— Продолжай, — мурлыкнул Соуп ему на ухо, когда тот в комнату скользнул следом.
— Определись, черт возьми, молю Бога, — последовал многострадальный ответ.
Ему нравится видеть лицо Саймона, но иногда оно совсем немного наигранное.
— Ты хочешь, чтобы я умолял, — бормочет Саймон, и Соуп не сдерживает ухмылки. — Я хочу, чтобы ты вежливо попросил, — поправляет он. — Или, может быть, хотя бы не угрожал меня убить. Ответ приходит незамедлительно. — Тебе это нравится, — и он действительно не может этого отрицать. Ему нравится осознание, что если бы Саймон захотел, то сделал бы это без особых усилий. — Не веди себя так, будто это благотворительность, Джонни. — О, поверь, это не так, — как будто он не мог не согласиться. Он почти такой же, как и Саймон — твердый и жаждущий, голый, стоящий на коленях между бедер одного из самых привлекательных людей, которых он мог вообразить. — Но не похоже, что это тебя удовлетворило. Он наклоняется и прижимает пальцы к плоскому основанию пробки, надавливая слегка, и наблюдая, как Саймон напрягается всем телом. — Если хочешь еще, я могу дать тебе больше. Это как отдача, одностороннее желание, но он мог бы заниматься этим чертовы часы напролет только ради собственного удовлетворения. Мучить Саймона удовольствием, предвкушением, его собственной потребностью. Он меняет захват, дергает теперь пробку, наблюдая, как силикон влажно и гладко выскальзывает до самого широкого места, а затем снова вставляет его обратно. То, как тело Саймона отдается, блядски грязно, жадно, заставляет его поймать себя на мечтательном вздохе от вида. Саймон не ответил, потому что взгляд его стал отсутствующим, как в те моменты, когда преследует какой-то абстрактный ход мыслей. Поэтому он протягивает другую руку, чтобы пальцами ухватить основание эрекции, и наклоняется. Это привлекает внимание. Резкий вздох вырывается в момент, когда розовая головка касается языка Соупа. — Блять, — шепчет Саймон, выгибаясь. Паракорд стягивает запястья, окрашивая их в розовый. Боже, какой же он, блядь, красивый. — Не отвлекайся, — шепчет Соуп между легкими движениями языка по щелочке, стараясь подавить усмешку, рвущуюся наружу из-за дрожи мужчины под ним. — Чего ты хочешь, дорогой? — Больше, — приходит на выдохе ответ. Всегда так. Интенсивность, подчиняющая сила и жестокость — именно это нравится Саймону. Он любит боль, любит истекать кровью, покидать его, покрытый синяками и укусами, а потом ощущать ноющую боль. Это охренеть как горячо, к слову, но иногда Соупу не по нраву спешка. — Это я знаю, — говорит он, прикусывая чужое бедро, наслаждаясь, как напрягается все, что ниже пояса, — но если бы тебе пришлось выбрать только одно, чего ты хотел бы от меня сегодня. Что бы ты выбрал? Знает, что вопрос важный, и знает, что через затуманенный разум он пробьется через некоторое время, поэтому возвращается к мягким ласкам Саймона, снова дразня его до выступающей влаги. Он настаивает на таком виде стимуляции после первого оргазма, но и начинает понимать, как далеко он может зайти там, где многое уже стало идеальным. Грубая игра — не единственный способ достичь такого интенсивного кайфа. Кровать скрипит, когда натягивается шнур до предела. И есть что-то, в чем сдавленный стон Саймона теряется, и Соуп отстраняется, чтобы взглянуть на него снизу вверх. — Повтори? Грудь Саймона вздымается, когда он пытается сосредоточиться на касании. — Кончи в меня, — повторяет, едва выговаривая слова, и Соупа накрывает головокружительной волной жара. — Уверен? — рука скользит вверх по стволу, слегка сжимая до стекающей из кончика влаги, и когда Саймон намеренно голову поднимает, он смотрит на