Любовь, рождённая в озере лотосов

О смерти Старейшины Илин ходили самые разнообразные слухи. Общие факты об осаде и участвовавших в ней орденах перевирались на все лады. Одни предписывали осаде убийство сотен заклинателей, другие — орды трупов. Кто-то говорил о смерти от рук собственных солдат, кто-то о подвиге главы ордена Юньмэн Цзян. Только один вариант люди отметали, боясь даже произносить его вслух. Самоубийство. Такие призраки не упокоятся легко. А ведь душу темного заклинателя до сих пор не нашли. Насильственно убитых можно призвать, развеять и упокоить. С теми же, кто сознательно выбрал смерть, все куда сложнее. Конечно, Вэй Усянь все это знал. Несмотря на репутацию лоботряса и шутника, он был одним из лучших, — если не лучшим, — заклинателем своего поколения во всех смыслах. Учиться он любил, кто бы что ни говорил. А духи и вовсе вызывали у Вэй Усяня живой интерес. Еще бы, жизнь после смерти! Существуй она, ему было бы не так одиноко, может хотя бы родители ощущались рядом? В последние часы жизни Вэй Усянь предпочел думать общими определениями. После смерти будет покой. И этого достаточно. Все как у всех. Разумеется, у всех, кроме Вэй Усяня. Осознание себя приходило постепенно. Запахи, звуки, потом изображение. И, наконец, сознание проснулось. Первая мысль: А-Юань! В обожженном дупле, свернувшись калачиком, лежал ребенок. Грудь слабо вздымалась; вокруг пахло гарью и смертью. Тяжело дышащий ребенок крепко держал в руках красную ленту, запутавшись в ней, как в любимой игрушке. Потянувшись, чтобы забрать мальчика, Вэй Усянь в ужасе отступил, когда руки прошли сквозь тело. Призрак. А чего еще стоило ожидать? Тело разорвали лютые мертвецы, осталась только душа, а той, видимо, не суждено легко уйти на круг перерождения. Вэй Усянь обязательно бы исследовал свое новое состояние, но судьба одинокого А-Юаня волновала его больше. К концу шичэня, когда от беспокойства окружающий мир плыл перед глазами, а все попытки взаимодействия с ребенком оказались провальными, Вэй Усянь услышал шаги. Темная энергия заволновалась, на Луанзан вошел человек. У призрака нет ни меча, ни флейты, против любого заклинателя он был бы беззащитен, но желание спасти Юаня отбрасывало инстинкт самосохранения. Вэй Усянь устремился к месту, где темная энергия Луанзан обнаружила чужака. К счастью, вместо ожидаемых золотых одежд показались белые. Второй нефрит Гусу Лань Ванцзи во всем своем великолепии застыл посреди разрушенной деревни. Подол одежды испачкал пепел. — Вэй Ин, — глухой, полный печали голос совсем не походил на безликую серьезность, сопровождающую Лань Ванцзи в юности. В тот момент Вэй Усянь отчаянно захотел ответить. — Ледяной принц. Конечно, услышать призрака не удалось. Заклинатель в белом только повернул голову в сторону, как бы прислушиваясь. Тогда Вэй Усянь подошел ближе и, сосредоточившись на своем присутствии, призвал своего самого верного друга, часть своей души. Тьма откликнулась на зов хозяина. Черная бабочка вспорхнула с земли. Лань Чжань, как всегда, точно почувствовал то, чего хотел Вэй Усянь, отправился за ней. В дупле обожженного дерева он нашел ребенка. Бабочка рассыпалась в прах прямо в воздухе, оставив после себя слабый запах крови и печали. — Прости. Позаботься об А-Юане, — Вэй Усянь коснулся горячей щеки мальчика, у него поднялась температура. — Вэй Ин, — Лань Ванцзи не слышал голоса, но чувствовал последнее желание ушедшего темного заклинателя. Аккуратно прижав худого ребенка к груди, он прошептал. — Не оставляй нас, Вэй Ин. Нас. Картина компании смеющихся подростков (и одного серьезного, конечно) встала перед глазами. Тех «нас» давно не стало. Ушли. Истаяли среди взрослых забот. Убиты на войне. А Вэй Усянь, глупец, только больше страдает, мечтая о прошлом. Лань Ванцзи ушел, оставив Старейшину Илин, самого сильного темного заклинателя в полном одиночестве. Тьма клубилась у ног любимого хозяина, послушная и холодная. После смерти темная энергия стала куда лучше слушаться, хотя может просто в сердце закончился гнев и сомнения, подпитывающие непокорную часть силы. Впервые за долгие годы Вэй Усянь потерял смысл. Он умер и в то же время остался на земле призраком, бесплотным духом, неспособным даже погладить ребенка по щеке. В душе раскаленным железом отпечатались имена мертвых, чьи смерти тяжким грузом легли на душу. Вэй Усянь не желал признавать, но всем сердцем надеялся на встречу хоть с кем-то из них. Все лучше, чем одиночество. Через день на Луанзан пришли заклинатели из разных орденов. Расположившись возле Пещеры Демонов, они приготовились играть расспрос и прочии мелодии для поимки и успокоения духов. Готовились ритуалы, способные рассеять душу. Вэй Усянь вздрогнул. Ему ничего не стоило скрыться в самой темной части Луанзан, подальше от зова заклинаний. Проклятая гора давно признала его хозяином и теперь ни за что бы не выдала врагам. Возможно, именно из-за гнева обиженных духов осада обернулась кровавой резней. Вэй Усянь защищал свой дом, а дом защищал его. Перспектива видеть эти торжественные, одухотворенные лица, с видом знатоков обсуждающих дальнейшую судьбу души Старейшины Илин, не радовала. Вэй Усяня всегда тошнило от этих лицемерных «героев», ненавидящих зло только тогда, когда им это выгодно. В конце концов, не просто так из пещеры пропали все записи и изобретения. Хотя, в любом случае, в мире нет такого же, как Вэй Усянь, поверхностные знания темной энергии не принесут ничего, кроме несчастья. Вэй Усянь долго думал, как следует поступить. Он не мог похоронить своих людей, не мог провести обряд и сжечь для них деньги, он сам застрял на границе, не в силах найти выход. Искореженные тела стариков, пронзенные мечами и стрелами не давали забыть, какой ценой союз орденов одолел «великого монстра». Лишь отсутствие поблизости душ калана Вэнь успокаивало. В конце концов, Вэй Усянь ушел. Спустился вниз, не встретив никаких преград, и вошел в Илин. Шум городских улиц стал приятным разнообразием после мертвой тишины Луанзан. Люди болтали, зазывали клиентов, спорили с продавцами. — Говорят, его разорвали лютые мертвецы, — понизив голос до едва слышной отметки, мужчина говорил, склонившись к уху товарища. — Его собственная армия? Поверить не могу! — А вы больше верьте этим грязным извергам! — прикрикнула на мужчин престарелая женщина, у которой Вэй Усянь покупал овощи. — Эти заклинатели, псы подколодные, признаться стыдятся, что силенок не хватило со Старейшиной справиться. — А как же он тогда умер? — ехидно уточнил лавочник по соседству. — А от такой жизни и умереть не долго. Не нашего это ума дело, только знаю точно — нет в этой смерти ни справедливости, ни геройства, — поставила точку старуха. Люди вокруг нее замолчали, они помнили веселого молодого человека, гуляющего по улицам вместе с скромным лютым мертвецом и ребенком. Такой, как он, не мог быть темным ублюдком и нелюдем. Уж кому как не людям, болтавшим с ним о видах вина, этого не знать. — Говорят, его шиди во всем виноват, — тихо добавил юный парнишка, вертящий в руке деревянный игрушечный меч. — Коль так, то не сыскать на свете никого омерзительней, чем шиди, убивший собственного шисюна, — сверкнула глазами молодая девушка и с ненавистью посмотрела на соседнее здание, гостиницу, где остановились заклинатели. Вэй Усянь все это время стоял рядом, слушая предположения о собственной смерти. Разумеется, никто не знал правды, пусть некоторые, на удивление, ходили не так уж далеко. Поразило больше то, что кто-то защищал его перед согражданами, напоминая о благих делах и защите от нечисти. Действительно, с появлением Старейшины Илин монстров в округе заметно поубавилось; люди стали спокойнее спать. Правда, Вэй Усянь не сомневался, что подобные мнения ходят разве что в округе Илин, а в других местах его все поливают грязью и празднуют смерть темного отродья. Вэй Усянь не нашел в себе силы расстраиваться этому факту. После смерти брата и сестры Вэнь он перестал удивляться людской жестокости. Пробыв в Илине несколько дней, Вэй Усянь с забавой наблюдал, как люди завышают перед орденами цены, злословят и ругают на каждом шагу. Заклинатели же упорно делали вид, что не понимают причину такого обращения. А может, действительно не понимали, просто представить не могли, что кто-то будет мстить за смерть Старейшины Илин. А потом кто-то, чьего имени Вэй Усянь так и не узнал, догадался устроить небольшие похороны. Люди спели песню, пожелали мирного перерождения и сожгли ритуальные деньги. Пепел — вот все, что осталось от церемонии. Все, что осталось от Старейшины Илин, которого знали горожане. Чем дальше от Илина, тем страшнее становились слухи о гибели основателя темного пути. Мнение перетекало со стороны Старейшины на ордена, оно и понятно, простые люди едва ли путешествовали далеко за пределы родных земель. Бродячие заклинатели разносили новости, но не решались идти против великой, теперь, четверки. В бытность юношей Вэй Усянь мечтал отправиться бродить по свету, как когда-то сделали его родители. Идти за солнцем и помогать людям, что может быть лучше? Сначала исполнить задумку мешал возраст, потом война и обязанности. Теперь ничего не стояло на пути, даже отсутствие тела Вэй Усянь переносил. Оставался только один вопрос. Куда идти? Красота Цинхэ, расписанная Не Хуайсаном, привлекала Вэй Усяня, но отчего-то душа плакала при мысли о друге. То же касалось и Гусу. Про Юньмэн и говорить не стоило. Ноги подкашивались от одной мысли, что можно заглянуть в родные края. Ох, сколько бы Вэй Усянь отдал за суп из свиных ребрышек. Нынешняя Пристань Лотоса восстанавливалась по примеру