С любимыми не расставайтесь

      Через пятнадцать минут в кинозал явились девочки из первого отряда, несколько девчушек и парнишек из третьего и второго, а также толпа Володиных мальчишек и девчонок. Все они тут же окружили худрука. Юрка стоял поодаль, наблюдая за тем, как пацаны наперебой задают разные вопросы и как терпеливо отвечает Володя на каждый из них.              Разные мысли одолевали разум Конева. В голове так и проносились картинки последнего часа, а в ушах до сих пор звенела мелодия, так сильно покорившая Юрку. Он чувствовал, что хотел слушать её снова и снова и находить в ней новую тональность, какие-то невысказанные слова, тайны.              Для кого Володя писал её? Был ли у него источник вдохновения? Кто приходил к нему в образе музы?              Юрка вновь с грустью посмотрел в сторону пианино. Он тоже когда-то грезил о жизни композитора, о том, что у него в будущем будет свой кабинет, в котором он станет творить то, что сделает его великим. Конечно, он не думал, что станет вторым Чайковским или Стравинским, про Бетховена и Моцарта и думать нечего, но Юрка, пока его мечты не растоптали, был уверен, что тоже способен на что-то грандиозное.              А потом «Бездарь» — и все стремления рухнули в одночасье.              Однако сегодняшняя услышанная мелодия Володи вдруг пробудила в Юрке старые, не забытые воспоминания: как он погружался в клавиши пианино, как сидел в своей комнате часами и просто нажимал на белые, чёрные клавиши, как бормотал: «до-диез, фа-бемоль, ре-диез», как видел впечатлённое лицо отца и гордое — матери.              «Интересно, каким бы было лицо Володи», — подумал Юрка, — «если бы я сыграл на пианино прямо сейчас? Если бы я растолкал всех и подошёл бы к инструменту, что бы он подумал? Как бы смотрел на меня в этот момент?»              Юрка почти поддался этим стремлениям, но всё же одёрнул себя.              «Нет, ты — бездарь, Конев. И не нужно доказывать это ещё раз».              Больше всего он боялся увидеть разочарование на лице Володи. Боялся, что Володя усмехнётся и скажет: «да, Юрка, они были правы, ты не создан для пианино». Конечно, это было бы не в стиле Давыдова. Даже если Володе что-то не нравилось, он пытался найти в любой ситуации плюсы и всегда мягко намекал на тот или иной недостаток. Но они ведь были с Юрой друзьями. А друзья всегда честны друг с другом. И что мешало бы Володе вывалить на Конева всю его честность?              Нет, Юра бы не вынес этого. Поэтому заткнул свои желания и решил направить энергию в другое русло.              — Так, малышня, цыц, — он всё же осмелился напомнить о себе, и головы всех, кто находился в этот момент в зале, повернулись к Коневу. Лицо Олежки тут же просияло.              — Юлка! Пливет! — выкрикнул он и как-то агрессивно помахал ему, что Юрка невольно подумал, что у Олежки отвалится рука от такой амплитуды.              Юрка дёрнул уголками губ и подошёл ближе.              — Расступитесь, облепили нашего худрука, слово ему вставить на даёте, — Юрка поймал благодарный взгляд Володи, который был наполнен необычайной теплотой. — Давайте-ка, рассаживайтесь по местам. Мы расскажем, какие роли имеются в спектакле, а затем прослушаем каждого желающего на определённую роль.              Юрка не был руководителем, но при длительном общении с Володей кое-чему всё же научился. Все согласно закивали и пошли занимать свободные кресла. На сцене остались только Маша и троица — Ксюша, Ульяна, Полина.              — Я хотела бы быть костюмером, — сходу заявила Ксюша. — Играть на сцене — не моё, я больше в нарядах соображаю.              Юрка оглядел её. Сегодня на Ксюше были брюки-бананы — широченные вверху, со сборками у пояса и зауженные книзу — жёлтого цвета и мешковатая футболка с цветочным принтом. Он понятия не имел, где Змеевская достала эти вещи, потому что в магазинах их точно в наличии не имелось, иначе все бы девчонки его двора ходили, как под копирку, но он не мог сказать, что одета она была совсем уж безвкусно. Может, с неё действительно будет толк?              Однако от подкола он не удержался:              — Ксюша, — протянул Конев, — ты же в курсе, что у нас спектакль о жизни Зины Портновой — Советской партизанке, Герое Советского союза? — Ксюша уставилась на него непонимающим взглядом. — Костюмы должны быть соответствующие, — продолжил Юрка и ещё раз оглядел соотрядницу с головы до ног. — А, судя по твоему вкусу, у нас могут быть проблемы.              Ксюша вспыхнула. Юрка заметил, как щёки её покраснели, а глаза налились злостью.              — На что это ты намекаешь, Конев? — процедила она. — Что я не разбираюсь в моде?              Юрку забавляла такая её реакция. Отношения с этими девочками у него не сложились сразу, и он ещё помнил те насмешливые взгляды и перешёптывания после драки с Вишневским. Он, конечно, старался делать вид, что его это не задевало, но в глубине души ему было не по себе оттого, что он стал объектом насмешек. Благо рядом с ним был Володя, который в трудную минуту всегда клал руку ему на плечо, сжимал и подбадривал.              «Юрка был не в духе. Вишневский явно подорвал его репутацию и теперь с ним, кроме Анечки, Маши, Володи, нескольких ребят и Ирины Петровны особо никто и не разговаривал. Уж Юрка не знал, что там наплёл Вишневский, но явно ничего хорошего. Плюс и положение Алёши меняло расположение людей. Если бы Юрка был папенькиным сынком — с ним бы тоже хотели вести дружбу. Только вот Юрке такие искусственные друзья были ни к чему. Ему хватало тех людей, которые, несмотря на его происхождение, дружили с ним только потому, что он — Юрка Конев. Неплохой мальчишка, хулиганистый, задорный и верный.              Но от этих пытливых взглядов, которые преследовали его после случившегося, он чувствовал себя неуютно.              Влетев в кинозал, где Володя уже проверял гитары для предстоящего занятия, Юрка гневно прошагал по старым половицам, которые заунывно скрипели под его ногами, чем привлекли внимание Давыдова.              Юрка всё с той же злостью плюхнулся в кресло, буркнув в сторону Володи мрачное «привет», а затем уставился на костяшки, которые уже почти зажили. И вдруг ему захотелось снова найти Вишневского и дать ему по роже опять, чтобы получить некое удовлетворение. Но Юрка так же понимал, что местью ничего не добьётся. Что злость и обида всё равно останутся с ним.              — Привет, — Володя оказался рядом с ним. Сел на соседнее кресло. — Ты чего такой озлобленный?              Юрка сильно сжал губы. Стоило ли говорить об этом Володе? Они общались уже несколько дней, но Конев всё ещё не был уверен, что можно вываливать на вожатого свои проблемы.              — Эй, — Володя, похоже, очень любивший прикосновения, дотронулся до плеча Юры, и Юра в который раз не стал уходить от чужих касаний. Он снова заметил, что они действуют на него успокаивающе. — Расскажи, что случилось.              «Зачем?» — хотел было спросить Юра. «Почему ты разговариваешь со мной?» — и этот вопрос он тоже хотел задать, но так и не задал. Весь вид Володи был таким открытым и показывающим Юре, что он готов его слушать.              Конев до сих пор изумлялся тому факту, что кому-то здесь, в лагере есть дело до его собственных чувств. Обычно вожатые, как бы это не было печально, не хотели замечать очевидных вещей. Взять ту же Ольгу Леонидовну. Для неё Юра был хулиганом, и даже если бы он спас планету, как старший механик Сергей внёс большой вклад в победу над пиратами, он всё равно бы остался в глазах воспитательницы неуправляемым ребёнком.              Юрка устало посмотрел на Володю. Володя излучал добро. Володе можно было доверять.              — Меня достали эти сопровождающие взгляды и перешёптывания. Что я такого сделал, что все отвернулись от меня? Как будто я фашист, который убивал мирных людей. И что с того, что я еврей? — взорвался Юрка, чувствуя, как узел невидимой обиды стягивается сильнее. — Ещё и клеймо хулигана навесили. Да, я ударил Вишневского. Но я же сделал это за дело, а не потому, что мне так захотелось.              Ну тут, конечно, Юрка немного слукавил. По морде Алёши ему давно хотелось проехаться, однако никаких поползновений в сторону одноклассника он не делал. Ситуация в лагере стала последней каплей.              Володя смотрел на него сочувствующе, и Юрка отвернулся. Он не любил жалость и не любил, когда его жалели.              — Ладно, неважно, всё равно все только и умеют, что судить по внешним данным и слухам, — в итоге махнул рукой Конев. — Я не сахарный, не растаю. Нечего меня жалеть, — тон его был жёсткий, без колебаний, хотя где-то внутри себя, там, где ещё сидел маленький мальчик, Юрке может и хотелось какой-то поддержки, но он так же понимал, что никто её выказать не может.              Кроме Володи, как оказалось. Рука сильнее сжалась на плече Юрки, и Конев не спешил её убрать.              — Я никогда не сужу человека по его происхождению, внешнему виду или по разговорам о нём, — спокойно проговорил Володя. — Чтобы составить общую картину, мне нужно в первую очередь поговорить с ним с глазу на глаз. И тогда можно понять, что он из себя представляет.              