него. — Что? — На днях ты буквально засунул свой член мне в глотку. Мой только что был в твоем рту, — холодный, прозаичный, искренний взгляд о чем ты, нахер, говоришь в темные глаза. — Ты думаешь, что я от тебя залечу или что? Он, черт возьми, смеется, ничего поделать с собой не может и поворачивает голову к бедру Саймона. — Господи Боже блять. Нет, — он не беспокоится о безопасности, о количестве заборов крови на медосмотрах, но… это кажется трансгрессивным почти. Подобие претензии на тело Саймона, которую он не заслужил. — Не думал, что ты захочешь. У меня такое один раз было, это не для меня. В ответ доносится бормотание, тихое, но отчетливое: — Я устроен иначе, Джонни. И он снова смеется, черт, хохочет над этим. — Да, точно, — соглашается, утыкаясь в изгиб бедра Саймона, проводя по влажной коже языком. — Клянусь Богом, Сай, ты меня в могилу сведешь. — Надеюсь, что нет, — Саймон позволяет вырваться еще одному прекрасному вздоху из числа тех, которые так искренне выдают его удовольствие — дрожащее и сладкое. — Обучение кого-то другого заняло бы слишком много времени. Он бы поспорил, что его и не учили особо, ведь даже в то первое их столкновение они просто взяли друг друга, но, может быть, в этом и смысл. Тяжело найти кого-то, кто так совпадает с тобой, с кем все просто встает на свои места. — Другому ты бы не позволил издеваться над собой так же, как мне, — говорит он вместо мыслей своих, и это вызывает тихий смешок Саймона, когда он скользит свободной рукой по внутренней стороне бледного бедра. — Не стоит позволять тебе издеваться, — но он позволяет, да? Лежит, прекрасный и податливый под пристальным вниманием, даже если бедра дергаются вперед при прикосновении. — Да тебе нравится, — повторяет Соуп, когда видит закатившиеся глаза. — Терплю при условии, что ты возьмешь меня как следует, — поправляет Саймон, даже если голос его дрожит, когда Соуп еще раз медленно по его члену скользит, — чего не происходит. Он смеется, вновь вперед подтягиваясь по кровати. — Ты меня еще по-хорошему не попросил. Это вызывает стон, что пробирает до костей. — Я передумал. Выметайся, — он может и не видит лицо Саймона, но может обоснованно сделать предположение по румянцу на его щеках, вопреки улыбке на губах. Она в голосе слышна. — Увидимся завтра. — Забрать игрушки и пойти домой, значит? — он руку, что гладила бедро, опускает к основанию пробки, ухмыляется, когда дергает за нее и получает на выдохе блять. — Раз уж ты этого хочешь… — Нет, — выдыхает Саймон, дергая бедра вперед снова. — Господи. Нет. Постой. Соуп оставляет на краю игрушки кончики пальцев, убеждаясь, что Саймон их чувствует. — Я жду. Медленный, прерывистый вздох. — Хочу, чтобы ты взял меня, Джонни, — говорит Саймон через мгновение, извиваясь, член его подергивается в кулаке Соупа. — Хочу, чтобы заставил меня снова кончить, полностью заполнил меня. Пожалуйста. О, он блядски прекрасен. Слова, грубым голосом сказанные, предложение, сам вид краснеющего вдоль ключиц и вниз по груди — все это творит с Соупом что-то такое, чего он действительно не ощущал с тех пор, как поступил на службу. Саймон Райли особенно точно соответствует каждой фантазии на памяти Соупа, что проявились в виде того, кто заслуживает настолько большого уважения, благоговения и доверия, и это чертовски опьяняет. Конечно, еще он полный псих, и это само по себе непросто, но не многим больше, чем в среднем среди спецназа. Если бы Гоуст не был настолько ужасающим человеком, эта близость не принесла бы и половины того удовольствия, что приносит сейчас. И было бы не так страшно, если бы Соупу всегда позволяли приблизиться без опаски обжечься. Как