***
На дворе 1996. Москва находился в коме уже 5-й год, но спустя столько времени его веки дрогнули, являя окружающим ему врачам светлую синеву глаз. Михаил осматривал помещение, старался понять, где он, что он здесь делает и как попал в это помещение. — Как вы себя чувствуете, Михаил Юрьевич? — спросил мужчина в белом халате, осматривая Московского. — Что я здесь делаю? Долго я был в отключке? Какой сейчас год? Где Романов? — столица ничего не понимал, паника постепенно подбиралась все ближе. — 5 лет. Сейчас 1996. Вам сейчас не желательно нервничать — мужчина позже представился как Андрей Васильевич, лечащий врач Московского. — Подождите… — в глазах читался страх и непонимание — Как 1996? Только ж 1917 был… Андрей взволнованно посмотрел на медсестру, стоящую все это время рядом — Лена, позови пожалуйста нашего невролога — Какой невролог?! Где Саша?! — беспокойство и паника душили. Он не помнил практически ничего из 20-го века. Где же его Сашенька, который всегда был рядом, особенно после пожара в 1812. Почему сейчас он не рядом? — Пожалуйста успокойтесь. Я не знаю, про какого Сашу вы говорите, но он, наверное, навестит вас позже. — лечащий врач пытался остановить Московского, который с непередаваемым страхом в глазах уже тянулся дрожащей рукой к капельнице, чтобы выдернуть иглу из вены. — Если вы сейчас не прекратите, мне придется вколоть вам успокоительные. Ни мне, ни вам этого не хочется, верно? Слова доходили до пациента словно через толщу воды, но он прекратил свои попытки избавиться от капельницы. Так он себе не поможет. Столица глубоко и часто дышал, стараясь унять внутреннее волнение. — Добрый день. Меня зовут Дмитрий Вячеславович. Я врач-невролог — дверь в палату открылась, и в помещение вошел мужчина лет 40. На носу были очки с толстыми линзами, от чего глаза казались до смешного маленькими, в его темной бороде и волосах была заметна седина. — Добрый, Дмитрий — Андрей Васильевич пожал руку вошедшему — Ну, я думаю, что вас лучше оставить Когда лечащий врач покинул палату, невролог нарушил тишину — Итак, Михаил… — Юрьевич — Михаил Юрьевич, что вы последнее помните? — мужчина придвинул стул к больничной койке, и усевшись на него, достал из кармана блокнот и ручку. — Помню революцию. Я вместе с большевиками брал Зимний дворец, отречение Николая помню, первую мировую. Я помню все, что было до революции — в мыслях путаница, Михаил говорил все, что мог выцепить из оставшихся воспоминаний. — Травмы головы у вас были? — медик внимательно слушал, делая пометки в своем блокноте. — Не помню — В роду люди с альцгеймером, деменцией или маразмом были? — Нет — Тяжелые заболевания по типу энцефалита? — Не помню — Понятно. Это ретроградная амнезия. Причину ее появления нам предстоит выяснить. Найдем причину — сможем подобрать лечение — Михаил внимательно слушал Дмитрия, осознавая, насколько серьезна его проблема. Нет, амнезии были и до этого, но никогда он не забывал целый век. Это пугало. — Чтобы выявить причину вашей амнезии, вам будет назначено комплексное обследование, включающее в себя магнитно-резонансную томографию для проверки варианта с опухолью гипоталамуса, МРТ с контрастом, чтобы исключить или выявить наличие у вас эмболической окклюзии в верхней части базилярной артерии… — Извините, чего? — такое количество медицинских терминов звучали дико для только пришедшего в себя Московского. Он даже подумал, что его проклясть пытаются. — Базилярной артерии. Она расположена в основании головного мозга, говоря научным языком, в базилярной борозде мозга. Эмболическая окклюзия является следствием тромбоза, эмболии, расслоения стенок сосуда, а это в свою очередь может стать причиной развития амнезии — слова врача, хоть и были все еще немного непонятными, но вселяли уверенность, что человек действительно разбирается. Это порождало доверие и веру, что он сможет помочь. Но доля сомнения теплилась где-то на периферии сознания. Московский — город, а для них даже лечение не всегда необходимо, организм сам восстанавливается с течением времени. — Хорошо — А также надо будет сдать клинический анализ крови и кровь на тромбоциты. На этом пока все, а сейчас отдыхайте — Дмитрий встал, поставил стул на место и удалился из палаты, прикрыв за собой дверь. Михаил остался один.***
— Шура, блять! Ну ты даешь! — в помещении слышался угашенный смех какого-то парня. Питер честно его в первый раз видит. Он снова на какой-то тусовке, хуй знает где, стоя на коленях, блюет в грязное ведро, потому что головой в унитазе спит незнакомая девушка, которая недавно наяривала всем им по кругу. Мерзость. Даже в наркотическом угаре Саша испытывал отвращение к себе, к месту, к людям, окружавшим его. Как он докатился до такого? Да плевать в общем-то. Пока его не беспокоят призраки прошлого, можно продолжать собственное нравственное разложение. Громкая музыка била по ушам, а желудок скрутило так, словно он, заебавшись принимать в себя непонятную алкоголь-содержащую хуйню, решил свалить от хозяина куда подальше. Когда приступ тошноты закончился, Шура вытер рукавом своей мастерки рот, выудил из кармана телефон и попытался позвонить своему лучшему другу — Екатеринбургу, который был записан «Костян». Долгие гудки действовали на нервы. Екатеринбург всегда отвечал на звонок быстро, понимая, Саша просто так звонить не станет. Вокруг Думского толпились люди, потными от долгих танцев телами, прижимаясь друг к другу. Душно. Шура поднялся на ноги, отодвигая ведро в угол комнаты. Кстати, а что это за помещение? Оглядевшись, Питер заметил грязную газовую плиту. Ясно. Он протолкнулся через толпу пьяных и объебанных тел на маленький балкончик. Прохладный осенний воздух развевал вьющиеся волосы, принося с собой приятную свежесть. Вдруг в трубке послышался голос, странно не похожий на голос друга, но пьяный мозг Думского решил, что ему показалось. — Костян слушай, я тут, походу, какой-то палью вставился. Забери меня — Саша честно старался говорить внятно, но вышло так себе. — Саша? — голос в трубке дрогнул, он был знакомым. Даже слишком, чтобы Александр не узнал его — Саша! Где ты? Что случилось? Нет… Не может быть. Только не снова — Пошел в пизду, Московский! — сбросил звонок. Адреналин попал в кровь, временно возвращая трезвость сознания. Блять… как он мог позвонить Москве?! Саша внимательно смотрел на список контактов «Козел ебанный (не бери трубку)» «Костян» Все понятно. Он промазал. Думский думал, что столица еще, как минимум, пару-тройку лет проваляется в небытие, но он ответил, он очнулся, он приедет за Шурой, и снова начнется ад на земле, но от чего-то на душе стало легче. Похоже, что это Романов, который еще не растворился в алкоголе и наркотиках, ликовал на задворках сознания, что с Москвой все в порядке, но его радость Думской не разделял. Еще одна попытка дозвониться до Кости. — Шура? — Костян, это пиздец…***
После ухода врача Михаил решил еще немного отдохнуть. Через два часа к нему в палату вошел Борис Николаевич Ельцин. Он сказал ради приличия пару слов о том, что очень рад пробуждению столицы. Борис Николаевич привез личные вещи Московского, которые забрал из его кабинета: телефон, письма и личный дневник. Первопрестольный держал в руках маленькую книжечку в твердом переплете. Он никогда не страдал подобным, но знал человека, который любил такое, открыв ее, он сразу узнал красивый витиеватый почерк любимого Сашеньки. Как же он соскучился. Но откуда в его личных вещах дневник Романова? Еще какое-то время Москва восстанавливал в памяти основные события, благодаря словам президента. Так он узнал, что Союза больше нет, есть Российская Федерация. Настало время ужина. Кормили так себе, но Михаил не привередливый и не такое приходилось когда-то есть. Изучение писем и дневника он решил оставить на потом. К нему после еды зашла медсестра и наконец убрала капельницу. После еды организм клонило в сон, не смея сопротивляться желаниям ослабшего тела, Первопрестольный провалился в царство Морфея. — Миша, прошу, скажи, что это не ты отдал приказ! — Москва видел на кровати Сашу. На глазах была марлевая повязка, пропитанная слезами и кровью. Напротив Романова он увидел мужчину в военном кителе. Его фуражка лежала на прикроватной тумбочке, больше не скрывая коротких, торчащих ежиком во все стороны жестких волос. В этом человеке он с трудом узнал себя. — Не я. Это был приказ великого вождя — холодный и грубый голос. Советская столица сел рядом с Санкт-Петербургом, накрывая его щеку своей рукой, и нежно поглаживал большим пальцем гладкую кожу в попытке успокоить. — Сашенька, так было нужно — Дети, Миша! Там были дети! Даже их не пощадили! — голос сорвался на крик, а руки, водили по плечам вниз, чтобы найти и вцепиться в ворот кителя — Ты и твое новое светлое будущее отобрали у меня все! — Так переживаешь из-за статуса столицы, м? — насмешка, ядом отравляющая всю их любовь. Михаил стоял в стороне и смотрел на самого себя, не веря в происходящее. — Я за тебя переживаю! Ты сильно изменился… — крик перешел в шепот. Сил достучаться до любимого не оставалось, но в груди все еще теплилась надежда на лучшее. — Это не я изменился, это ты продолжаешь упрямо отрицать реальность! Все цепляешься за свою никому ненужную монархию и императора! Всего этого больше нет! Так же, как и нет Санкт-Петербурга — столица отцепил цепкие руки от своего воротника, сжав их сильнее необходимого. Саша нахмурился от неприятных ощущений. «Остановись! Прекрати!» — сам себе кричал Москва. — Ч…что? — Теперь ты — Петроград, моя колыбель революции… — он ушел, оставив Романова захлебываться в слезах от безысходности в кромешной темноте. Всхлипы вдруг становились все тише, заглушаемые странной мелодией… Михаил вынырнул из своего кошмара. Это воспоминание. Постепенно к нему возвращалась память, принося с собой чувство стыда и ненависти к себе. На тумбочке около его койки вибрировал телефон. Вот откуда мелодия. Он взял его в руки, на маленьком экранчике высветилось: «Александр Петрович Невский. Ленинград» Сердце забилось в разы быстрее, ладони вспотели. Почему Невский? Михаил нажал кнопку принятия вызова. — Костян, слушай, я тут, походу, какой-то палью вставился. Забери меня — голос в трубке был осипший, а язык собеседника заплетался так, что разобрать что-то адекватное в его речи было очень сложно. Он пьян? Что такое паль? — Саша? — дрожь по всему телу, а на том конце удивленный вздох — Саша! Где ты? Что случилось? Ожидание ответа напрягало, на фоне были слышны крики и смех пьяных людей, и громкая музыка, басами бившая по ушам. Когда это Александр пристрастился к шумным компаниям и тусовкам? — Пошел в пизду, Московский! — конец вызова, а столица сидел еще пару минут, сверля взглядом стену. Что это только что было? Его Саша никогда раньше не выражался, предпочитая унизить на интеллектуальном уровне. Такое поведение Северной зари шло вразрез с воспоминаниями. Да что же, мать вашу за ногу, случилось, пока Московский в отключке был?! Нет, тут оставаться надолго точно нельзя. Михаил поднялся с кровати, собрал свои немногочисленные вещи и пошел в кабинет лечащего врача, по пути выискивая контакт Бориса Николаевича…***