Юрка вновь повернул голову к вожатому. Уставился с подозрением.              — И что? — как-то боязливо спросил он. — Что я из себя представляю в твоих глазах?              Володя улыбнулся, и Юрке в тот день показалось, что его улыбка — самое лучшее, что он видел, и ответил:              — Ты, Юрочка, — тогда Володя первый раз назвал его так ласково, и сердце Юрки пустилось в неконтролируемый пляс, и о своих реакциях Юрка ещё не думал и даже не предполагал, куда они могут привести, — очень хороший человек. А все, кто думают прямо противоположное, — он вдруг понизил голос и наклонился чуть ниже, Юрка сделал то же самое, и теперь со стороны они выглядели так, словно что-то замышляли, — могут идти лесом.              Юрка счастливо улыбнулся, и в тот день его душа стала к Володиной ещё ближе».              — На то, что у нас серьёзная постановка, — со всей деловитостью заявил Конев, отвечая на вопрос Ксюши, — и в ней не будет места ярким тонам.              Ксюша надула щёки и насупилась. Юрка знал, что ей не нравилось, когда ей указывал кто-то, кто был с ней одного возраста, но Юрке нравилось потешаться. Хоть какое-то веселье от пребывания этих девчонок, которые пришли сюда явно не из-за любви к самодеятельности и уж тем более не из любви к театру.              Юрка прекрасно понимал, что и Маша, и Ксюша да и Полина с Ульяной торчали здесь исключительно из-за вожатого пятого отряда. Как пускали по нему слюни с прошлого года, так пускают и до сих пор.              Благо хоть вожатая Земцова не пришла. Тогда Юрка бы начал плеваться огненными шарами.              — Давайте не будем ссориться, — между Ксюшей и Юркой возник Володя, и Юрка порадовался тому, что Володя встал ближе к нему, а не к ней. — Костюмер, я думаю, нам не помешает, — он посмотрел на Ксюшу, — но попрошу тебя отнестись со всей ответственностью к этому. Юра прав: у нас здесь всё серьёзно, — Юрка едва не высунул язык и удержался от победного возгласа. — Девочки, сядьте на места. Сейчас мы послушаем Машу, а затем начнём разбор ролей. До обеда у нас осталось ещё полтора часа, думаю, что большую часть мы распределим.              Маша, держа спину ровно, словно брала уроки у вожатой Земцовой, прошла к пианино. Володя и Юрка заняли два свободных места на первом ряду, как будто являлись членами жюри на экзамене. Хотя Юрка всё равно планировал провести свой мысленный экзамен для Сидоровой, чтобы после сказать о впечатлениях от её игры Володе.              — Людвиг Ван Бетховен, — объявила Маша негромко, словно действительно сдавала экзамен, когда села за музыкальный инструмент. — Соната для фортепиано номер четырнадцать до-диез минор, опус двадцать семь, — Юрка закатил глаза, потому что Маша сейчас всеми силами пыталась произвести на Володю впечатление интеллектуальностью и знанием музыкальных терминов. Только вот Юрка знал, что недостаточно владеть теорией. Гораздо важнее уметь правильно применять её на практике.              Худые, даже в какой-то степени костлявые пальцы Маши коснулись клавиш, и Сидорова начала свою игру. Юрка подпёр правую щеку рукой и скучающе наблюдал за тем, как Сидорова пытается не облажаться.              Играла Маша… Так себе. Наверное, «Лунная соната» — являлось единственным произведением, которое могла осилить Сидорова, и то она не попадала в нужную тональность. Маша пыталась сделать из сонаты что-то романтичное, что-то более мягкое, не понимая всего трагизма этой мелодии. «Лунная соната» должна нести в себе тяжёлые оттенки, которые, увы, Сидорова не в состоянии передать.              Юрка помнил, как исполнял её на каком-то из уроков. Помнил, как пальцы твёрдо ложились на клавиши, помнил, с каким самозабвением играл эту сонату, когда впервые её услышал. Но соната оказалась для него слишком лёгкой пищей. Он быстро раскусил замысел Бетховена и быстро набил руку в правильной подаче этой композиции. Ломать голову долго не пришлось — это был траур. Траур по утраченной любви. Конечно, на тот момент Юрка мало что понимал в самой любви, его представление об этом неземном, как порой выражались в советских фильмах, чувстве было поверхностным. Он не понимал, как можно отдать жизнь за другого человека, не понимал, как кто-то мог стать центром его личного мира, не понимал, как можно не дышать, когда любимого человека нет рядом, а ещё он не понимал, что такого было в прикосновениях, что так сводило с ума? К нему прикасались родители, которых он любил, но ничего подобного Юрка не испытывал. Да, ему нравилась ласка, которую дарила мама, когда у Юрки в детстве что-то не получалось, нравилось, когда отец заботливо приобнимал. Но тогда Юрка не понимал, что помимо родительской любви есть любовь иная.              