Бог простит

Хистория — оторва. Хистории голову сорвало после восемнадцати. Хистория носит откровенные шмотки и красится, как блядь. Хисторию видели с двумя парнями в машине, скачущей на коробке передач. Хистория сосала в прицепе какому-то бейсболисту из местной команды. Хистория одержима членами, глотанием чужого семени и дьявольским духом. У Хистории даже глаза темнее стали и скулы острее, а еще в вульве у Райсс белые клыки, которые хватают глупых юнцов за гениталии. Набожные родители верили всему, что говорили о дочери уроженцы их крошечного городка. Здешние люди еще никогда так не распускали грязные языки. Хистория — шлюха регионального значения. Ей пора ставку в час повышать и носить колготки в крупную сетку. Хистории не срывало голову. Она не прыгала по членам и ни разу не сосала. Она просто трахнулась не с тем человеком и вляпалась в липкую мужскую месть. Флок Форстер — нежный рыжий мальчик, лишил ее девственности в школьной душевой полгода назад, а потом разболтал всем, что лапонька Хиса по хуям скачет, как лягушка. Дерьмо полилось по трубам. Удивительные подробности личной жизни Хисочки слышались в каждом неосторожно брошенном шепотке. У Хисочки и личной жизни-то никогда не было, а репутация уже обросла огромным послужным списком. А ей всего лишь Флок не понравился. Нежный рыжий мальчик Флок. Вышло и правда плохо. Секс был отстойным. Скованная страхом быть застигнутыми, Хисочка не потекла и удовольствия не получила. Нежный мальчик выебал ее жестко, бесцеремонно, с грубыми шлепками и звонкими ударами по заднице. Хисочка помнила, как смывается алая вода в сточную дыру. Хисочка помнила, как нежный мальчик Флок Форстер развернул ее спиной и вошел без подготовки и презерватива. Райсс старалась стонать как можно более развязно, чтобы не упасть в его глазах. Скрывала боль в глубоких царапинах на коже, а еще шептала нежности. Хистория была чертовски хорошей актрисой, приняв его грубость со всей покорностью, как скрепную женскую долю. А потом нежный мальчик Флок Форстер кончил ей на спину, смыл сперму и кровь под струей воды и опустился на колени с хитрой усмешкой. Он смотрел на нее чуть сонно, довольно, как кот, налакавшийся сливок с общего стола. Хисочка видела, как пытливо и восхищенно он рассматривает ее промежность корыстными глазами. Флок приказал пошире раздвинуть ноги и вылизал ее до скрипящего блеска. И в защиту нежного мальчика Форстера — работать языком он умел. И Хиса, к своему стыду, кончила через пару минут, вжавшись в холодную плитку позвонками. И это было единственное светлое пятно в тот плохой день. Язык, клитор и жадность, с которой Флок поедал ее вагину. Нежного мальчика вертлявый язык не оправдал. Хистория все равно испугалась, все равно сбежала и все равно перестала ему отвечать. И нежный мальчик не нашел ничего лучше, как втоптать ее репутацию в грязь и придавить ботинком сверху. И вот она здесь. На пороге католической церкви под руку с матерью и отцом, что мрачно смотрели только вперед, а на нее совсем не смотрели. Все оправдания Хисочки были пропущены мимо ушей. Хисочка уже подлинная блудница, оскверненная дьявольскими помыслами. У нее между ног мерзкий грех, который смоет только истинный агнец Божий. Хисочке только вера поможет. Вера и новый священник, который вступил на службу пару месяцев назад, когда старик Харгроув оставил мирское в почтенном возрасте. У Хистории в сплетнях появился серьезный конкурент. И как Хисочка для всех вокруг была слабой на передок, так Эрвин Смит был умопомрачительным и недоступным красавчиком, про которого никому и ничего не было известно. Эрвин Смит его звали. Высоченный мрачный блондин, который на проповедях собирал всех молодых девчонок от восемнадцати до тридцати пяти. Даже тех, что с постоянством принимали члены во все отверстия. В понимании Хистории это прегрешение было где-то между убийством и изнасилованием. Родители вложили в нее слишком много странных заключений. — И как смеют эти грешницы в святой дом заявляться с растянутыми дырами и тяжелой головой? — часто ворчала мать, а отец поддакивал. И Хиса слушала про растянутые дыры так долго и так внимательно, что голова начинала кружиться. Про дыру Хисочки мать тактично умалчивала, хотя доченька ее беленькая была такой же запятнанной, как и прочие. Хистория не сгорела, когда перешагнула порог церкви. Не покрылась язвами и отвратительными гнойниками. Ее окутал сухой воздух, наполненный запахом ладана и жженых лампадок. Дивная церковь была чуть ли не местной достопримечательностью. Огромная старинная постройка, возведенная еще в начале двадцатого века, имела свою историю. Толстые стены, витражные стекла и расписные потолки с толстыми ангелками. У Хистории аж дыхание сперло. И что делает такое творение божие в провинции, где