С любимыми не расставайтесь

      Когда Юра вышел от Ангелы, которая сказала, что на сегодня разговоров о Володе хватит, он почувствовал опустошение, потому что признал вслух то, что так долго не мог признать.       Пять месяцев.       Ему понадобилось почти полгода, чтобы осознать реальность происходящего.              Ангела попросила прийти его завтра, чтобы продолжить диалог, и Юра согласился, потому что от Ангелы был толк. С её помощью его учёба немного выпрямилась и его допустили к зимней сессии, но вот с музыкой всё ещё обстояли проблемы: в группу Юра пока возвращаться не спешил, хотя очень часто приходил в бар и просто поддерживал ребят своим присутствием, умалчивая о том, что их новый клавишник справляется с заданным репертуаром не очень.              Йонас, увидев его, выходящего от Ангелы, махнул рукой и пригласил за столик.              — Привет, отлично выглядишь. Рубашка тебе к лицу, — он дёрнул уголками губ, когда Юра подошёл ближе, и Юра испытал смущение от столь пристального внимания, — садись, может, ты голоден?              Юра мотнул головой, однако от приглашения сесть за стол не отказался. Отчего-то захотелось ощутить чью-нибудь компанию в этот промозглый зимний вечер.              Потсдам активно готовился к приближающимся Рождеству и Новому году. Даже в центре уже стали украшать стены и вскоре должны были поставить ёлку.              Через несколько минут Юре принесли горячий чёрный чай и круассан. Он закатил глаза, но всё же поблагодарил Йонаса за заботу.              — Ты такой худой. Надо за тобой получше присматривать, — Йонас подмигнул ему и отхлебнул из своей чашки.              Юра дёрнул уголками губ, и жест вышел больше смущённым, чем возмущённым.              Вообще, они с Йонасом достаточно сблизились за этот месяц. Юра бывал в центре два раза в неделю, и всегда сталкивался со Шварцем, потому что тот был директором этого центра и находился здесь ежедневно. Йонас каждый раз интересовался Юриными делами, и Юра, если быть честным, очень проникся этим. Ему даже стало казаться, что Йонас не такой заносчивый, как почудилось при первой встрече ещё в начале девяностых.              Возможно, с возрастом Шварц тоже изменился. Перестал быть таким выпендрёжником, силящимся кому-то что-то доказать. Юра видел, как он болел за свой центр, и видел, как он старался бороться за права гомосексуалистов.              Правда, это пока ни к чему не привело, но Йонас хотя бы создал место, где такие, как он и Юра, могли получить максимальную поддержку.              И Ангела была тому пример.              — Получше — это как? — решил отшутиться Юра. — К себе домой, что ли, заберёшь? — он не заметил, как позволил себе тот самый флирт, и тут же устыдился этому порыву.              Почему-то ему казалось неправильным флиртовать с кем-то, когда он только недавно убивался по человеку, который теперь его сознанием был признан мёртвым.              Хотя Володя всё равно никогда не умрёт в Юриных мыслях. И Юра точно никогда не забудет его.              И, наверное, уже никогда так сильно не полюбит.              Однако Юра не опускал руки. Он знал, что наверняка сможет встретить человека, пусть не такого потрясающего, как Володя, но такого же чуткого, который тоже так будет его любить…              Хотя иногда ему казалось, что никто не будет его так любить, как Володя. И Юре было действительно жаль, что все эти годы, что они провели порознь, Юра не узнал эту силу любви, которую таили в себе строчки из неотправленных писем.              — А если надо и заберу, — с готовностью ответил Йонас и улыбнулся, а Юра поймал себя на мысли, что впервые за столько лет находит ещё чью-ту улыбку привлекательной.              Над этим стоило бы поразмыслить. Разве он мог позволить себе влюбиться в кого-то ещё?              На следующий вечер, после учёбы Юра снова пришёл в центр. Йонас следил за тем, как сотрудники украшают ёлку, а как только увидел Юру, тут же подошёл к нему и крепко пожал его руку.              У Юры в голове проскочило, что у Йонаса приятные ладони. Мягкие, тёплые.              — Ангела уже ждёт тебя. Может, потом по чашечке чая или прогуляемся? — спросил он, не отнимая руки от Юриной, и Юра чувствовал странное успокоение, находясь рядом с Йонасом.              — Посмотрим на моё настроение, — неоднозначно ответил Юра, но добавил в голос толики игривости, что не ускользнуло от Йонаса, и он тут же подарил Юре одну из своих широких ухмылок, а затем отпустил Конева к психоаналитику.              Ангела была, как обычно, спокойна и рассудительна в беседе с Юрой.              — Ты сказал, что Володя умер. По твоей интонации я поняла, что это было впервые, когда ты произнёс эти слова, верно?              Юра медленно кивнул. Он всё ещё не мог поверить в то, что признал это, но… Но вчера весь вечер он ощущал некоторую лёгкость от того, что принял этот страшный факт.              Словно окончательно смирился.              — Расскажи мне вашу историю в общих чертах. Что за человек он был, почему ты так сильно цеплялся за него, что в нём тебя привлекало?              И Юру уже было не остановить. Он рассказал Ангеле про первую встречу, про год разлуки, про лето восемьдесят шестого, про первые чувства, про окончательное расставание.              Он говорил, говорил, говорил. Вываливал все ощущения на психоаналитика и видел, что его слушают.              — В июле этого года я вернулся в «Ласточку», — на этом моменте голос Юры понизился, стал сиплым. Всё же воспоминания приносили за собой отголоски боли. — И узнал из писем, которые нашёл в капсуле, что Володя всё это время ждал моего звонка. Что он не женился и что случилась чудовищная ошибка. А я… А я так и не написал ему.              Ангела кивнула.              — Чувство вины, не так ли?              — Да, — выдохнул Юра. — Я до сих пор ощущаю себя виноватым. Если бы я мог предположить на секунду… — он резко замолчал. Опять извечное «если бы».              — Наша жизнь не состоит из «если бы», Юра. Мы принимаем решения, мы им следуем. Если бы каждый человек взвешивал сотни вариантов, жить было бы сложнее. Ты не стал писать Володе. Это был твой выбор. И никто не может тебя винить в этом. И, как я поняла, Володя тоже не винил тебя в молчании. Потому что он понимал, что так сложились обстоятельства и что их невозможно исправить.              Юра откинулся в кресле. Он постепенно начал осознавать, что ни он сам, ни Володя не могли предотвратить череду ситуаций, которые в итоге привели их к разрыву и потере друг друга.              — Ты должен понять и принять тот факт, что твоя жизнь продолжается. Что ты не обязан вести затворнический образ и тем более не обязан лишать себя чего-то важного. Ты должен научиться жить с этой потерей. Юра, родные люди никогда бесследно не уходят. Они продолжают жить в наших делах, в наших воспоминаниях, в нашем сердце. Вот ты говорил, что Володя стал причиной того, что ты вернулся к музыке. Так почему же ты позволяешь себе убивать в себе же тягу к искусству? В этом ведь тоже живёт Володя. И в твоём сердце он всегда будет жить. И если ты откроешься чему-то новому — это не значит, что ты его предашь. Ты предашь его в том случае, если позволишь себе увязнуть в депрессии. А депрессии порой плохо заканчиваются. Уверена, твой Володя желал для тебя лучшей жизни.              Ангела говорила много правильных вещей. И Юра постепенно привыкал к ним. Как и привыкал проводить длительное время в центре и в обществе Йонаса.              Тот начал казаться ему довольно привлекательным, а ещё Юру подкупала извечная забота этого болтливого и весёлого немца. Юре даже показалось, что Шварц нашёл бы общий язык с Клубковой, поэтому чёрт его дёрнул позвать Йонаса на празднование Нового года в Юрину компанию.              — Так-так-так, — Клубкова застала Юру, поедающего оливье на кухне, и Конев от испуга выронил ложку с щедрой порцией салата по Советскому рецепту обратно в миску. — Да не бойся ты так, я не по поводу оливье, — правда, миску из его рук она забрала, чтобы переложить часть блюда в белый, с геометрической каёмкой по кругу салатник, — я тут хотела про этого Йонаса у тебя узнать, — лукавый взгляд Клубковой говорил о том, что подруга уже настроила свои любопытные радары, и Юра знал — он не отвертится. — Вы с ним вместе или как? — Конев пожал плечами и стащил с тарелки сервелат, пока Полина отвернулась к холодильнику. — Я всё вижу, Конев, — проговорила она чуть строго, но Юра знал, что всё это — напускное.              — Мы не вместе. Мы… Просто дружим. Иногда ходим куда-нибудь. Всё пока… Очень непонятно, — прожевав сервелат, ответил Юра.              Полина обернулась с салатником в руках и всё с тем же девичьим любопытством, что было дано ей от природы, смотрела на Юру.              — Просто дружим, — чуть передразнивающе сказала она, — вам по сколько, по пятнадцать лет?              Юра скривил губы. Неуместное замечание, сказал бы он.              — Не пятнадцать, но я ещё не готов окунаться во что-то… — он махнул рукой. — Новое.              По лицу Полины пробежала тень печали.              — Ладно, извини, — тихо сказала она, — я просто хочу, чтобы ты тоже жил, а не существовал. Кстати, ром в холодильнике, можно…              — Я не буду пить, — так же тихо ответил Юра, потирая шею, и в этом жесте заключалась вся неловкость. Он никогда не думал, что станет на тропу алкоголизма, но это и правда была зависимость. — Ангела попросила пока воздержаться от спиртных напитков, — Юра поджал губы.              Полина понимающе кивнула.              — Как продвигаются дела? — ненавязчиво поинтересовалась она следом.              Юра снова пожал плечами.              — Разговоры… Помогают. Я… Смог признать очевидное. То, что Володя умер, — голос даже не дрогнул, и Юра посчитал, что это успех, но в глубине души от этого факта было всё равно очень тоскливо. — Но я точно знаю, что никогда не смогу выкинуть его из своей души.              