прошлой: приглашали старых мастеров, декор изготавливали по точному подобию прежних набросков. Вэй Усянь лично разрабатывал чертежи, видел, как дом отстраивали заново. Однако вернуться туда было нельзя. Сердце все еще сильно кровоточит. Глубокие раны после смерти сестры и зятя наложились на нападение Вэней, бледное лицо дяди до сих пор всплывало перед глазами по ночам. Хотя теперь Вэй Усянь избавился от этого, призракам же не нужно спать. Как хорошо было бы, не будь у призраков сердца вовсе. И других органов. Вэй Усянь остановился посреди дороги и приложил руки к груди. Внутри все надрывалось от безмолвного крика. Столько потерь. Столько крови. И все из-за него! Вэй Усянь был кем угодно, но не глупцом. Человек, способный создать талисман из ничего, просто не может не уметь мыслить логически. Осада и обвинения Цзиней выглядели уж слишком продуманными для решений, принятых на скорую руку. Другого от золотого ордена и ждать не стоило. Жаль только, что Вэй Усянь раньше ничего не предпринял. А все из-за ребенка шицзе. Шицзе. Вэй Усянь с удивлением дотронулся до щек. Мокрые. Вечно любопытный разум мгновенно начал строить теории об отличии призраков от лютых мертвецов. Душа продолжала выть. Кровь ощущалась на руках. Медленно холодеющее тело сестры, ее пустой взгляд. Вэй Усянь хотел бы оторвать собственную голову от тела. Он проклинал собственный разум. Если бы он был обычным, этого бы не случилось, шицзе бы не умерла! Тихий голос на краю сознания, напоминающий сплетенный хор Не Хуйсана и Лань Ванцзи, твердил: «если бы не ты, мы бы умерли». Не разбирая дороги, Вэй Усянь шел в Ланьлин. В Башне Кои только белые одежды госпожи Цзинь отсылали к трауру. Да, висели ткани, завешивали блестящее золото, но среди остальных богатств простые полотна терялись. Ланьлин Цзинь будто и не потерял единственного наследника и молодую госпожу. Хотя чему удивляться, смерть одного сына для Цзинь Гуаньшаня не беда, у него их еще больше десятка. Ступая по сверкающему полу, Вэй Усянь слышал крики чествования героев Осады, слышал поздравления и песни. — Глава Цзян, выпейте с нами! Прежде чем Цзян Чэн, раздраженный и хмурый, вышел из зала, кипя от злости, Вэй Усянь уже скрылся за углом. Нить судьбы натянулась и красной полосой врезалась в кожу. Вэй Усянь был призраком, значит и сердца у него не было, но что тогда так заполошно билось в груди от звука одной лишь фамилии «Цзян». Медовое, сладкое имя, выгравированное на подкорке, на самом сердце, врезавшиеся гораздо глубже, чем клеймо Вэней — Цзян Чэн. Цзян Ваньинь. Глава ордена Цзян. Саньду-шеншоу. Цзян Чэн. А-Чэн. Вэй Усянь потерял право называть любое из этих имен. Ненависть сожгла прошлое, погребла под собой будущее. И все же, вопреки смыслу, смелый даже для своих рамок Вэй Усянь отчаянно желал войти в зал и взглянуть еще раз в родное лицо. Нельзя. Кровь шицзе на руках отягощала, тянула в бездну, не было сил ступить и шагу. Вэй Усянь развернулся в противоположном направлении и убежал так быстро, как не бегал от горячей руки госпожи Юй. Сады Башни Кои полнились сладким запахом пионов. Целое море нежных лепестков простиралось вдаль, от белизны рябило в глазах. Ветер трепал нежные цветы, игрался с юбками служанок, ухаживающих за садом. Среди безмолвных растений Башня Кои как никогда казалась тихой и величественной. Вэй Усянь знал, насколько обманчиво это впечатление. Золото украшало декоративные мосты, беседки и лавочки, каждый цунь резиденции Цзинь блестел. Хозяева потрясали своим богатством, выставляя его как величайшую добродетель. На секунду Вэй Усянь испугался, сердце чуть не разбилось от мысли, что его племянник, не проживший в мире и года, уже осиротел. Оставить его на растерзание Цзинь Гуаньшаня и его своры, что может быть хуже? Сострадание, легко возникшее и в то же время глубокое, захватило душу. Вдруг пейзаж немного переменился. Среди цветов стоял человек, облаченный в золото. Красная киноварная отметина на лбу выдавала в нем Цзиня. С ним не было ни меча, ни других опознавательных знаков, но лица уже было достаточно. Это лицо Вэй Усянь не забыл бы никогда. Смертельно-бледное, струйка крови у рта и шепот на грани слышимости «А-Ли ждет тебя». Цзинь Цзысюань ничуть не изменился со дня своей смерти. Только цвет лица стал ровней, кровь исчезла, как и меч. А вот выражение усталого смирения в глазах никуда не ушло. — Ты… Не может быть, — Вэй Усянь отступил назад. Он поднимал мертвецов одной нотой флейты, встретившись же с призраком прошлого, растерялся, совсем как тогда, когда дядя Цзян объяснял элементарные вещи ничего не понимающему уличному сироте. — Вэй Усянь, — Цзинь Цзысюань шагнул ближе, вытянув руку вперед, — подожди, прошу, послушай меня. Поток извинений застыл на губах, Вэй Усянь ничего не произнес, он не умел извиняться, никогда не умел должным образом выражать сожаление и печаль. Даже сейчас. Возможно, поэтому в конце концов он и подружился с Лань Ванцзи. — Не надо ничего говорить, просто выслушай, — Цзинь Цзысюань прикрыл глаза и болезненно улыбнулся. — А-Лин остался совсем один, мы с А-Ли должны уйти, нас не пускают к нему. А-Ли… Цзян Яньли. Вэй Усянь почувствовал спазм внизу живота, чуть выше места, откуда вырезали золотое ядро. Шицзе. — Здесь опасно, — Цзинь Цзысюань резко мотнул головой из стороны в сторону, отметая непрошенные мысли. Открыв глаза, он резко, с настойчивостью и серьезностью, свойственным только наследнику великого ордена, сказал. — Отцу нет до него дела, в его глазах только возможное продолжение рода. А-Лин еще слишком мал, ему нужна защита и помощь. Прошу… — Ему не навредят, — вмиг отрезал Вэй Усянь. Пока его глаза видят свет, его племянник не будет терпеть лишений. — Тебе не надо просить защищать его. Цзинь Цзысюань замолчал, он обдумал слова шурина и покорно вздохнул. — Не только защита. Прошу, люби его, люби, как любил А-Ли, в память о ней, для нее, умоляю тебя, не оставляй нашего сына, — Цзинь Цзысюань поблек, словно начал растворяться в воде, как тушь. — Эй, стой, Цзинь Цзысюань, — Вэй Усянь бросился вперед. — Стой, Павлин! — Люби его, как своего. Ты и Цзян Ваньинь. Это все, кто остался у А-Лина. Рука Вэй Усяня схватила воздух, Цзинь Цзысюань ушел туда, куда темному заклинателю хода не было. Запах горечи и надежды смешался с приторной сладостью пионов. Где-то во внутренних комнатах Башни Кои заплакал младенец, как будто почувствовав уход отца. Госпожа Цзинь принялась укачивать ребенка, не догадываясь, кому поручили защищать и любить ее внука. В первые месяцы жизни Цзинь Лин мало отличался от любого другого ребенка. Он плакал, когда хотел есть, или чувствовал любой другой дискомфорт, смеялся от вида любой побрякушки, особенно любя серебряный колокольчик, повешенный над кроваткой. Многочисленные няньки, посланные Цзинь Гуаньшанем, говорили, что малыш милый и смышленый. Госпожа Ло, женщина, успевшая понянчить еще Цзинь Цзысюаня, отметила, что в отличие от отца, Цзинь Лин не плачет по ночам. Знала бы она истинную причину спокойствия мальчика в ночное время. Днем вокруг маленького наследника крутилось много людей, при всем своем жестком сердце, Цзинь Гуаньшань оставался достаточно благоразумным, чтобы не оставлять внука без внимания хотя бы служанок. Вэй Усянь терпеливо наблюдал со стороны, внутренне печалясь, что не застал первые месяцы и А-Юаня тоже. Ночью же приставленные няньки часто халатно относились к своим обязанностям, предпочитая свой сон ребенку. Тогда и выходил Вэй Усянь. Малыш не мог спать всю ночь и периодически просыпался, он бы точно разбудил пол Башни Кои плачем, если бы не дядя. Над кроваткой Цзинь Лина вспыхивали фигуры животных и птиц, могучих заклинателей и прекрасных дев, Вэй Усянь ткал из тьмы целые представления. Он еще учился управляться с новой формой существования и с трудом заставлял темную энергия двигать вещи и прочее, поэтому использовал иллюзию, чтобы развлекать ребенка. Первое время Вэй Усянь боялся подходить к малышу, он не мог поверить, что драгоценное дитя шицзе, по его вине оставшееся без родителей, нуждается в нем. А затем, в одну из ночей, когда очередная служанка заснула на посту, Цзинь Лин заплакал. Он не разбудил свою няньку, рыдания больше походили на икоту, чем на вой. Вэй Усянь склонился над кроваткой, позволяя теням отступить по углам, чтобы не пугать малыша. Цзинь Лин не видел над собой никого, поэтому продолжал плакать. Тогда Вэй Усянь легким толчком заставил колокольчик зазвенеть. Раньше этот артефакт принадлежал самому Вэй Усяню, был сделан его руками с помощью его силы, потому откликался по первому зову. Цзинь Лин прекратил плакать и завороженно уставился на колокольчик. Тогда над кроваткой впервые вспыхнул театр теней. — Не плачь, А-Лин, твой шишу здесь. Шиди твоей матери, совесть не позволяла назвать себя кем-то большим. Спустя время Вэй Усянь стал более искусен в своих представлениях и даже научился нормально взаимодействовать с некоторыми предметами в комнате Цзинь Лина. Поднять ребенка он еще не мог, но вполне справлялся с краткими прикосновениями и невесомыми поцелуями. Цзинь Лину не хватало нежности и любви, няньки при всем желании не могли любить его так же, как своего. А Вэй Усянь мог. Со временем начали появляться гости. К присутствию Госпожи Цзинь Вэй Усянь привык достаточно скоро, уважение к ней возросло еще больше после наблюдения за тем, как она терпеливо ухаживала за внуком. В эти моменты она не казалась гордой хозяйкой Башни Кои, а лишь любящей бабушкой, потерявшей сына и невестку. Цзинь Гуаньшань заходил всего пару раз, и каждый из визитов заканчивался плачем Цзинь Лина. Вэй Усяню требовалось все