мужики харкают себе под ноги с изяществом? Внушительный амвон торчал, как маяк, в самом конце на возвышении. Лавки рядком с левой и с правой стороны. И дорожка между ними. К свету, к витражным стеклам, к прощению. В уголке конфессионал для тайной исповеди — кабинки разговоров с посредником между святым и людским. Хистория была тут кучу раз, но всегда восхищалась убранством. И сейчас восхищалась так же сильно, как в первый. Святой дом. Чистый, не запятнанный людской вознёй. Вышколенный, будто недосягаемый и не понятый. А затем вышел мужчина. Эрвин Смит с книгой в руках, прижатой к черной сутане. На лице его гуляло приветливое выражение, словно он и самого Дьявола встретит на пороге с такой вот задорной улыбочкой. Эрвин был человеком-загадкой. Его прошлое окутывало туманной дымкой. Откуда взялся? Почему выбрал их город? Странно все это. Хиса улыбнулась ему несмело и тут же глаза опустила от стыда. Может ли она, оскверненная вне брака девчонка, вот так священнику улыбаться? Не может. Так она и стояла потупившись, робко поднимая взгляд периодически и тут же опуская. Заметила, как Эрвин поглядывает на нее украдкой и одновременно ее родителям кивает, слушая долгий рассказ. И в глазах его светлых и ярких гуляет что-то странное. Что-то, что она даже самой себе объяснить не может. — Оставьте нас, — она слышит его уверенный голос будто впервые, хотя на проповедях бывала постоянно. — Хочу с Хисторией наедине поговорить. Идите домой, к остальным детям. А дочь вашу я отпущу, как закончу. Родители закивали благодарно, чуть ли не в ноги ему поклонились, и тут же удалились, хлопнув тяжелой дверью. Обрадованные домой побежали, даже не взглянули на Хисторию. Она хмыкнула громко и показушно. Как же не радоваться, когда сам святой отец твое чадо под крыло берет? Когда обещает очистить, излечить от блядства и подарить счастливое будущее без минетов и грязной голой возни. У Хисочки от травли зубки прорезались. Она злилась на родителей за недоверие, на друзей, которые легенду поддерживали, и на Эрвина Смита она тоже злилась. За взгляд его снисходительный, за заносчивость и преисполненное «высшим и далеким» выражение на лице. Будто он лучше нее. Будто все вокруг лучше нее лишь потому, что в Хисочку членом ткнули. Хисочка боялась. Хисочка от веры отворачивалась и ком в горле сглатывала. Ее съедало чувство несправедливости и обиды. Не должны на людях клеймо ставить за такие простые, почти богоугодные вещи. Ведь человек обязан быть счастливым и любовью согретым? В объятиях мужа или когда клитор вылизывают старательно, катая смазку на языке. Обязан. Какая разница? И нет ведь разницы. Правда нет. Эрвин взял ее за руку и повел к кабинкам для исповеди. Хистория последовала за ним в полном доверии. К нему, к миру и к Богу. По коже скользили яркие полоски вечернего солнца, пробивающиеся через вытянутые стекла за амвоном. В душе было спокойно. С Эрвином Смитом было спокойно. — Расскажи мне, — попросил он напоследок и мягко подтолкнул в темное помещение, закрывая дверцу с тихим щелчком. — Расскажу, — шепнула Хистория плаксиво. — Я все расскажу, Отец. Райсс сказала это скорее самой себе, потому что Эрвин Смит наверняка ее уже не услышал. Эрвин Смит прошел в соседнюю кабинку. Она расположилась на лавочке, откинула голову к стенке и глаза закрыла, ожидая треска створки. Через минуту та открылась. Она тут же выпрямилась, заглянула в образовавшуюся выемку одним глазком, наблюдая очертания профиля священника в потемках, и принялась читать молитву, сбиваясь и заикаясь. Священник вызывал в Хистории трепет. Грязный трепет. Рука до сих пор горела от его прикосновения, и она ничего не могла с этим поделать. Не могла остановить себя. Наверняка ее недуг прогрессирует, терзает мозг и испытывает на прочность. — Мои грехи таковы… А потом Хисочка рассказала. Рассказала все, почти теряя дар речи, сбивчиво шепча о том вечере в душевой и последствиях. — Тебе обидно? — тихо произнес Эрвин, когда Хистория кончила. — Ты чувствуешь злость? — Я не злюсь, Отец, и мне не обидно, — уверенно призналась она. — Меня это совершенно не волнует. Хотя должно, наверное, должно. — Должно? — Обо мне говорят всякое. Много всякого. Даже вы наверняка слышали, как кто-то обсуждает, как некая Хистория Райсс прыгает из постели в постель. — Я не участвую в сплетнях. — Вы приличный человек, Отец, — горячо поблагодарила Хистория. — Но, боюсь, вы единственный, кто не погряз в этой публичной экзекуции. — А твои родители? — Они привели меня к вам, — она рассмеялась почти истерически. — Не удивлюсь, если они действительно верят всему, что обо мне говорят. Наверняка поэтому и рванули в церковь так быстро. Надеются, что я снова стану чистой и девственной. — Боюсь, с последним пунктом я не смогу помочь, — Хиса