— Да ладно. Проснулась таки наша спящая красавица? — Костя с Сашей были в квартире Думского. Здесь, конечно, было не очень приятно находиться, было ощущение, что помещение давно забросили или превратили в наркопритон, но сейчас не до окружающей обстановки было. Романов мерил пространство своей кухни шагами. Нервы ни к черту. — Проснулась…- весьма содержательный ответ. Костя нахмурил брови, хватая друга за запястье и усаживая на стул. Шура весь трясся. То ли алкоголь и наркотики так влияют на него, то ли это от переживаний. Только Уралов хотел что-то сказать, как у него зазвонил телефон. Он, извинившись перед Сашей, вышел в коридор, принимая вызов. Через пять минут на кухню вернулся Костя с очень странным и потерянным выражением лица, он подошел к Думскому. — Шур, мне тут Камалия звонила. Ей друг из Москвы, работающий в правительстве, сказал что Московскому память ну того… Отшибло — Екатеринбург мягко поглаживал Сашу по плечу. — Ты серьезно? — Шура повернул голову и выжидающе смотрел на друга. — Что-то он зачастил с потерей памяти, то в 1812, то сейчас — Ага, так что, возможно, у вас все наладится — попытка приободрить обернулась истерикой еще на два часа. — Ты блять серьезно?! То есть он забыл и теперь у него все хорошо, а мне что прикажешь делать?! Как ни в чем не бывало снова ему довериться, да его хуй с удовольствием посасывать?! — Шура всплеснул руками и подорвался со своего места. В нем кипела злоба, обида и отголоски былой любви, которую он так и не смог утопить в запрещенных веществах. — Я понимаю, что тебе больно и сложно, но ведь ты так страдаешь из-за того, что все еще любишь его. Все твои любовники блондины с голубыми глазами. Связи не находишь? — Екатеринбург относился к Москве едва ли лучше Думского, но умом он понимал, что только он сможет вытащить Питер из порочного круга алкоголя, наркоты и связей на одну ночь. Несмотря на это, сердце жгли воспоминания, как они смогли вернуть свою дружбу. Тогда Саша звонил ему после встреч с Первопрестольным, умолял приехать. Когда они виделись, Костя первым делом брал с кухни аптечку и обрабатывал побои на хрупком теле Александра. Москва не щадил его даже после блокады. Синяки, гематомы, кровавые укусы и засосы, несколько раз даже пулевые. Все это бережно обрабатывалось руками Уралова, пока Саша делился с ним за что на этот раз выхватил. — Нет, не нахожу. Ты вообще на чьей стороне?! — Шура откровенно не понимал, почему сейчас его друг, видевший весь тот ужас, сейчас становится на сторону врага, прямо как в 1917… — На твоей. Я отношусь к нему так же, как и ты, но дам тебе совет. Попробуй обдумать ситуацию на трезвую голову — это было последнее, что Екатеринбург сказал перед тем как перекинуть через плечо сопротивляющегося Думского и отнести его в комнату, где уложив на кровать со сбитыми после кошмаров простынями, сказал — Проспись. Завтра все обсудим. Я буду на диване в гостиной, если вдруг понадоблюсь. Этой ночью Шура не сомкнул глаз.***
Московский находился в своей квартире. Он уже успел немного прибраться и протереть пыль. Сейчас он сидел в комнате, отведенной под кабинет и читал письма при свете настольной лампы. Оказалось, что эти письма 1940-х годов. И все они от Александра. По мере прочтения каждой строчки в памяти всплывали смутные воспоминания. Вот Михаил в руках держит отчеты, в которых главным заголовком звучал приговор «Ленинград взят в блокадное кольцо». С каждой секундой возвращающегося воспоминания, столица разрывался от эмоций, испытываемых им самим когда-то в прошлом. Миша, с каждым днем немцы сбрасывают все больше снарядов на город. Еды совсем не хватает. Мое тело разрывает от боли за каждого человека, за каждое разрушенное здание. Книг почти не осталось, все они ушли на корм буржуйке, чтобы хоть как-то согреться. Зима в этом году свирепая. Сегодня видел девчушку, маленькую и такую худую. Прости, я не мог не отдать ей свой скудный паек. Я без еды протяну, но она нет. Живу надеждой, что с тобой все в порядке. Я… Запись обрывается. Видимо, пришлось бежать в бомбоубежище, спасаясь от страшной бомбардировки. Все письма шли в разнобой, сложно было понять, к какому году относится каждое, но большая часть была написана зимой 1941 и 1942 годов. Мишенька, я боюсь, что это конец. Хлеба не выдавали уже неделю. Ленинградцы истощены холодом и голодом, кто-то растерял все остатки человечности. Знаешь, у нас уже есть приметы, как опознать каннибала. Кошек, собак и птиц в городе не осталось, всех половили и съели. Неву боязно отпускать из квартиры. Не знаю, как долго мы еще протянем. Сдаваться у меня и в мыслях нет, но сил с каждым днем все меньше. Я уже почти ничего не вижу. Книги кончились, обои давно пошли на растопку. Навеки твой А.П. Невский Холодный ужас сдавливал органы, подступала тошнота. Что ты, зорька северная, пережил. И ведь выстоял, не сдался врагу, тем самым защитив столицу с севера. Эти идиоты сбрасывают листовки. Жалкая попытка пропаганды плена. Все эти листовки, Мишенька, пошли у нас на обогрев. Они сами того не ведая, подкинули нам приспособление для выживания. Я клянусь тебе, столица сердца моего, мы не сдадимся! Твой А.П. Невский Это письмо вызвало вымученную улыбку на лице Москвы. И все письма он прочитал, роняя горячие слезы на бумагу. Какие-то из них представляли собой оборванный кусочек, на котором было лишь одно предложение: «Я жив, держусь». Были письма и с весны, когда ленинградцы засаживали полезными культурами большинство парковых зон города, делая запасы еды на зиму, были письма и о походах в театр. Даже в такое сложное время Ленинград продолжал жить культурной жизнью! За это (и не только) Михаил и любил Романова. Его упрямство, конечно, иногда просто выводило из себя, но в такие сложные для страны времена, оно всегда спасало. Первопрестольный устало потер глаза и посмотрел на часы. Два часа ночи. Надо бы отдохнуть, но последняя оставшаяся вещь не давала покоя. Дневник. Московский так и не вспомнил, как же он попал в его вещи, но ответ явно был скрыт на страницах. Он открыл книгу. Первая запись датировалась 1923 годом, июль. Сегодня в силу вступило решение об образовании Советского***
Первые лучи солнца пробивались сквозь пыльные занавески в комнате Думского. Он очень сильно хотел пить, но подняться с кровати не получалось, голова болела, а шум в ушах бил по слуховому нерву, только усиливая боль. Отходняк. Каждый наркоман знает это чувство. Приятного мало. — Костя… — громко говорить не получалось, глотку начал разрывать приступ сильного кашля. В комнате появился Уралов, держа в руке стакан с водой. — Ты как? — тихо, чтобы не вызвать новый усиленный приступ мигрени. Саша жадно пил воду, иногда забывая дышать. В такие моменты, когда Костя был рядом во время отходняка, он невольно вспоминал детство. Как они после целого дня догонялок, пряток в полях ржи и плавания в речке, прибегали к колодцу. — Бывало и лучше — прохрипел Питер, медленно поднимаясь с кровати. — Шур, не торопись — Константин придержал за плечо друга, останавливая его. — Надо дозу найти… иначе к вечеру точно сдохну — игнорируя предупреждение, Думской направился к выходу из комнаты, но неожиданный приступ головокружения заставил схватиться за дверной косяк. Екатеринбург устало выдохнул, и обхватил талию друга одной рукой, а вторую перекинув через свое плечо, помог тому дойти до ванной. После водных процедур, с которыми тоже помогал Костя, потому что тело Питера упрямо отказывалось слушаться. Они сидели на кухне, медленно съедая завтрак, заботливо приготовленный Ураловым. Время близилось к обеду, это значило, что скоро пора будет возвращаться к своим рабочим делам. — Саш, так что ты решил? — Ничего. Какая-то часть меня хочет его простить, но другая ненавидит всей душой — Саша взглядом пилил гладкую поверхность стола, на которой стояла тарелка с яичницей. — Это нормально. Он причинил тебе слишком много боли, но… — Екатеринбург не знал, как правильно выразить свою мысль. Пусть Саша сейчас был не в состоянии скандалить, тревожить его относительный покой тоже не хотелось — кто говорил, что отношения это легкая прогулка, особенно у городов. Во времена империи у тебя тоже замашки были, не настолько серьезные, чтобы сравнивать, но были же. И вы прошли через это. Сколько сил было вложено, а сколько приятных моментов. У всех бывают сложные периоды, и это не значит, что с наступлением трудностей надо отказываться от счастья. Союза больше нет, Шур. Нет больше советской столицы. Вот чего-чего, а философии после пробуждения Думской не ожидал. Он внимательно слушал друга, обрабатывая информацию. Даже боль отошла на второй план, но слова про столицу сильно смущали. — С чего тебе то знать, что нет? — недоверие так и сквозило в голосе, но винить Питер в этом нельзя. — Благодаря некоторым людям, приближенным к медперсоналу больницы, я узнал, что когда он очнулся… — Константин правда звонил и все узнавал. Он хотел убедиться, что дальше с Сашей все будет хорошо, снова отдавать его в руки монстра-садиста желания не было. Чисто из заботы о ближнем, он раскапывал нужную ему информацию. — он искал тебя. — Ты шутишь? — брови Думского устремились к потолку. Шок, удивление и нежность внутри слились в один большой клубок чувств. Хотелось верить, но давалось это с трудом. В голове набатом била мысль: «Не верь! Не верь! Не верь!» — Тебе решать, что делать дальше. Ты можешь простить и преодолевать свое недоверие вместе с ним, а можешь этого не делать и начать с кем-нибудь другим с самого начала. Выбор только за тобой — Костя встал со стула и обнял Шуру — Мне пора обратно. Обещай, что справишься тут без меня — Постараюсь — впервые за весь двадцатый век на лице у Думского появилось подобие искренней улыбки. Он проводил друга и снова остался один. Тишина давила, а внешний вид квартиры удручал и вгонял в депрессию, хотя такое ощущение могло появиться из-за того, что наркотик уже давно перестал на него действовать, а мозг сам вырабатывать дофамин уже не мог. Думской решил, что сейчас лучше снова лечь в кровать и поспать еще немного… Боль сковывала все тело, не позволяя нормально дышать. Саша знал, что ломка — отвратительное чувство, но что бы настолько. Только сейчас он понял, как же сильно он вляпался. «В кухонном ящике закладка» Послав весь мир к черту, он, превозмогая боль несется на кухню, достает пакетик с порошком, ложку и зажигалку. Рядом с плитой в ящике лежала упаковка шприцов на 5 мл. Он потом слезет, а сейчас ему это необходимо. Вместо жгута на руку он повязал кусок ткани непонятного происхождения, сжимая и разжимая руку, он видел как вздуваются вены. Аккуратно набрав с ложки героин в шприц, он ввёл острую иглу себе в вену, указательным пальцем нажимая на поршень. Сосуд изнутри обожгло, тепло разливалось от руки по всему телу, выбивая из головы все мысли. Потом. Все потом, но нужно снять подобие жгута. Он сидел откинув голову на спинку стула и пилил своим взглядом потолок. Кайф…***
С самого утра Московского нагрузили работой. Куча бумаг, новостей и прочего. Все это нужно было решить. И никого не волновало, что буквально пару дней назад он лежал, как труп на больничной койке. Ты столица — будь добр исполняй свои обязательства. За эти пять лет накопилось слишком много всего, что нужно разобрать, подписать, проверить, утвердить. Радовало только то, что по отчетам во всех городах все прекрасно, одной проблемой меньше. Весь день он не вставал со своего рабочего места. Все тело затекло и ныло, требуя небольшой разминки. Москва хотел сегодня отправиться в Санкт-Петербург, но быстро понял, что на ближайшие месяцы поездку лучше не планировать, но сидеть постоянно в кабинете он не может. Для НИХ (Питера и Москвы) каждая секунда на счету, поэтому Михаил работал не поднимая головы, делая перерыв лишь тогда, когда буквы перед глазами плясать чечетку начинали. До позднего вечера он разбирал завалы документов, а стопка даже не уменьшилась. Чего это они ждали все время, пока он был без сознания?! Одному Богу известно. Так прошла неделя, а за ней следующая, а потом месяц, на конец которого было назначено собрание. Там он сможет поговорить с Санкт-Петербургом, не даст уйти пока не выслушает***
Противоречивые мысли съедали, не давали жить спокойно. Даже наркотики и привычная для Шуры жизнь больше не помогали, только усугубляли ситуацию. Думский почти не ел и не спал. Жил на одном только героине, сигаретах и иногда, если повезет и желудок не скрутит новым болезненным спазмом, сладостях, которые были в дефиците. Уже месяц почти прошел, а он все метался между «понять и простить» и «послать и забить». Философские наставления Екатеринбурга заебывали, от них начинала болеть голова, поэтому Думский перестал звонить другу и на звонки не отвечал. В квартире практически не находился, предпочитая остаться на ночь в какой-то левой хате. Так удобно, так ты не один. Пугала мысль о предстоящем собрании, если он вообще будет в состоянии даже просто приехать в столицу, куда уж там отвечать. Слабость стала привычным спутником, а обмороки участились. «Одни проблемы от тебя, Московский.»***