мастерство, чтобы вместе с няньками успокоить ребенка. В дальнейшем глава ордена не стремился часто навещать внука. Самым неожиданным гостем стал Мэн Яо. Вернее, Цзинь Гуанъяо, сводный брат Цзинь Цзысюаня и убийца Вэнь Жоханя. Вэй Усянь не испытывал особых чувств к этому человеку, они мало общались как во время, так и после войны, принадлежность к Цзинь только усугубляла холодность. Не зная о настороженной готовности дяди, Цзинь Лин, казалось, полюбил Цзинь Гуанъяо с первого взгляда. Стоило только появиться этому невысокому человеку, малыш улыбался. Вэй Усянь не понимал такой реакции, пока не увидел, как Цзинь Гуанъяо улыбается в ответ. Ямочки на щеках делали любую улыбку этого человека очаровательной, но не во внешности было дело. Если чему-то Вэй Усянь и научился в совершенстве, так это подделывать улыбки, а потому лучше многих умел отличать натянутую от искренней. Цзинь Гуанъяо не имел причин любить Цзинь Лина. Он и не относился к нему, как к своему, но тепло и принятие Вэй Усянь различал четко. Пришлось признать, Цзинь Гуанъяо был неплохим человеком, не скатывающимся в ненависть к ребенку. Возможно, потому что маленький Цзинь Лин ничем ему не мешал. Другим гостем, чье появление потрясло Вэй Усяня, был Цзян Чэн. Конечно, от родного брата Цзян Яньли ожидалось, что он будет навещать племянника время от времени. Вэй Усяню стоило подготовиться получше. Смотреть в лицо шиди все еще не хотелось, вина разрывала сердце похлеще мертвецов. Несмотря на собственные чувства, когда в его присутствии Цзинь Лин начал хныкать, а няньки нерешительно замерли вокруг Цзян Чэна, Вэй Усянь уже приготовился вступиться, малыша наверняка пугало появление незнакомого человека, пусть он и его дядя. Прежде, чем что-то случилось, Цзян Чэн наклонился над кроваткой и тихо сказал: — Не плачь, А-Лин, цзюцзю здесь, — затем, чуть помедлив, от коснулся колокольчика, серебристый звон отвлек Цзинь Лина. По общему мнению, Цзян Чэн не умел ладить с детьми. Каждый раз во время прогулки по пристани малыши сбивались в кучу вокруг Вэй Усяня, прося рассказать им историю или сделать какую-нибудь игрушку из подручных средств. Почти то же самое происходило во время тренировок со самыми младшими. Молодые адепты с благоговейным трепетом относились к наследнику, уважительно обходили стороной, а на главного ученика чуть ли не вешались. Обычно Цзян Чэн не был против, в конце концов у него были другие обязанности. Ребенок сестры на руках не давал повода сомневаться, что теперь это его обязанность. Вэй Усянь задохнулся, когда впервые увидел Цзинь Лина на руках Цзян Чэна. Обязанности молодого главы держали его вдали от племянника еще несколько месяцев после, оставив наследника Цзинь в обществе старшего дяди и нянек — о первом разумеется никто не знал. Приноровившись, Вэй Усянь научился незаметно манипулировать энергией вокруг себя не просто раскачивая игрушки, но и создавая слабые колебания воздуха, напоминающие колыбельную. Будущая жизнь вырисовывалась в несколько странных, но четких линиях, пока однажды вечером Вэй Усянь не содрогнулся от ощущения удушающей темной энергии. Цзинь Гуаньшань желал силы и власти, поэтому, очевидно, он привел в свою башню босяка Сюэ Яна, фанатично разбирающего записи Старейшины Илин. Гнилостное ощущение смерти распространялось от подземелий. Вэй Усянь немедленно отправился туда. Контроль Сюэ Яна оставлял желать лучшего. Это было даже хуже, чем первые месяцы Вэй Усяня на Ланузан. А еще была эта жажда крови и безумие, прячущееся в тонких чертах юноши. Страх красным заревом заволок все вокруг. Выше, в той же Башни Кои, мирно спал Цзинь Лин. А в подвалах игрался с темной энергией безумный мальчишка. Вэй Усянь никогда так не боялся. Следовало немедленно что-то предпринять. Из всех людей Вэй Усянь не был против темной энергии, он изобрёл этот путь, но опасность крылась в другом. Сюэ Ян не был любопытным ученым или умным юношей, желавшим сделать что-то ради других, о нет, он жил только для себя и своей мести. Ему не было дела до других. Как бы Вэй Усянь не желал парню лучшего конца, оставлять ребенка рядом с ним он не хотел. Найти решение оказалось до смешного просто. В Пристани Лотоса не было темных заклинателей. А еще был Цзян Чэн, в чьем желании обезопасить племянника Вэй Усянь не сомневался. Оставался другой вопрос: как заставить неопытного главу, вынужденного восстанавливать сожженный до тла орден, забрать младенца себе на воспитание у самого богатого и благополучного после войны ордена? Вернее, уговорить Цзинь Гуаньшаня отдать своего наследника. Пусть всем и было известно о халатном отношении главы к внуку, отдавать ребенка верховный заклинатель не собирался. А у Цзян Чэна не было причин бороться: в отличие от Вэй Усяня, темную энергию он не чувствовал Как и в любой, казалось бы, безвыходной ситуации, Вэй Усянь начал экспериментировать. Сначала он пытался общаться в реальности, но быстро понял, что призрака скорее будут изгонять, чем слушать. Сны же были более жизнеспособным вариантом. Сначала Вэй Усянь попытался проникнуть в сны обычных людей, слуг башни Кои, затем переключился на слабых заклинателей, а затем и на основной состав адептов. Залезать в голову к Цзинь Лину он пока не рисковал, мало ли что может случиться с неокрепшим сознанием. Практика шла уверенным темпом, и через две недели Вэй Усянь легко смог проникнуть в сон Цзинь Гуаньшаня. Смотреть на обнаженных дев темный заклинатель не захотел, поэтому быстро сбежал, так и оставшись незамеченным. Оставалось только одно — донести до Цзян Чэна опасность ситуации. Отдаляться от Цзинь Лин Вэй Усянь совсем не хотел, но другого выхода придумать не мог, да и время поджимало, как знать, когда эксперименты Сюэ Яна выйдут из-под контроля. Пристань Лотоса встретила бывшего главного ученика привычным бризом и запахом специй. В Юньмэне любили острое и не скупились на перец и другие приправы. У самых ворот резиденции заклинателей раскинули торговые ларьки десятки жителей близлежащих городов и деревень. Корабли, причалившие к пристани, покачивались на слабых волнах, пока моряки закупались припасами или просто отдыхали после тяжелого путешествия. Несколько адептов Цзян бродили между прилавков, выбирая какие-то безделушки. Один из них, постарше, шутил над своим младшим товарищем, предлагая купить ему гребень или женскую шпильку для волос. В ответ слышался только смех. Дети бегали между ларьками, поднимая высоко над головой бумажные игрушки драконов. Ребята постарше купались на мелководье вместе с младшими учениками ордена. — Глава такой строгий, — жаловался юноша лет двенадцати, надувая губы и скрещивая руки на обнаженной впалой груди. Вэй Усянь проскользнул за ворота, не в силах терпеть родной рокот Пристани теперь, когда сам не мог в нем участвовать. В самой резиденции было куда тише. Фиолетовые стяги с изображением девятилистного лотоса покачивались на ветру. Двигаясь по мостам, между зданиями, восстановленными точными копиями предыдущих, Вэй Усянь боролся с желание развернуться и убежать. Слишком знакомы эти дороги, слишком много воспоминаний связаны с этими озерами. У дома главы клана почти никто не ходил, адепты не тревожили старшего, а слуг Цзян Чэн и вовсе не хотел видеть, он ведь и сам может со всем справиться. Резные двери, украшенные изображением морского дракона были плотно заперты. Вэй Усянь провел рукой по голове мифического зверя, вспоминая, как, будучи мальчишкой, пытался дотянуться до нее. Тогда он подсадил Цзян Чэна на плечи, чтобы хоть шиди ее потрогал. Госпожа Юй ругалась, найдя сына и ученика играющими у резиденции главы клана. Вэни сожгли прежнюю дверь, Вэй Усянь не сомневался, что в комнате дяди Цзян в первую очередь искали важные бумаги и сокровища. Теперь здесь жил Цзян Чэн. Бумажный фонарик, висящий у входа, подхваченный ветром, мерно спланировал прямо в воду. Бумага потемнела от влаги, чернильный рисунок расплылся, но фонарь не утонул. Вэй Усянь прикрыл глаза и, собравшись, зашел дом. Вечер подкрался незаметно, Цзян Чэн вернулся в покои и приготовился ко сну. Официальные одежды сменились белыми внутренними. В куче фиолетовых одеяний ярким пятном выделялся белый пояс. Траурный цвет. Вэй Усянь видел завешенные белым полотном некоторые стяги, главные ворота по бокам тоже украсили белым. Пристань Лотоса напоминала вдову, слишком гордую, чтобы полностью утонуть в трауре, но слишком любящую, чтобы легко все забыть. Цзян Чэн распустил волосы, чернильные пряди упали на крепкую спину. Вэй Усянь сглотнул. Он не видел шиди в одних нижних одеждах уже очень давно. Гребень продирался сквозь волосы, Цзян Чэн хмурился, натыкаясь на узлы. Горе смешалось с нежностью в груди Вэй Усяня. Как же его шиди прекрасен. В одиночестве, в своих покоях Цзян Чэн не выглядел как суровый Саньду-шэншоу, скорее как молодой мужчина, переживший слишком многое. Мерная пульсация золотого ядра в чужом дяньтяне ощущалось несмотря на отсутствие тела. Что-то изнутри Вэй Усяня будто тянулось восстановить потерянную связь. Естественно, это невозможно. Войти в сон шиди оказалось легче, чем Вэй Усянь мог предположить. Было ли дело в ядре или еще в чем, подсознание Цзян Чэна легко распахнулось навстречу. Во сне пахло лотосами, а еще супом из свиных ребрышек. Рыдания подкатывали к горлу, Вэй Усянь обхватил себя руками, чтобы удержаться на грани эмоциональной стабильности. Во сне Цзян Чэна брат и сестра Цзян сидели за небольшим круглым столом прямо на террасе возле особо красивого озера. Юный, избавленный от тяжести крови на руках, свободный, как Юньмэнский ветер, Вэй Ин сидел рядом с шиди и шицзе. Он смеялся. — А-Сянь, А-Чэн, — журила