не могла поверить, когда услышала легкий смешок. Священник до Эрвина был консервативным и строгим мужчиной, что не позволял себе выходить из образа примерно никогда. И этот смешок ей польстил. Заставил еще больше воспылать к Эрвину Смиту приятными чувствами, что покалывали на кончиках пальцев. Может, он и правда сможет помочь ей? — Хистория, ты чувствуешь раскаянье? — Отец, — прошептала она с осторожностью. — А разве я должна? Что же я сделала греховного? За что мне раскаиваться? Я не понимаю… — Согласно шестой заповеди, грешники должны жить в целомудрии до свадьбы, — мягко произнес Эрвин. — Но я отношусь к этому с пониманием. Времена поменялись. Стоит лишь быть осторожной. — Что вы имеете в виду? — Не прелюбодействуй. Не блуди. Кажется, так писалось, Хистория? Каждый раз, когда Эрвин произносил ее имя, Хисочка вздрагивала и скрещивала ноги покрепче. Хис-то-ри-я. Из его уст это звучало почти благоговейно. — Но что же в этом плохого? Что же плохого в том, когда хорошо? Этот грех все вокруг порицают, а я… А мне… — Тебе понравилось? — хриплый голос за стенкой снизился на тон. Будто человек съежился и напрягся, заинтересованно поддаваясь вперед. — Это нормально, Хистория. Это нормально ровно до того момента, пока не теряешь контроль. — А вы теряли контроль, Отец? — смело спросила она. — Чаще, чем мне бы хотелось. И крест на груди не делает меня умнее других. Я такой же человек, как и прочие. Хистория замерла, растягивая рот в робкую улыбку. Покраснела, как маленькая девочка, представляя такого серьезного, большого, сильного и набожного человека с задранной сутаной. Склонившегося над женщиной, рычащего и не контролирующего собственный член. Внизу живота все сжалось в болезненном сокращении. Хисочка поежилась, обхватила себя руками, открыв рот, как выброшенная на берег рыба. Ей вдруг стало душно. Горло засаднило от сухости. Она прокашлялась. — Секс грязен, отвратителен, — с полной уверенностью выдала Райсс. — Но когда меня… Меня лизали, — едва выдавила из себя Хиса. — Я вдруг… Я вдруг возвысилась. Будто себя потеряла. И ощутила счастье, словно со мной Бог заговорил. Хистория сказала это специально. Она специально использовала слово «лизать», потому что оно было отвратительным. Таким отвратительным, что ей захотелось сказать его вслух. Кинуть им в такого чистого и благородного Эрвина Смита и сказать парочку таких же в добавку. И как же она жалела, что не видела его скривившегося от грязи лица. Как же она жалела, Бог свидетель. — Бог ни с кем не разговаривает, дочь моя, — ласково ответил Смит, никак не реагируя. Хистория была разочарована. — Бог лишь слушает. — И он слушал меня, — горячо воскликнула Хистория, злясь на Смита непонятно за что. — Он слушал, наблюдал и был так же счастлив. Я уверена! Не может он такое прекрасное осуждать, Отец. Как же так? — Хистория, — прервал ее он. — Твои родители беспокоятся, что ты потонула в этом прекрасном. И я тоже. — Но вы же сами, — захлебнулась в возмущении Хистория. — Вы же сами прекрасно понимаете, о чем я… — Понимаю, — отрезали серьезным голосом за стенкой. — Всего должно быть в меру, Хистория. А я слышу по твоему голосу, вижу по твоему лицу, наблюдаю по твоим телодвижениям… — И что же вы видите, отец? — едко процедила Хисочка. — Что я шлюха? Эрвин Смит молчал некоторое время. — Люди слабы. Люди — это всего лишь люди. Они подвержены грехам и дьявольским испытаниям. То, что тебе кажется богоугодным, на самом деле волчье, звериное. Хистория замолчала, пряча лицо в ладонях. Слушала тихое шуршание за стенкой, неосознанно напрягаясь. Вытянулась словно струна. Ей хотелось услышать, что же он скажет дальше. Услышать его низкий голос, полный противоречий, которые боролись в ее глупой голове. — Дай мне руку, — попросил Эрвин спустя пару минут. Хиса просунула ладонь в створку не задумываясь. Ей хотелось прикосновений. Ей хотелось, чтобы Господь приник к ее коже и напитал силой через Святого Отца. Силой, что поможет ей справиться с мокрой и горячей влагой между ног, что разлилась рекой с той секунды, как она увидела Эрвина Смита на фоне церковного убранства. Это катастрофа. Пальцы тут же переплелись с мужскими. Хисочка задрожала от близости и глаза закатила от теплоты его кожи. — Расскажи мне о том дне, — попросил Смит. — Расскажи, как тебя взяли. — Зачем? — щеки Хистории тут же покрылись алым. — Хочу услышать… Почувствовать, когда дьявол вошел в твою голову. Отследить этот момент. — Его большой палец легко провел по запястью. — Хочу найти его и с корнем вырвать. Помочь тебе, Хистория, хочу. Она затаила дыхание. Вцепилась в ладонь за перегородкой со всей силы, словно пытаясь удержать. Пальцы на другой руке вдруг нежно заскользили с груди вниз. Очерчивая изгибы талии, жестко хватаясь за ляжку, сжимая