День собрания настал. Все города собрались в одном большом здании, где был красивейший зал для конференций. Просторное помещение, посреди которого стоял большой стол с маленькими табличками и стулья, обитые красным бархатом. Лучше не придумаешь, для первого за 5 лет собрания. Большая часть участников уже приехали, и разбившись на компании, спокойно общались между собой. Каждый прибывший подходил в Михаилу, пожимал его руку в знак приветствия и говорил пару приятных слов, но были некоторые личности, которые решили пренебречь присутствием столицы из-за своих с ним конфликтов, успешно забытых Москвой. Люди все приходили, близилось время собрания, а Первопрестольный все пытался высмотреть среди толпы кудрявую макушку. Они уже заходят в зал и занимают свои места в соответствии с именами на табличках. — Доброе утро, уважаемые коллеги. Тема нашего собрания «преступность и методы борьбы с ней» Каждый из вас должен предоставить все необходимые данные и отчеты, в последствии будем думать, как решать проблему… — Михаил встал со своего места и начал говорить заранее выученную речь, все взгляды были обращены на него, но это мало волновало. Первопрестольный обвел взглядом каждого присутствующего, пока не остановился на пустом месте рядом с собой, на табличке было выгравировано «Романов Александр Петрович» Первым решил высказаться Нижний Новгород. Михаил понимал, что тема действительно важная, и цель, стоящая перед ним, как перед столицей, невероятно трудная, но мысли занимало лишь это пустое место. Может, Романов решил избегать его? Да нет. Бред какой-то, но вероятность была. После прочитанного было сложно снова «собрать себя в кучу» и выйти в свет. От собрания прошло 30 минут, за которые Михаил понял, что в отчетах правительства все было значительно приукрашено, на самом деле, ситуация сложилась весьма удручающая, а как с ней справляться мыслей пока не было. Ну как можно бороться с преступностью и наркотиками, если сами правоохранительные органы их покрывают? Придется сделать масштабную замену кадров и значительно профинансировать юридические конторы и университеты. Стране сейчас нужны хорошие юристы. «Мы в полной жопе» — проскользнула мысль, вызвав еле заметную ухмылку — Я сейчас сказал что-то смешное, Михаил Юрьевич? — Екатеринбург. Вот кто действительно серьезно относится к своей работе. Один из немногих он составил статистику роста преступлений в его городе за все 5 лет. — Нет, нет. Продолжайте, Константин — неловко получилось. Только Уралов собрался продолжить, двери в зал открылись, на пороге стоял Александр. На нем не было его излюбленной мастерки, вместо нее была белоснежная рубашка, а поверх пиджак. Вместо спортивных штанов — строгие выглаженные брюки. — Извиняюсь за опоздание. Надеюсь, я ничего важного пропустил — речь была немного заторможенной из-за хорошего косячка, выкуренного от нервов перед собранием. Никто толком не обратил на эту деталь внимания, только некоторые перешептываться начали, удивляясь, что Думской не помер от передоза где-то в канаве. Шура, не замечая шепота, прошел на свое место, стараясь подавить тремор в руках и коленях. Вот надо же было дать ему место рядом с предметом его долгих ночных кошмаров и размышлений. Благо он еще в 18 веке научился держать лицо, в чем была заслуга его наставника — Михаила Московского. Северная столица аккуратно сел на свое место, незаметно для всех немного отодвинувшись от Москвы. Каждое движение, взгляд, вибрации голоса Михаил улавливал. От его цепкого взора не скрылись ни тремор, ни покрасневшие глаза, ни манера речи, но причина была не понятна. По сердцу резануло осознание, что Саша отодвинулся от него, словно не хотел иметь ничего общего, а этого было много почти за 2 века отношений. Он постарался переключить свое внимание на Краснодар, но из головы не выходил Романов. Они впервые за столько лет увиделись, Михаилу достаточно протянуть свою руку, чтобы коснуться любимого, но будет ли тот рад. Это другой вопрос. Так хотелось поскорее закончить собрание и наконец поговорить, обсудить все, извиниться за все свои грехи. Он готов на коленях молить прощения, только бы Саша снова смотрел на него, перестал избегать. Он все еще помнит тот звонок, когда родной голос исказился в отвращении и страхе. Когда очередь дошла до Думского, он просто протянул отчеты и документы, сводки по наркотрафику в городе, а так же всю информацию по бюджету. Зачитывать всю эту муть не было желания, потому что большую часть он написал будучи под чем-то, но это уже проблема Москвы, который быстро пробегаясь взглядом по строчкам становился все серьезней. Между бровями появилась морщинка, а губы сжались в тонкую полоску. На протяжении следующих полутора часов все старались предложить варианты устранения проблемы. — Думаю, на этом можно закончить. Через месяц встречаемся в то же время, в том же месте и обсуждаем успехи. В случае, если выбранный метод окажется безрезультатным, начнем разрабатывать новый — Московский собрал все документы в стопку, постучав ей по столу, чтобы выровнять листы. Города постепенно начали покидать помещение. Быстрее всех начал собираться Шура. — Александр Петрович, а вас я попрошу остаться. Есть пара вопросов по отчетам, которые нужно прояснить — хоть внешне Первопрестольный выглядел спокойным, внутри бушевал ураган. Первый шаг сделан, осталось лишь начать разговор. Думской замер, услышав обращение к себе, а чего еще стоило ожидать от Московского? Конечно, тот не упустит возможности оставить Сашу рядом подольше. «Как думаешь, что он нам на сегодня приготовил после 5 лет «отпуска?» Питер постарался не обращать внимания на навязчивые мысли. Он тихо опустился обратно на свое место, и скрестив руки на груди в закрытой позе, смотрел на столицу всем своим видом стараясь выражать безразличие. — Что же вы хотите со мной обсудить, Михаил Юрьевич? — насмешливый тон и ухмылка. Попытка скрыть настоящего себя, желающего броситься Мише в объятия. Защита в стрессовой ситуации. — Саша, не надо так официально. Я хочу поговорить вовсе не о документах, а… — начал Москва, незаметно для северной столицы теребя край рукава дорогого пиджака. — Если разговор не о работе, то нет смысла меня тут задерживать — он так и знал. Черт возьми! Он не готов пока, не все обдумал, не принял решение. Надо валить, иначе гордость его не простит — С вашего разрешения… Шура резко поднялся с места и быстрым шагом направился к выходу, а в голове все крутилась мысль «Не отпускай меня. Сделай уже хоть что-нибудь!» — Саша! Прошу выслушай меня — видя, как любимый уходит, Московский подскочил, уронив стул. Он схватил Александра за запястье, разворачивая к себе, но тот начал вырываться. — С чего я должен тебя слушать?! Ты столько лет измывался надо мной как тебе вздумается. Когда я умолял тебя выслушать меня, что ты мне отвечал?! Помнишь?! Ах, точно. Тебе же память отшибло — агрессия — тоже естественный способ защиты. Больное сознание Александра подкидывало воспоминания тех дней. Снова, а рука на запястье лишь усугубляла ситуацию. Думской волком смотрел на столицу, словно дикое животное, загнанное в угол, но что-то в Московском было не так. Во взгляде читалась немая мольба и… Сожаление?! Шура замер, заметив еще одну маленькую деталь. На него вместо кровавых омутов, которые приносили лишь боль, смотрели глаза цвета ясного неба. Возможно, это стало причиной, по которой Питер все же успокоился немного. — Я… я нашел твой дневник. Сашенька, — Михаил упал перед Думским на колени, прижавшись лбом к внешней стороне бледной ладони. — Я не прошу тебя дать мне ответ прямо сейчас. Я слишком много сделал, чтобы ты так легко мог отпустить все, но если… Голос дрожал, а слезы текли по щекам, падая и разбиваясь о деревянный пол зала. Впервые Первопрестольная столица, златоглавая Москва, великая столица, объединитель земель русских плакал перед Александром. Даже после пожара 1812, он не позволял себе такой слабости, тем более, что за них двоих слезы лил Романов, так же трепетно сжимая руку Московского в своей, как сейчас это делает блондин. — Если у меня еще есть шанс, позволь мне быть рядом. Я… я не требую чего-то взамен, просто позволь мне постараться вернуть все. Думской безразлично смотрел на плачущую столицу, а у самого сердце разрывалось от слез когда-то любимого человека, а может и до сих пор. Простить хотелось, но в глубине души жил животный страх перед воплощением Москвы. Из-за него хотелось спрятаться, огрызаться, делать все, лишь бы его больше не смели обидеть. Михаил поднял взгляд на Питер. На его лице читалась внутренняя битва с самим собой. Он стоял, смотря в одну точку и закусив губу до крови. Рука, которую держал Первопрестольный немного подрагивала. Чрез минуту молчания и размышлений, Шура опустился к столице и осторожно обнял, опасаясь последствий. — Спасибо, зорька моя. Я… — Москва легонько сжал своих объятиях Думского, носом утыкаясь в макушку. — Я все еще тебе не доверяю. Ты столько дерьма мне сделал, Московский… — Саша говорил тихо, но столица смог его расслышать. Было больно от этих слов, но он сам виноват. Сам разрушил все своими руками. — Я понимаю… Прости меня — Миша прерывисто вдохнул и продолжил — Но я не смогу в одиночку. Мне нужна твоя помощь Он отстранил от себя Питер, придерживая за плечи, и заглянул в глаза. Его мальчик тоже плакал, тихо, незаметно для него. Этому он научился во времена Союза. Как бы хреново тебе не было, никто не должен знать. У всех все прекрасно — у тебя тоже. Другого не дано. Первопрестольный медленно положил свою ладонь на щеку Шуры, стараясь не спугнуть, вытер слезы с бледных щек, но поцеловать не решился, пусть и очень хотелось. Он действовал очень медленно, осторожно, лишь бы Саша не надумал себе чего, но Александр от чего-то начал смеяться, заливисто, громко, что очень сильно насторожило Москву. — Саша? — он еле успел снова схватить его за плечи, когда тот откинулся назад, не прекращая смеяться. Взгляд столицы беспокойно по напряженной тонкой шее и часто вздымающейся груди. — Да я блять самый настоящий мазохист — и снова смех, перерастающий в истерику, похоже, что та шмаль была паленная — Сука! Так старался всю любовь в себе загубить, а ты одним своим видом перечеркнул все мои старания! Смешно… Михаил ничего не сказал, он просто прижался щекой к груди Романова, слушая слишком быстрый и нечеткий ритм сердца, перебиваемый смехом. Сколько они так просидели не знает никто. Саша после всплеска всех негативных эмоций потерял сознание. Миша нежно поднял его на руки и вышел из здания.***
Вечером Михаил, уложив и переодев Сашу, ушел на кухню. В руках у него была книга по психологии. Очнулся Шура только утром в незнакомом ему помещении от нарастающей боли во всем теле и тошноты. Он боязливо озирался по сторонам. Напротив стоял большой шкаф для одежды, справа от него была дверь и массивная тумбочка, на которой стоял стакан воды, слева мягкое кресло. Уютно и чисто. Не как у него дома. А можно ли вообще это назвать домом? Шура думал что нет. Только сейчас он заметил, что одежда на нем явно не его. Большая белая футболка, сползающая с одного плеча. — Доброе утро. Как ты себя чувствуешь? — дверь в комнату открывается, и на пороге появляется блондин с подносом в руках. — Бывало и лучше. Дай мой пиджак, пожалуйста — Думский уже не мог терпеть ноющие боли в теле и желудке. Как давно он принимал что-то потяжелее марихуаны? — Поешь сначала. Остальное потом. Сколько ты вообще не ел? — Московский поставил поднос на колени Питера и сел рядом с ним на край кровати. Вчера его насторожило то, насколько же северная столица был легким, а лопатки упирались в руку. — Тебе то какое дело? — Александр пялился на тарелку каши, похожей на овсянку. Гадость. От вида этой жижи тошнило сильнее. — Саша… Ты дорог мне, поэтому есть дело до того, как ты питаешься! — Москва взял в руки ложку, зачерпнул в нее немного каши и приставил ее к плотно сомкнутым губам, на что Романов отвернулся и замотал головой. — Мне тебя как маленького кормить? Ложечку за Петра Алексеевича… — Не смей упоминать его имя — шипит и гневно смотрит в глаза — Ты уничтожил династию Романовых. Ты не имеешь права… Договорить ему не дали, запихнув ложку в рот. Липкая жижа была не такой уж противной на вкус, поэтому он ее проглотил, но для вида скорчил недовольное лицо. — Я понял, но я прошу тебя. Давай ты поешь, а потом будешь ругаться — Миша ожидал, что его заря будет упрямиться, закрываться от него. А кто сказал, что восстанавливать разрушенные отношения легко? Он запасется терпением, сможет пробить скорлупку, в которую сам же загнал Романова. Надо лишь подождать, но ничего не выйдет, если тот не будет содействовать. Отношения — старания обоих в паре. — Не могу… — Почему? Саша! Думского рвет прямо на пол кашей и противной горькой желчью. Тело дрожит от каждого спазма, а дышать становилось трудно. Миша успел убрать волосы, фиксируя их своей рукой на затылке. Когда приступ прекратился, поднос был аккуратно поставлен на тумбочку, а Саша лег на бок, сжимая руками живот и часто вдыхая воздух. Так тошнота не так сильно чувствуется. Михаил трет руками лицо. За два с лишним века он наизусть выучил реакции организма северной столицы. Все стало ясно, как белый день. Первопрестольный уходит в ванную. Когда все было убрано, он