Полина поставила салатник на стол и подошла ближе к Юре, взяла его за руки и крепко сжала. Её взгляд был таким мягким.              — Тебя никто и не просит его забывать. Он навсегда в твоём сердце. Думаю, это не менее важно. А ещё я думаю, что тебе нужно двигаться вперёд. Володя бы точно этого хотел: чтобы ты был счастлив.              Юра слабо улыбнулся. Он очень надеялся, что, где бы Володя не был, он действительно больше за него не переживает.              За общим столом Юра сел рядом с Йонасом и даже позволил себе взять его за руку, а на планету пришёл девяносто седьмой. Жизнь и вправду продолжалась.              Весь январь, а ещё часть февраля Юра ходил к Ангеле, пока мысли о Володе не перестали душить горло жёсткой хваткой и не стали приносить светлую печаль.              Параллельно с этим Юра позволял себе свидания с Йонасом и с каждым разом ощущал, что к этому молодому человеку в нём просыпается что-то ранее забытое. Оно не было таким сильным, как с Володей, но душа всё равно трепетала, стоило только Юре почувствовать прикосновения Йонаса.              Их первый поцелуй с последующим очень страстным сексом, которого у Юры не было со времён «Ласточки», произошёл в феврале.              Это был обычный привычный вечер. Юра остался у Йонаса с ночёвкой, как всегда делал, когда задерживался в центре допоздна, и они готовили что-то вредное. В какой-то момент Юра потянулся за соусом и встал слишком близко к Йонасу, а тот в свою очередь извернулся так, что Юра оказался прижатым к столешнице.              — Извини, — поспешно протараторил Йонас, явно смущённый, и тут Юра неожиданно для себя понял, что очень хочет быть прижатым к любой поверхности этим порой дотошным человеком.              И Юра подался вперёд: сократил оставшееся мизерное расстояние и поцеловал.              Как ему стало спокойно в этот момент. Йонас сразу обхватил его за плечи, и на секунду Юра подумал, что тот его оттолкнёт, но Йонас прижал его ещё ближе и ответил на поцелуй.              Как они добрались до кровати, Юра не помнил, но он ощущал этот жар, это желание, которое овладевало им каждый раз, когда он целовался с Володей.              Конечно, с Давыдовым это всё было ярче, однако с Йонасом тоже было хорошо.              Юра понимал, что чувства, которые он испытывал и испытывает по сей день к Володе — это один раз и на всю жизнь.              Но Полина права, как права и Ангела: жизнь с уходом Володи не закончилась.              Йонас целовал его жадно, горячо, прижимал ближе, и Юра разрешил себе отпустить сознание, поддаться желаниям, прекратить чувствовать себя виноватым.              Отношения с этим активистом пробудили в Юре что-то новое. Ему захотелось снова творить и ощущать себя частью чего-то важного.              Когда он лежал в постели с Йонасом, он решил поделиться с ним мыслями:              — Знаешь, я думаю вернуться в группу.              Сонный Йонас что-то проворчал в ответ, но потом совершенно серьёзно спросил:              — Ты уверен, что тебе это нужно?              Расслабленный Юра не видел в этом вопросе чего-то странного.              — Уверен. Я и музыка всё же одно целое. Понимаешь?              — М-м-м, — промычал Йонас, — если честно, не совсем.              Юра слегка огорчился такому ответу, но списал всё на то, что Йонас был далёк от творчества.              В марте Юра окончательно принял решение вернуться к ребятам в группу. Он как раз пришёл в их привычный бар в тот момент, когда народ там уже практически рассосался, а Илья отчитывал клавишника, понуро смотрящего в ноты.              — Всё не так! Совершенно не так! — он говорил это на немецком, и Юра заметил, что, когда Ветров находится в негодовании, его речь приобретает жуткий акцент.              Клавишник — очень молодой парниша, явно ещё студент, стушевался перед более взрослым и серьёзным музыкантом и в ответ только кивал на каждое замечание.              Юре стало жалко этого парня, и он решил переключить внимание друга на себя.              — Эй, хорош мальчика пугать, — все тут же повернули головы в его сторону, и, как ни странно, первым к Юре ринулся Олаф.              Он порывисто обнял его, будто они очень давно не виделись, хотя вместе встречали девяносто седьмой, и чуть отодвинулся.              — Kommst du zurück? — с нескрываемой надеждой спросил Олаф и следом торопливо добавил: — Sag, du bist zurück!              Юра усмехнулся, перевёл взгляд на Илью и положительно кивнул. Такое облегчение во взгляде их ударника он ещё никогда не видел.              Музыка постепенно возвращалась в Юрину жизнь. Он снова стал чувствовать ноты, без опаски прикасаться к клавишам, а алкоголь остался позади. Пока он не позволял себе пить, боясь, что зависимость вернётся, и убивал всё свободное время либо на учёбу, либо на выступления, либо на встречи с Йонасом.              