он мог сказать нет? Вы не можете подстраховаться. Вы должны брать то, что хотите. — Конечно, так и сделаю, — мурлычет он и обеими руками грубо тащит Саймона на свои колени. В это же мгновение сильные ляжки обвивают его бедра вокруг, притягивают ближе, и они оба издают одинаково нуждающиеся звуки, когда объединенными усилиями прижимают эрекцию Соупа к заднице Саймона. — Мы немного нетерпеливы, да? — Кто бы говорил, — выдавливает из себя Саймон. Новое положение вызывало стресс. Руки вытянуты над головой, спина выгнута дугой, но Соуп делал намного хуже. — Вытащи эту гребаную хрень из меня, я хочу, чтобы… Невежливо, но с отчетливо слышным отчаянием, и он не собирается бессердечно отказывать. Однако, все же он будет мудаком, потому что владеть Гоустом — это само по себе сильно. Он цепляется за основание пробки и одним движением вытаскивает ее целиком. Саймон дергается, дрожит, дергает за веревки. Так великолепно отзывчив, с заметными от напряжения линиями сухожилий на бедрах, сжимающимся вокруг пустоты входом, пока само тело пытается осознать внезапное отсутствие заполненности. — Мудак, гребаный, — загнанно обвиняет он, задыхаясь. — Виноват, — говорит Соуп, на самом деле виноватым себя не чувствуя. Уже отбросив пробку на приготовленное на краю кровати полотенце, он тянется за бутылочкой с лубрикантом, игнорируя лежащий рядом презерватив. — Сам просил. — Посмотрим, когда я сделаю с тобой то же самое, — угрожает Саймон. Соуп уверен — напрасно. Они не так часто меняются местами. — Сопляк хренов. — Тебе нужно быть сверху, Сай, чтобы сделать то же самое… — он не утруждает себя чем-то большим, чем беглое поглаживание смазанной ладонью — пробки было более, чем достаточно, и прелюдия с ней была долгой. — А ты слишком любишь член. На возражения у Саймона нет и шанса, потому что Соуп толкается внутрь как раз в момент вдоха перед этим, и из него вырывается только стон. Спина прогибается еще сильнее, прекраснее, голова назад откинута, обнажая исчезающие под маской линии горла. Это ощущение чертовски невероятное — честно сказать, оно всегда есть, сумасшедший тонус мышц и все такое, но уже после оргазма глубоко внутри поднимается такой уровень тепла и близости, что просто божественно. Соуп уже чувствует слегка набухшее уплотнение, вжимает в него бедра. — Может и люблю, — выдыхает Саймон дрожащим голосом. Пульс его гулко стучит по коже. — Джонни, мне это нужно, ну же. Он скользит руками по животу Саймона, восхищаясь тем, насколько тонкой выглядит его талия, когда ноги вот так раздвинуты, и наслаждаясь текстурой шрамов под ладонями, когда они скользят к бедрам. — Ты будешь жить, — дразнится он, медленно качнувшись вперед. Сейчас ему настолько жарко и хорошо, что похоже единственное желание на оставшуюся жизнь — трахать Саймона Райли, медленно, по-блядски, упиваясь каждым движением его тела и каждым исходящим от него звуком. MDMA он принимал единожды десять лет назад, и полагает, что именно так бы ощущался секс под его воздействием. — Я ненавижу тебя, блять, — Саймон слегка сгибает бедра, обхватив Соупа за талию, в попытке притянуть его ближе. — Еще, Джонни, прошу. Он не собирается двигать бедра, ведь если будет слишком интенсивен, то ввергнет Саймона в то бешеное перевозбужденное состояние, не поддаваясь успокоению, но все же сжаливается и прижимает руки к груди Саймона. — Думаешь, что заслуживаешь? Дыхание прерывается отчетливо при его касании к грудной клетке Саймона, когда он нащупывает мышцу, сжимая сосок большим и указательным пальцем. — Да. Господи, его сиськи охуенно потрясающие. — Даже не знаю, — он слегка тянет сосок ровно настолько, чтобы появилась боль. Нервы