посмотрел на Романова. И так бледное лицо стало еще бледнее, он часто дышал, сжавшись в позу эмбриона. — Саш, потерпи немного. Я врача сейчас вызову. Он капельницу тебе поставит — Миша гладил Питер по волосам, стараясь так немного отвлечь его от боли. — Пиджак. Принеси — Саша скинул с себя его руку и с головой накрылся одеялом. Стыдно говорить, что это у него не от отсутствия нормальной еды, а из-за начавшейся ломки. — И не надо никаких врачей… — Почему? — Миша снова сел рядом с Александром, ожидая ответа на свой вопрос. Что-то внутри подсказывало, что правда кроется в карманах вещи, которую просил Романов. -… — в ответ тишина. Думский долго собирался с мыслями. С одной стороны ему не хотелось делиться такими подробностями, потому что боялся, что Михаилу будет противно, ну кому такое будет приятно услышать? «Миша, я наркоман и сейчас у меня ломка» Звучит просто шикарно. Но с другой… Так хотелось вновь довериться, получить помощь, в которой он так нуждался. — Заря моя северная, послушай — столица нежно обнял Шуру, пересаживая его себе на колени, тот был слишком уставшим, чтобы сопротивляться. Объятия Москвы возвращали его в 19 век, когда все было хорошо, когда юный Саша в сложные времена прятался от мира в сильных руках своего учителя. — Я хочу знать правду. Какой бы она не была. — Нет… — северная столица сжал домашнюю футболку Миши в руках, пряча от него свое лицо. — Ты боишься мне рассказывать? — в ответ кивок. — Чего ты боишься? — Что я тебе стану противен, что снова оставишь — Саша вжимался в сильное тело, словно стараясь удержать. От вида северной зари у Михаила сердце кровью обливалось. Словно перед ним снова тот маленький мальчик, только познавший боль утраты близкого человека. — Я обещаю, что не оставлю тебя — Первопрестольный поцеловал в макушку Шуру, успокаивая. Тот сделал глубокий вдох. — Это ломка, Миша — как же тяжело это говорить — После того, как ты впал в кому, вся жизнь пошла под откос. Я… Я не помню, как все это произошло… Там в кармане пиджака лежит косяк травки. Он помогает облегчить последствия употребления тяжелых… наркотиков Михаил слушал, шокированный открывшейся правдой. Было так больно и обидно за того, кто сейчас цеплялся за него, как за последнюю надежду. — Я пытался бросить, но либо на первый, либо на второй день срывался. Мне так мерзко от себя. Ты представить себе не можешь — Саша снова плачет, а столица не знает, что делать и как себя вести. Стена, которую Александр выстраивал между ними, постепенно покрывалась трещинами. Медленно покачивая на своих руках дрожащее тело, Первопрестольный думал, как помочь любимому. — Давай я все же вызову врача? — Миша смотрит на Романова, который перестал прятать свое заплаканное лицо. Увидев, что тот неуверенно кивнул, положил его обратно на кровать — Тошнота не прошла? — Нет***
— Вены очень плохие — фельдшер осматривал сгиб локтя Александра, покрытый синяками. Миша, находившийся в этой комнате, отвернулся к окну, чтобы не видеть этот кошмар, когда он его переодевал, то не обратил внимания на столь важную деталь. Его воротило лишь от одного вида на ужасающие гематомы, оставшиеся от многочисленных инъекций героина. Еще 5 минут медик мучился, нащупывал вену, прокалывал, но крови не было, следовательно и капельницу ставить нельзя было. Саша, которому уже все это надоело, убрал от себя его руки. — Дайте, я сам сделаю — он протянул дрожащую руку, дожидаясь, пока фельдшер не даст ему иглу-бабочку — Никто не сможет найти у наркомана вену быстрее, чем он сам Горькая, но правда. Миша на эти слова дернул плечами. Шура посильнее затянул жгут на руке. Сразу проступили еще не выжженные вены. Быстро попав в одну из них, он посмотрел на Московского, который так и не повернулся к нему. «Хах, тебе все-таки противно. Этого стоило ожидать, лжец»***
Думский был под капельницей уже час, рука страшно затекла, но солевого раствора в баночке осталась половина. Миша, как курица наседка, бегал вокруг него, но так и ни разу не посмотрел. Александру хотелось плакать от безысходности. Капельница ничуть не снимала боли, а ведь дальше только хуже. По рассказам своих «друзей» он знал, что третий день самый ужасный, когда кажется, что ты умрешь, если не примешь дозу. — Миш, тебе противно? — внезапный вопрос заставил Михаила остановиться посреди комнаты и посмотрел на Питер — Ну, находиться со мной — Нет! Ни в коем случае! — Московский мигом бросил все свои дела, подошел к Саше и взял его за руку, в которой была капельница. В глазах читалось беспокойство. — Ты с того момента ни разу на меня не взглянул — Александр сжал ладонь столицы в ответ. — Зорька моя северная, я не смотрю не потому что мне противно. Мне страшно. Страшно понимать, что во всем этом есть и моя вина — он склонился над Питером, целуя того в лоб — Поспи немного, а потом я тебе лекарство дам. — Останешься со мной? — Останусь, заря моя северная Москва обошел кровать и лег с левой стороны от Думского, спускаясь чуть ниже с подушки и забираясь под руку, в которой не было капельницы. Он положил свою руку поперек торса, прижимая тело северной столицы к себе, чувствуя родное тепло…***
На второй день начались проблемы. Лекарства не могли полностью купировать боль. Саша вертелся на кровати, как уж на сковородке, что-то несвязно бубнил от начавшегося жара. Михаил как мог старался облегчить положение бывшей столицы, но все бестолку. — Мииииш, я больше не могу — Александр хотел сдаться. Не было сил больше терпеть. Плевать уже на все. Дайте дозу. — Я понимаю, милый — Москва смотрел на Питер с такой болью и жалостью, что тому становилось только хуже. Он не нуждается в чьей-то жалости. — Но надо терпеть. Первые три дня всегда сложно, потом станет легче. Я обещаю — Да иди ты нахуй со своими обещаниями! — новый спазм и тело заходится в новых судорогах, а с губ срывается стон боли — В 19 веке ты много чего мне обещал… — Саша, пожалуйста, возьми себя в руки! — столица нежно взял своими пальцами Шуру за подбородок, разворачивая его лицо к себе — А то что? — он смеется, с вызовом глядя на Московского — Снова топить будешь? М? Или лучше магазин целый в меня спустишь? Не умру ведь Слова разрывали сердце. Первопрестольный понимал, что Саша сейчас себя не контролирует и все обиды в себе теперь держать не может, но ведь у него тоже есть чувства. Он больше не тот, что был пять или десять лет назад. И где-то в глубине души Романов это понимает, но Думской упрямо это не признает. Столица ушел, оставляя его в одиночестве кричать проклятия в свою сторону. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя! Предатель! Через два часа Александр успокоился и прожигал потолок взглядом. Михаил заходит в комнату с тем же подносом, на котором была тарелка супа. — Саш, надо покушать — он ставит поднос на прикроватную тумбочку, немного отодвигая пачки с таблетками, прописанными наркологом. Ответа не было. Романов упрямо продолжал его игнорировать — Саша, тебе сложно, но ведь… Я тоже не железный. Я очень переживаю за тебя, стараюсь помочь — Зачем тебе все это? Отпусти меня обратно в Петербург и перестанешь мучиться — пустыми, словно неживыми глазами, Александр теперь смотрел на столицу с тарелкой супа в руках. — Затем что люблю тебя и не позволю тебе дальше губить себя — сколько же нежности было в этих словах. Петровскому творению на миг захотелось поверить, что Михаил говорит правду и не преследует своих целей, как это было в не недалеком прошлом, когда любое слово было предлогом, чтобы Невский что-то сделал. Думской на трясущихся руках приподнялся, упираясь спиной в изголовье кровати, и посмотрел на суп в руках Московского. — Мне Смольный недавно рецепт домашнего супа рассказывал. Решил вот порадовать тебя немного — Миша легко улыбнулся — Ты умеешь готовить? — Шура был приятно удивлен. Впервые за столько лет он наконец чувствовал себя любимым. Не об этом ли он просил, каждое утро смотря на пустую сторону своей кровати, которая еще хранила тепло и запах Москвы после совместной ночи. — Да, а теперь ешь. Он довольно сытный и для твоего желудка в самый раз. Начинать будем по чуть-чуть, а там и нормально есть сможешь — Миша зачерпнул немного супа и поднес ложку к губам Питера. Он открыл рот принимая угощение. — Вкусно — в груди приятным теплом разливалось осознание, что для него старались. Он ни разу не видел, чтобы Москва готовил что-то, но суп и правда вышел очень вкусным. — Спасибо И так проходил почти каждый день. Саша просыпался с безумной болью в теле, завтрак, прием лекарств, снова агония, обед, разговоры, отвлекающие от ломки, душ, который Саша принимал уже без помощи Михаила, и капельница перед сном. Постепенно Думскому становилось лучше. Спустя месяц тяжелой работы над собой и своей зависимостью появился аппетит, что очень радовало Москву. Романов начал вставать с кровати самостоятельно, тремор прошел, а на лице иногда можно было заметить еле заметную искрению улыбку. Он даже начал помогать Московскому с домашними делами, когда тот был занят документацией или был на работе. Но обратно домой его пока не отпускали, слишком мало прошло времени. Делами города занимались Гатчина и Петергоф, знающие о тяжелом положении брата. — Саш, давай ты первый в душ, а потом фильм посмотрим? — Москва сидел на кухне и пил чай, не отрываясь от отчетов. Тем временем Романов стоял у плиты и вспоминал как жарить картошку. — Хорошо — он немного убавил огонь на газовой плите и накрыл сковородку крышкой, попросив Москву присмотреть за блюдом. Когда он получил положительный кивок в ответ, то направился в ванную комнату. Думской смотрел на себя в зеркало. Синяки на сгибе локтей почти прошли, а коже вернулся нормальный здоровый оттенок, даже синяки под глазами начали проходить. Он снял с себя домашнюю футболку, смотря на свое тело. Оно начинало нравится ему. Больше не казалось слишком угловатым и худым. Довольный видом, Саша хотел снять штаны, но дверь в ванную открылась. — Заря моя, а сколько надо по времени картошку жарить? А еще я принес тебе сменную одежду — в проеме стоял Миша, протягивая вещи сожителю, который взял их. — Ну, осталось минут 5-10. Если она покрылась корочкой и мягкая внутри, то пора с огня снимать — Александр стоял спиной к столице, складывая футболку. Миша любовался его плавными движениями и красивой спиной. Внезапно захотелось прикоснуться, ощутить мягкость кожи под пальцами. Решив, что надо начинать с малого, он невесомо прошелся пальцами вдоль позвоночника, чем заставил северную столицу вздрогнуть и резко развернуться лицом к нему. — Не трогай… — животный страх в глазах и частое дыхание. Саша все еще боялся. Боялся его прикосновений к телу, где чувствительность была слишком сильной. — Прости — Миша опустил руку, сжимая ее в кулак, а после натянуто улыбнулся — Я пойду… посмотрю, что там с нашим ужином. Когда дверь за столицей закрылась, Романов смог выдохнуть и унять быстро бьющиеся сердце. Он понимал, осознавал и видел, что Москва изменился, он снова стал тем Мишей, чей образ так бережно хранил в памяти, но к этому изменению было сложно привыкнуть после десятилетий жестокого обращения. «Прости меня, Мишенька» Александр понимал, что своим поведением мог обидеть, ведь Московский приложил немало усилий, чтобы вытащить его, но что удивляло — он не просил ничего взамен. Просто находился рядом, когда было необходимо, никогда не позволял себе лишнего, чтобы не спугнуть. А ведь Московскому хотелось. Очень. Снова ощутить вкус кожи, ее гладкость, сжимать в своих сильных руках мягкие бедра, покрыть все тело поцелуями, показывая этим свою любовь и чувства, снова услышать томное «Миша» в моменты их единения друг с другом, да банально прикоснуться к непослушным вьющимся волосам, накручивая прядку на палец, но он не мог себе этого позволить. Не сейчас. Ведь любое такое касание могло вернуть Сашу в воспоминания Советского Союза, а этого ой как не хотелось. Пока из возможных взаимодействий были объятия, которые северная столица мог относительно спокойно принимать и мимолетные поцелуи в лоб или щеку. Сам он пока ни разу не проявил инициативу. Романов снял с себя последний элемент одежды и залез в ванную, включив воду. Михаил тем временем уже выключил плиту и раскладывал по тарелкам картошку и салат, который успел сделать Саша еще вчера. Собственное бессилие душило, что он мог сделать, если сам являлся причиной боязни прикосновений? Ничего. Он может лишь смотреть со стороны. Сейчас все зависело от Александра. Сможет ли он простить и идти дальше с Москвой, либо уйдет, не справившись с воспоминаниями. Этого столица боялся больше всего. Представлять, что Романов будет нежно улыбаться кому-то другому, говорить слова любви — страшно. Первопрестольный разложил тарелки с едой и столовые приборы на столе, а сам решил пока подписать пару важных бумаг. Саша вышел из ванной в чистой одежде. С мокрых волос еще немного капала вода. Северная столица тихо прошел на кухню, но никого там не обнаружил, тогда он решил, что Михаил опять засел в своем кабинете за бумажками. Только он хотел пойти за ним, как услышал звук открывающейся двери, а потом громкий зевок. — Миша, я — Романов хотел извиниться. Да, он понимал, что его вины в ситуации почти нет, но все внутри кричало, что так им обоим будет немного легче. — Все хорошо, зорька моя. Я не обижаюсь — Миша подошел к Питеру и поцеловал его в лоб. Мягко, невесомо, просто чтобы тот понимал, что его здесь любят и принимают. А Саша, тронутый поведением столицы, осторожно обнял его, прижимаясь ближе. У Михаила в этот момент сердце чуть не остановилось. Сегодня Романов первый начал объятия, а это уже хоть что-то значит. Все переживания мигом ушли, оставляя лишь тепло и нежность, царившую между ними. — Саша? — Нам же надо с чего-то начинать? — он с хитрым прищуром посмотрел на столицу, не разрывая объятий. — Господи, как же я тебя люблю — Миша медленно поднял свою руку, и положив ее на затылок, чем вызвал легкую дрожь у Александра, прижал того к своей груди, где в бешеном ритме билось сердце. Романову казалось, что паника вот-вот накроет его, но слыша сердцебиение Москвы, он начал успокаиваться. «Мише тоже страшно»***