братьев Цзян Яньли. — А-цзе, он первым начал, — жаловался сестре Цзян Чэн. Вэй Усяню хотелось рыдать. Он отдал бы собственную жизнь, чтобы вернуть те времена, но время не склонилось перед властью темного заклинателя. Оно только причиняло боль. Взглянув на небо, светлое, чистое, по летнему ярко-голубое, Вэй Усянь поднял руку, и в тот же момент Цзян Яньли за столом замерла. Юный Вэй Ин последовал за ней. — Ах, А-Чэн, я так волнуюсь о Цзинь Лине, что если с ним что-то случиться, — призрачный, едва слышный голос Цзян Яньли набрал силу и стал ничуть не отличаться от настоящего. — Далеко от семьи ему грозит опасность. — Он с семьей, — заметил Цзян Чэн. — Неужели Цзини стоят доверия? Вэй Усянь не собирался скидывать все грехи на орден Цзинь Гуаньшаня, но провел достаточно много времени, бродя по коридорам и слушая шепотки, идущие прямо из сердца Башни Кои, самого главы клана. Понимание того, что Сюэ Ян тоже появился не сам по себе, только ухудшало представление о Цзинях. Выскользнув из сновидения, Вэй Усянь замер рядом с кроватью шиди. Хватит ли этого предупреждения? Покажет только время. Возможно стоит направить Цзян Чэна, как Лань Ванцзи тогда на Луанзан, и дать почувствовать холодные нити тьмы, обвивающие подземелья? Вэй Усянь вздохнул и невольно потянулся убрать выбившуюся прядь со лба Цзян Чэна. Рука повисла в воздухе. Он не имеет на это права. Не теперь. Через пару мгновений в комнате остался только спящий Цзян Чэн, до конца ночи оставшийся мучиться от смутного ощущения родного потерянного присутствия. Следующим пунктом назначения стал Гусу Лань. Изначально Вэй Усянь не собирался лезть в еще один хорошо охраняемый орден, но не вытерпел режущей боли в груди при мысли об А-Юане. Призракам не надо спать, а при помощи темной энергии удалось еще и сократить путь, так что в Облачные Глубины Вэй Усянь ступил не через пару дней, а на уже на вечер следующего. Всеобъемлющая тишина собралась вокруг могучих гор. Стена правил отбрасывала тень на здания ордена. От каждого правила тянуло холодом и ожиданием. Ты обязан быть таким. Вэй Усянь хмыкнул и с презрением окинул взглядом свод «непреложных законов морали». Были ли Лани такими собранными и отрешенными как диктовали заветы предков? О, нет. Раны от Ланьских мечей на телах Вэней это подтверждают. Покачав головой, Вэй Усянь продолжил путь. Петляя по дорожкам, по которым последний раз ходил еще юнцом, смеющемся трудностям в лицо и не ведающим высоты неба и глубины моря, темный заклинатель подобрался к цзиньши. Когда Лань Ванцзи, в тайне ото всех, показал молодому главному ученику Юньмэна свой дом, описав положительные стороны спокойствия и одиночества, Вэй Усянь не стал задавать очевидных вопросов. Прожив так много времени с шиди в одной комнате, у него в голове не укладывалось, как можно остаться совсем одному. Пещера Демонов на Луанзан показала как. На поляне перед цзиньши пахло дымом. У крыльца лежал пепел. Краешек листа высовывался из серой горки. — Ритуальные деньги, — догадался Вэй Усянь. Сердце сжалось. Разумеется, Лань Ванцзи слишком чтил правила, чтобы не почтить того, кого когда-то называл другом. Нежная музыка вывела из размышлений, а вся сущность Усяня потянулась вперед, ближе к музыканту. Внутри дома Лань Ванцзи сидел перед гуцинем, перебирая струны, белые пальцы дрожали. Рядом с мужчиной, свернувшись калачиком, спал мальчик. Вэй Усянь почувствовал, как подгибаются колени. А-Юань. Милый, милый А-Юань. Казалось, почувствовав приближение призрака, ребенок приоткрыл сонные глаза и сказал. — Дядя, где папа? Остановив игру, Лань Ванцзи положил одну руку на маленькую голову и сказал голосом, пронизанным чистым сожалением: — Твой папа не придет, А-Юань. Папа. Когда-то малыш редиска назвал Вэй Усяня мамой. Улыбка расцвела на лице. А-Юань выучил правильно слово? Радость погасла по щелчку пальцев, серые глаза заволокло горем. Какой из Вэй Усяня теперь папа? Призрак, ушедший из жизни, не способный даже защитить ни племянника, ни сына. Ребенок снова заснул, прижимая к груди красную ленту. — Вэй Ин, — неожиданно ясно обратился Лань Ванзи. Вэй Усянь подошел ближе, с надеждой глядя на старого друга. — Вэй Ин, поговори со мной. Расспрос. Точно. Вэй Усянь судорожно вспоминал все, что знал об этом способе разговорить духов. Как же они отвечали? Точно, у призраков нет тела, но души — сосредоточения энергии. Сев напротив Лань Ванцзи, Вэй Усянь закрыл глаза и сконцентрировался на ответе. — Здесь. Струны гуциня дернулись, Лань Ванцзи дернулся вместе с ними. Надежда разрывала душу напополам. — Вэй Ин, ты здесь? — Здесь, ледяной принц, — следовал четкий ответ. Чувствуя дрожь в пальцах, Лань Ванцзи наслаждался расцветающей в груди теплой печали об ушедших временах. «Ледяной принц» — прозвище, данное Второму Нефриту Лань взбалмошным учеником Юньмэна еще в бытность юнцами. Две восходящие звезды своего поколения, связанные крепкой дружбой и глупыми кличками. Как же давно это было. — Вэй Ин, что ты хочешь? Лань Ванцзи усилием воли задал вопрос, ответ на который слышать вовсе не хотел. Вэй Усянь был солнцем, сияющим и ярким. Вокруг него не было места тьме и печали. И, как солнце, Вэй Усянь не должен был перестать гореть. Люди потушили солнце, стравили огонь чистого сердца и пламя ненависти и страха. Из оставшегося пепла унесли все, что могли, оставив лишь землю, гниющую от крови, и призрака былого светила. Души должны уйти, найти покой и воссоединиться с родными и близкими по ту сторону моста беспомощности. Диюй ждал свои причитающиеся души. — Не могу уйти, — Вэй Усянь покачал головой, забыв, что старый друг его не видит. — Есть те, кого нельзя оставить. — А-Юань, — голос Лань Ванцзи замер, взгляд переместился на спящего ребенка. Старейшины не были в восторге от появления мальчика. Учитывая поступки Второго нефрита удивительно, что их обоих еще не забрали в уединение, обрекая тем самым невинную детскую душу на жизнь, полную правил и скованности, которую прожил сам Лань Ванцзи. — Я подумаю, кто может его забрать, — Вэй Усянь давно научился читать лицо Лань Ванцзи, отличая беспокойство от горя, а гнев от радости. — Хорошо. Ночь темной пеленой укрыла Облачные Глубины. Прячась в тенях, избегая яркого света фонарей, Вэй Усянь проскользнул мимо спален, выделенных специально для приглашенных учеников, ближе к окружавшей весь орден стене. То место нашел Не Хуайсан, слишком внимательный и догадливый тогда, когда хотел, и совершенно не умеющий притворяться, что любит учебу. *** — Надо будет рассказать об этом месте нашим потомкам, — лениво обмахиваясь веером, наследник Не устроился в тени склада. Цзян Чэн сидел рядом. Скрестив руки на груди, он наблюдал за попытками Вэй Усяня разглядеть знаки, отмечающие защитное поле Облачных Глубин. — Тихое место — это скучно, вот если бы мы нашли способ сбежать, не привлекая внимания, как дядя Цзян и папа, — Вэй Усянь отклеился от стены и бухнулся на землю. — Уверен, отец жалеет, что рассказал об этом месте такой угрозе как ты, — Цзян Чэн ухмыльнулся, вспоминая радость шисюна после рассказа о высоком дереве, благодаря которому можно беспрепятственно перелезть стену. — А вот и нет, дядя поступил благородно, я тоже расскажу племянникам о том, как обойти правила Лань, — самодовольно пообещал Вэй Усянь. Никто и не сомневался в способности этого индивидуума нарушать все мыслимые и немыслимые правила. Не Хуайсан залился хохотом. — Вэй-сюн в роли дяди, вот это будет супер! — Ладно дядя, представь его отцом, — дернул подбородком в сторону шисюна Цзян Чэн, как бы спрашивая «и это может быть взрослым?». — Готов поспорить, нам с цзе придется воспитывать его детей. — Я буду отличным отцом, — горячо возразил Вэй Усянь. — А ты с цзе просто будете помогать. Цзян Чэн хмыкнул, но не стал отрицать очевидного. Все-таки они одна семья. *** Проснувшись в пять утра, Лань Ванцзи обнаружил на столике рядом с гуцинем рисунок лотоса. В каждой линии чувствовалась любовь и нежность художника. В верхнем углу было написано «когда цветут лотосы, я люблю плавать среди цветов». — Когда цветут лотосы, я люблю плавать среди цветов, — поделился Вэй Ин с широкой ухмылкой, наклоняясь над столом Лань Ванцзи. — Приедешь в Юньмэн, я тебе все покажу. Лань Ванцзи не приехал в Юньмэн. Вэни сожгли Облачные Глубины, уничтожив вместе со зданиями беззаботное детство и юношескую легкомысленность. Вэй Усянь не показал лучшему другу бескрайние озера, не скинул в воду под заливистый хохот Цзян Чэн. Они не разделили идеи и теории, созданные в причудливо работающей голове. Оставалось только надеяться, что однажды лотосы зацветут, и парнишка в черной мантии бросится в воду, скрываясь среди бутонов. Следующим местом назначения был снова Ланьлин. Вэй Усянь больше не испытывал смутных надежд по отношению к Цзинь Гуаньшаню. Раньше Цзян Яньли и госпожа Юй убеждали, что в Башне Кои есть хорошие люди, достойные того, чтобы с ними вели дела. Вэй Усянь нашел таких людей и был готов признать правоту женщин, но не собирался проверять, сколько времени понадобиться главе Цзинь, чтобы искоренить весь оставшийся свет. Но и просто покинуть Ланьлинь он не мог. Цзинь Лин носил одежду с пионом на груди и пусть еще не рисовал каждый день на лбу красную метку, был буквально рожден для этого. Если что-то Вэй Усянь и ценил, так это семью и родной дом. Сердце болело сильнее, чем раны от любого из наказаний Диюя, а ведь он даже не был связан кровью с кланом Цзян и плохо помнил родителей. Цзинь Гуанъяо спал беспокойно и чутко. Казалось, он готов вскочить в любую секунду, ожидая удара в спину. Длинные ресницы подрагивали во сне, брови хмурились. Наблюдать