Тот был не очень доволен тем, что ему теперь приходится делить Юру с ребятами из группы, но Юра чётко определил границы: музыка и он одно целое. И если у Юры есть вдохновение, Юра должен ему поддаться.              Йонас согласился скрипя зубами, но Юру устроил и такой расклад.              В одно апрельское утро, когда на улице светило солнце, а Юра неспешно наслаждался тёплым завтраком, любезно оставленным мамой, в дом вихрем ворвалась Клубкова. Она, в принципе, приходила к Юре, как к себе домой, и её столь ранний визит не был для Конева чем-то из ряда вон выходящим.              Однако выглядела Полина слишком суетливой и явно нервничала. Она плюхнулась на стул, оказавшись напротив Юры за столом, и Юра заметил, как сильно вспотели её волосы у корней, а светлый ободок, которыми она их подобрала, съехал набок.              — Что случилось? — спокойно спросил Юра, отпивая изрядно остывший чай.              — В общем, — выдохнула Полина, прикрыла глаза, а потом резко вытаращила их на Юру со словами, — ты скоро станешь отцом.              Чай так и остался в горле, не желая спускаться по пищеводу дальше, и Юра посредством кашля выплескал его на молочную скатерть, которую мама только вчера постирала. Теперь она покрылась мелкими коричневыми пятнышками и стала напоминать кожу с веснушками.              — Чего? Клубкова, ты что такое говоришь?! — откашлявшись, сдавлено проговорил Юра. — Что это за шутки у тебя такие?              — Какие шутки? — с наигранным возмущением проговорила она. — Ты действительно скоро станешь отцом! Крёстным! Или ты что, думаешь, что я забыла о том разговоре в Мюнхенском парке?              Теперь Юра вытаращил на неё глаза.              — Ты что…              — Я беременна, Юра! — не выдержав его медлительности, ответила Полина, поёрзав на месте. — Представляешь! Шесть недель! — её пальцы обхватили края столешницы, весь вид был взбудоражен. — Я ещё никому не говорила, только от врача пришла! Даже пока не знаю, как сама отношусь к этой новости, — но по её улыбчивому виду Юра уже понял, как она к этому относится, — думаю, что сделаю Илье сюрприз на нашу вторую годовщину. Только не говори ему ничего, понял?              — Да понял я, понял, — Юра улыбнулся. Илья точно сойдёт с ума, подумал он, но вслух лишь сказал: — На самом деле я очень рад. Поэтому прими мои поздравления. Но насчёт крёстного…              — Ты не крещённый? — тут же спросила Полина.              — Я — атеист, Поль. А ещё гомосексуалист.              Клубкова посмотрела на него с недоумением.              — И что? Хочешь сказать, что геев в церковь не пускают? Что за глупости?              — То есть то, что я атеист, тебя не смущает?              Клубкова тряхнула головой.              — Ты мне скажи: ты крещённый?              — А ты? Мы же из Советского союза. А там с этим строго было.              — И несмотря на это, моя бабка умудрилась покрестить меня ещё в детстве.              — Ладно, твоя взяла. Меня тоже крестили. Но я в Бога не верю.              Полина махнула рукой.              — А я никого не вижу в качестве крёстного. Ну, Юр, ну пожалуйста. Ну ты мой самый лучший друг, — она положила ладонь на его руку, — и Илья тоже за тебя будет. Давай, появится у тебя ещё одна радость в жизни — крестник или крестница, а там глядишь и своего захочешь заиметь.              Юра посмотрел на неё исподлобья. Мысль о детях его пока не прельщала. Иногда он приезжал в гости к дяде, наблюдал за тем, как Замир, которому уже было восемь лет, просто выматывал нервы тёте Яне, и понимал, что пока к детям был не готов. А вот Август как раз женился в конце того года, и его жена вроде как была беременна. Юра присутствовал на свадьбе по просьбе матери, хоть и был ещё немного в подавленном состоянии, но четвероюродный брат с новоиспечённой женой поблагодарили его за то, что посетил радостное мероприятие по случаю создания новой ячейки общества. Сейчас Август переехал в дом супруги, и на попечении дяди Серёжи и тёти Яны остались хулиган Замир и тринадцатилетние близняшки Мила и Милана, которые занимались профессиональным балетом.              Юра виделся с ними очень редко, но старался каждый раз привезти им всем по подарку, когда выдавалось свободное время для поездки в Берлин.              Отказать Полине — было для Юры выше собственных сил. Клубкова каким-то невероятным образом всегда заставляла его идти у неё на поводу, и только один раз Юра оступился: когда не прислушался к её советам, касающимся Володи. Но тут, увы, взыграли собственная гордость и детская обида.              — Ладно, Клубкова, — проворчал Юрка, — но в церковь ходить не буду, так и знай.              — Достаточно того, — усмехнулась Полина, — что ты будешь нянчиться.              — Эй! — возмущённо проговорил Юра, но потом подхватил смех Полины, и ощутил прилив силы на это утро.              — На самом деле, — отсмеявшись сказала Полина, — мне главное, чтобы ты моего ребёнка любил. А сила веры не так важна.              