Еще через два месяца Александр вернулся в Санкт-Петербург и приступил к работе. Первым делом он убрался в своей квартире, ведь «порядок в квартире — порядок в голове». Все шприцы, закладки и прочий мусор отправились на помойку. Дело осталось за малым. Протереть пыль и помыть полы. Саша с большим энтузиазмом отнесся к своей работе. Навязчивое желание принимать исчезло, оставляя после себя пустоту, которую до недавнего времени заполнял Михаил своей заботой и любовью, но сейчас его нет рядом, поэтому Романов решил компенсировать его отсутствие работой и саморазвитием. Когда квартира была начищена до блеска, Северная столица с удовлетворением посмотрел на свою работу, стирая рукой пот со лба. Надо бы швабру нормальную купить, а то на коленях не очень удобно отмывать пол от грязи. С уборкой было покончено, теперь осталась вся бумажная работа. Гатчина, хоть и подписывала все необходимые бумаги, но Александру нужно было со всем ознакомиться и прочитать, чтобы быть в курсе всех событий. Среда 18 декабря 1996. Утро встретило его морозной свежестью и пушистым снегом на улицах города. Было раннее утро, поэтому уличные фонари еще освещали дороги. Москва должен приехать ближе к вечеру, как они и договаривались. Спустя почти три недели разлуки. К его приезду Саша решил закупиться продуктами и приготовить что-нибудь на ужин. Он почти справился со всеми проблемами, преследовавшими его весь век. Благодаря заботе, осторожности при общении и действиях и нежности Миши (уже не грозного и жестокого Москвы) Саша снова начал доверять. Шура Думский медленно отходил в самые темные уголки сознания, почти не проявляя себя, иногда обозначая свое присутствие матными словами, порой проскакивающими в речи или совсем тихим голосом в голове. В последнее время его начали настораживать обращения о взрывчатках, но пока ничего не произошло, что очень радовало. Александр решил, что переживать пока рано, раз уполномоченные структуры справляются, но усилить охрану на входе в метрополитен все же стоит. Завтра этим и займется.***
Москва уже разобрался с большей частью бумажной работы и втянулся в рабочий график. Проблемы в социальной и экономической сфере не давали покоя столице, но на шаг за шагом, цель за целю ситуация постепенно менялась. Самой большой проблемой оказалось возвращение памяти. Каждую ночь во снах Михаил видел забытые воспоминания, вводившие его в ужас. В аптечке стали появляться разные снотворные препараты, что даровали сон без сновидений, но организм быстро к ним привыкал. Под глазами залегли глубокие темные следы, голова к вечеру начинала ужасно болеть, а спать он так и не мог. Совесть душила, перекрывая кислород, сжимая сердце своими руками. Где же она была весь век? Каждый раз созваниваясь с Сашей, Москва чувствовал, что не достоин и капли его внимания. Обращение «Москва» сменилось на нежное «Миша», от чего становилось еще хуже. Вина разъедала душу изнутри, а дневник каждый вечер снова оказывался в руках. Это было похоже на пытку, которую Миша сам себе устроил. Снова раз за разом вчитываясь в строки, аккуратно выведенные красивым почерком, он убеждался, как же он жалок. Не смог противостоять власти и превратился в монстра, ведомого своими внутренними страхами. Власть опьяняет. Он снова стал столицей, снова все в его руках, как он и мечтал. В попытке удержаться за нее Москва сделал много ужасных вещей… Среда. 18 декабря 1996. Москва, все-таки урвавший у своего кошмара пару часов сна, сидел в кабинете Кремля, допивая вторую кружку кофе. Ситуация в Санкт-Петербурге его очень сильно волновала. В правоохранительные органы на протяжении месяца поступали тревожные заявления о заложенных взрывчатых устройствах в городе, но часть из них, слава богу, были ложными. Благодаря оперативному вмешательству некоторые из реально работающих взрывных устройств были обезврежены и направлены на экспертизу. Зная чувствительность Саши, который всей своей душой любил свой город, последствия были бы катастрофическими для его организма. Он только недавно избавился от последствий употребления тяжелых наркотиков. Сейчас любая тяжелая ситуация может спровоцировать рецидив, возвращая Сашу в самые потаенные страхи, отошедшие на второй план не без помощи Москвы. Надо как можно скорее приехать к Саше и все обсудить. Дело не терпит отлагательств. Хочется приехать прямо сейчас, но обязанности не позволяют такой роскоши. Часы в кабинете мерно отстукивают секунды, за окном завывает ветер, а стопка бумаг на столе постепенно уменьшается. Первопрестольный смотрит на часы, показывающие 6 часов вечера. Он встает со своего рабочего места и выходит из кабинета, закрывая его на ключ. Два часа и он будет в Северной столице.***
Саша успел сходить в продуктовый магазин и хозяйственный, где купил себе нормальную швабру. На ужин он решил приготовить куриную грудку в сливочном соусе, салат и сварить макароны. Не густо, но в отличии от обычных обывателей, он шикует. Рецепт нашел в книге, которую ему любезно предоставила соседка, часто помогающая Саше, когда тот уходил в страшные запои. Он же в свою очередь старался помогать финансово. Первым делом он приготовил всю необходимую посуду, а затем разложил ингредиенты. Сначала он нарезал куриную грудку квадратиками, замариновал паприкой, солью и перцем и положил в глубокую тарелку. Далее на сковороду вылил оливкового масла, обжарил на нем чеснок и закинул в нее курицу. Пока курица обжаривалась, Саша для соуса натер на терке сыр, нарезал зелень и залил сливки. Когда мясо подрумянилось, Романов добавил в сковороду немного кипятка и накрыл все крышкой. У него есть 20 минут на нарезку овощей, чем он и занялся. Когда салат был готов, Питер залил курицу соусом и поставил на соседнюю комфорку сотейник, чтобы сварить макароны к курице. Готовка нравилась ему. Было в этом процессе что-то завораживающее и успокаивающие. Было особенно приятно, когда все получалось с первого раза. Ужин почти готов, осталось разложить на столе тарелки и столовые приборы.***
Улицы Санкт-Петербурга встретили столицу сильным ветром и снегом. Михаил полной грудью вдохнул морозный воздух, выдыхая после клубы пара. Он быстро поймал такси. — Здравствуйте — таксист приветливо улыбнулся — куда едем? — Невский 24 — Михаил улыбнулся в ответ, выуживая из кармана теплого пальто телефон — Можете около цветочного остановить? — Без проблем. К девушке едете? — Да, к девушке… Московский быстро напечатал сообщение: «Прилетел. Скоро буду у тебя» Смотря на улочки такого любимого города, невольно вспомнился его лик после блокады. Зрелище заставляющее любого ужаснуться. От красивых и аккуратных улиц почти ничего не осталось, повсюду разруха и пыль. Истощенные ленинградцы двигались, казалось, по инерции, не поднимая своего потухшего взора. Многие продолжали умирать на улицах от голода, еще тысячи скончались в госпиталях от истощения и от того, что организм не мог больше принимать пищу. Миша вспомнил, как тяжело и долго восстанавливали Ленинград, и еще дольше восстанавливался Саша. И снова отвращение к самому себе захлестнуло волной. Москва должен был предвидеть, должен был спасти раньше, должен… — Здесь продают прекрасные букеты. Сам тут по праздникам жене покупаю — машина остановилась напротив маленького ларька, пестрившего разными цветами. Красиво. Московский вышел на улицу и зашел внутрь. Выбрав самый красивый и, как ему показалось, подходящий букет именно для Романова, он расплатился и сел обратно в машину. Дорога прошла в молчании для одного и ворохе мыслей для другого. Было до жути страшно и стыдно. — Приехали. С вас 543 рубля — таксист положил руку на подлокотник и повернулся к столице. — А не дороговато ли? — Москва приподнял одну бровь, но все же потянулся за кошельком. Не было никакого желания тут конфликтовать. — Две остановки плюс ехали мы примерно час. В самый раз — спокойно ответил мужчина. Москва расплатился с водителем и вышел на улицу. Уже стоя у двери квартиры, ему не хватало смелости нажать на звонок, букет жег руку еще с самого момента покупки. А не слишком ли все это? Тряхнув головой, столица все же нажал на дверной звонок.***
Питер уже успел засервировать стол, и теперь ждал свою столицу, сидя на одном из стульев. Из приоткрытого она на кухне слышался шум машин и завывания ветра. На часах половина девятого вечера, а Миши все нет. Он облокотился на свою ладонь и скучающе смотрел на настенные часы. Раздался звонок в дверь. Романов мигом метнулся к двери, ненадолго задержавшись перед зеркалом, чтобы поправить свои непослушные кудри. «Спокойно, Саша. Ты готов. Надо сделать первый шаг на встречу. Он так старается ради меня» Второй звонок и он уже открывает замок. На пороге стоит Москва с красивым букетом лилий и улыбается, но Саше кажется, что на душе у того не только радость встречи. — Привет, Зорька моя. Извини, что опоздал — Москва смущенно протянул первый за этот век букет Саше, что с мягкой улыбкой принял его. — Ничего. Я ужин приготовил. Будешь? — Романов прошел вглубь квартиры и вдохнул яркий аромат цветов, открывая столице проход. — Правда? Решил попробовать новое хобби? — Московский прошел на кухню, где Саша уже поставил в центр стола вазу с букетом. — Я начал осваивать азы готовки, как только вернулось зрение — без упрека сказал Питер, присаживаясь на свое место напротив гостя. — Извини Неловкая тишина воцарилась между ними. Первопрестольный пилил взглядом тарелку, не смея поднять его и посмотреть на Сашу. И снова он чувствует вину. Он ведь почти ничего не знает об этом Саше, он сильно изменился со времен империи, что-то внутри его парадиза сломалось, являя это миру через взгляд. Раньше Романов смотрел искрящимися от желания узнавать все больше нового глазами, любил ночью тайком от всех на своей любимом коне выезжать в поле и любоваться луной и светлячками, а сейчас он не такой. Все чаще предпочитает провести вечер дома с интересной книгой, взгляд потух, в нем не было больше той детской наивности и непосредственности, которые даже столичные дела не могли приглушить. И виной всему этому Михаил. Чтобы хоть как-то развеять атмосферу, он решил начать с основной цели визита. — Саш, ты же знаешь о ситуации в городе? — блондин потянулся к тарелке с салатом. — Конечно. Охрана на входе в метрополитен будет усилена уже с завтрашнего дня. Переживать не о чем — Романов абсолютно спокойно посмотрел на Михаила, протягивая свою ладонь к его в попытке успокоить, но тот руку свою убрал. «Что с ним происходит?» Культурная столица вернулся к трапезе, лишь изредка поглядывая на напряженного Москву, жующего еду слишком медленно. Что-то было не так, и он это знал. Не смотря на все время, которое они провели порозень, Александр не утратил возможности чувствовать столицу на ментальном уровне. В тяжелые моменты это, возможно, спасало ему жизнь. — Саш, прости меня. Я просто очень устал — первопрестольный потер переносицу и тяжело