Теперь, находясь рядом с Володей, Юра начал действительно осознавать весь трагизм «Лунной сонаты». Хоть игра Сидоровой и была отвратительна, Юра прогонял каждый новый элемент через себя, находя какие-то другие ощущения.              Бетховен страдал от предательства. Он саморазрушался изнутри. Его сердце разбилось вдребезги.              Любовь — страшное чувство, если оно невзаимно.              Глаза непроизвольно скосились на Володю. Давыдов сидел, затаив дыхание, и смотрел на Машу, кажется, даже не моргая. Юрка внутренне содрогнулся.              «Что, если ему нравится? Что, если он влюбится в неё, даже несмотря на её плохую игру?» — нехорошие мысли полезли в голову. «Но Володя же хоть что-то да соображает в музыке», — тут же начал успокаивать себя Юра, — «он не может сказать, что эта игра — идеальна».              Юрке стало немного завидно. Он снова взглянул на Сидорову, которая надавила последний раз на две чёрные клавиши, тем самым закончив игру. Она крутанулась на стульчике и робко улыбнулась зрителям. Кто-то из мальчишек ей даже поаплодировал.              Володя встал со своего места и подошёл ближе к сцене.              — Это было весьма недурно, — сделал он свои выводы, и Юрка порадовался тому, что он не сказал «идеально», потому что тогда Юрка бы полез на стену от таких комплиментов Маше.              Но Сидоровой и этого «недурно» вполне хватило, чтобы её зелёные глаза засветились от радости и гордости, которые распирали её изнутри. Юрка скривил губы. Ему даже стало жаль, что Маша не видит дальше своего носа.              — А теперь начнём прослушивание. Итак, — Володя заглянул в сценарий, — первая на очереди роль Зины Портновой. Кто хочет её сыграть?              Из зала поднялись три девочки. Одна из них — невысокая, темноволосая с круглыми глазами — вылитая Портнова; другая — чуть повыше, волосы тоже тёмные, но на несколько оттенков светлее, чем у первой девочки, глаза — маленькие и глубоко посаженные, а третья — яркая рыжая девочка с частыми веснушками на лице и чистыми голубыми глазами, наивно смотрящими на всех присутствующих.              — Отлично, — Володя осмотрел желающих, остановив задумчивый взгляд на первой девочке, очень похожей на Зину, затем снова уткнулся в сценарий. — Кто первый? — спросил он, не поднимая головы и что-то подчёркивая карандашом на бумаге.              — Можно я, — робко ответила рыжая девочка. Володя поднял голову, а девочка уже тянула руки к сценарию.              — Читай подчёркнутые мною строки, — сказал Володя, отдавая один лист в маленькие пальчики. — Как тебя зовут? — уточнил он.              — Зина, — всё так же робко отвечала она, на что Володя усмехнулся.              — Символично, — проговорил Давыдов, возвращаясь в кресло. — Ну давай, Зина, начинай.              Зина поднялась по ступеням — неспешно и аккуратно — и встала в центр сцены. Юрка отметил, что девочка не волнуется. Зина сделала глубокий вдох и выдала слишком монотонно:              — Внезапно всё переменилось в конце июня. Помнишь, какими беззаботными мы приехали сюда, Галечка? А теперь что? Немцы всюду. Что ты почувствовала, когда увидела их, моя милая сестрёнка? Я — злобу и ненависть. В считанные секунды мне стало понятно моё отношение к ним. Эти холодные безжалостные взгляды, ни секунду не колеблющиеся, плотно поджатые губы, руки, готовые убить, если что-то не понравится — я запомнила на всю жизнь.              — Как тебе? — ухо обдало шёпотом. Юрка и не заметил, как Володя подобрался к нему ближе, и от его обычной фразы у Юрки опять побежали мурашки.              «Что же ты со мной делаешь…?» — у Юры уже накопилось достаточно мысленных вопросов к Володе. Он закусил щеку изнутри и покачал головой в отрицании. Зина была не Зиной, как бы странно это не звучало.              — Спасибо, — Володя кивнул, — кто следующий?              Место Зины заняла одна из темноволосых девочек, но не та, которая была похожа на Портнову внешне.              — Татьяна Булатова. Отрывок из сценария «Дети, опалённые войной». Внезапно всё переменилось… — у Тани был слишком звонкий голос. Говорила она с чувством, но Юрке показалось, что она слегка переигрывала.              Володя встретился с ним взглядом, и Юрка снова качнул головой в отрицании. Не то чтобы Конев что-то соображал в театре, а тем более в том, каким именно должен быть актёр, но он полагался на свою интуицию. А интуиция говорила — не то.              