трепещущую кожу ногтями сквозь ткань. Хисочка бездумно ласкала себя. — Был вечер, — несмело начала Райс, замерев на месте. — Как сейчас? — Еще позже, — ответила Хиса. — Было так поздно, что уже фонари включили на улице. Я закончила тренировку и пошла в женские душевые. Там было пусто, все девочки ушли домой. Осталась только я и… — И? — И тот мальчик, который нравился мне достаточно, чтобы… — Чтобы открыться? — тихо прошептал Эрвин. — Чтобы дать ему войти… Чтобы решиться… Извините, — она задрожала. — Мне неловко, — щеки ее, казалось, пульсировали. — Отец, я правда должна это рассказать? — Он подготовил тебя? — Что? Я… — Он дождался, когда ты будешь достаточно мокрая, чтобы войти? Он был нежен? — Нет, все было не так! — вскрикнула Хиса и попыталась вырваться. Она вдруг разозлилась на него. Разозлилась за слова, которые вырываются из его рта и заставляют терять контроль. Хватка Эрвина Смита оказалась крепкой. Он сжал ее пальцы так сильно, что Райсс поморщилась. — Продолжай, — попросил он требовательно. Хистория Райсс осталась в смятении. Она так заробела, что захотела вылететь из церкви, чтобы у нее не сорвало голову. Глаза ее наполнились влагой, а рука прижалась к пылающей щеке. Как он смеет заставлять ее вспоминать те унизительные подробности? Как он смеет расспрашивать ее о таком? Как он смеет так храбро спрашивать, ронять эти грязные, бесстыдные слова? Хистория почувствовала себя проигравшей в игре, которую сама и затеяла. — Он прижал меня к стенке, включил теплый душ, сорвал с меня трусики и прижался членом к отверстию между ног, — процедила Хисочка едко. Смело. Назло. — Потерся об него концом. Вверх и вниз. И так пару раз, пока я не начала умолять его… — Трахнуть тебя? — голос за стенкой стал ледяным и колючим. Злым. И уверенным. — И как ты просила, Хистория? Озвучь. Я хочу это услышать. Эрвин Смит будто наказывал ее. Наказывал за то, что она хотела быть взятой в тот миг. За то, что хотела, чтобы в нее что-то засунули. — Озвучить? — Озвучь. — Я не могу… Я не помню… — она снова засмущалась, словно пришла в себя. — Я, кажется, лепетала. Лепетала и… Хистория с удивлением поняла, что намокла еще сильнее. Что трусы ее прилипли к нежной коже и, кажется, оставили пятно на юбке. Что у нее зубы скрипят от нервозности и тянет внизу живота. А сводящее с ума возбуждение требует выхода и свербит где-то внутри. И всему виной Эрвин Смит. Священник, что хриплым, возбужденным голосом просит, нет, ТРЕБУЕТ, чтобы она поделилась всеми подробностями ее первого секса. — Войди в меня, Флок. Войди в меня ради всего святого, иначе я сдохну, — у Хисочки будто голос сломался. Охрип. Ее руку снова сжали в каком-то отчаянном жесте. То ли уверенный Эрвин Смит испугался ее безбожных слов, то ли возбудился так сильно, как и Хисочка. Повисла тишина, Райсс услышала глубокий вздох за перегородкой. Эрвин прокашлялся. — Тебе было больно? — спустя время отозвался Смит. — Ты пожалела? — Очень. — И что же в этом богоугодного, как ты говоришь? — Это было неправильно. Неверно, — размышляла Хиса. — Ведь секс он не такой. Ведь секс приятный… Может, я просто повстречала не того человека? — И почему же ты так уверена? — Потом… — Потом? — Потом этот грубый человек опустился передо мной на колени и вылизал так, будто я и есть божество. И не было в этом ничего грубого и дьявольского. Он лизал меня яростно, отчаянно, не зная усталости. Зарылся в меня с носом. Я чувствовала все грани его лица, когда он сосал меня. Изучал… — Ты чувствовала что-то подобное раньше? — его шепот показался Хистории странным. Будто Эрвин Смит, сын божий, возбудился от ее слов. И эта дерзкая мысль так воодушевила, что коварная Хисочка второй рукой юбку задрала, отодвинула хлопковые трусики и проникла пальцами в горячую влажную тесноту. И принялась гладить и ласкать так яростно, что с губ сорвался несдержанный вздох. Она больше не могла. Ее руку на другом конце утешительно поглаживали. А она рукоблудила. Терла склизкую кожу, сильно сжимая клитор между пальцами. Проникала в себя, пытаясь нащупать чувствительные точки внутри. — Испытывала? — повторил Эрвин. Хитро повторил, будто подозревал, чем Хистория занимается. Чем она грешит в Божьем доме. — Испытывала, — пискнула Хистория. — И когда же? Хисочке казалось, что он подталкивает ее к чему-то. Подталкивает признаться и раскаяться. Что ж. Она раскается. Она раскается так сильно, что кончит прямо здесь и прямо сейчас. — В эту секунду. Собственный голос раздался будто издалека. Будто и не принадлежал он ей и был чужим и поддернутым мутной пеленой. Ладошку за стенкой тут же отпустили. Хлопнула дверца. Сначала один раз, а потом второй. Хисочка взволнованно добавила один палец. Мягкий свет ламп мазнул по лицу Хистории и тут же исчез, заслоненный мощной фигурой в