вздохнул. Не думал он, что возвращение памяти так сильно повлияет на его душевное равновесие. Саша старается ему открыться, ужин приготовил, хотел поддержать, а он отмахнулся от этого. И снова Москва проебался. — Я понимаю. Сам когда-то был столицей — мимолетно улыбнулся — Тогда давай уже укладываться. Питер встал изо стола и начал убирать тарелки с едой, подмечая, что столица почти ничего не съел. «Ему не понравилось?» «Скорее он просто устал притворяться» «Замолчи! Он не врет сейчас. Я чувствую это. Он просто устал» «Ты еще пожалеешь об этом. Потом не плачь» Стакан, находившийся в руке, разлетелся в дребезги, раня нежную кожу. — Саша! — Москва, вырванный из самобичевания, подбежал к любимому, нежно поднимая его руку, чтобы осмотреть. — Похоже, что и я тоже устал — от прикосновения теплых рук по телу прошлись мурашки. Приятно. И совсем не страшно. Ну, только если чуть-чуть. «Вот сейчас» Романов поднял свой взор на обеспокоенную столицу, осматривающую его руку. Он медленно стал приближаться к губам Москвы, уже чувствуя чужое дыхание на своих. Он так долго настраивал себя, что сейчас облажаться нельзя ни в коем случае. — Нужна аптечка — в момент Первопрестольный отстранился, начиная рыться в кухонных шкафчиках, оставляя Сашу глупо хлопать глазами. Через пару минут все необходимое было найдено и раны на руке обработаны. — Спасибо — понуро сказал Северная столица — Пойдем спать? — Согласен. Дай мне постельное, я на диване сегодня посплю — Да что с тобой сегодня? Я… Я понять не могу — нервы начали сдавать, а голос Думского в голове лишь усугублял ситуацию, напоминая о временах до распада советского союза. — Саш, прости. Я сам не знаю… — Москва виновато смотрел на любимого, но раскрыть душу не мог. Все слишком запуталось и казалось таким неправильным. Романову рядом нужен совсем не Москва. Нужен кто-то заботливый, готовый бросить все, лишь бы оказаться рядом, не изранивший его хрупкую душу своим безумием и жестокостью. А Саша уже легонько подрагивал, заламывая свои тонкие пальцы, по щеке скатилась первая слеза. — Я расстелю диван. Иди пока в ванну — Питер прошел мимо столицы, не смотря на него. На душе у обоих скребли кошки. Все же было нормально, что сейчас то случилось? — Саш… — Иди Четверг. 19 декабря. 0:12. Московский лежал на диване и смотрел в потолок. Он поступил гадко. Вина продолжала мучить его, не позволяя провалиться в небытие. От безисходности хотелось плакать. Романов, наверное, сейчас спит беспокойным сном, а Михаил здесь. Снова на этом диване, прямо как в тот день, он снова заставляет Сашу чувствовать одиночество и холод. Блять. «Я должен извиниться» Только столица поднялся с дивана, как по всей улице прокатился грохот, а из спальни, где сейчас должен был спать Романов, послышался душераздирающий крик. Забыв все, Москва бросился к любимому, распахивая дверь в его комнату. На кровати, держать за голову обеими руками метался Александр, громко хныча. Простынь с одеялом были сброшены на пол. — Саша? Саша! — Москва попытался успокоить его, но Саша лишь сильнее стискивал зубы. — Больно! Больно! Больно! — крик, резавший по живому. Блондин сорвался в зал, где оставил свой телефон, чтобы вызвать бригаду скорой помощи. Руки дрожали, с первого и даже со второго раза набрать номер не получалось. Шли долгие гудки, а Михаил уже был готов отправить телефон в долгий полет из окна, но в трубке послышался голос. — Здравствуйте — Доброй ночи. Срочно нужна скорая на Невский проспект 24 — Извините, все фельдшеры выехали на место взрыва. Ничем не могу помочь. «Взрыва?» Звонок был сброшен. — Твари! — столица вернулся в комнату, где уже едва хнычащий Саша, был готов на стенку лезть — Саша, тише, тише. Я рядом Московский прекрасно знал, что такую боль не снять таблетками, что делало ситуацию еще отвратительней. Петровское творение был чувствительным с самого детства, все катаклизмы, происходившие в городе, он всегда чувствовал слишком остро, что уж тут говорить о взрыве? Единственное, что сейчас мог сделать Первопрестольный — быть рядом и постараться привести обезумевшего от боли Романова в чувства. Он быстро метнулся в ванную, где взял полотенце и смочил его водой. Холод должен на время облегчить боль. Всю ночь Москва провел у Сашиной кровати, шепча слова поддержки, протирая тому лоб и лицо холодной тряпкой и поглаживая по голове. Ближе к 5 часам утра Питеру наконец-то полегчало. Боль немного притупилась, и он смог уснуть… Четверг. 19 декабря. 17:38. Открыть глаза казалось непосильной задачей, в глаза словно песка насыпали, а голова казалась чугунной. Общее состояние Романова можно было описать одним словом — «разбитое». В памяти всплывали отрывки вечера: Москва, букет, ужин, а потом темнота. Александр попытался привстать, но ощутимый вес на руке заставил его немного притормозить и устремить взгляд на причину. На полу рядом с кроватью сидел Первопрестольный, положив свою голову на кровать, и держал за руку Питер. Сердце забилось чаще. Почувствовав шевеления, Михаил резко открыл глаза, сон мигом сняло, когда тот увидел, что Саша проснулся и смотрел на него серыми омутами. — Саш, ты как? Ничего не болит? — Московский сразу же присел на кровать, чуть ощутимее сжимая чужую ладонь. Голубые смотрели устало, с беспокойством. — Бывало и хуже, а почему ты спрашиваешь? — Питер откровенно не понимал, что вызвало такую реакцию Москвы. Еще вечером он шугался от Сашиных прикосновений, как от огня, а сейчас наоборот. — Вчера произошел взрыв в метро. К счастью, пострадавших нет. — Господи… — сердце упало в пятки. Причина плохого состояния и такого беспокойства со стороны Миши теперь была ясна — Прости. Тебе опять пришлось со мной возиться… — Зоренька моя, ты чего такое говоришь? Я люблю тебя, для меня помощь тебе не в тягость! — Михаил хотел было положить свою руку на нежную щеку любимого, но внутренние зажимы внезапно напомнили о себе, и столица, сжав руку в кулак, опустил ее на кровать. — По твоему поведению вчера так не скажешь — обиженно ответил Саша — Почему ты вчера шугался от меня весь вечер, словно я тебе противен, словно… — Саш… Я… — слова комом застряли в горле, а взгляд был уставлен на такой «интересный» матрац. Тяжелый вдох, собирание мыслей в кучу — Я начал вспоминать — Миш — сразу смекнувший в чем дело, Романов потянулся к Москве для объятий, но его мягко остановили. — Нет, дослушай. Оглядываясь в прошлое, я начал понимать, что тебе нужен не я. Я монстр Саша, жестокий и безжалостный. Во снах я вижу все, что сотворил. Я… Я видел твои слезы отчаяния, слышал мольбы прекратить, видел, как ты страдал от моих же рук, запачканных по локоть… Я… Я не достоин тебя. Мне кажется, что стоит мне прикоснуться к твоему светлому лику, ты рассыпешься на тысячи осколков, ведь эти руки только и делали, что приносили боль. — ну вот он и сказал. На душе гадко от своих слов, ведь Сашу он любил больше всего, был готов гореть и не один раз, уничтожить все и всех, кто бы посмел навредить его Заре, но как тогда уничтожить себя, если ты город? Между ними снова воцарилась тишина. Михаил с замиранием сердца ждал ответа Романова, готовясь собирать свое разбитое сердце по кускам. Если Саша согласится, Москва не станет навязываться, он просто не имел на это права после всего, что сделал, после того, как сам все разрушил. Вместо ответа Саша взял его руку в свои, поднес раскрытую ладонь к своей щеке, сразу же прильнув к ней, и посмотрел в глаза напротив. — Рассыпался? — это прозвучало так горько, с таким отчаянием, что сердце Москвы в очередной раз пропустило удар, затем заходясь в бешеном ритме. — Нет — Михаил смотрел в родные глаза полные слез, ему казалось, что и сам он сейчас заплачет, хотя горячие слезы уже текли по щекам, оставаясь незамеченными. Кожей он ощущал нежное и бархатное тепло чужой. Саша так доверчиво, с такой преданность прижимался к его ладони, что становилось больно от своих слов о разрыве. — Если бы мне нужен был кто-то другой, был бы я сейчас с тобой? Миша, за этот век много всего произошло, но я никогда, никогда не хотел таких отношений с кем-то другим, как сейчас у меня с тобой. Я простил тебя. Давно простил, так и ты сумей простить себя — своими губами Питер оставлял легкие поцелуи на шершавой ладони, смачивая ее слезами, что уже текли из глаз по щекам. — Зоренька моя — сам Михаил, пораженный до глубины души, ласковыми словами, провел большим пальцем по щеке, стирая слезы — Прости меня… Романов медленно потянулся вперед, оставляя на чужих губах невесомый поцелуй, а за ним еще один, и еще. Он целовал все, до чего мог дотянуться: губы, щеки, нос. Столица взвыл, сгребая в свои объятия свое спасение, и дал волю чувствам. Он не помнил, когда в последний раз мог так горько и безостановочно плакать. Саша зарывался руками в его волосы, успокаивающе поглаживая по голове, шептал на ухо нежные слова любви, как это делал Михаил ночью, оставлял поцелуи на висках, макушке и лбу, пока Москва содрогался в его руках от боли, сдерживаемой долгое время. — Я люблю тебя, мое солнце Московское***
После того, как Московский смог поделиться с Романовым мыслями, что не давали ему покоя месяцами, все наладилось. Каждые выходные Москва был в Санкт-Петербурге, проводя время с любимым, иногда советуясь с ним по государственным делам. Кулинарные навыки Северной столицы становились все лучше и лучше, поэтому каждый раз когда Московский приезжал вечером в уютную теперь и теплую квартирку на Невском, его ждал вкуснейший ужин, приготовленный Александром, но дальше поцелуев они так и не смогли зайти. Каждое прикосновение к особенно чувствительным местам заставляло Александра сразу же отстраниться и отойти на безопасное расстояние. И так каждый раз. Спали они на разных сторонах кровати, потому что Александр спал слишком чутко и случайное прикосновение приводило к приступу нервозности и настороженности. Московский перечитал кучу книг в свободное от работы время, дабы хоть как-то помочь любимому справиться со страхом, но все методы оказались бессильны против психики города. После каждой неудачи Саша не мог поднять своего взгляда на столицу, а Москва не напирал. Сам понимал, как тяжело снова доверить себя и свое тело кому-то, но с этим надо было что-то делать и у Первопрестольного больше не было идей. Самым верным решением будет дать Северной столице время, чтобы он мог снова привыкнуть к Михаилу. Через пару дней новый год, все люди и города в закружились в суете подготовки к такому важному празднику. Москва не бы исключением. На все дни праздников ему дали отгул и столица не медля ни секунды взял билеты в Санкт-Петербург, чтобы провести праздники с близким ему человеком… Но как так получилось, что сейчас он стоит посреди рынка с километровым списком продуктов к праздничному столу? Все очень просто, Романов вбил себе в голову, что в предверии нового года неплохо было бы генеральную уборку устроить, а чтобы уложиться по времени, он послал свою ненаглядную столицу одного на рынок. Почему на рынок? Потому что «Миша, там лучше и дешевле» «Лучше ему, дешевле, а где я тебе зеленый горошек найду?!» Списки продуктов Михаил не любил даже больше, чем бумажную работу. Носиться по всему рынку и искать нужный продукт, а потом возвращаться обратно за другим. Хорошо, что елку он купил заранее и сейчас ему не нужно думать, где достать хвойное дерево. Это раздражало, учитывая, что рядом была куча его друзей по несчастью, которых жены тоже отправили за продуктами. — Ваша тоже вас припахала? — рядом остановился мужчина лет 45, с похожим списком продуктов, только у него он был гораздо длиннее. — Извините? — Московский был так увлечен мыслями о поисках зеленого горошка на оливье, что совсем не заметил, как к нему подошли — Ну, жена ваша тоже вам огромный список накатала и отправила в эти девять кругов ада — юмор как у Смольного, вот правда. — Ну да — Москва быстро кинул взгляд на пакеты с продуктами и заметил что-то похожее на горошек — Извините, а где вы его нашли? — Ай, там за поворотом дед продает, ты к нему беги. Он самый лучший даст, если скажешь, что ты от Афанасия Степановича — мужчина улыбнулся и ушел, оставляя столицу удивляться, какие в Санкт-Петербурге люди отзывчивые. Спустя пару часов измотанный и злой Москва уже сидел в своей машине, пригнанной из столицы, и возвращался домой, где его давно ждали. Саша тем временем на диване ровно не сидел, он носился по всей квартире, выискивая каждую пылинку и соринку. С влажной уборкой он управился за час, теперь осталось подготовиться посуду для готовки, которой он займется, как только несчастный Миша приедет домой. Конечно, Александр мог съездить вместе с ним, так и быстрее бы вышло, но тогда он не успел бы спрятать подарок, приготовленный еще давно. Ох, как же у него руки чесались подарить его до нового года, но как истинный мужчина, Саша держался до последнего, ожидая лишь момент праздничной ночи, когда он сможет увидеть реакцию столицы. Подарки Питер умел дарить, в отличие от некоторых, поэтому сейчас находился в твердой уверенности, что Москва оценит. Тишину квартиры разрезает звук поворота ключей в замочной скважине, на пороге, шурша пакетами, появляется Первопрестольный и сверлит Сашу взглядом. — Милый, вот скажи, почему ты отправил меня одного в ад на земле? — раздевшись спросил Москва, наблюдая за Романовым, старающимся все пакеты разом до кухни дотащить — Постой, дай помогу — Спасибо***