Отдав сценарий последней девочке, которая по внешним параметрам идеально подходила на роль Портновой, Таня села на место.              Третья участница заняла её место на сцене.              — Настя Милькова. Второй отряд, — проговорила она негромко, опустила большие круглые глаза в лист, и Юрка заметил, как её пальцы немного дрожали. — Внезапно… — она заикнулась, вдохнула-выдохнула, продолжила, — внезапно всё, — голос её отдавал нервозностью, но отчего-то Юрка видел в ней потенциал, хоть смелостью Настя и не отличалась.              Кое-как закончив монолог, Настя спустилась со сцены и отдала лист худруку, Юрка заметил, что её хрупкие руки немного покраснели. Володя выглядел озадаченным.              — Ладно, подумаем, — пробормотал он и обернулся в зал. — Давайте на роль Ильи Езавитова, — с места тут же вскочил Олежка и ещё три парня из других отрядов, но Рылеев опередил их всех остальных. Подойдя к Володе за заветным листом, он широко улыбнулся Юрке, и Конев вернул ему улыбку в ответ. — Читай подчёркнутый текст.              Олежка вскарабкался на сцену. Из-за выпяченного подбородка вперёд, выглядел он как-то горделиво.              — Наша Лодина оказалась в большой опасности. Но мы не сдадимся в луки фашистов! Мы покажем им, что значит сплочённый налод! Пусть они боятся нас! Велно, блатья мои? — Олежка даже обернулся через плечо, сделав вид, что обращается к невидимым братьям — Владимиру и Евгению Езавитовым. Этот жест очень понравился Юрке, было видно, как Олежка проникся героем с первых строк. — Итак, что у нас по плану? Взлыв моста! Позвольте мне сотволить это! Позвольте! Ефлосинья, пожалуйста, получи эту миссию мне… — О, Олежка играл просто прекрасно. Юра настолько поверил ему, что остальные трое ребят его не впечатлили.              Роль Жени Езавитова — брата Ильи — была отдана Ваське Петлицыну, который один из всех присутствующих вызвался на неё. Третьего брата — Владимира — Володя отдал Мише Сечину — одному из тех мальчишек, который пробовался на роль Ильи. Миша был крепким, рослым парнем, с грубым басом, что никак не шло в сравнение с его возрастом, но отыграл Владимира он лучше, чем Илью, потому что Илья лез в самое пекло, в связи с чем шебутной Олежка подходил на роль лучше, а Владимир, как и Миша, был хладнокровным юным мстителем, взвешивающим все принимаемые им решения.              Роль Гали Портновой — младшей сестры Зины — отдали ещё одной рыжеволосой девочке — Алёне — из Володиного отряда.              Роль Ефросиньи взяла на себя громогласная Таня, да и подходила она больше на неё, чем на роль Портновой-старшей.              Ульяна, на Юркино изумление, получила роль Фрузы Зеньковой — секретаря отряда «Юных мстителей», только вот и Юрка, и Володя её игрой остались недовольны. Во всяком случае пока. Полине отдали роль закадрового голоса — чтеца, что у неё выходило просто отлично.              Осталось несколько незанятых ролей и не хватало массовки. Володя прослушивал ещё некоторых девчонок, а Юрка задумчиво листал сценарий. Для него роли они вчера так и не нашли, но зато воспоминания о вчерашнем вечере, несмотря на разговор о Земцовой, всё равно согревали Юрку.              «… — Давай посмотрим, может и для тебя, что найдётся, — Володя стал задумчиво водить пальцем по длинному списку ролей. Затем так же задумчиво оглядел Юрку. Юрка же сидел и размышлял о том, что, вообще-то, играть в спектакле не собирался. Он просто так ляпнул про роль, лишь бы перевести тему. Говорить о Земцовой в компании Володи очень не хотелось. Она там танцует себе, вот пусть и танцует. — Даже и не знаю. На кого-то из мстителей ты не тянешь — слишком взрослый. Может, массовка? Кого-то из немцев?              Юрка оживился. Немцы были его роднёй, уж тут-то ему бы не составило труда отыграть роль, если такая найдётся и если Володя всё же захочет его утвердить.              Он вскочил с карусели и встал прямо перед Давыдовым.              — Хальт! Хэндэ хох! Вафн хинлэнг! — затем Юрка вскинул руку вверх, держа её под углом в сорок пять градусов к корпусу, после чего быстро опустил, смеясь. Лицо Володи было обескураженным в этот момент. — Ну как? — весело проговорил Конев. — У меня есть талант?              — Дурашка, — ласково отозвался Володя, и Юрка улыбнулся шире. Это прозвище ничуть не обидело его. — Но талант в тебе и правда есть. А ещё ты — лучший на свете человек.              