проходе. На лице Эрвина гуляли желваки. Он был в ярости. Почти кипел. А Хистория как заведенная двигала рукой под одеждой и не могла остановиться. Надеялась, что он пощадит ее. Надеялась, что простит ей грехи и отпустит. Надеялась, что он поможет ей. — Хистория, — его темные глаза не отрываясь смотрели на руку, дергающуюся под юбкой. Эрвин Смит превратился в статую. Словно застыл во времени, не желая отводить взгляд от того мерзкого, что вытворяла Хисочка у себя под одеждой. Она хотела, чтобы он еще раз рыкнул ее имя вслух. Хистория подняла голову и улыбнулась. Блаженно и, как ей казалось, обворожительно. — Да, Отец? — невинно вопросила Хисочка, наблюдая за Эрвином. — Исповедь уже закончилась? Хистория видела в глазах Эрвина Смита борьбу. Неистовую борьбу. И это распалило ее еще больше. — Убери руки, — грозно гаркнул он. — А то что? — Иначе я уберу их сам. Хистория издала несдержанный стон и задвигала пальцами сильнее. Перспектива того, что он дотронется до нее, заставила шире раздвинуть ноги. Длинная юбка скаталась до бедра, оголяя дрожащие молочные ляжки. — Уберите мои руки, — молила Хисочка. — Я не могу остановиться. Лицо Смита посерело, словно утратило здоровый цвет. Он двинулся к ней, не отрывая взгляда от местечка у нее между ног. От темного мокрого пятна на ткани трусов. От внутренней стороны бедер. Мягких, нежных, девичьих. Хистория прикрыла веки, чтобы не видеть ничего. Не видеть этого позора и успеть дойти до разрядки быстрее, чем все прекратится. Но вместо этого она услышала, как захлопнулась дверь. И вместе с долгожданным хлопаньем в сердце ее разлилась любовь. Она распахнула глаза, натыкаясь на ухмылку. Хитрую, страшную ухмылку святого отца, что присел на колени напротив ее разведенных коленочек. Зрачки ее расширились. Спина Хисочки тут же прогнулась, выпячивая грудь вперед. Она испугалась, захныкала, наблюдая, как юбка задирается сильнее. Собственная охота превратила Хисочку из охотника в жертву. В пугливую лань. Это не она тут коварная и срамная соблазнительница. Нет-нет. Не она. Эрвин Смит положил ладони ей на ляжки и развел их шире. А затем заглянул между ними с таким интересом, будто увидел что-то совершенное. — Убери руки, — на этот раз в его голосе читалась угроза. Да такая, что Хистория в ужасе отдернула пальцы и поморщилась. — Сними, — он отпрянул. — Снимай. — Снимать? — Снимай это, — он указал на белье. — Я не собираюсь делать всю работу за тебя. И Хисочка принялась снимать, как послушная прихожанка. Чуть робко, стеснительно приподнимая таз под его черным взглядом. В нем больше не было прежнего Эрвина Смита. Ни грамма участливого священника, что изливался в понимании и человеколюбии. Он был дьяволом. Он был дьяволом, что подкидывал ей испытание. Испытание, в которое Хисочка была намерена нырнуть с головой. Она безнадежна. Ее не спасти. Святой Отец не спасет ее, он затянет ее в болото. Эрвин не любил ее. Он, кажется, хотел трахнуть ее. Выебать всю похоть. Выебать желание быть наполненной до упора. Может, такая у Святого Отца тактика? — Так и кто ты теперь? — прошептал он похотливо, поглаживая большим пальцем мурашистую белую кожу. — Что? Хисочка старалась не дрожать. — Кто ты? — Эрвин терпеливо дожидался, пока Хистория стянет белье со ступней. — Я не понимаю… — Ты мнила себя божеством, Хистория, когда тебя вылизывал какой-то мальчишка из старшей школы. Кем же ты себя почувствуешь, когда тебя вылижу я? Хисочка молчала и не могла сглотнуть ком, образовавшийся в горле. Ей казалось, что внизу живота рванула петарда. Впрочем, Смит не дал ей размышлять слишком долго, подтягивая на край лавки за задницу. Его светлые волосы скрылись под юбкой. Хисочка ощутила, как его нос ткнулся в ее мокрые складки. Эрвин аккуратно повозил кончиком по пульсирующей плоти. Он понюхал ее. Глубоко, с оттягом, шумно. У Хисочки засвистела фляга. У Хисочки затряслись руки и закружилась голова. Ей захотелось оттолкнуть его. Пнуть пяткой в ухмыляющееся лицо и сбежать. Она подозревала, что ноги подведут ее. Она не уйдет далеко. Смит найдет ее. Найдет и вылижет снова, наказывая грешными словами, срывающимися с губ. Едва язык осторожно коснулся клитора, Хисочка взвизгнула. Ее тело принялось дергаться, сокращаться, вырываться из сильной хватки Святого Отца. Она кончила. Плоть запульсировала, живот обдало кипятком. Она согнулась, хватая Эрвина за волосы. Да так сильно, что услышала его тихий мучительный стон. Она прижала его лицо сильнее. Ей было мало. Ей хотелось уйти на пике. Она задвигала бедрами, обтираясь об его губы и нос и легкую небритость на щеках, а Эрвин Смит ей позволил. Его пальцы вцепились в ягодицы, оставляя на коже глубокие следы ногтей. Хисочка подумала, что он задохнется. Так долго он не отпускал ее. — Уже? — Хиса услышала, как