за метаниями человека, охваченного собственными демонами, было бы приятно, не будь Вэй Усянь так уверен в незавершенности становления Цзинь Гуанъяо. Мэн Яо, как его звали прежде. Вэй Усянь плохо запоминал имена, но разве мог он забыть юношу, которого клеймили сыном проститутки, так складно продолжая былое «сын слуги» направленное на самого темного заклинателя? У них было слишком много общего, чтобы не узнать хотя бы имя. Человек, убивший Вэнь Жоханя, заслуживал хотя бы признания от Старейшины Илин, так по крайней мере считал Вэй Усянь. Вопреки поведению при жизни, после смерти пелена обмана слетела с глаз. Цзинь Гуанъяо действовал вместе с отцом, терпеливо привязывал ниточки к каждой фигуре на поле. И только один вопрос решал судьбу. Доволен ли сам Цзинь Гуанъяо такой судьбой? Проснувшись среди ночи бывший шпион союза, победоносный убийца тирана Вэнь Жоханя, следуя за тянущим, подобно путеводной нити, ощущением, вышел в коридор и направился к комнатам отца. Госпожа Цзинь жила в другом крыле, подальше от мужа, ровно как и Цзинь Лин, поэтому в месте, где по задумке должна была жить семья, едва ли нашлось бы место для уюта и тепла. Смех и музыка лились из спальни главы ордена. Цзинь Гуаньшань пил без меры, забываясь в пучине алкоголя, откладывая на завтра все проблемы и дела. Склонившись над ухом заклинателя, темный дух шептал, сплетая звуки с песней флейты, которая при всем желании не могла сравниться Чэнцин. — Твой сын у дверей, поговори с ним. — Сын? Мой сын умер, а других сыновей у меня и быть не может, ублюдки не заслуживают такой чести, — смеялся старый глава, лаская взглядом стройную фигуру танцовщицы. — Нет и не будет у него больше сыновей, — эхом повторял Вэй Усянь, прислонившись к самой спинке Цзинь Гуанъяо, слушающего излияния отца за дверью. Уже в своей комнате Цзинь Гуанъяо погрузился в беспокойный сон. Мир будто смилостивился над несчастным, во сне его встретил улыбающийся малыш Цзинь Лин, охотно тянущий к дяде ручки. — Может у Цзинь Гуаньшаня нет сына по имени Мэн Яо, у Цзинь Лина есть такой дядя, — из темноты выступила фигура в черно-красных одеждах. — Старейшина Илин, — узнал человека Цзинь Гуанъяо и отступил, прижимая Цзинь Лина к круди. — Отчего столько страха? — выгнул бровь Вэй Усянь, но прежде чем прозвучал ответ, он сам продолжил фразу. — Боишься мести за деяния? Не мне судить тебя. Вэй Усянь говорил спокойно, с некой ленцой прислонившись к стенам башни Кои, сотканной из хаотичного мира снов. В этом мире ничего не мешало призраку предстать таким, каким он был. Длинные черные волосы лежали на спине, потрепанная одежда пахла кровью и тьмой. Бледность кожи и неестественная худоба пугали, делая заклинателя жутким потусторонним существом. Цзинь Гуанъяо дернул уголком губ, он уже понял, что находится во сне, но продолжал прижимать Цзинь Лина к груди. — Тогда зачем вы здесь? — Поговорить. Видишь ли, этот господин знает о намерениях твоего отца и его милого помощника по фамилии Сюэ. И поверь, даже после смерти мой разум не притупился, из затеи не выйдет ничего хорошо. — Чего ты хочешь от меня? — подозрительно спросил Цзинь Гуанъяо, хмуря брови. В этот момент он потерял весь свой наигранный лоск. Во сне, перед кошмаром заклинательского мира, едва ли помогло бы притворство — Просто задам вопрос. Не отвечай сразу, можешь подумать некоторое время, — Вэй Усянь приблизился к заклинателя и склонился к его уху. — Оно того стоит? Тьма сомкнулась вокруг них, и Цзинь Гуанъяо проснулся, резко поднялся в постели и неверяще заозирался вокруг. Никого. В окна задувал ночной ветер, холодный и стылый, он освежал горячую кожу. Верный Хэньшен лежал подле кровати в ножнах. После жизни в борделе Мэн Яо так и не привык спать без оружия рядом. Спуская ноги на холодный пол, Мэн Яо оперся руками о кровать. На полу, часто спрятавшись под кроватью, лежала бумага для талисманов. Глубоко вздохнув, Мэн Яо наклонился и подобрал записку. Резкие линии складывались в иероглифы «Вспомни о моем молчании и к чему оно привело». Воздух застрял в легких. Старейшина Илин был здесь. Смерть не смогла остановить темного заклинателя. Движимый неясным порывом, Мэн Яо второй раз за ночь отправился бродить по коридорам Башни Кои. Остановился он лишь у комнаты Цзинь Лина. Внутри сидела пара нянек, мирно посапывающих на плечах друг друга. В колыбели лежал спящий малыш, а над его головой вспыхивали фигуры кроликов, лисиц и рыб, сотканные из тьмы. Это, по крайней мере, объясняло мотивы ночного гостя. Вэй Усянь ужасно обрадовался, когда через пару дней в Башню Кои наведался Цзян Чэн с очень конкретной целью. Забрать племянника к себе. — Цзян Ваньинь, послушай, ты еще слишком молод, куда тебе ребенок? — неодобрительно качал головой Цзинь Гуаньшань, говоря таким тоном, словно разговаривал с маленьким ребенком, а не главой великого ордена. — А ты слишком стар, но ничего же, — фыркнул Цзян Чэн. — В Пристани Лотоса мягкий климат и цветущая природа. Это лучше, чем золотая клетка. Цзинь Гуаньшань поджал губы. Тогда госпожа Цзинь выступила. — Цзян Чэн, Цзин Лин твой племянник, я понимаю твою заботу о нем, но он и мой внук тоже. — Госпожа Цзинь, — Цзян Чэн запнулся и исправился. — Тетушка Цзинь, вы можете навещать его в любой момент. Поймите, он моя семья. Слово «единственная» так и осталось непроизнесенным. Вэй Усянь не удивился тому, что госпожа Цзинь все же позволила Цзян Чэну заботиться о Цзинь Лине. В конце концов, она была мудрой женщиной и понимала, что в месте, где правит ее муж, внуку может быть небезопасно. Переезд Цзинь Лина прошел на удивление тихо и мирно. В Пристани Лотоса была специально обустроена комната для племянника главы клана. Находилась она совсем недалеко от комнат самого Цзян Чэна. Для удобства — говорили слуги. Он не хочет спать один — догадывался Вэй Усянь. Для Цзинь Лина были подготовлены лучшие условия: кроватка, игрушки, одежда из дорогих тканей. — Наконец у главы появился кто-то, кто сможет занять его мысли, — ласково говорила няня, укачивая Цзинь Лина. Как только одной проблемой для Вэй Усяня стало меньше, — ведь теперь его племянник не находился в опасной близости от сумасшедшего, — в Пристань Лотоса прибыли гости. — Глава Цзян, у вас запрашивает аудиенции Ханьгуан-цзюнь, — доложил адепт, заглядывая в комнату Цзинь Лина. Именно там в последние пару дней можно было найти прославленного Саньду-шэншоу, сидящего с ребенком на руках и укачивающим его. Цзинь Лин остро воспринимал смену обстановки и капризничал. — Хорошо, сейчас буду, Юэ Ганьчжи, присмотри за А-Лином, — Цзян Чэн встал и, передав ребенка подоспевшей женщине, последовал за адептом. Вэй Усянь проводил его взглядом и сел на пол в позе лотоса возле девы Юэ, наблюдая за беспокойными попытками племянника вырваться из рук. Как бы ему не хотелось увидеть старого друга, он не мог себе позволить оставить Цзинь Лина в таком состоянии. Поднявшись, он нежно погладил малыша по волосам, Цзинь Лин перестал ворочаться и с удивительной точностью взглянул прямо туда, где стоял Вэй Усянь и улыбнулся пока еще беззубым ртом. В это время Цзян Чэн стремительно шел в главный зал, где ждал неожиданный гость. Лань Ванцзи пришел не один, чуть позади него него, вцепившись в полы белых одежд, стоял маленький мальчик и опасливо выглядывал из своего укрытия. Цзян Чэн застыл на месте от удивления. Откуда этот ребенок? — Цзян Ваньинь, — Лань Ванцзи церемониально поклонился и оглянулся на смущенного малыша. — Лань Ванцзи, — Цзян Чэн пришел в себя и подошел ближе. Ребенок встрепенулся и смелее выглянул из укрытия. Встретившись взглядом с розовой сиренью глаз старшего, мальчик улыбнулся и окончательно вышел из-за ног Лань Ванцзи, а потом и вовсе бросился и неуклюже обнял за ногу Цзян Чэна. — Фиолетовый-гэгэ, фиолетовый-гэгэ, А-Юань по тебе скучал, почему тебя так долго не было? Цзян Чэн смерил мальчика взглядом. Тот определенно был ему знаком. Но откуда? — Кто он? — Это А-Юань, сын Вэй Ина. Сердце Цзян Чэна дрогнуло. Он сам весь дернулся, как от удара, и неверяще посмотрел на мальчика, которого до этого момента считал мертвым. После Осады Цзян Чэн несколько раз обошел Луанзан и даже приказал адептам внимательно все осмотреть, он безуспешно искал ребенка, которого Вэй Ин при последней встрече так смело назвал своим сыном. Считалось, что никто не выжил на проклятой горе. Оказалось, Цзян Чэн просто плохо искал. — Я забрал его после смерти Вэй Ина, но больше не могу присматривать за ним, мой орден… Они не примут его ребенка. Без моей защиты там ему будет плохо, а я не смогу быть рядом с ним. — Почему? — Они отправляют меня в уединение. Прошу, ты единственный, к кому я могу обратиться. Ты последняя оставшаяся семья. Цзян Чэн не мог спорить с такими аргументами. Может быть остальной мир и думал, что Вэй Усянь был просто главным учеником, но все, кто в тот год обучался в Облачных Глубинах, могли видеть истинную связь между ним и наследником Цзян. — Почему ты сразу его не привел? — вспылил Цзян Чэн. Все это время он даже не подозревал о том, что где-то в далеком Гусу живет и нуждается в помощи последнее напоминание о Вэй Усяне. — Ты вел за собой войско, чтобы напасть на Луанцзан, мне потребовалось время, чтобы довериться тебе, — Лань Ванцзи умолчал, хоть это и запрещалось правилами ордена, что убедил его в кандидатуре Цзян Чэна сам Вэй Усянь. — Хорошо, он будет со мной в безопасности, даю тебе слово, — сказал Цзян Чэн. А-Юань, молча слушавший весь разговор, солнечно улыбнулся своему фиолетовому-гэгэ. Так улыбался только один человек, которого знал Цзян Чэн. В соседней от Цзинь Лина комнате было приказано обустроить