтобы её что-то отвлекало. Вскоре идти становится совсем тяжело, потом – невыносимо, и она ползет к берегу на четвереньках. Последние несколько футов – на животе. Её кровь смешивается с морской водой, и Малинке тупо смотрит, как освещенный пламенем пожара, поднимает якорь корабль с так хорошо знакомой ей носовой фигурой. Корабль, который должен быть на дне морском вместе со своей командой. Лишь они двое чудом спаслись, она и Ферранте. И все же «Ливия» здесь. Калипсо воистину всемогуща. Малинке ненавидит Калипсо в этот момент, но еще больше она ненавидит мертвую женщину в черном, приходящую за Ферранте с того света раз за разом. Она столько времени стояла между ними, и если ей позволить – заберет Ферранте насовсем. Позади, в джунглях, осталась пирамида, где спят её, Малинке, боги. Боги, которые молчали, когда испанцы убивали её семью, и когда они пришли сюда из-за моря много лет назад, со своим оружием и своей властью. Малинке ненавидит Калипсо. Но мертвую светловолосую женщину она ненавидит больше. У неё ничего нет сейчас, что можно было предложить, и все же, лежа на берегу, наполовину в воде, ставшей красной от её крови, Малинке обращается к Калипсо и обещает отдать все, что у неё есть в обмен на жизнь Ферранте. Мучительные несколько секунд – или минут? Или вечность? ей кажется, что её мольбы напрасны. Потом по воде пробегает рябь, и до ушей Малинке доносится чуть слышный смех – но, возможно это просто шум в ушах, а может то трещат горящие индейские хижины. И тут Малинке понимает, что совершила ошибку. На этом воспоминания Малинке из рода Купул заканчиваются. - Ты же обещала, что отдашь его мне! – Ливии с трудом сдерживает рвущийся наружу гнев. Она не привыкла сдерживаться, поэтому получается плохо. - Я обещала, что помогу отомстить, это разные вещи, - отрезает Калипсо. Нотки металла в её голосе напоминают: «Не зарывайся!». Они стоят на песчаном берегу – некоторые кровавые следы вода уже успела смыть, но немало осталось. В рассветных лучах чернеют развалины деревни, невдалеке виднеется «Ливия». Ливия уже просто ненавидит это место – оно словно связано для неё с неудачами. - И в чем же заключается месть, если ты выполнила её просьбу? - Я обещала сохранить ему жизнь. Больше я не обещала ничего, - Калипсо усмехается лукаво и жестко одновременно. - Тебе ли не знать, что смерть – еще не самое худшее из того, что может случиться с человеком. Калипсо права, Ливия не может не признать, и все же у неё чувство, что её обманули. - И где он сейчас? - Расплачивается за то, что сделал. Никому не позволено так просто отказываться от служения мне. О, это презабавно, как люди оправдывают свои поступки. Злой Рок уверяет, будто бы вступил со мной в связь в минуту слабости, что я воспользовалась его отчаянием и заморочила ему голову. Как некрасиво с его стороны, ты не находишь? Ливия не знает, что сказать. «Она воспользовалась и моими слабостью и отчаянием тоже, и заморочила мне голову.» Но сказать это – все равно, что выступить в защиту Ферранте, а этого ей совсем не хочется. - Я хочу знать, где он! - Там, где ему положено быть, - Калипсо треплет её по щеке, Ливия дергается от прикосновения, её трясет от сдерживаемого гнева. – Ах да. Совсем забыла. У тебя теперь новая служанка. Дарю. Надеюсь, ты получишь удовольствие. Хотя… Она же ничего не помнит. Она отдала мне все, что у неё есть. В детстве у Ливии было много кукол. Больших и маленьких, темноволосых и со светлыми волосами. Она любила с ними играть, разыгрывала целые представления про прекрасных дам и отважных рыцарей, любовь и невероятные приключения. Иногда ей нравилось отрывать куклам головы. Теперь у неё есть её собственная живая кукла, которая выглядит как человек. Ливия назвала её Марией – это имя она не любила, оно напоминало ей о годах в монастыре, и ей казалось логичным назвать неприятным ей именем ту, кого она охотно замучила бы до смерти, если б не запрет Калипсо. Впрочем, радости от этого было бы немного, Калипсо не солгала, индианка ничего не помнит и, хуже того, ей бесполезно что-то рассказывать. Между ней и Ливией словно щит забвения, все попытки поведать об их общем прошлом разбиваются в прах – вот кукла стоит перед ней и слушает, а в следующую секунду непонимающе пялится на неё – Ферранте? какой Ферранте? Но Ливия не теряет надежды, что та когда-нибудь все вспомнит. А пока что она поручает индианке самую грязную и неприятную работу, какая есть на корабле, и даже не пытается защитить от приставаний матросов. Так ей и надо, треклятой индейской шлюхе. И все же, как ни смешно, как ни претит Ливии эта мысль – они нынче сестры по несчастью: Калипсо обманула их обоих, оставив Ферранте только себе. Что ж, у неё есть тот, второй, Ипполито Альбрицци, или, как его сейчас все называют, Александр Дюбуа. Калипсо заваливает Ливию поручениями, словно забыв о своем обещании, но все же, рано или поздно, «Ливия» окажется у берегов Франции.