Эрвин хмыкнул. — Неужели дьявол засел в тебе так глубоко, дитя? Смогу ли я дотянуться? — он снова лизнул ее между половых губ, и Хисочка всхлипнула. — Нет-нет, — застонала она. — Я не хочу… — Не хочешь? — Смит удивился. Его голова все еще скрывалась под юбкой. Хистория не видела лица, но ей казалось, что оно пылало в надменности. — Не хочешь кончить еще раз? Ну же, Хистория, раздвинь свои ножки пошире и дай мне проявить себя. — Я не смогу, — прошептала она, уронив подбородок на грудь. — Я не смогу. Не хочу… Хватит. — Ты сможешь, — уверенно протянул Эрвин, словно ставя ее перед фактом. — Хистория, я хочу, чтобы ты кончила еще раз. Для меня. Соберись. — Для вас? — Для меня. Он всосался в клитор, и Хистория вскрикнула, тут же боязливо прикрывая рот. Она почти впала в ступор. Ужас сковал живот. Церковь открыта. Сюда может войти кто угодно, а у нее под подолом хозяйничает языком новый священник и выводит такие невиданные символы, что Хистория теряет голову. Эрвин лизал, дергал лицом и не останавливался. Словно ему было абсолютно плевать на то, что Райсс слишком громкая. Словно не существовало ничего кроме ее промежности, такой желанной и хлюпающей от влаги. Хистория закатила глаза, вцепилась в край лавки и распахнулась перед Эрвином Смитом до предела. Упала спиной на стену, пытаясь сосредоточиться на ощущениях. Страх быть застигнутыми внезапно возбудил ее. И она потекла сильнее. Флок с его поганым языком сосал за углом. Ха-ха. Хисочка часто ласкала себя под одеялом глубокими ночами. Под ней мокла и скомкивалась простыня, а волосы липли ко лбу, так сильно было желание к познанию собственного тела. Но как бы Райсс ни была возбуждена, второй раз кончить не удавалось. После первого оргазма Хистория останавливалась и делала передышку. Все внизу пульсировало и отдавало неприятной болью, едва Хисочка пыталась потереть там, где приятнее всего. Но, кажется, Эрвин Смит знал, как решить эту проблему. Кажется, Эрвин Смит точно знал, как достичь своей цели. Он сомкнул половые губы на клиторе и принялся лизать через них, надавливая языком на мягкие ткани. Оттого было совсем не больно. Только приятно, горячо и влажно. Хисочка голову потеряла и забыла о том, что она пришла сюда избавиться от греховного, влажного, глубокого… Языка… Хистория застонала сквозь ладошку, выдыхая воздух сквозь пальцы. Она кончила снова через пару минут и испуганно охнула оттого, что смогла. Откинула голову и кончила, произнося имя священника куда-то в черный потолок. — Отец, как вы смогли? Эрвин не отвечал. Эрвин лизал и зарывался лицом в тесные складки с такой отдачей, что Хистория утопала в гордости. Он сосал ее с той же силой, с какой мученики припадают к источнику. Он будто был без ума от ее щели. Будто поклонялся ей, будто хотел задохнуться и умереть именно так. С зажатой между девичьих ног головой. Эрвин подключил пальцы, аккуратно вводя сразу два. Они с трудом скользнули внутрь, несмотря на то, что Райсс текла как сука и могла извиваться на его руке подобно склизкому ужу на мелководье. — Ты такая узкая, — Смит отстранился. Он двигался внутри. Хистории казалось, что она чувствует каждый волосок на его коже. — И как же я тебя трахать буду, Хистория? — А вы будете? — простонала Хисочка, вертясь на его пальцах. — Вы будете? — повторила она. — Зависит от твоего рта, — прорычал Смит, резким движением ставя ее на ноги и поднимаясь следом. Дрожащие коленки не выдержали. Хисочка рухнула обратно на лавку, оказавшись лицом к лицу с выпирающим бугром на темной ткани. Хисочка никогда не видела мужского органа так близко. Только на экране мобильного телефона, когда включала эротику, чтобы просунуть ладошку в трусы. Эрвин откинул ткань в сторону и расстегнул ширинку на брюках, вытаскивая уже крепкий член. Удерживая его в ладони, он принялся водить ладонью взад и вперед, натягивая кожу. Хистория застыла, завороженная любопытным зрелищем. Она снова сжала ляжки, испытывая сильное желание поддаться вперед и проглотить его член целиком. — Хистория, — властно позвал ее Эрвин. Хистория запрокинула голову. — Ты когда-нибудь брала в рот? — Никогда, — виновато прошептала она, опуская взгляд, и будто бы в оправдание добавила: — Но я видела, как это делается. Я постараюсь. — Постарайся, — он ласково погладил ее по голове. Ухмыльнулся, сделав шаг вперед и утыкаясь головкой в пухлые губы. Хисочка почувствовала нежную горячую плоть и тихонько вздохнула. Член был большим. И если он собирался толкать «это» ей в глотку, то Хису точно вытошнит. В порно женщины сосали глубоко и старательно, захлебываясь в собственных слюнях. Зато мужчины в этот момент так чувственно стонали, что Хисочка пообещала себе в лепешку расшибиться, но выдавить из Эрвина Смита сладкий звук. Она хотела услышать стон. Хотела