еще одну детскую спальню. Цзян Чэн не знал, как объяснить появление еще одного ребенка, тем более такого похожего на Вэй Усяня. В ордене еще оставалось много людей, которые помнили лихую улыбку Старейшины Илин, приказывающего войскам мертвых идти нога в ногу с адептами Цзян. Только через несколько часов после ухода Лань Ванцзи Цзян Чэн понял, что тот носил не простые клановые одежды, а кипельно-белые, траурные. Вэй Усянь дрожащими руками гладил А-Юаня по голове, как же он желал прижать мальчика к груди и обнять, подарить тепло. Но он не мог, при всем желании не мог вернуть себе тело хотя бы на секунду. Словно почувствовав прикосновения родного Сянь-гэгэ, А-Юань завертелся и прошептал: — Папа? — Ты что-то сказал? — Цзян Чэн отвернулся от Юэ Ганьчжи, которой отдавал приказы по поводу обустройства нового жителя Пристани Лотоса. — Это папа, почему А-Юань не видит папу? Фиолетовый-гэгэ, богач-гэгэ не сказал, куда ушел мой папа, может ты скажешь? — А-Юань смотрел невинно, так искренне желал увидеть своего отца, что Цзян Чэн не смог устоять и обнял мальчика. Весь мир считал Вэй Усяня монстром, но для А-Юаня Вэй Усянь был всем миром. Миром, уничтоженным чужой жестокостью. Прозрачные слезы катились по щекам Вэй Усяня, пока он оставлял призрачные поцелуи на лице и макушке своего любимого сына. Которого не мог даже обнять. Цзян Чэн последовал неясному порыву и еще сильнее прижал А-Юаня к груди. — Я позабочусь о тебе вместо твоего папы, обещаю. — Спасибо, Цзян Чэн, спасибо, — Вэй Усянь провел рукой по щеке Цзян Чэна. Цзян Чэн почувствовал холод, пробежавший по лицу. Несмотря на количество помощников, желавших облегчить бремя молодого главы, Цзян Чэн старался делать для А-Лина и А-Юаня все сам. Сколько бы дел не сваливалось на его плечи, он всегда находил время для племянников. Пусть многие в Пристани Лотоса не понимали привязанности главы к уличному сироте, которого приютили по доброй воле, и шептались по углам о повторении известной истории, Цзян Чэн упрямо не разделял детей. Да и сам А-Юань не возражал, он с первых минут полюбил Цзинь Лина и не отлипал от него часами. После того как в первую неделю жизни А-Юаня в Пристани Лотоса он каждую ночь выбирался из собственной комнаты и уходил к Цзинь Лину, порой просто сворачиваясь на полу за неимением лучшего места, Цзян Чэн велел переставить кровать. Он не понимал, почему Юань так тянется к младшему брату, но не препятствовал формированию связи. Лишь однажды спросил о причине такого поступка, вновь утром обнаружив Юаня в комнате Цзинь Лина. — Тут хорошо, тут папа, да и А-Юань ночью скучает по братику. — В каком смысле папа? А-Юань, кто-то заходит в вашу комнату ночью? — Нет, папа всегда здесь, — Юань не видел в этом ничего странного и обернулся обратно к Цзинь Лину, упорно пытавшемуся встать в кроватке. Вэй Усянь, готовящийся поддержать Цзинь Лина в случае падения, мягко сказал: — Ах, А-Юань, папа рад, что ты его чувствуешь, но хватит пугать своего фиолетового-гэгэ, а то папу сюда не пустят. А-Юань, словно услышав и поняв каждое слово, глубокомысленно кивнул, явно подражая манере Лань Ванцзи, и вернулся к наблюдению за младшим братом. Цзинь Лин победно улыбнулся, крепко держась на ногах, и попытался перелезть через бортик. Цзян Чэн бросился ловить ребенка, мгновенно забыв о странных словах Юаня. С тех пор жизнь детей в Пристани протекала мирно. По крайней мере до тех пор, пока Цзинь Лин не начал плакать день и ночь. Приглашенный целитель объяснил, что у ребенка режутся зубы и это время просто перетерпеть. Не находивший себе места Цзян Чэн разрывался между племянниками и задачами главы ордена. Атмосфера так накалилась, что в одну из ночей, услышав в соседней комнате плачь, он, не задумываясь, встал с кровати. Все равно уснуть не получалось. Зайдя в комнату, Цзян Чэн встал на колени перед кроваткой Цзинь Лина и уткнулся головой в бортик. — А-Лин, А-Лин, пожалуйста, не плачь. Цзинь Лин, конечно, не послушал дядю, но обратил внимание на призрачную фигуру, нависающую над кроваткой. Цзян Чэн поднял взгляд и удивленно приоткрыл рот. Над кроваткой появились сотканные из теней фигуры животных. Кролик пробежал вокруг Цзинь Лина и уселся прямо на его грудь. Слезы сменились заливистым смехом. — Папа, А-Юань тоже хочет кролика, — надул губы проснувшийся Юань, выбираясь из собственной кроватки. Тут же возле него, словно выбравшись из прячущихся под кроватью теней, появился кролик. — Спасибо, папа. Цзян Чэн не мог определиться, верит ли он своим глазам или все же нет. Он попытался коснуться одного из кроликов, но рука прошла сквозь тени. Это определенно сон. Да, точно сон. Цзян Чэн закрыл глаза и позволил себе погрузиться в невесомое состояние покоя. Вэй Усянь, сев рядом, обвил плечи шиди руками, темная энергия одеялом укрыла их. На следующее утро Цзян Чэн проснулся около кроватки Цзинь Лина, заботливо укрытый одеялом. Рядом, вцепившись в другое одеяло, спал А-Юань. «Надо меньше читать отчетов об активности темных заклинателей», — подумал Цзян Чэн. «Надо бы придумать способ, как заставлять его больше спать», — подумал Вэй Усянь, всю ночь наблюдавший за мирной сценой сна. Пройдя через тяжелый период, Цзинь Лин снова превратился в жизнерадостного ребенка, каким и должен был быть. Все было обрадовались. Пока он не начал учиться ходить. Первые шаги были неуклюжими, шаткими, в детской постоянно находилась либо няня, либо Цзян Чэн, готовые предотвратить падение ребенка. Юань утверждал, что и сам может позаботиться о брате, но лучше было перестраховаться. К тому же никто не знал, что за детьми все время присматривает как минимум один взрослый. Невидимый взрослый. Какой ошибкой было выпускать только начавшего ходить ребенка гулять по пристани, где через каждый метр можно было свалиться в воду, Вэй Усянь понял буквально через пару минут импровизированной прогулки. Будучи ребенком своего отца, Юань утащил Цзинь Лина от нянек, чтобы погулять на свежем воздухе. Основная часть мостов была оборудована хотя бы минимальными бортиками и оградами, но далеко не все. Вэй Ин давно перестал обращать внимание на такие детали, потому не шелохнулся, когда Юань потащил Цзинь Лина к беседке, мостик к которой не был закрыт по бокам. Эта часть Пристани Лотоса меньше всего пострадала в Вэньском огне и сохранилась почти такой же, как раньше. Без нянь или еще кого-угодно вокруг дети неминуемо попали в беду. Цзинь Лин не удержался на ногах и упал вперед, прямо в воду. Юань не был достаточно силен, чтобы удержать младшего и повалился следом. Вэй Усянь отреагировал быстрее, чем подумал сделать это. Он опустил руки в воду и вытащил детей. Только когда Цзян Чэн, прибежавший на крик и плач, унес мальчиков на руках к целителю, Вэй Усянь осознал, что только что сделал. Он прикоснулся к детям. Не просто легкий поцелуй, а взял их на руки, вытащил из воды. Вытянув руку вперед, Вэй Усянь сконцентрировал темную энергию, бьющуюся под кожей. Ветер обдувал ладонь, мокрая ткань рукавов липла к руке. Дрожь прошла от кончиков пальцев, но затухла на середине локтя. Вэй Усянь отпустил силу, энергия снова равномерно расползлась по телу. Значит теперь он достаточно силен, чтобы материализовать в пространстве отдельные части тела, достаточно осязаемые для взаимодействия с внешним миром. Став призраком, Вэй Усянь стал как никогда близок к темной энергии, которой управлял еще при жизни. Она липла к нему, словно признавая за своего хозяина, окутывая его с ног до головы, защищала от обнаружения заклинателями. Никто прежде не имел над ней такого контроля ни в жизни, ни тем более в смерти. Вэй Усянь закусил губы от досады. Жаль рядом нет его наработок о сущности тёмной энергии, он мог бы добавить туда записей. В конце концов, он был основателем темного пути, его знания об этих силах превышали информацию всех остальных. Через три дня, когда во избежание новых проблем детей оставили бродить только в здании, Юань и Цзинь Лин снова ускользнули из-под бдительного ока и забрались в кабинет главы ордена. Вэй Усянь, разумеется, пошел с ними. После того случая с озером он старался от них почти не отходить. Малыши не могли открыть тяжелые резные двери, но призрачный надсмотрщик им с радостью помог, ему самому хотелось посетить святая святых. Ранее в таком же кабинете работал Цзян Фэнмянь, изменилось ли что-то при его сына? Как оказалось, почти все осталось прежним. Насколько могло остаться после перестройки всей Пристани Лотоса. Вэй Усянь не так уж часто бывал в кабинете дяди, в основном вместе с Цзян Чэном в детстве, так что некоторые детали ускользали из памяти. Но черной подставки для флейты раньше в кабинете не было — это точно. — Папа, — позвал Юань, указывая на Чэнцин, которую узнал по красной кисточке. Ребенок не видел возле себя никого, кроме Цзинь Лина, только на каком-то глубинном уровне ощущал присутствие родного человека. Вэй Усянь вздрогнул и приблизился к флейте. Она лежала холодным грузом, бесполезная, одинокая, лишенная хозяина. Потянувшись к темной энергии, Вэй Усянь попробовал коснуться Чэнцин и не удивился, получив от нее отклик. Флейта приветствовала его, как старого друга. Протянув дрожащие руки, Вэй Усянь взял ее. Призрачная оболочка потянулась за ним, оставив на подставке только дерево с красной кисточкой, брошенный бесполезный инструмент. Поднеся Чэнцин к губам, Вэй Усянь попробовал что-то сыграть. Трели детской считалочки, подслушанной в Илине, наполнили кабинет главы ордена. Цзинь Лин и Юань обернулись на звук. Вэй Усянь улыбнулся. К сожалению, память Вэй Усяня не сохранила большое количество детских песен и колыбельных, поэтому приходилось