***
Макс не постарел практически — был так же крепок и размашисто красив, с явной примесью восточной крови (отцы с Дыней у них были разные). Разве что седина, ударившая в волосы, в бороду напоминала, что наступал ему пятый десяток. И вроде был Макс счастлив здесь, в глуши, под звездами, где не тесно могучей свободолюбивой душе. Об одном лишь тосковал: что сын у него всего один. Светка на предложение родить ещё нескольких ответила жёстко: ага, щас, а кормить кто будет такую ораву? Ты в тайге постоянно, а мне, дай бог, с одним управиться. И родители не помогают. Может, сам до семьи наконец снизойдёшь? Макс с тех пор на жену затаил обиду — так грубо она плюнула в его «мечту» о доме, полном пацанов. Бабы, что с них взять? Только о себе и о себе… К чести Макса любовницу в дальнем краю он себе не нашёл. Да и о каких женщинах может быть речь, когда работы невпроворот? У одного аппендицит, другому ногу придавило. Даже про день рождения сына Макс позабыл! А когда приехал к Ване спустя пару дней, узнал, что Стрельцовы скопом отправились в Карагаиху. Позвонил Светке: «Не понял, жена — это что за дела?» Светка его отфутболила — потом объясню, мол, сама ни чё не понимаю. Дулась, наверно, что к Ваньке на день рождения он не успел. Остался Макс в квартире ночевать. Ой и невыносимо ему здесь было: привыкшее к лесной тишине ухо ловило каждый шум. Задремал лишь под утро — и тотчас разбудил его Светкин звонок. Жена говорила, запинаясь, чуть ли не плакала: — Макс, Макс, Ванька пропал!***
Ваня проснулся в доме у бабушки с неясным тревожным чувством. Словно кто-то смотрел на него неотступным кошачьим взглядом. Над маминой кроватью застыла большая тень. Ни в комнате, ни за окном не было вещи, которая могла отбросить такую. Вдруг послышался голос — вкрадчивый, холодный, неестественный какой-то — вроде и правильно говорит, но с непривычки тяжко ему человеческая речь даётся: «Если хочешь, чтобы твоя мать жила, — подчини амулет». «Чё?..» «Он жаждет твоей крови. Дай ему то, что он хочет». Ваня молчал. «Я жду». «Не буду я!» Он снова лёг, накрылся с головой, но тут же и вылез: не хватало воздуха. Живот скручивал спазм. Ваня заерзал на кровати, случайно задел ногой мать. Она проворчала что-то во сне, и Ване вдруг стало так от неё противно, что он подскочил: ещё бы руку резать из-за этой дуры… Может, в глубине души он любил её, но она всегда была так холодна к нему, так глупа и нелепа на людях, так непонятлива и равнодушна к его мечтам, что порой он презирал её настолько сильно, что забывал даже: она — его мать. «Или ты силы желаешь? — нежнее, почти жалостливо спросил голос. И Ваня увидел, как выступает из тени белое лицо с огромными, будто звериными глазами, горящими янтарём, и обрамляющие это лицо волосы — чёрные, точно продолжение темноты. — Подойдёшь со мной, дитя?» Зачарованный невиданной силой взгляда незнакомки, Ваня раздумывал недолго. «Пойду».