смаковать его в своих мыслях и выжимать белье, вспоминая. — Впусти меня, — попросил Смит. — Впусти меня, пока я не сорвался. И Хистория впустила, чувствуя, как наполняется рот, а он вмиг достигает глотки. Она поддалась вперед, загоняя орган еще глубже, и тут же подавилась, крепко сжимая ствол губами. Глотка ее сократилась, и Хисочка выпустила член изо рта, потянув за собой нить вязкой слюны от его головки до своих губ. — Хорошая девочка, — ворковал Эрвин сверху. — Очень старательно. — Я не могу, — Хистория пыталась продышаться. — Слишком большой. — Не спеши, Хистория. Двигайся плавнее и не суй его слишком глубоко, как бы тебе ни хотелось. Хисочка взглянула из-под склеенных слезами ресниц. Смит смотрел снисходительно, улыбался, опустив ясные глаза на ее жалкое распластанное на лавке тело. Его член все еще был каменным и слабо подрагивал от легких прикосновений. — Я хочу, чтобы вам было хорошо, — призналась Хисочка. — Я хочу, чтобы ваш член был в моей глотке. В его взгляде что-то изменилось из-за ее почти милого признания. Он будто помрачнел, застыл нервно, не спуская глаз с ее огромных влажных зрачков. Хисочка испугалась того, что могла сказать лишнего. — А я хочу, чтобы ты нагнулась и подняла юбку. Эрвин был уверен. Будто на сто процентов знал, чего он желает. И Хисочка улыбнулась ему, пораженная его жестом. Он ответил ей. Откровение за откровение. — Что? Хистория не успела как следует удивиться. — Не собираюсь больше терпеть, — пояснил он холодно. — Я хочу взять тебя так глубоко, как только смогу. Хисочка оторопела, но все же поднялась на ноги и развернулась, опираясь ладонями в стену. — Возьмите меня так глубоко, как только сможете, — смиренно прошептала она. — Не здесь, — Смит дернул ее за собой и открыл дверцу кабинки. Перед уходом он поднял ее трусики и сунул себе в карман. Эрвин Смит повел Хисторию к амвону, крепко держа за руку. Хисочка нервно сглотнула ком в горле, заметив, как начались трястись ее колени. Он что… Он хочет взять ее прямо там? Хисочка восхищенно сглотнула слюну. Смит хотел взять ее прямо там. Амвон был широким и крепким. На нем лежала книга. А скоро будет лежать и Хисочка. Эрвин подтолкнул Хисторию к конструкции и тут же прижался к спине, наклоняясь к уху. Он хотел касаться ее. Хисочке хотелось в это верить. — Открывай на заветах, — он куснул ее за мочку. — И без глупостей. Хисочка была прижата к деревянной поверхности так тесно, что с трудом могла дышать. Она все время смотрела на двери, боясь, что кто-то войдет. Но никто не входил, никто не захотел остановить безумие, что творилось в церкви. Богоугодно. Хисочка хотела бы подумать о том, что же она творит, но Эрвин не давал ей передышки. Или она не давала ее самой себе. Смит поднял ее за талию, отрывая ступни от пола. Запрокинул повыше на подставку, чтобы ее сочащаяся щель была на одном уровне со стоящим членом. Она висела там, как кукла, прижатая грудью к столику. Ее пресс напрягся, она схватилась пальцами за края амвона, чтобы почувствовать хоть какую-то поддержку, кроме наглых пальцев Эрвина Смита. — Я сейчас войду в тебя, Хистория, — он снова шепнул ей в ухо. — Я чувствую, какие мокрые у тебя ляжки. Больно не будет. Только совсем чуть-чуть. — Вы будете нежны? — боязливо кинула она. — Вы не обидите меня? — Если ты сама не попросишь, — уверил ее Эрвин. — А теперь читай. — Я Господь, Бог твой: да не будет у тебя других богов, кроме меня, — начала Хисочка тихонько, ощущая, как отец распахивает сутану. — Хорошо, — спокойно комментировал он. — Продолжай. — Не произноси имя Господа, Бога твоего, напрасно. — Так, — он положил ладонь ей на лобок и чуть прижал. — Помни, что ты должен освящать день субботний. О боже… Хистория простонала, ощущая, как Эрвин Смит проникает пальцами между половых губ и надавливает. — Хистория, вторая заповедь, — зло процедил он, приникая сильнее. — Не упоминай имя Господа. Его руки двигались искусно. Со знанием дела. Туда и обратно. Размазывая смазку по всем половым органам. Он трахал кого-то до нее. Определенно трахал. Трахал так, будто и не существует священного целибата. Возможно, прямо на этом самом месте и в этой самой же позе. — Почитай отца своего и мать свою, — Хисочка принялась читать дальше, не обращая внимание на раздражительность. С каждой заповедью его движения становились все грубее. Все глубже, тверже, ближе… Боже… Хисочка прикусила язык, боясь сказать это вслух. — Не убивай. Его член прижался к ее щели. Хисочка застыла, делая паузу. — Дальше. — Дальше? Головка скользнула внутрь, Хистория подавилась воздухом и сморщилась. Ей было много. Уже много. Эрвин был большой и бесцеремонный. — Дальше, Хистория, — твердо приказал он, медленно продвигаясь вперед. — Хиса? Она простонала, откидывая голову на его грудь. «Хиса» из