Юрка засиял, что начищенный содой чайник. Он снова плюхнулся рядом с Володей и в этот раз его колено соприкоснулось с коленом Давыдова. Кожа к коже. Было тепло и волнительно. Володя от него не отодвинулся, а Юрка вдруг представил, как чья-то рука — неважно Володина или его собственная — обхватывает чужое колено, слегка сжимает и начинает ласково поглаживать, устремляясь вниз, а может вверх…              Юрка шумно выдохнул. Было опасно поддаваться таким фантазиям, особенно, в присутствии объекта этой самой фантазии.              — Надо хорошенько подумать, кого ты бы мог сыграть. И лучше сделать это на свежую голову.              — Предлагаешь отложить этот вопрос до утра? — на дискотеке играла последняя композиция. Сейчас все начнут расходиться.              — Да, — кивнул Володя. — Как думаешь, мы быстро справимся с набором актёров? Судя по инициативе, придёт не так уж и много детишек.              Юрка начал раскачивать карусель — несильно.              — Значит будем использовать другие рычаги давления, если не наберём нужное количество, — ответил Юрка, — пусть Ольга Леонидовна посодействует. В конце концов, спектакль — её идея.              Володя кивнул, а потом они замолчали на какое-то время, просто кружась на карусели. Она слегка скрипела, и этот звук разносился на всю площадку. Юрка надеялся, что дети не проснутся от такого шума, а то и правда ненароком испугаются, подумав, что это дух сторожа-людоеда пришёл по их душу.              Юрка мельком посмотрел на Володю: глаза друга были закрыты, а на лице читалась какая-то вселенская усталость. Всё же первый день за такой длительный перерыв сказался на них обоих. Юрка чувствовал, что тоже уже устал.              Магомаев — одна из его песен завершала сегодняшнюю дискотеку — допел последние слова, а затем наступила тишина.              — Устал? — тихо спросил Юрка, когда карусель тоже остановила своё движение. Володя, не открывая глаз, кивнул.              — Первый день всё-таки. Суета, суматоха, — тут он посмотрел на Юрку и улыбнулся, опять той самой, тёплой улыбкой, — хорошо, что ты здесь. Со мной. С тобой всё это переносить легче.              Юрка смущённо улыбнулся: Володя одними лишь словами мог вогнать его в стезю стеснения. Его — хулигана, дворового пацана.              — Может, тогда отдыхать? — как-то робко спросил Юрка. Он разрывался между тем, чтобы ещё немного побыть в компании Володи и отправить того спать. Победил второй вариант. — Давай наберёмся сил, а завтра посидим подольше.              Володя дёрнул уголками губ.              — Боюсь с этим спектаклем покой нам только снился, — он встал с карусели, Юрка последовал за ним. — Но ты прав, нужно набраться сил перед завтрашним днём. Идём, я провожу тебя до корпуса.              Юрка уже хотел было отмахнуться. Что он, ребёнок? И сам может дойти, но возможность побыть с Володей ещё какое-то время попросила его не отказываться».              Когда большая часть «актёров» уже была набрана, а роли Ильи и Зины всё ещё пустовали, Володя отозвал Юрку за кулисы.              Они отошли почти к самой двери, ведущий в коридор, чтобы их не было слышно, и встали очень близко друг к другу, так, что Юрка ощущал дыхание Володи на своей щеке. Горячее, немного прерывистое — оно опаляло нежную кожу, и Юрка не знал, кому нужно было молиться при его-то отношении к вере, чтобы эти пытки закончились.              Володя, казалось, ничего не замечал. Он был так погружён в сценарий.              — Хочу послушать твоё мнение, — сказал он Юрке. — Кого ты видишь в роли Портновой? Зину или Настю?              «Я вообще сейчас ни о ком думать не могу, кроме тебя», — едва ли не взвыл Юрка. Володя стоял так близко к нему, что даже и руку не нужно было вытягивать, чтобы коснуться его.              Юрке пришлось завести обе руки за спину и сцепить их в замок, потому что невозможно было совладать со своими желаниями.              Конев постарался сосредоточиться на настоящем. А настоящее несло в себе распределение ролей.              — Честно, — задумчиво протянул Юрка, — Настя Милькова подходит на роль Зины Портновой лучше всех остальных.              — Потому что внешне похожа? — сразу выдал Володя. Уголки губ Юрки приподнялись — Володя тоже заметил сходство.              — И не только, — приглушённо ответил Конев. — Ну, согласись, Володь, Настя играет с чувством. Зина говорит в одной тональности, хоть и держится увереннее.              — Хорошо, — кивнул Володя, и Юрка почувствовал какую-то невероятную гордость за себя. Ему было приятно, что Володя прислушивается к его мнению. — А насчёт Ильи? Кого ты видишь?              Юрка вздохнул. Конечно, картавый Олежка на все сто подходил на роль юного партизана, потому что вживался в образ Ильи, как в свой собственный.              