Яд

Итадори откидывает голову, тихо выдыхает и толкается бедрами навстречу своей руке, - Годжо только поднимает с глаз повязку, жадно запоминая. Наверняка где-то во внутренних правилах колледжа есть что-то такое, что запрещает подглядывать за дрочащими студентами, но Сатору не был бы собой, если бы не нарушал правила легко и играючи. Тем более, это – Итадори Юджи. Грех за ним не подсмотреть. Мальчишка развратен в своем удовольствии: раскрасневшийся, вспотевший, тихо поскуливающий себе под нос, когда пальцами чуть сжимает раскрасневшуюся – почти багровую, - головку. Сатору сглатывает слюну: так и хочется сказать ему, чтобы плюнул себе на руку, чтобы не сжимал себя так сильно в отчаянном желании как можно скорее кончить. Сатору чуть морщится, спускается пальцами ниже, придерживая член у основания: и замирает на мгновение. На мгновение замирает и Сатору, забывая как дышать. От того, что он не рядом, щемит по-глупому сердце: Годжо знает – он бы приласкал, заласкал, зацеловал, шептал бы на ухо всякие отвлекающие глупости, позволял бы кусать свои предплечья – потому что даже такому сильному мужчине, как Юджи, в моменты острого наслаждения нужна поддержка и опора. Сатору хочется ворваться вихрем в комнату – и в жизнь, - Юджи, раскинуть руки и сказать: «Вот я, твой учитель, готов идти с тобой по дороге плечом к плечу: хоть в ад, хоть в рай», - но что-то заставляет его стоять за дверью, и подло воровать интимные моменты личной жизни Сатору, чтобы потом, скрывшись ото всех, самому дрочить на эти воспоминания. Пока мальчишка сам не попросит – он к нему не притронется. Пока не даст согласия, пока не увидит в глазах влюбленность, - лишний раз не тронет. Итадори ахает – громко, что сам вздрагивает от этого звука, - когда сам, на пробу, проникает в себя одним пальцем, Член дергается в его руке, и Юджи закусывает закатанную по самое горло футболку, скуля; он ежится, возится, сжимает бедра – и закатывает глаза с тихим стоном, принимаясь наглаживать ствол. Годжо контролирует дыхание и тело. Годжо мастер в том, чтобы обманывать чужие чувства и ожидания: поэтому он только крепче сжимает кулаки и облизывает пересохшие губы, наблюдая, как мальчишка, осмелев в своем желании, шире разводит бедра. Годжо на мгновение позволяет себе представить: распаленный и раскрасневшийся, с искусанными губами, неровным румянцем, который с щек спускается по шее к искусанной груди, Юджи также ежится на его члене. Принимается неловко двигаться, привыкая к размеру, упирается горячими руками в грудь самого Сатору – объезжает его, подчиняет себе, тихо стонет, закатывая глаза. Сатору думает: дай только Юджи намек, он бы его спрятал от этого мира. Укрыл бы, закрыл собой, запер бы где-нибудь – и пал бы перед ним, непобедимый Сатору. Утопил бы в своей любви – потому что может. Потому что его любовь сравнима с его же силой. Юджи крупно вздрагивает всем телом, вновь откидывает голову, - в изгибе его шеи Сатору видит собственного бога, - и громко стонет. Чужое имя. Которое к чертовой матери разбивает внутри Годжо что-то, и эти осколки больно впиваются в грудную клетку изнутри. Сатору сам вздрагивает крупно, как будто бы вынырнув из воды; он думает – где его сила, когда она так нужна? Годжо думает, что никогда не проигрывал – и потому горечь поражения ощущается ядом на корне языка. Он закрывает глаза, пытаясь выровнять дыхание, - вздох в вздох с Юджи, потому что с кем, если не с ним? – и чувствует, как по венам перекатывается что-то, отдаленно напоминающее раскаты грома.