Саймона натянуты, и он прекрасно это осознает, — его собственные натянуты, пусть и не в такой степени, — и небольшая боль к его удовольствию заставляет Саймона сжиматься вокруг него. — Ртом одно говоришь, а вот телом совсем другое. Может ли он так дотянуться? Возможно. Он делает попытку, наклоняется и благодарит Бога за несуразное тело Саймона, пока языком ведет по второму соску. Это вызывает у Саймона стон, легкое покачивание бедрами. Он ослабляет смертельную хватку на талии Соупа, позволяя ему спуститься еще ниже настолько, чтобы вобрать сосок в рот, и это заставляет стоны вырываться еще громче. Он бы с удовольствием пошел на риск, посмотрел бы насколько громко можно заставить Саймона петь для него, но в здании есть другие люди, которые определенно услышат их, и, как бы ему этого риска ни хотелось, это вызовет неловкие вопросы. Сам Соуп на Прайса уже точно произвел впечатление и снискал проницательный взгляд, когда появился на тренировках с самым темным и порочным засосом на шее. Он не хочет их в подобное дерьмо втягивать. Саймон же обычно не носит одежду, обнажающую что-то больше рук или, иногда, предплечий, так что является идеальным холстом. На бледной коже синяки, что видны были в течение нескольких дней, даже сейчас их немало — на шее, плечах, груди, парочка на внутренней стороне бедер. Соуп впивается в упругую выпуклость груди, ухмыляется, заставляя Саймона вздрагивать, сжиматься и снова задыхаться, щипает еще раз сильно, акцентируя внимание на изогнувшихся бедрах. — Слишком? — спрашивает, отрывая губы от кожи и видя, как запястья Саймона дергаются в путах. — В точку, — удается выдохнуть Саймону спустя мгновение, и он тут же вздрагивает, пытаясь качнуть бедрами назад ради большего. — Боже, Джонни, здесь. Здесь. Он чувствует. Угол между их телами, изогнутая спина Саймона — все это вжимает его прямо в выпуклость простаты при движении внутрь. Следующие несколько толчков он давит сильнее изо всех сил, наблюдая, как от этого Саймон утыкается лицом в руку, чтобы не закричать. Голова его идет кругом от всего этого, от головокружительной близости, от удовольствия. — Я держу тебя, тшшш, — шепчет Соуп, Саймона за талию обнимая, чтобы на колени к себе притянуть. Другой рукой он давит на основание чужого члена, прижимая его, текущего и бледно-белого, к разгоряченной коже. Это вызывает тягу в глубине его души, острую потребность, срочность. — Еще? — Да, — выходит подобие всхлипа, и еще одна плотная массивная капля катится по прессу Саймона. Он абсолютно по-блядски грязный, потный, липкий и раскрасневшийся, с дрожащими конечностями. И он чертовски великолепен. — Близко. Вот, вот, вот… Саймону не нужно умолять, заставить его кончить — вот все, о чем Соуп может думать, единственное, чего он хочет. Он грубее, чем планировал, но Саймон такой жадный, такой открытый и жаждущий, так отчаянно нуждающийся в этом, что он не смеет более ему отказывать. Он так сильно хочет его, целиком и полностью хочет. Каждый малейший звук, вздох и дрожь, каждое подергивание и прогиб. — У тебя так хорошо получается, — выдыхает он, почти каждой клеткой своей сущности сосредоточившись на поддержании темпа, угла наклона, делая медленные глубокие толчки и буквально впитывая удовольствие Саймона при каждом ударе тел. — Такой красивый, Сай, только посмотри. Дрожишь, течешь и скулишь. Кончишь для меня? Очевидно, это заставляет в Саймоне что-то вскипеть, потому что одна из рук резко дергает шнур и развязывает узел. Он срывает маску и обоими предплечьями накрывает лицо, оставляя на коже царапины. — Дышать, блять, не могу, — напряженно выдыхает он. — Н-не останавливайся, блять, не с-смей