Конев как-то виновато посмотрел на Володю. Володя тоже вздохнул. Понял его без слов.              — Ладно, пусть остаётся Рылеев. Он и правда годится куда лучше, чем остальные.              Они вернулись на сцену, и Володя объявил результаты их «совещания». Юрка заметил, как Олежка засветился от счастья, стоило его вожатому сказать, что роль Ильи Езавитова отдана Олегу Рылееву, и подумал, что они с Володей поступили правильно.              Олежка нравился Юрке. Из всех ребят он был самым послушным, вежливым, а ещё не стеснялся своего речевого дефекта. Юрке даже казалось, что в какой-то степени Олежка гордится тем, что не такой, как все остальные ребята.              Рылеев, всё еще довольный, подбежал к Коневу.              — Юлка! Юлка, ты слышал? Одна из главных лолей моя!              Юрка отбил ему пять. Знаменитый жест пришёл в Советский Союз относительно недавно, но уже стал таким привычным среди молодёжи, что Юрка пользовался им при удобном случае.              — Репетиция будет после полдника, — оповестил всех Володя, — прошу не опаздывайте, а сейчас строимся на обед.              Олежка подбежал к ребятам, а Юра собрался подойти к Володе, чтобы спросить об их планах на тихий час, как в кинозал залетела вожатая Земцова.              — Володь, — она остановилась на полпути и выкрикнула его имя. Юрка обернулся в её сторону вместе с Володей, будто его тоже звали. — Там Ольга Леонидовна просила на десять минут всех вожатых. Хотела что-то уточнить по поводу тематических дней и просила найти тебя. Срочно.              Юрка перевёл взгляд на Давыдова, заметил, что он опять поправил очки, а потом посмотрел на Конева.              — Юр, отведёшь малышню на обед? — умоляюще попросил он, и Юрка кивнул. — Спасибо, — Володя ободряюще улыбнулся, спустился со сцены, оставил сценарий в одном из кресел, а затем вышел с Земцовой из кинозала. Юрка посмотрел на ожидающих ребят и старался спрятать некую тоску от того, что так и не договорился с Володей о тихом часе. Может, сегодня им не удастся провести время вместе?              — Так, малышня, — Конев хлопнул в ладоши, сохраняя нейтральное выражение лица, — по двое стройся на раз-два. На обед, шагом марш, — весело проговорил Юрка, упиваясь тем, что может немного покомандовать этими сорванцами. — Песню запевай. Вместе весело шагать по просторам…              — По просторам, по просторам и, конечно, припевать лучше хором, лучше хором, лучше хором… — дети подхватили интонацию Юрки и дошагали до столовой, распевая, под удивлённые взгляды остальных обитателей лагеря.              Конев рассадил октябрят пятого отряда за стол и проследил, чтобы каждому досталась порция обеда, так, как это всегда делал Володя.              Давыдов мог бы им гордиться. За год их общения Юрка многое перенял от друга, стал более терпимым и заботливым к окружающим, хоть, конечно, и гнул свою линию и отстаивал мнение, всё же Конев стал прислушиваться и к другим видениям. Володя хорошо влиял на него. Раньше бы Юрка даже не задумался о том, чтобы отдать кому-то свою ватрушку или принести более удобную подушку, чтобы спалось лучше. Или покатать на карусели, чтобы успокоить.              Теперь Юрка многое делал как и для Володи, так и для других. Но, конечно, забота о Володе оставалась у него в приоритете.              — Приятного аппетита, — сказал Конев ребятам, когда убедился, что все получили по порции ароматных щей и жидкого, едва ли не прозрачного картофельного пюре с котлетой. — Не балуйтесь, — строго добавил юный подвожатник, — а то я всё доложу Владимиру Львовичу и не приду рассказывать новые страшилки, — Рылеев и Петлицын тут же притихли и уткнулись в свои тарелки. Уж Юркины страшилки они очень ценили.              Убедившись, что все заняты делом, Юрка ушёл к столу своего отряда и занял пустующее место с краю. Живот тут же издал урчащий звук — Юрка даже не заметил, что проголодался, и с радостью приступил к трапезе.              Володя и остальные вожатые пришли минут через десять после начала обеда. Юрка кинул беглый взгляд в сторону Давыдова, подметив, что друг был вполне спокойным, а значит ничего страшного на их внеплановом совещании не случилось. Земцова, что-то сказав Володе и получив утвердительный кивок, удалилась к столику четвёртого отряда, а Юрка постарался не придаваться плохим мыслям.              Но в голову так и лезло настойчивое: «а вдруг она спросила: проведёт ли он с ней тихий час и Володя ответил ей положительно».              