сочинять на ходу. Дети обожали слушать его, постоянно просили сыграть еще и еще. Сначала другие люди не обращали внимание на музыку, но потом начали замечать. Сила Вэй Усяня росла, но он не хотел раскрытия. Да и к чему так много силы, ему всего-то и надо играть детям. И может быть кому-то еще? Однажды ночью, влекомый знакомой песней, Цзян Чэн вошел в комнату мальчиков. Никого, кроме них, там не было, но песня продолжала доноситься отсюда. — Неужели ветер? — нахмурился Цзян Чэн. И тут мелодия полилась вновь, но совсем другая. Еще более знакомая. — Нет! — Цзян Чэн внимательно осмотрел всю детскую комнату, а затем быстрым шагом ушел в кабинет. Чэнцин лежала на своем месте. Вэй Усянь ее не забрал. И не мог на ней играть. И не воскрес. Проведя рукой по дереву, Цзян Чэн поджал губы. Ему стоит начать ложиться раньше. Он тогда еще не подозревал, что колыбельная, которая каждую ночь будет сниться ему, на самом деле играла не в его подсознании. Годы спустя солнце все так же грело Пристань Лотоса, запутываясь лучами в непослушных волосах детей, бегающих повсюду и погруженных в одну лишь им известную игру. Босые ноги шлепали по воде, на мелководье не оставалось следов. Цзинь Лин, хохоча, бежал прочь от старшего брата, они оба только вышли от учителей, в головах гулял ветер безудержного облегчения. — Гэгэ, догоняй! — заливисто хохотал Цзинь Лин, постоянно оглядываясь назад, настолько погруженный в игру, что не заметил, к кому именно он приближается. Цзян Чэн присел на корточки и поймал племянника, споткнувшегося от неожиданной встречи с дядей. Юань прибежал следом и присоединился к объятьям. — Кто говорил вам не бегать по мелководью, вы можете поскользнуться и упасть в озеро! — сурово высказал Цзян Чэн. Вэй Усянь за его спиной закатил глаза и подмигнул детям. Он был уверен в своей способности позаботиться о мальчишках во время игр у воды. Цзинь Лин и А-Юань не видели его, но чувствовали его утешающее присутствие. Цзинь Лину не хватало слов, чтобы описать это чувство, а А-Юань молчал, потому что его попросили. — Учитель сказал, что изучение генеалогических деревьев других кланов поможет только наследнику, а А-Лин еще маленький, чтобы их учить, поэтому мы ушли раньше, — оправдался Юань. Нахмурившись, Цзян Чэн поднялся, взяв Цзинь Лина на руки, Юань вцепился в штаны дяди, не желая отпускать. Вэй Усянь ухмыльнулся старшему мальчику — шиди никогда не был фанатом телесных контактов, но отказывать детям не смел. Вернувшись в комнату, Цзян Чэн оставил Цзинь Лина на попечение служанки, а А-Юаня отвел в сторону. Немного постояв на месте в сомнениях, Вэй Усянь оглянулся на женщину, нежно поправляющую одежду юного господина Цзинь и поспешил вслед за Юанем и Цзян Чэном. — А-Юань, ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать свое положение здесь, не так ли? Вэй Усянь насторожился. Цзян Чэн говорил слишком серьезно и взволнованно даже для себя. — А-Юань все понимает, А-Юань сын шисюна дяди, поэтому его здесь не любят, — ребенок давно усвоил, что называть имя Вэй Усяня было излишним и довольно опасным мероприятием — всегда был риск расстроить или, того хуже, разозлить старших. — Говоря в целом, да, так и есть, — Цзян Чэн на секунду опустил глаза и вновь посмотрел на старшего племянника. — Твое положение здесь шаткое и неуместное, но мы можем это изменить. В этот момент сердце Вэй Усяня ушло в пятки, он чувствовал, что Цзян Чэн не хотел причинить вред, иначе бы давно это сделал, но семья всегда оставалась слабым местом темного магистра, сколько бы времени не прошло. — Что имеет в виду дядя? — Юань склонил голову на бок и скосил взгляд чуть в бок за спину Цзян Чэна. Глубоко вдохнув и выдохнув, Цзян Чэн поджал губы и долгим взглядом всматреося в выражение лица А-Юаня. Проследив за глазами ребенка, он как наяву почувствовал знакомый взгляд, упирающийся в спину. Переборов желание обернуться, Цзян Чэн произнес: — Твой отец был моим шисюном, значит ты мой шичжи. Но у меня нет родных сыновей, а Цзинь Лин наследует Ланьлин, что ты думаешь о том, чтобы стать наследником Юньмэн? — То есть дядя станет моим папой? — удивился Юань, озадаченно нахмурив брови. — Да, а ты моим наследником. Это большая ответственность, так что хорошо обдумай ответ. Юань склонил голову, напряженно о чем-то думая, а затем серьезно выдал: — Да, будь моим папой. Цзян Чэн кивнул, выглядя таким напряженным, будто говорил не с ребенком, а с ходячим трупом. — Тебе не обязательно обращаться ко мне так, когда мы наедине. Я не самый подходящий человек на роль отца. — Нет, — А-Юань покачал головой и невинно улыбнулся. — Папе бы это понравилось. Цзян Чэн не мог слышать, но Вэй Усянь плакал, без слез желая того, чего не мог достать. — Да, А-Юань, мне нравится. *** Как бы сильно не хотелось главе Цзян оставить младшего племянника в Пристани Лотоса навсегда, на законных основаниях дело это было едва ли осуществимым. Цзинь Лин принадлежал к другому ордену, более того, являлся наследником правящего клана, он не мог вечно гостить у дяди. Первые несколько поездок прошли как нельзя лучше: бабушка, почтенная госпожа Цзинь, почти не выпускала внука из поля зрения. С каждым годом здоровье хозяйки становилось все хуже, а Цзинь Лин становился всё подвижнее. Однажды, приехав к Ланьлин, он, привыкнув в Юньмэне весь день играть в обществе брата и друзей, захотел познакомиться с молодыми господами родного ордена. Родители малышей были счастливы представить своих детей маленькому наследнику. Сами же сыновья и дочери с подозрением встретили богатого мальчишку, стоящего выше их всех только из-за крови. Забыв собственные детские обиды, взрослые не обратили внимания на конфликт, списав все на игры. Госпожа Цзинь, слишком занятая спором между мужем и сыном его любовницы, не заметила печали, хорошо спрятанной в глазах внука. Интересно, от кого он научился актерской игре? — Мать родила, а воспитывать не стала! Даже родным родителям не нужен такой бесполезный ребенок! — Наследник? Ха! Ты — юная барышня, утопающая в шелках. С таким характером главой тебе не стать! — Маленькие мальчики не будут сильными заклинателями? Ты даже меч поднять не можешь! Дети смеялись, ехидно указывали на тонкие руки Цзинь Лина и его румяные щеки. Он был совсем ребенком, взрослые не подпускали его к оружию и на метр. Стройное телосложение пришло после многих часов игр на свежем воздухе. Вот только дети в Башне Кои не ведали разницы между крепким и хрупким, между слишком молодым и слишком тщедушным. Большинство возвышалось над Цзинь Лином на добрую голову и, более того, имели весомое преимущество за спиной. Отца и мать. Кто придет, если Цзинь Лина обидят? Бабушка или дядя? Что это значит в сравнению с любящей матерью. И ничего, что бабушка — хозяйка самого богатого ордена, а дядя — прославленный Саньду-шэншоу. Горькие слезы катились по мягким щекам. Маленький хвостик растрепался, киноварная метка смылась от того, что малыш тер лицо. Цзинь Лин, любимый братом и дядей ребенок, раньше не знал издевок. Уж лучше бы не знал и дальше. Госпожа Цзинь пылала праведным гневом и жестко выговорила претензии родителям тех детей, которые не знали высоты неба и глубины моря, но слова назад не воротишь. Сколько бы Цзян Чэн не обещал поломать ноги тем, кто допустил издевательства над его племянником, сколько бы не обещал начать уроки заклинательского искусства как можно скорее, ничего не помогало. Цзян Лин ходил хмурый и молчаливый, отказывался от игр и совершенно не хотел есть. Опытная няня объяснила поведение ребенка дурачеством и обидой. — Это пройдет, успокоится через время, — пожала плечами женщина. Вэй Усянь куда серьезнее отнесся к происшествию. Он знал, сколько проблем приносят слова негодяев, не ведающих силы своих речей. Что же говорить о детях, если ложь взрослых буквально привела Вэй Усяня к нынешней точки существования. Клеймо «сына слуги», выжженное в самой крови, преследовало всю жизнь и даже после смерти. У Вэй Усяня не было матери и отца, чтобы воспитать его, но он не жалел о своем детстве в обществе семьи дяди. Теперь же Цзинь Лин и Юань получали намного больше, чем Усянь когда-то, но их все равно обвиняли. Жаль нельзя донести до глупых детей, что даже без матери и отца ребенок может быть любим. Слушая тихие жалобы Цзинь Лина, свернувшегося в калачик рядом с Юанем, Вэй Усянь чувствовал нарастающий гнев в груди. Этим детям он посвятил свое посмертие, никто не имел права их обижать! — А-Лин, они не знают, о чем говорят. У них нет такого чудесного дяди, они просто завидуют, — убеждал брата Юань. — А если, — ответил Цзинь Лин, продолжая всхлипывать, — если дядя бросит меня, как мама с папой? Желание показать Цзинь Лину, что он никогда не будет одинок вспыхнуло в Вэй Усяне ярким светом. Перейдя границы возможного, темный заклинатель дождался погружения детей в сон и присоединился к ним в мире грез. Среди ярких озер Пристани Лотоса — любимом месте для игр братьев — фигура в черном выделялась, как растекшаяся клякса среди идеального ровного текста. Неподходящий. Застигнутые врасплох дети сначала ничего не говорят. А потом Юань видит скорее душой, чем глазами знакомые черты в незнакомце. — Кто вы? — Цзинь Лину я дядя, а Юаню — папа, — Вэй Усянь улыбнулся, наблюдая за комичным изменением в лицах детей. — Папа? — недоуменно склонил голову набок Юань, но затем, как будто что-то поняв, спросил. — Почему ты не приходил раньше? — Ох, это стоило немалых усилий прийти сегодня к вам, но теперь мы можем часто видеться! — энтузиазма Усяня верно хватило бы на двух Цзян Чэнов в тот момент. — Дядя не уйдет? — выглянув из-за плеча старшего, робко спросил