До наступления нового года осталось 20 минут. Саша вовсю носился вокруг стола, уже раскладывая посуду и приготовленные им и Мишей блюда. Москва был в гостиной и листал каналы на телевизоре, остановившись на фильме «операция Ы». Елку они наряжали вместе с боем, но Московский рад, что Санкт-Петербург стал походить на самого себя, пусть это иногда и очень бесило: «Миша! Ну куда ты этот шарик вешаешь?! Разве не видишь, что он сливается с соседним по цвету?» И так на протяжении часа, но он ни о чем не жалел. Его нежный, чуткий и до боли любимый Романов вернулся, оставив Думского далеко позади. В городе наркооборот постепенно начал снижаться, чего пока не скажешь об уровне преступности, но Саша уже и над этим работает. Отчеты Северной столицы стали грамотней, с понятными формулировками и очень подробными, что значительно облегчало работу столице, а порой даже в Москву приезжал, чтобы взять часть работы на себя. По телевизору началось обращение президента, квартира была полностью готова, а Саша с Мишей уже разлили шампанское по бокалам. Шампанское было импортным из Франции. Спасибо Пьеру, что решил отправить Романову бутылочку в предверии праздника. — Сейчас обменяемся подарками или после? — спросил Питер, особо не слушая телевизор. — Как тебе угодно — Московский улыбнулся, воруя со стола бутерброд. — Давай чуть позже Куранты на кремлевской башне начали отбивать время до нового года. Вся страна замерла в предвкушении и ожидании… 3 2 1 И уличное пространство взрывается сотнями салютов и криками радостных людей. Саша почти сразу скрылся в комнате, чем-то шурша за закрытой дверью. Москва же, отпив из своего бокала шампанское, поставил его на стол, запуская руку в карман брюк, чтобы достать подарок. Через минуту в комнату вернулся Александр с двумя свертками в руках. — С Новым годом! — он радостно протянул их Москве, от волнения голос немного дрожал. — И тебя, Зорюшка — Первопрестольный достает из кармана маленькую бархатную коробочку синего цвета, аккуратно перевязанную серебряной ленточкой. Первым подарок открывал Михаил. Он взял большую коробочку и снял подарочную упаковку. — Саша, они же очень дорогие — в руках столицы находился бутылек французских духов, к которым Московский питал слабость еще с конца 18 века. Аромат был терпким с нотками хвои и мяты, но раскрываясь на коже становился чуточку слаще, именно такие духи любил Москва. Даже с запахом Романов не прогадал. — Открывай дальше — улыбнулся Саша, с замиранием сердца ожидая, когда же Московский увидит главный подарок. Маленький сверток так же был освобожден от упаковки. Москва смотрел на маленькую коробочку. Открыв ее, он увидел свой крестик и золотую цепочку, что красиво блестела на свету. — После снятия блокады ты забрал меня к себе для восстановления. Мы тогда с тобой сильно поссорились, и ты со злости сорвал его с себя… Я сохранил его и купил новую цепочку. Все ждал подходящего случая, чтобы отдать — Миша дрожащими руками взял крестик в руки, большим пальцем оглаживая распятие. — Спасибо — шепотом сказал Москва и сжал в своих объятиях Северную столицу, что тот с радостью принял. — Тебе помочь? — Саша немного отстранился, протягивая свою руку. Когда крестик на цепочке оказался в ней, Романов расстегнул застежку и завел руки за шею Московского, защелкивая замочек. — Теперь мой подарок — напомнил Москва, взглядом указывая на бархатную коробочку, стоящую на полу рядом с Питером. — А что там? — спросил Александр, развязывая ленточку. — Сейчас узнаешь — Москва с улыбкой на лице смотрел как сменяются эмоции от удивления до искреннего счастья на лице любимого человека. В коробочке на маленькой подушечке лежало два колечка из белого золота, на обратной стороне которых были выгравированы инициалы. По размеру Романов догадался, где его кольцо. Оно было тоньше, то выполнено очень искусно. Кольцо по верхнему краю было инкрустировано бриллиантами, по нижнему тонкая отполированная глянцевая полосочка, основа же была матовой. Кольцо Московского было попроще, основа так же была матовая, а посередине кольца шла такая же полосочка — Миша… Я… Я не знаю что сказать… — в голове мигом стало пусто, мир сузился только до них двоих и этих прекрасных колец в руках Романов. К горлу подступил ком, а сердце стучало где-то в глотке. — Не нужно ничего говорить. Саша, Заря моя, я совершил очень много ошибок, большая часть которых просто непростительна, но ты… Ты смог, не смотря на все это, сохранить нашу любовь, ты смог пронести ее сковь весь век, не позволяя ей угаснуть. Даже в самые тяжелые для себя моменты ты оставался рядом со мной. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь искупить свои грехи перед тобой, но одно я знаю точно… — слова тяжело давались, Михаил судорожно выдохнул — Я хочу быть с тобой… Всегда и что бы не случилось. Саш… Московский взял в одну руку кольцо Романова, а второй сжал его руку — Пусть эти кольца будут доказательством моих слов. Ты примешь мой подарок? Тишина. Саша взглядом бегал от лица столицы до кольца, до конца не осознавая всего происходящего. В это просто невозможно было поверить! А Московский поклясться был готов, что видел как в голове Питера все переворачивалось вверх дном. — Я пойму, если после всего ты… — Миша, да! — со слезами на глазах Культурная столица кинулся столице в объятия. Москва тогда поверить не мог своему счастью. Он сказал «да». Романов отстранился протягивая свою руку, Первопрестольный все еще дрожащими руками надел на безымянный палец кольцо. После Саша взял второе кольцо и надел на на палец Московского…***
На дворе январь, кусачий мороз пробирался под одежду, заставляя кутаться в теплые свитера посильнее. Сейчас Саша сидит в самолете и ждет взлета. Недавно, читая книгу о психологии, изданную совсем недавно, он наткнулся на тренинг, помогающий справится с боязнью прикосновений, поэтому он не теряя ни минуты купил билеты в столицу на самый ближайший рейс, чтобы поделиться находкой с Мишей. А у Московского ничего не менялось. Те же подъемы ни свет, ни заря, все та же работа и нервы. Сегодня он особенно раздражительный, потому что у него закончился кофе, и с самого утра хотелось забить на все и поспать лишние пару часиков, но он не мог себе этого позволить. Бесило все: секретарша, что предвещает о своем приближении ужасным стуком каблуков, который отдавался болью в черепушке, секундная стрелка часов, тикающая уж слишком громко, запах бумаги и кабинета с мебелью, которую давно пора было заменить. Глаз уже начинал дергаться, еще больше действуя на нервы. Ну что ж за день то такой?! Стук в дверь, ударивший по барабанным перепонкам стал последней каплей. — Да что вам всем надо?! — не выдержал Москва, кидая шариковую ручку в открывающуюся дверь. — Поговорить или ты не в настроении? — из-за двери появилась кудрявая макушка, а за ней и Санкт-Петербург. Увидев своего гостя, столица сразу смягчился, извиняясь за свою несдержанность. Саша поднял с пола ручку и подошел к уставшей столице. — Миш, давай ты отдохнешь? — ручку он положил на стол, а сам зашел за спину столицы, укладывая свои ладони на его плечи. — А дела государственные кто будет решать? Пушкин? — Московский откинул голову на спинку кресла, отдаваясь на милость нежных рук Романова, разминающих напряженные мышцы. От этих действий хотелось мурчать, словно кот. — Нет, но небольшой перерыв никогда не повредит. Ты уже зеленый весь, Миша — Саша наклонился и оставил легкий поцелуй на лбу столицы. — Раз уж ты так просишь — Михаил улыбнулся, и подняв свою руку, опустил ее на затылок Питера, притягивая к своим губам. Как же было невероятно приятно снова почувствовать вкус этих губ. Москва Богом поклясться был готов, что бы еще немного и он полез бы на стенку от недостатка Александра. — Миш, я тут нашел кое-что. Может попробуем? — Романов отрывается от любимых губ и смотрит в глаза Михаила. — Ты о чем? — столица немного не понял вопроса. Что он нашел, что попробовать? — О моей фобии — Саша убирает свои руки с плеч и садится на стул напротив столицы. — Без проблем. Тогда сегодня пораньше закончу работу — Первопрестольный придвинул к себе стопку бумаг и уже хотел начать работу, как его остановил Саша, отделяя себе половину от этой стопки. — Если я тебе помогу, мы закончим намного быстрее — улыбнулся он, и взял со стола еще одну ручку. Подпись Михаила он подделывать научился еще давно, как и тот подпись Романова. Очень часто, еще в период империи, когда Санкт-Петербург с ног валился от усталости после ужасного рабочего дня, Москва помогал ему, пинком отправляя отсыпаться. Саша усмехнулся своим мыслям, чем вызвал заинтересованный взгляд со стороны столицы. — Тебя так насмешил отчет о социальных и финансовых показателях Краснодарского края? — Да так. Вспомнил кое-что — ответил Александр, не отрываясь от работы. — И что же? — Когда-то ты мне так же помогал с работой. Как все интересно получилось…***
Вернувшись к себе Московский первым делом залез на диван с ногами, облегченно вздыхая. Спина и шея страшно ныли, после нескольких часов непрекращающейся работы. Михаил думал, что если бы Саша ему не помог, то он точно бы не дошел до дома и отключился бы прямо в своем рабочем кабинете, что было частой практикой. Диван в кабинете был почти пригоден для комфортного сна. — Мииииш, ты руки с улицы помыл? — крик из ванной комнаты, вырвал столицу из потока мыслей. — А может без этого обойдемся? — с надеждой на пощаду спрашивает Москва, сил дойти до ванной, кажется, совсем нет. — Нет, бегом руки мыть — Саша показался в зале и строго смотрел на блондина, вытирая руки, показывая всем своим видом, что возражения не принимаются. Михаилу оставалось лишь с тяжелым вздохом подняться с такого удобного дивана и медленным шагом пойти в ванну. Саша проводил его довольным взглядом, а сам направился в спальню настраиваться на этот вечер. Московский заходит к Саше, в комнате горела только настольная лампа, создавая приятную, даже интимную, атмосферу. На кровати сидел Романов, нервно теребя край своей рубашки. Каким-то образом его волнение передалось и столице. Он медленно подошел к кровати и сел рядом, смотря на своего любимого. — Что ты хотел попробовать? — голос немного дрогнул, но оставался спокойным, нельзя заставлять Сашу еще сильнее переживать. — Нам нужно идти против страха. Ты будешь в течение 5 минут трогать меня, а потом перерыв на минуту… — Романов немного покраснел от смущения. — Саш, может с двух минут начнем? Я не хочу, что бы тебе было некомфортно — волнение Москвы льстило и немного успокаивало. Северная столица наконец поднял взгляд на Мишу, всматриваясь в его черты лица, на которых красиво играл свет от настольной лампы. — Нет, нужно пять — Саша был уверен, что справится. Сейчас, когда рядом ласковый и любящий Миша, все должно быть хорошо. Не дожидаясь ответа, Романов расстегивает на себе рубашку, снимая ее, пока Московский взглядом прослеживает каждый открывшийся ему миллиметр нежной кожи. Александр скидывает рубашку на пол и придвигается ближе, показывая, что готов начинать. — Прошу тебя, если что-то пойдет не так, и тебе станет слишком страшно, останови меня, не надо терпеть — Москва разворачивается к Питеру и смотрит на свои часы, засекая время. 