Щи перестали быть вкусными. Юрка, доводящий сам себя до белого каления, вмиг сгорбился и стал поникшим. Как же просто было в прошлом году, когда к Давыдову из чувств у него было лишь уважение, приправленное толикой восхищения, постепенно переросшее в крепкую дружбу.              А теперь Юрка хочет лезть на стену от собственных неутешительных мыслей, а ещё хуже — образов в голове.              Кое-как запихнув в себя пищу, Юрка, наскоро допив прохладный компот — сегодня на обед подавали яблочный — вскочил со своего места, отнёс посуду на отдельный стол, с которого её чуть позже заберут дежурные, и пулей вылетел из помещения.              Куда податься — Юрка не знал. Володя не говорил ему о каких-то их общих планах на этот тихий час, а следовательно Конев был свободен. И эта свобода отчего-то не нравилась Юре. У него сложилось впечатление, что он никому не нужен, точнее, что он не нужен Володе.              — Ну и ладно, — как-то злобно выдохнул Юрка. Делать ничего не оставалось, как вернуться в корпус своего отряда и провести тихий час в стенах небольшой комнаты. Возможно, болтая с пацанами, а, возможно, слушая их сопение.              Он прошёл по меньшей мере половину пути, когда почувствовал крепкую хватку на плече, которая настойчиво его остановила.              — Куда ты так рванул? Еле догнал тебя, — Володя, появившийся из ниоткуда, потому что Юрка совсем не слышал чужих шагов за спиной, смотрел с каким-то негодованием на друга. — Ты почему меня не подождал?              Юрка боролся с желанием вывалить на Володю все свои переживания. И по поводу Маши, и по поводу Ани. И только возможная потеря друга останавливала его от такого необдуманного шага.              Конев пожал плечами, таким образом, скинув с себя Володину руку.              — Я просто подумал, что на этот тихий час у тебя другие планы.              Негодование сменилось на любопытство. Володя слегка наклонил голову набок и не без интереса спросил:       — И какие же, например?              «Земцова, например», — съязвил в диалоге с самим собой Юрка. Он вообще заметил, что стал чаще вести немые разговоры с внутренним «Я», которое от внешнего «Я» очень сильно отличалось.              Он снова пожал плечами, и Володя как-то смягчился, улыбнулся.              — Ну какие у меня могут быть другие планы, если в них нет тебя? — пульс участился. Признание Володи растопило недавнюю злость. — Правда вот, — продолжил Володя слегка растеряно, — в этот тихий час у меня действительно есть одно неотложное дело. Я обещал Санычу помочь отремонтировать лягушатник. Его ещё на первой смене доломали, а руки у нашего завхоза никак не дошли, чтобы починить ко второй. А малыши уже на речку просятся. Женька тоже пойдёт помогать. Может, составишь нам компанию? Если, конечно, хочешь поучаствовать в ремонте казённого имущества. И если, — тут он слегка обеспокоено посмотрел на друга, — твоя спина не болит.              Да какая разница, подумал Юрка, в чём участвовать, если я проведу время с Володей.              — Без проблем. Это даже весело. А со спиной всё в порядке, — да, ушибы немного откликались, но Юрка считал, что это — полная ерунда.              Володя просиял.              — Отлично. Тогда бери плавки — и на пляж. Думаю, что сможем после искупаться.              Юрка как-то коварно усмехнулся.              — Ну в плавках не так интересно, не находишь? — и тут же смутился от собственных слов, потому что они явно отдавали каким-то… Кокетством?              «Тьфу, — упрекнул себя Юрка, — кокетство звучит слишком… Женственно. Тогда, какой синоним подобрать этому… Как там в журналах-то было написано? А, флирт, да, точно, флирт. Это звучит куда лучше».              Володя слегка прищурился, и Юрка стушевался, думая, что сболтнул лишнего, но потом с лица Давыдова ушла тень подозрения.              — Юрка, — усмехнулся он, качая головой, — ну и шуточки у тебя… Пошлые, — Володя одарил его каким-то непонятным для Юрки взглядом, и Юрка предпочёл не искать в глубине серо-зелёных глаз какие-то определённые эмоции.              — Я позволяю себе похулиганить, но стараюсь не переходить границу, — это был этакий намёк на отношение Юрки к Володе, но Давыдов его посыла не понял и вместо этого подтолкнул друга в бок, приговаривая:              — Давай, торопись, встречаемся на пляже через десять минут.              И уже в приподнятом настроении Юрка мчался к корпусу. И никакая Маша с «Лунной сонатой», а тем более Земцова с мнимыми надеждами на заполучение от Володи внимания больше его мысли не посещали, потому что Володя сказал ему, что его планы не могут обойти Юрку стороной.              И это вселяло уверенность, что Юрка был для Володи самым главным человеком.