останавливаться… В груди Соупа что-то сильно сжимается от вида, от слов, от того, как Саймон каждый толчок бедрами повторяет, от того, как с губ его приоткрытых в отчаянии звуки срываются. Он не смог бы остановиться, даже если бы захотел. Он не смог бы сказать «нет», только не вот так. Времени не требуется много, еще два-три толчка, и Саймон резко выгибается, великолепный дрожащий стон обрывается, тело полностью напряжено, а член изливается в ладонь Соупа. Волна, катящаяся по нему, слишком сильна, чтобы противостоять ей. Внутри него охуительно хорошо. Разум Соупа полностью опустошен. Его словно сбило чертовым грузовиком в момент оргазма, словно его мозг вытащили через яйца. Он, видимо, и правда может отключиться на секунду. И требуется несколько долгих мгновений, чтобы ощутить перезагрузку мозга, дыхание перевести, а после понять, что Саймона все еще трясет. Он осторожно меняет их положение, чтобы убрать напряжение. — Порядок? — голос хрипит на середине слова. Ответа нет, по телу Саймона все еще бежит мелкая дрожь, дыхание его поверхностное и резкое. Внутри него все еще мягко пульсирует тепло, но напряжение понемногу спадает. Дыхание медленно начинает выравниваться. — Господи Боже блядь, — выдавливает спустя мгновение Саймон голосом дрожащим, приглушая его сгибом руки. — Видимо, вот, каково это — схватить пулю в голову. Только он произносит это, как тело его сжимается, а член дергается. И это одновременно привлекает и ужасает — Саймон возбужден от этой мысли. Соупу чертовски неприятно осознавать, что и он, может, немного, тоже. — Разве что немного грязновато, — отвечает он, проводя рукой по низу живота Саймона. Мышцы его все еще слегка подергиваются. — Хочешь взглянуть? Рука с лица Саймона сдвигается, открывая его глаза, ошеломленные и остекленевшие. После он тянется медленно к телефону Соупа, что на тумбочке лежит, и молча его передает. Соуп снимает блокировку, переходит в режим камеры и запускает видео, откидываясь назад. Выходит мучительно медленно, губу прикусив, когда тонкая струйка семени и смазки скатывается к копчику, как только его головка выскальзывает наружу. Дырочка Саймона остается судорожно сжиматься вокруг воздуха, влажная и подергивающаяся, и Соуп проникает в нее большим пальцем, чтобы раскрыть ее немного шире. Еще больше семени сочится наружу. Его семени. Он отбрасывает телефон в сторону и наклоняется, чтобы накрыть дырочку губами, потому что, черт возьми, удержаться не может. Он толкается внутрь, лижет, заставляя Саймона снова застонать и выгнуться. Это почти то же самое, что поедать такую же мягкую, горячую, влажную женщину, но в этом есть своя доля непристойности. Пульс, бьющий в губы, в язык, дикий и нестабильный. Рука чужая скользит в волосы на затылке, проводит ногтями по коже головы, отчего по спине бегут мурашки. Соуп слизывает столько семени, сколько может, настолько глубоко, насколько позволяет тело Саймона, а затем поднимается, чтобы нежно поласкать его яички. — Отвлекся, — бормочет он, тянется за отброшенным телефоном. — Ты ужасно фотогеничен, Сай. Он сдвигается, чтобы вылизать остатки учиненного ими, пока Саймон смотрит видео, все еще держа руку в его волосах. Последняя капля семени сочится с кончика головки Саймона, и ее он тоже глотает. — Твою ж мать, — вздох раздается низкий, мрачный и совершенно сокрушенный. — В следующий раз дважды кончишь ты. — Оба раза внутрь тебя? — спрашивает с ухмылкой Соуп. — Так сильно нравится? Как же сильно он хочет пошутить о размножении, но в голове полное месиво. Повезло, что вообще может связать единое предложение. Может, ты и не забеременеешь, но я мог бы и попытаться. — А тебе