22:15 Он медленно кладет свою руку на шею Романова, отмечая легкую дрожь. Кожа под пальцами горячая, гладкая и такая нежная, что хочется припасть к ней губами и целовать, целовать, целовать, но пока рано. Столица медленно ведет самыми подушечками пальцев до быстро вздымающейся груди, заставляя мурашки пробежать по всему телу. Саша старался дышать ровно, но тревога в душе нарастала, хотелось спрятаться, убежать, но он молчал, схватившись за плечи Москвы. Тем временем столица всей ладонью оглаживал грудь, задевая чувствительные соски, а после переходил на ребра. Московский еле сдерживал себя, хотелось большего, но подвести Сашу и снова подорвать доверие он не мог. Медленно руки перешли на спину, пересчитывая каждый позвонок, Романову пришлось теснее прижаться к Московскому, чтобы тому было удобнее. Дыхание у обоих участилось, а на щеках выступил румянец. На часах оставалась еще минута. Михаил гладил поясницу, чувствуя чужой трепет, но ниже не позволял себе опускаться, он наслаждался тем, что сейчас мог почувствовать. Как билось сердце Романова можно было легко почувствовать, сильные и быстрые удары о грудную клетку поднимали в душе столицы волны переживания. От Саши шел приятный запах геля для душа и его собственной кожи. Сейчас, когда он так близко, почти обнажен и душой, и телом, вверяет себя в руки Москвы, хотелось лишь выть от бессилия. 22:20 Столица убирает свои руки с чужой спины и немного отстраняется, а Саша подрывается с кровати и уходит из комнаты. Миша его ни в коем случае не винит, он справился прекрасно и заслужил небольшой отдых. Москва опустил взгляд на свои штаны, где весьма не многозначно возбужденный член упирался в ткань. Столица встал с кровати и направился опять в ванную снимать напряжение, пока Саша сидел на кухне и смотрел в окно, думая о своем. Когда Миша вернулся в комнату, Романов уже спал на своей стороне кровати, забрав все одеяло себе и закинув на него ногу. Столь милая картина не могла оставить равнодушным, поэтому столица мягко улыбнулся, подходя к шкафу, чтобы достать себе второе одеяло. Он тихо подошел к кровати и постарался очень аккуратно лечь, но почувствовав шевеление со стороны, Саша проснулся, смотря на Михаила с недовольством. — Прости, что разбудил — шепотом сказал столица, укрываясь своим одеялом — засыпай Романов ничего не ответил, но заметив, что блондин собрался спать по другим одеялом, развернул свое, приглашая его к себе. — Саш, ты уверен? — Михаил смотрел несколько удивленно, но в сердце расцвело невероятное чувство любви к человеку, лежащему рядом с ним. — Угу, иди сюда — Санкт-Петербург кивком указал на свои распростертые руки, и Москва медлить не стал. Он придвинулся ближе, укладывая свою голову ниже подушки. — Можно? — Можно Столица со всей осторожностью обнял северную столицу за талию, лицом прижимаясь к груди, где быстро билось сердце. — Тебе точно так комфортно? — не унимался Первопрестольный, на что получил немного грубое «спи». Московскому несколько раз повторять не нужно, он очень быстро провалился в сон, пока Саша пытался успокоить волнение в груди от ставшей непривычной близости.***
Каждые выходные перед сном они проводили в попытках избавить Романова от страха прикосновений. Получалось с переменным успехом. Если прикосновения к спине, груди, животу и шее Саша переносил с каждым разом все спокойнее и спокойнее, то с бедрами было сложнее. Несколько раз Романов не выдерживал и отталкивал от себя руки, сбегая сразу на кухню, пусть с каждым разом через большее время. Михаил уже начинал терять надежду на то, что все сможет быть как раньше. Он ведь сам понимает, что ощущает Саша, а ему самому потребовался не один век, чтобы научиться реагировать спокойнее. На кухне горел свет, а на плите стоял чайник. Романов, накинувший на свое практически голое тело халат, уныло смотрел в окно на снегопад, пребывая в своих мыслях. Уже целый месяц прошел, скоро весна, а он все еще боится, но чего? Он и сам не может ответить на этот вопрос. Улучшения были и довольно серьезные, ведь в последние несколько раз, когда Москва так медленно гладил его тело, внизу живота начинало приятно тянуть и гореть, требуя незатейливых ласк, но как только они переходили к бедрам и паху, все словно улетучивалось, оставляя за собой дрожь. Но сегодня все было немного иначе, Саша сам не понял, почему же сбежал, ведь сладкое чувство возбуждения не ушло, а страх лишь немного давал о себе знать на задворках сознания. «Мне было приятно… Я смогу зайти еще дальше» В момент, когда Москва совсем погряз в пучине отчаяния, в комнату вернулся Санкт-Петербург с двумя чашками горячего чая в руках. Он протянул чашку Первопрестольному, присаживаясь совсем рядом, чтобы его коленка соприкасалась с чужой. — Ты разочарован? — Романов не смел посмотреть на столицу, вглядываясь в чашку перед собой. — Что? Сашенька, не конечно. Нам просто нужно чуть больше времени. У тебя уже намного лучше получается! — Миша сразу отставил чай на прикроватную тумбочку, смотря на профиль самого красивого, по его скромному (ага, как же) мнению, человека. — Я хочу зайти дальше — Романов поставил свою чашку рядом с другой на тумбочке и со всей серьезностью смотрел на Московского, который услышав об этом желании немного отодвинулся. — Нет, ты пока не готов. Не нужно переступать через себя, лишь бы угодить мне. Я ведь… — Михаил не успевает договорить, когда Романов один резким движением устраивается у него на коленях. — Я готов и хочу зайти дальше — сейчас он больше всего походил на себя из империи. Серьезный и властный тон, которому нельзя было противоречить. Москва тяжело выдохнул и заглянул в глаза цвета стали. — Ты точно этого хочешь? Я могу ждать тебя столько, сколько потребуется — последняя попытка переубедить Романова, но и она оказывается безуспешной. Саша вместо ответа целует. Мягко и тягуче, захватывая в свой плен верхнюю, а потом нижнюю губу. Своими руками он обхватил лицо Москвы, не позволяя отстранится, а он и не собирался этого делать. Столица обнял Романова за талию, прижимая к своему телу сильнее. Своим языком он мимолетно прошелся по губам культурной столицы, который считав намек приоткрыл рот, пропуская Московского внутрь. Как же приятно было снова всем телом ощущать желание друг друга стать ближе. Руки Москвы, избавившись от халата, оглаживали голую спину, не упуская ни миллиметра алебастровой кожи. Романов разрывает поцелуй и направляет столицу к своей шее, которую тут же начинают покрывать медленными поцелуями, задерживаясь на самых чувствительных местах. Пальцами он зарывался в пшеничные волосы, иногда щекоча загривок самыми подушечками, а чужие губы медленно перетекали на грудь, лаская сосок вокруг ореола, а после захватывая полностью, слегка покусывая. Тихие стоны рвались из груди Романова, лишь подогревая желание продолжить. Бедрами он ерзал на коленях Москвы, задевая его возбуждение своим, что заставляло разряды удовольствия проходить по всему телу. С гортанным рыком Михаил меняет положение, теперь прижимая северную столицу к кровати, но заметив испуганный взгляд, немного отстранился. — Все хорошо? Мы можем остановиться? — он осторожно гладил Романова по голове, ожидая ответа. — Продолжай — снова поцелуй, показывающий уверенность Питера в его решении. Москва отвечал со всей любовью и страстью, что копились в нем долгое время. Совершая толчки своими бедрами, он срывал с зацелованных губ все больше томных вздохов и стонов. Поцелуями он снова начал спускаться ниже, вырисовывая языком узоры, известные только ему. Дойдя до штанов, Московский расстегивает молнию и снимает их вместе с бельем. Саша был прекрасен. В свете тусклой настольной лампы, весь красный и прикрывающийся руками он был олицетворением всего самого чистого и невинного. Череда легких поцелует обрушилась на острые коленки, а нежные, едва ощутимые поглаживания по внутренней стороне бедра старались успокоить и вселить уверенность. — М…Миша — голос дрогнул, что сразу отвлекло Первопрестольного от упоенного расцеловывания чужих коленей и бедер. — Мне прекратить? — взволнованно. — Почему ты еще не раздет? — с небольшой обидой спросил Романов, заставляя нежную улыбку расплыться на лице столицы. — Извини — поцелуй в бедро — Сейчас исправлю Москва снял с себя домашнюю футболку, являя чужому взору красивое, подтянутое тело с рельефными кубиками пресса, приступив к своим штанам он остановился, замечая на себе изучающий взгляд. — Нравлюсь? — Очень — Романов приподнимается с кровати, протягивая руки к телу Московского, мягко проходясь пальчиками по рельефам, а после припадает губами, спускаясь ниже. Такая инициатива приятно удивляет и возбуждает еще сильней. Столица не отказывает себе в желании запустить руку в непослушные темные кудри, пропуская их сквозь пальцы. Саша, дойдя до кромки домашних штанов, не спешит их снимать, вместо этого он щекой притирается к стоящему члену, преданно смотря в голубые глаза. — Сашенька, ты просто невероятен — Москва сжирает взглядом обнаженное тело, эти чистые серые омуты, в которых кроме желания и любви нет ничего. Он мягко оттягивает за волосы, вынуждая отстранится, избавляет себя от последних элементов одежды и вновь укладывает Романова на кровать, затягивая его в долгий поцелуй. Руки северной столицы обвили его шею, иногда спускаясь к плечам в легких поглаживаниях. Московский не медлит, заводит свою руку между их тел, обхватывая член Александра и свой, начиная постепенно двигать рукой. Саша стонет в поцелуй, толкается в чужую ладонь, стремясь получить больше наслаждения. — Миша, еще… Прошу тебя — в уголках глаз скапливаются слезы, стекая по вискам. Как же долго он этого ждал. Желание северной зари для Первопрестольного закон. Он ускоряет движения, обнимает Сашу свободной рукой, утыкаясь носом в тонкую шею. Стоны становятся громче, а движения отрывистей. Осознавая, что он оба близки к разрядке, Романов обхватывает их своей рукой, помогая Московскому дойти до финала. Кончают одновременно, пачкая руки в семени. — Саш, давай я салфетки принесу — стараясь восстановить дыхание, говорит Михаил, приподнимаясь на локте. Питер тяжело дышал и смотрел в потолок с нечитаемым выражением лица, что не могла не насторожить столицу — Саш? — Я уже и забыл, как это бывает приятно — отвечает Романов и расплывается в блаженной улыбке. Он отпускает Первопрестольного, и тот скрывается за дверями. По телу растекалось невероятное чувство легкости и сладкой послеоргазменной неги, казалось, что сил не хватит сейчас даже на то, что бы просто поднять руку. Голова немного кружилось, а в груди щемило от переполнявших чувств, пусть они сегодня и без проникновения, но все еще впереди. Михаил возвращается к любимому, помогает ему вытереть остатки семени с руки и немного с живота и довольный ложится рядом с ним. — Спасибо тебе — шепчет Романов, прижимаясь к Московскому, положив голову ему на грудь. — За что? — Миша честно не понимал, за что его благодарить, ведь именно Саша смог подняться над своим страхом и сделать за столько короткий промежуток времени то, чего столица добивался веками. — За то, что ты был рядом все это время, вытащил меня с самого дна и не переставал верить — Санкт-Петербург поднял голову, любовно смотря в родные глаза. — Люблю тебя — в самые губы, перед тем, как подарить чувственный поцелуй перед сном.***
С той ночи, когда Саша наконец смог перебороть свои страхи прошло много времени. Наступило лето, теплая пора, когда на улицах города становилось все больше людей, желающих насладиться солнцем, прогуливаясь по самым красивым местам, а ночью молодежь выходила на набережную любуясь красотой любимого города в белые ночи. Саша с Мишей медленно прогуливались по набережной, наблюдая за беспокойной, быстрой Невой. Солнце ощутимо пригревало, поэтому Московский с наслаждением подставлял свое лицо под его теплые лучи. Все сложилось как нельзя лучше. Страна пришла к относительной стабильности по сравнению с тем, что было раньше, работы стало меньше, а свободного времени больше, но самое важное для него шло рядом, держа его ладонь в своей. Саша был невероятно красив в лучах летнего солнца со своими непослушными кудрями, с которых играл ветер, портя укладку. От этого столица издал смешок. — Что? — с непониманием спросил Александр, смотря на улыбающегося Москву, подмечая милую россыпь веснушек на щеках и носу. — Ничего, просто я не могу оторвать от тебя взгляд — Первопрестольный остановился, притягивая Северную столицу к себе. — Миша, мы же на улице — Романов уперся ладонями в плечи Михаила, стараясь немного отстраниться — А мне все равно. Пусть все видят, как сильно я тебя люблю — не дожидаясь, ответа Москва приблизился, оставляя на губах любимого нежный поцелуй. Простое касание, без намека на пошлость и страсть, но оно поднимало такую бурю эмоций внутри столиц, что хотелось получить еще и еще. — И я тебя… Пойдем домой? — Саша хитро ухмыльнулся, потянув счастливого Михаила за собой.