И Юра окончательно согласился.              Отношения с Йонасом развивались, и иногда Юра ловил себя на мысли, что готов к более серьёзному их развитию: например, съехаться. Однако такие мысли были для него пока… Далёкие и прозрачные.              В основном, Юра ночевал у Йонаса, когда не был занят в группе, но ещё ни разу Йонас не приходил к нему домой, когда там были мама и Леон.              И однажды Юра обмолвился об этом.              — Ты бы не хотел… Познакомиться с моими родителями? — он не называл Леона отцом, но в компании всегда упоминал о нём, как о родителе.              Йонас, жаривший картошку, сложил губы в трубочку. Это предложение явно вызвало у него волнение.              — А они очень хотят со мной познакомиться?              — Да, — Юра наглым образом поедал свежий салат из овощей, устав ждать горячий ужин, — мама уже давно говорила приводить тебя на семейную трапезу.              — Ох, — Йонас как-то нервно провёл рукой по волосам, тёмные корни которых изрядно отрасли и почти вытеснили собой белый оттенок.              — Что-то не так? — обеспокоено спросил Юра, разглядывая широкую спину Йонаса, прикрытую белой майкой, и чувствуя невероятной силы возбуждение: вдруг картошка стала не такой важной, и вместо ужина захотелось прижаться со спины, провести вдоль рук, ощутить ответный жар.              — Я просто никогда не знакомился с родителями своих партнёров. Обычно редко кто принимает своих детей такими, какие они есть.              Юра кивнул, но Йонас этого не видел, а затем встал и подошёл к нему, обнимая со спины и зарываясь в волосы, пахнувшие чем-то мятным.              — Мои родители самые замечательные в мире люди. Они приняли меня и очень хотят знать, с кем я делю свою жизнь.              Конечно, Юра много думал перед тем, как окончательно спросить у матери и Леона о знакомстве.              Он взвешивал своё истинное отношение к Йонасу и пришёл к выводу, что, пусть у него нет таких крепких чувств к Шварцу, какие были к Володе, всё же Йонас играл не последнюю роль в его жизни.              Юра был влюблён, Юре хотелось быть рядом с Йонасом.              Будь у него возможность, он бы и Володю познакомил бы со своей мамой, но, к сожалению, судьба распорядилась иначе.              — Ну хорошо, — неуверенно отозвался Йонас, — давай попробуем познакомиться.              Юра улыбнулся, чувствуя спокойствие в душе, и забрался руками под майку, губы прошлись по шее Йонаса.              — Юра, картошка, — выдохнул Йонас, но по его сбившемуся дыханию Юра понял, что им в ближайшее время будет не до картошки.              Юра отключил конфорку, на которой стояла сковорода, и Йонас повернулся к нему, тут же жадно припадая губами к его губам. Стоило Йонасу приоткрыть рот, Юра сразу же языком нащупал серёжку пирсинга, обвёл её, ощущая чуть прохладный металл.              Он осторожно закусил её зубами, когда язык Йонаса оказался между ними, и нежно потянул, вызывая лёгкий стон со стороны Шварца. Юре нравились эти низкие звуки, вырывающиеся изо рта партнёра.              Их поцелуй становился страстным и захватывающим. Йонас толкнул Юру к кухонному диванчику, и Юра опустился на него, тут же снимая футболку и откидывая её куда-то в сторону.              Йонас навис над ним. Дерзко ухмыльнулся, коротко поцеловал в губы, и повёл языком вниз по телу. Его серёжка добавляла острых ощущений, особенно в эрогенных местах: в районе шеи, на сосках, внизу живота.              Юре нравилось, что у Йонаса был проколот язык. Каждый раз, когда Йонас делал ему минет, Юра выгибался от покалываний, которые доставляли особое острое удовольствие.              И вот сейчас он просто ловил кайф от этого ловкого языка, творящего что-то невообразимое с ним.              Но, как бы Юра не был влюблён и как бы сильно он не обожал секс с Йонасом, он понимал, что те, теперь уже далёкие и почти забытые, прикосновения Володи вызывали больше взрыва в голове и добавляли больше красок в общие ощущения.              Вероятнее всего, такой была первая любовь. Душещипательной, страстной, незабываемой.              Юра повзрослел. Стал по-другому смотреть на жизнь.              И теперь думать о Володе стало значительно легче.              Познакомить Йонаса с мамой и Леоном Юра решил на свой двадцать седьмой день рождения. Не очень удачная дата, так как именно в этот день год назад умер Володя, но Юра до сих пор не рассказал матери о случившемся и отвертеться от назначенного времени просто не смог.              Он старался не позволять себе расклеиваться в день собственного рождения, но мысль, что в этот день Володи не стало, как-то омрачала в целом праздничное настроение.              Но Юра неплохо умел маскировать свои чувства, когда у него на это имелись силы, и решил сосредоточиться на настоящем, как и советовала Ангела.              «Мы слишком часто цепляемся за прошлое, Юра. Но прошлое на то и прошлое — оно прошло. И какие бы ошибки ты там не совершил, теперь они уже не имеют значения. Потому что если всю жизнь винить себя в чём-то, то это и не жизнь вовсе».              И он старался этому совету следовать.              Йонас немного нервничал, когда Юра завёл его в дом, когда Юрина мама по-доброму ему улыбалась, когда Леон без отвращения жал руку.              Однако вскоре Йонас разговорился в кругу его близких. Он рассказал о своей жизни, о том, что являлся директором центра, и о том, что активно боролся за права гомосексуалистов.              Юру подкупало то, что Йонас не стеснялся себя и открыто говорил о проблемах, с которыми сталкиваются сексуальные меньшинства.              — К сожалению, пока положительных результатов в том, чтобы секс-меньшинства заключали браки наравне с гетеросексуалами, мы не имеем. Но я думаю, — Йонас сжал Юрину руку, и от этого у Юры что-то дрогнуло в груди: этот жест был таким смелым, таким открытым, что Юру вновь подкупила смелость Йонаса. — Что у нас всё получится.              Вечер прошёл в хорошей и уютной атмосфере. Чуть позже, когда Юра проводил Йонаса, и помогал маме мыть посуду, та сказала, что Йонас ей приглянулся и что он довольно серьёзный молодой человек, однако кое-что у Юры она уточнила:              — Ты любишь его?              Руки Юры на секунду замерли, но потом вновь стали губкой оттирать жирное пятно с тарелки.              Любовь для Юры теперь была понятием относительным.              Он любил Володю. Настолько чисто и искренне, что ничего до сих пор не забыл и никогда не забудет.              К Йонасу же он испытывал что-то другое. Что-то более… Взрослое?              — Когда-то давно я очень сильно любил, — с толикой задумчивости ответил Юра, — и продолжаю любить того человека где-то в глубине души, но мы с ним уже никогда не будем вместе. А что касается Йонаса… У меня к нему… Иная любовь. Не такая сильная, но всё же что-то я чувствую.              Мама не спеша вытирала тарелки.              — Йонас — интересный молодой человек, — ответила она, — и ты рядом с ним чувствуешь себя лучше. Это хорошо. А любовь… Странное и непостоянное чувство. Сегодня человек для тебя целый мир, а завтра — никто, — Юра слышал отголоски старой боли в материнском голосе. Наверняка она имела в виду себя и отца, когда говорила эти слова. — Поэтому если ты счастлив, то я спокойна.              Юра кивнул. Он на самом деле был счастлив не столько от отношений с Йонасом, сколько в целом от своей жизни. Он был счастлив, что в его душе снова переливалась разными тональностями музыка, что друзья не бросили его, что он снова играл на публику, что у него были отношения с небезразличным ему человеком.              Он старался думать, что Володя оберегает его, что видит, как Юра стремится к своим мечтам, и что он за него очень рад.              Возможно, в какой-нибудь другой жизни им удастся быть вместе.              Девяносто седьмой протекал относительно спокойно. Юра благополучно завершил ещё один курс дирижёрского, выступал в группе, снова взялся за заказы на саундтреки и строил отношения с Йонасом, который после знакомства с родителями иногда оставался ночевать у Юры дома.              В один из августовских вечеров они сидели на летних качелях на заднем дворе Юриного дома и просто наслаждались вечерним воздухом и отдалённым пением сверчков.              Юра прислушивался к этой переливчатой трели, находя что-то поистине музыкальное в стрекоте насекомых.              Он откинулся на мягкую спинку матраса и прикрыл глаза.              Сознание перенеслось в один из летних вечеров восемьдесят шестого.              «— Ты слышишь? — спросил Юрка, пока они с Володей шли поближе к фонтану. Там, в густой роще, можно было спрятаться и насладиться друг другом.              Идущий впереди, нервно оглядывающийся по сторонам, Давыдов резко остановился и настороженно прислушался.              — Слышу — что? — спросил он, поправляя очки. — Кто-то идёт? Нужно свернуть…              Юрка закатил глаза. И схватил Володю за руку, притягивая к себе ближе. Его пальцы зарылись в волосы Володи, царапнули кожу затылка. Володя поёжился, а Юрка знал, что это — запрещённый приём.              — Пение сверчков, оно очень красивое, и что ты такой нервный? Иди сюда, — Юрка сократил между ними расстояние, но Володя предусмотрительно положил руку с растопыренными пальцами ему на грудь.              — Юра, — произнёс укоризненно, — не здесь. Давай хотя бы…              — На дворе ночь, ты прекрасно знаешь, что здесь никто не ходит в это время, и к тому же мы уже почти пришли к фонтану, а здесь нас отлично спрячут кусты, — он сделал шаг в сторону, утягивая за собой Володю, а затем прижимаясь к нему всем телом. — Хочу целовать тебя, пока есть возможность, — прошептал он, окутанный магией летнего воздуха и музыкальной колыбелью речных сверчков.              — Юрочка… — Юрка, не принимая больше никаких возражений, коснулся губ Володи, чувствуя себя так хорошо. И Володя ответил ему, с жаром прижимая к себе ближе.              Их поцелуи всегда отдавали искренностью».              Юра открыл глаза. Печальная улыбка тронула его губы. Теперь ему казалось, что он провёл так мало времени с Володей и что не был настойчив в частых встречах по ночам в «Ласточке».              Йонас рядом с ним что-то выписал в блокнот из газетной вырезки.              — Они снова написали, что гомосексуалистов нужно лечить. А ещё оградить от детей, — возмущался он. — А себя они оградить от детей не хотят…              Юра мимолётно дотронулся до плеча Шварца и погладил в успокаивающем жесте. Йонас очень болезненно относился к тому, что секс-меньшинства не признавали за людей, и Юра часто советовал ему выходить на федеральный уровень, чтобы чего-то добиться.              — Нам нужен парад. Очень яркий и запоминающийся.              — Тебе нужно в политику, — возразил Юра, — только тогда ты сможешь добиться чего-то реального для секс-меньшинств. А эти парады… — он махнул рукой, — только усугубят отношение гетеросексуалов к геям.              — Ты не понимаешь! — вдруг воскликнул Йонас и с укором посмотрел на Юру. — Люди должны знать, что такие, как мы, существуем среди них.              — Ага, — проворчал Юра, — и чтобы ещё больше открыли охоту на таких, как мы. Йонас, дорогой, тебе нужно добиться, чтобы геев не трогали на улицах просто так. Здесь, в Германии, конечно, с этим всё обстоит лучше, чем в том же бывшем Советском союзе, там тебя и убить могут, поверь, но всё же гомофобные настроения присутствуют и тут. Нужно добиться сначала того, чтобы меньшинства на улицах защищала полиция.              Йонас с раздражением провёл по волосам. Юра засмотрелся на его родинку у левого виска, которая всегда бросалась в глаза.              Насколько же всё-таки они были разными, думал Юра, но что-то в Йонасе заставляло душу Юры трепетать. Может, его необычная внешность, может, его неподдельная забота, может, умение сказать правильные вещи.              Странно, что Юра находил что-то отдельное в образе Йонаса, когда как образ Володи в целом был для него любимым.              Может, это действительно, как у Есенина? Любить мы можем только раз?              — Иди сюда, — Юра захотел притянуть его к себе, чтобы отвлечься, но Йонас ощетинился.              Юра вздохнул. Когда Шварц был не в настроении, он никак не воспринимал Юру и отталкивал любое проявление заботы.              Но такой уж был у этого немца темперамент. И Юра любил и его тоже.              В сентябре Илья предложил рассмотреть вариант с турами по близлежащим городам около Берлина в следующем году.              Полина, уже изрядно набравшая вес из-за беременности, недовольно посмотрела на мужа. Юра и Олаф как раз пришли к ним в гости.              — Тур? А я дома останусь с дочкой? И будем мы видеть папу только на выходных? — в последнее время Юра заметил, что Клубкова стала… Несколько истеричной, и порой ему вновь хотелось её подразнить, как в «Ласточке», когда он с ребятами просто цеплялся к ней, к Ксюше и Ульяне, чтобы увидеть обозлённое выражение лица. — Только попробуй что-нибудь сказать, Конев.              Юра поднял руки в примирительном жесте.              — И не думал. С тобой сейчас шутки плохи.              И это действительно была правда. Полина очень сильно стрессовала на фоне своей беременности и всегда за что-то переживала. Даже за Юру, с которым сейчас уже было всё хорошо.              — Милая, — Илья ласково погладил её по голове, — никто тебя не бросает. А тур нам всё равно нужен. Сначала вблизи Берлина, потом можно и по стране. А там и за границу попробовать. Я понял, что хочу заниматься музыкой профессионально, Олаф тоже, Юра так вообще с этим жизнь связал. Нам нужно расти дальше.              Но мысли с туром пока были предварительны. Однако Юру эта затея очень воодушевила. Если получится — будет возможность и мир посмотреть. А может, удастся и Йонаса сманить в путешествие.              Юра даже поразмышлял о том, чтобы устроить тур и в Штатах тоже. Там джазовую музыку почитали и любили, а ещё туда хотел переехать Володя. Юра просто мог бы побывать в этой стране, чтобы отдать дань памяти Володиным стремлениям.              И помечтать о несбыточном.              Порой Юре нравилось просто вспоминать. Разговоры с Ангелой, с которой Юра периодически старался видеться, помогали ему ощущать при этих воспоминаниях не тупую боль, а что-то светлое и приятное.              И у Юры, правда, получалось. Единственное, чего он сторонился — писем. Он боялся, что если снова прочтёт их, то погрязнет в чувстве вины. А он так не хотел.              Первая крупная ссора с Йонасом случилась в ноябре. Тот остался ночевать у Юры дома, и они решили развесить несколько новых фотографий на стенке, на которых были запечатлены вместе.              — Где у тебя рамки? — спросил Йонас, пока Юра ставил разметку на стене.              — Посмотри в нижнем ящике, — проговорил он и только потом понял, что совершил ошибку.              Резко обернувшись, Юра хотел было сказать Йонасу, что возьмёт их сам, но опоздал: Йонас уже открыл ящик и уже держал в руках фотографии Володи.              — Йонас…              — Кто это? — грубо спросил Шварц. Юра побоялся, что он может порвать фотографии и оказался рядом с ним в считанные секунды, обхватывая его руки.              — Это мой лучший друг, — но от Йонаса не укрылось, что голос Юры стал… Горчить.              — Лучший друг? — брезгливо протянул Йонас. — И что фотографии лучшего друга, — он выделил это возмущённой интонацией, — делают у тебя в ящике? Ты их прячешь?              Юра поджал губы. Только сцены ревности ему сейчас не хватало.              — Йон, — ласково обратился к нему Юра, — давай не будем…              — Ты с ним спал? — зло спросил Йонас. Его пальцы сжали края старых фотографий. Сердце Юры дёрнулось в испуге.              — Какое это имеет значение, Йонас? — терпеливо спросил Юра. — Какая разница, что было раньше? И что это за вопросы вообще такие?              Йонас почему-то со злостью смотрел на Володю.              — Потому что разница есть. Потому что иногда мне кажется, что в твоём сердце не я один. Потому что иногда ты настолько уходишь в себя, Юра, что мне чудится, будто ты где-то в другом месте, а не со мной. Ты не замечаешь этого, но это существует. Поэтому я имею право задавать такие вопросы.              Юра отнял руки и потёр переносицу. Ему, правда, не хотелось копаться в прошлом. Да, отчасти Йонас был прав — в сердце Юры был не только он один, место для Володи всегда существовало и это оставалось неизменным, но его мысли и его старые чувства никак не влияли на чувства к Йонасу.              Потому что сейчас его настоящее — это Йонас. И Юра понимал, что ему нужны эти отношения.              — Просто отдай мне их, — спокойно произнёс Юра и протянул руку, чуть пошевелив пальцами. Он не хотел, чтобы Йонас в порыве ревностного гнева порвал дорогие сердцу снимки.              — Ответь мне на вопрос, Юра. Ты с ним спал?              — Что это изменит, Йон?              — Я хотя бы буду знать, что был прав.              Юра отвернул голову в сторону. Его глаза наткнулись на снимок из «Ласточки». Он посмотрел на собственное лицо. Такое юное и беспечное. А рядом с ним стоял человек, подаривший много хороших и тревожных эмоций.              Это довольно огромный срок для любви, но Юра знал, что все воспоминания о Володе пропитаны ей, той самой любовью, о которой сказано в детских сказках.              — Этот человек будет всегда мне дорог, — тихо ответил Юра, перехватывая довольный взгляд серо-зелёных глаз со снимка из «Ласточки». — Он — моё прошлое. А ты, — Юра теперь посмотрел на Йонаса, ощущая, как его взгляд становится ласковым, потому что Йонас был так же дорог, — моё настоящее и, я очень надеюсь, будущее, — Юра позволил себе дотронуться до щеки Йонаса и аккуратно забрал снимки из его рук. Положив их обратно в ящик, Юра уже обеими ладонями обхватил лицо Йонаса и крепко прижался к его губам.              Йонас сначала не отвечал, но Юра был очень настойчив. Он толкнул его к столу и заставил раздвинуть ноги, чтобы оказаться ближе. И тогда Шварцу пришлось сдаться.              Йонас волновал его, заставлял забываться, заставлял чувствовать. И Юра ощущал, как благодаря Йонасу постепенно собирается на части, в одно единое целое.       И он очень не хотел это терять.              В начале декабря Клубкова родила девочку, которую назвали в честь её тётки Оли. Юра ещё не виделся с ними, но уже успел поговорить по телефону со взволнованным Ильёй, который забрал их из роддома.              — Прими мои и Йонаса поздравления, — говорил он, поглаживая Йонаса по коленке, пока тот бесцельно переключал по каналам. Они находились в квартире Шварца, а на улице разыгралась метель. — Да, хорошо, мы приедем, как только можно будет. Да-да, — он помолчал, — передавай привет Полине и поцелуй её. До встречи, — Юра сбросил звонок и откинул трубку в сторону.              — Как Полина? — поинтересовался Йонас. Юра склонил голову к его плечу, чувствуя уютное тепло.              — Вроде хорошо. Со слов Ильи ещё пока ничего не понимает. Да и он тоже. Интересно, — протянул Юра, — каково это быть родителями?              Йонас хмыкнул.              — Вот если секс-меньшинствам разрешат усыновлять детей, тогда и посмотрим.              Юра фыркнул.              — Ну уж нет, вот что-что, а детей я пока точно иметь не хочу. У меня другие планы на ближайшее будущее.              Йонас согласно промычал. В этом они были похожи.              Юра прикрыл глаза, слушая монотонное бормотание ведущего новостей, передающего в ближайшие дни снегопад, и на секунду подумал, что очередной год подошёл к концу.              И он был рад, что этот год принёс ему те самые, забытые чувства.