разве нет? — хватка в волосах усиливается, и Саймон тянет его к себе за поцелуем. Пьянящее удовольствием теплое и раскрепощенное чувство лишь усиливается вдвое из-за того, как жадно Саймон вылизывает рот Соупа. — Наполнишь меня так, что я буду течь несколько часов. От этой мысли под кожей по всему телу разливается жар. — Мне нравится, как это звучит, — признается Соуп, зубами прикусывая нижнюю губу Саймона. Они словно на вечность замирают вот так, целуясь, переводя дыхание и вспоминая, как двигать телом. И только после того, как дыхание Саймона полностью успокоилось, Соуп немного отстраняется, чтобы оставить на щеке Саймона легкий поцелуй. — Ты как себя чувствуешь? Порядок? — Совершенно, блять, разъебан, — выдыхает наконец Саймон, немного расслабляясь, когда Соуп толкает его обратно на подушки. На точеных скулах все еще лежит румянец. — Не думаю, что смогу встать, даже если захочу. — Ладно, принцесса, принято, — смеется он, когда большая рука шлепает его по бедру, пока он встает. — Я пошел или мне остаться? Момент колебания. Саймон, кажется, весьма серьезно рассматривает стену над своим столом. — Останься, — наконец произносит он тихо. В этом нет ничего необычного, просто после действительно активных встреч он обычно предпочитает быть один, и это имеет смысл. Два здоровых парня на односпальной кровати — это сложно с логической точки зрения, если другого еще не учитывать. — Холодрыга. — А, вот так вот, значит? — смеется он, наклоняясь за своим нижним бельем по пути в маленькую ванную. — Секс-игрушка и бутылка с кипятком, вот кто я для тебя. — Бутылка взаимностью не ответит, — ответ доносится уже из-за закрытой двери. — Чую, что мое артериальное выше хреновой крыши в последние несколько месяцев. Соуп фыркает. — Я ж говорил, тебе это нравится! Он умывается, освежает рот ополаскивателем Саймона, а когда возвращается обнаруживает, что прикроватная лампа уже выключена. Но пока он маневрирует в темноте, горят два экрана телефонов, и он видит, что Саймон отправляет видео самому себе, удаляя видео из хранилища Соупа. — Подчищаешь цифровой след, Сай? — Угу, — оба телефона отправляются на тумбочку, а плотная рука обвивается вокруг его талии. — Не то что бы я думал, что ты будешь это показывать парням за завтраком, но… Но это тот уровень доверия, которого они еще не достигли, и он это прекрасно понимает. Он почти уверен, что Саймон не занимался подобными вещами уже лет десять, а то и больше. Он бы никому, кроме Соупа, не позволил его связать, взять его. Даже вот это — разрешение провести ночь вместе — особая привилегия, которую он никому более не дает. — Неа. Мне это в любом случае не надо. Я и в реальной жизни вижу достаточно, сувениры мне не нужны, — Соуп смеется, когда Саймон утыкается лицом ему в шею, и поднимает руку, чтобы погладить короткий ежик волос у основания черепа. — Держишь все под контролем. — Не думаю, — раздается тихий ответ на выдохе в его кожу. — Иногда этот контроль, черт возьми, как будто сваливает. Прихожу в себя, а ты уже тут. Соуп закрывает голову, продолжая поглаживания. — Это плохо? — Нет, — на этот раз колебаний нет, и у Соупа в груди что-то резко сжимается так, словно кто-то дотягивается прямо до его чертовой груди и сжимает сердце в кулак. Это голову кружит, жестоко и волнующе. — Это хорошо. Хочу, чтобы ты был здесь. — Тогда это все, что нужно мне, — отвечает он, слегка поворачивает голову, чтобы поцеловать волосы Саймона. Соуп чувствует, как на шее трепещут чужие ресницы, не сдерживает улыбки, откидываясь на подушки. — Скажи, если передумаешь. — Сомневаюсь, — шепчет Саймон, — но ладно. — Ладно, — вторит Соуп, усмехаясь в темноту.