его уст убивала, прожигала ей душу, вместе с низом живота. — Хисочка. — Хисочка? — Назовите меня так. — Сначала прочитай, — его член почти полностью погрузился в нее. У Хисочки затряслись руки и вспотели ладони. Она захныкала и зло опустила лицо к писанию, быстро бегая по строчкам. — Не кради, — схитрила Хистория. Грубый толчок. Она вскрикнула. Еще один. Срывающийся, звериный. Он брал ее, как хотел. — Нет. Ты пропустила кое-что… Хисочка. — Ах, — он снова толкнулся вперед. А затем еще раз. — Не прелюбодействуй! Она крикнула в потолок, снова несдержанно постанывая сквозь губы. Эрвин начал ее трахать. Трахать по-настоящему и входить до предела. И ничего общего с порно в интернете этот обряд не имел. Это был обряд. Обряд без цели? Обряд очищения? Хисочка цеплялась за мысли, чтобы не сойти с ума. Сильно, резко, стукаясь кожей об ее опухшую от хватов задницу, Эрвин застонал. Хисочка сжалась, пытаясь запомнить этот звук во всех подробностях. Влажные хлюпы заставили ее покрыться красными пятнами. Этот мужчина заставлял ее сочиться, как погрязшую во грехе шлюху. Она выталкивала воздух из грудной клетки порциями, морщась от навалившегося на нее тела. — Хисочка, Хисочка, Хисочка, — шептал ей Эрвин в ухо, вбиваясь как сумасшедший. — Хисочка, тебе не больно? Я достаточно глубоко? — Вы глубоко… Боже, вы так глубоко, — стонала Хистория, отпуская пальцы и вися на скрипящем под ними амвоне только за счёт Смита. Вторая заповедь была забыта. — Я кончу в тебя, — несдержанное рычание вырвалось после очередного толчка. — Ты же не против, Хисочка? — Вы хотите сделать мне детей? — спросила она, испугавшись. — Я не могу сделать тебе детей, — прорычал Эрвин, хватаясь за ее бедра. И она кивнула. Кивнула несдержанно и резко, не совсем уверенная в том, что Смит заметил это. Он трахал ее и трахал. Вбивался до тех пор, пока не упал на ее тело всем своим весом. Хистория почувствовала, как внутри нее разливается горячее озеро спермы, и это было самое прекрасное, что с ней случалось. Это и была цель. Вот же она! И как она сразу не догадалась? И дверь церкви открылась. И взлетели шуганные птицы на улице. И пролилась полоса света по дорожке до прощения. И раздался скрип несмазанных петель, а в щель просунулись головы ее родителей. И все это было будто во сне. В прекрасном сне, где Эрвин Смит в нее кончает и кусает загривок несдержанно и сильно. И Хисочка не испытала захватывающего поджилки ужаса оттого, что их застали. Ей было все равно. Она хотела, чтобы их заставали и заставали вечно. Лишь бы Эрвин Смит снова отлизал ей, а потом взял без промедлений еще тепленькую и расслабленную. Отец и мать удивленно вскинули брови и зашли внутрь. — Святой отец, — они двигались к ним. Эрвин все еще был в ней. Его член обмяк, но он не спешил его вытаскивать. За амвоном были видны только их головы и яркий свет вечернего солнца. Их не застали. Бог скрыл их связь. Бог оберег их. — Прошло столько времени. Мы начали переживать. Смит вскинул голову и улыбнулся, словно бы не лизал щель их дочери и не трахал ее, заставляя читать заповеди. — Показываю Хистории писание, — пояснил он. — Мы остановились подробнее на некоторых строках… — Как хорошо, — мать Хисы хлопнула в ладоши. — Так вы поможете? Хисочка опустилась вниз, соскальзывая с его члена. Сперма потекла по внутренней стороне бедра, края юбки упали обратно к лодыжкам. Она вышла из-за амвона со счастливой улыбкой. — Мамочка, папочка… — начала она. — Мне так хорошо. — Это замечательно, Хисочка, — произнес отец. — Вы договорились о чем-то? — он поднял взгляд на священника. — Мы договорились о встречах два раза в неделю, — беспечно сообщил Эрвин. — Я думаю, что смогу помочь вашей дочери победить недуг. — Боже мой, — воскликнула мать. — Вы так великодушны! Они ничего не подозревают. Мать и отец понятия не имеют. Малодушные люди. Они попрощались. Хистория двинулась к родителям. Ляжки терлись друг об друга, размазывая жидкости по коже. Хиса поежилась и обернулась к Эрвину Смиту. Тот так и продолжал стоять за амвоном, не двигаясь и внимательно наблюдая за ней. Ухмылка не сходила с его губ. Кто он такой? И зачем повстречался ей? Чтобы испытать ее? Родители взяли Хисторию под руки и повели к выходу, не оборачиваясь. Она улыбнулась, светясь от чистоты и непорочности, и заметила, как они довольны. Хисочка снова обернулась. Эрвин вытащил ее трусики и прижал к ноздрям, глубоко вздыхая. Он не боялся. Он был смел и храбр. Настоящий рыцарь с большим членом. И ему было все равно на шагающих вместе с ней отца и мать, которые могли обернуться следом в любой момент. Его семя обжигало ей ноги. — До понедельника, Хистория, — бросил он на прощание. — До понедельника, Святой Отец. Хисочка улыбнулась, чувствуя жар на бедрах. Бог простит. Бог точно простит ее.