Цзинь Лин. О, конечно нет, дядя расскажет вам много историй о нашей семье! У Вэй Усяня отвратительная память, особенно в категории лиц и личностей или же дел, не казавшихся ему важными. Но истории никогда не забывались. Еще в бытность подростком, главный ученик Юньмэн Цзян прославился как отличный рассказчик. В его историях о ночной охоте или очередного показа всем находилось место. Вэй Усянь в красках описывал кто что и когда делал, постоянно завышая подвиги Цзян Чэна и других шиди на фоне своих. — Тебе бы стоило больше говорить о себе, дашисюн, — как-то посоветовал один из младших учеников. — Разве нас не учат ценить скромности, — удивился Усянь в то время, — Зачем мне воспевать одного себя, ведь это была общая работа? С того дня каждую ночь братья узнавали все больше нового о тех, кого не застали живыми, о том, чье присутствие стало незыблемой точкой их жизней. Может у них не было родных родителей, но это не значило, что их не любили. Лотосы расцветали и увядали, в водах рук утопали беззаботность детства, давай место новым горизонтам взросления. Дети росли быстрее, чем сменялись приливы, меняясь так быстро, что родители не успевали разглядеть в них черты молодых себя, слишком стремительно они заменялись самобытным характером молодости. Мальчишки, играющие на мелководье с деревянными игрушечными копьями, превратились в юношей, с честью носящих на талии мечи. — Опаленное огнем озеро потеряло все свои цветки кроме одного. Наконец спустя годы распустился новый лотос, превосходящий прошлые, — в устах людей Цзян юный главный ученик ордена, приемный сын главы, Цзян Юань был только распустившимся лотосом. Чистый и свежий, разве мог кто-то не любить такого человека? Цзинь Лин, все чаще ездивший в Ланьлин в последние годы, обрел в слухах вид нежного пиона, но без удушающе сладкого запаха. Вчерашний ребенок, он только вступил на путь взросления и еще только готовился явить миру свой истинный аромат. Какими бы молодыми еще не были ученики, это не освобождало их от участия в политике ордена. Цзян Юань, как наследник, должен был везде сопровождать приемного отца, а о Цзинь Лине и говорить нечего. В свободное время братья встречались у озера Юньмэна, но встретившись далеко от дома, оба испытывали ни с чем несравнимые эмоции. Так и в этот раз, радость от встречи в Ланьлине затмила знание о будущих скучных часах светских бесед. Как хозяин Цзинь Лин взял на себя обязанность развлекать старшего. Кто же знал что прогулка по базару выльется в неприятную встречу. Рассматривая лоток с веерами, Цзян Юань взял один в руки и, раскрыв его, сказал: — А-Лин, как думаешь, Не-гуцзы понравиться этот? — Ему понравиться любой, если его подаришь ты, — без промедления ответил Цзин Лин, лениво осматривая ассортимент соседнего прилавка с подвесками и прочими украшениями. Цзян Юань улыбнулся и ничего не ответил. Действительно, младший брат главы Не, Не Хуайсан, хорошо относился к нему и всегда принимал от него все, будь то рисунок или веер. В свою очередь на правах друга семьи он так же преподносил братьям множество разных полезных и не очень штук. Было сложно забыть полные тихой печали глаза всегда веселого Не Хуайсана, когда Цзян Юань рисовал тушью и кистями, подаренными им. — У ордена Цзян закончились деньги на нормальные подарки? — раздался язвительный голос за спиной мальчиков. Оказалось, что пока Цзян Юань и Цзинь Лин отвлеклись на товары, к ним подошли трое учеников Ланьлин Цзинь, самым выделяющимся из них был нынешний главный учеников ордена, Цзинь Жули, ребенок одной из боковых ветвей, проявивший в юном возрасте талант. — Нет, просто наследник Цзян еще не отвык считать каждую монетку, — насмешливо продолжил другой ученик, друг Цзинь Жули. В глазах сплетников Цзян Юань навсегда останется ребенком, которого Цзян Чэн подобрал не пойми откуда и назвал своим сыном вопреки здравому смыслу. Уличный мальчик без роду и семьи это еще хуже, чем сын слуги. Вспыхивающий от малейшей искры Цзинь Лин резко развернулся на каблуках, подражая эффектному движению дяди. — Как вы смеете?! Почти в унисон прозвучала еще одна фраза, но голос, произнесший ее, был куда спокойнее и холоднее, чем взволнованный мальчишеский: — Ссоры на людях ни к чему. Цзян Юань обернулся на голос. Высокий мужчина весь в белом совсем не подходил под убранство пестрой торговой улицы Ланьлина. Прямой стан, не единой лишней складки на одежде и аура холода превращали этого заклинателя в глазах простых людей в божество. Ледяной янтарь неожиданно показался Цзян Юаню до боли знакомым. Он уже видел этого человека, пусть и в глубоком детстве. — Ханьгуан-цзюнь, — наследник ордена Цзян быстро дернула брата за рукав и поклонился. Нестройный хор приветствий раздался со всех сторон. — Работа в команде очень важна для заклинателей, не стоит ссориться почем зря. Вэй Усянь, до этого спокойно наблюдавший за ходом событий со стороны, рассмеялся. — Вау, ледяной принц говорит больше трех слов за раз. Не думал, что нужно было сдохнуть ради такого зрелища. Будто бы почувствовав чужое возмущение, Лань Ванцзи перевел взгляд на Цзян Юаня и Цзинь Лина и предложил удалиться. — Цзян Ваньинь прибыл? Мне хотелось бы встретиться с ним. Подозрительно взглянув на старшего заклинателя, Цзинь Лин посмотрел на старшего брата. — Отец прибыл вместе с нами, он должен быть в Башне Кои. Не говоря ни слова, Лань Ванцзи развернулся и направился к резиденции Цзинь. Немного подумав, Цзян Юань пошел следом, через несколько шагов обернувшись и махнув Цзинь Лину. Молодые ученики Цзинь так и остались у прилавков, растерянные и неуверенные, стоит ли им волноваться после этой встречи. Еще не добравшись до самой башни, Лань Ванцзи увидел того, кого искал. Цзян Чэн спустился по лестнице и замер у самого подножья, увидев идущих к нему сына и племянника. — Цзян Ваньинь, — приветствовал Лань Ванцзи. — Второй господин Лань, — Цзян Чэн кивнул в ответ. Улыбнувшись отцу, Цзян Юань хотел было продолжить путь с Цзинь Лином на буксире, ибо хорошему наследнику не пристало встревать в разговоры взрослых. К тому же, если бы они обсуждали что-то действительно важное, отец или папа ему бы обязательно рассказали. — Наследник Цзян, подождите, — неожиданно остановил юношей Лань Ванцзи. — Мое уединение закончилось не так давно, но я уже наслышан о таланте первого мастера нового поколения. Наследник Цзян превосходит всех своих сверстников в шести искусствах. Но знаний никогда не бывает слишком много, так не хотели бы вы посетить Облачных глубины ради обучения? Ошеломленный Цзян Юань оглянулся на отца, но Цзян Чэн только покачал головой, говоря, что сын должен сам принимать решение. — Почему вы думаете, что Юань-гэ согласиться? Гусу так хорош? — Цзинь Лин скрестил руки на груди и приподнял подбородок. Невидимый всеми Вэй Усянь закатил глаза. Его племянник взял от своей матери доброе сердце и любовь к семье, правда вот от отца тоже досталось немало. — Молодой господин Цзян должен сам решать, но если наследник Цзинь желает сопровождать его, никто не будет против, — спокойно ответил Лань Ванцзи, ничуть не смутившись. — С чего вы решили, что я… Прежде чем Цзинь Лин успел закончить предложение, Цзян Юань бросил взгляд на отца и, увидев на его поясе походный мешочек цанькунь, спросил: — Отец куда-то направляется? Чувствуя приближающуюся головную боль, Цзян Чэн указал куда-то на восток. — На подъезде к Ланьлину заметили подозрительную активность. Лучше разобраться с этим быстрее, чтобы не задерживать собрание орденов. — В таком случае, раз пока отца не будет, можем ли мы провести немного времени в обществе Ханьгуан-цзюня и лишь затем дать ответ по поводу обучения? Нахмурившись, Цзян Чэн глубоко вздохнул. Он не хотел оставлять племянника и сына в компании второго нефрита. Если уж на то пошло, не хотел оставлять их в чей бы то ни было компании. Но выбирать не приходилось. Да и не мог он вечно держать их при себе. Особенно Цзян Юаня. Такому талантливому человеку нужно место для развития. Цзян Чэн знал, что происходит, если место ограничивают. — Хорошо. Позаботься о них, Лань Ванцзи. — Конечно. Вэй Усянь проводил взглядом спину Цзян Чэна и, напоследок оглянувшись в сторону сада, где он встретил призрак Цзинь Цзысюаня, последовал за Лань Ванцзи и двумя подростками. Из-за возникших трудностей на дороге торжественный пир в честь начала собрания орденов пришлось отложить. Группа заклинателей уже отбыла для решения вопросов, поэтому приходилось только ждать. Хуже всех приходилось молодым людям. Многие из них и вовсе не желали показываться на собрании, но глава Цзинь обещал устроить смотр молодых талантов, поэтому каждый глава в обязательном порядке взял с собой наследника или главного ученика. Днем они могли познакомиться между собой и проводить время на оживленных улицах Ланьлина. Вечером же выходить за пределы Башни Кои не рекомендовалось. Проведя несколько часов в компании Ханьгуан-цзюня, юноши не хотели его покидать, поэтому с радостью последовали за ним в его комнаты, когда он предложил им показать одну из техник игры на гуцине. Цзян Юань с детства увлекался музыкой. Он с ранних лет слушал флейту, но гуцинь давался ему легче. — Ханьгуан-цзюнь, сыграйте что-нибудь, — ничуть не стесняющийся Цзинь Лин положил голову на колени брата и прикрыл глаза. Замерев на миг, Лань Ванцзи начал играть мелодию, сотканную из прошлого. Если бы Вэй Усянь в тот момент был в комнате, он бы удивился, как легко эта песня ложиться с флейты на гуцинь. Но его не было. — Как называется эта мелодия? — сердце Цзян Юаня билось так быстро и часто, словно могло выскочить из груди в любой момент. — Не знаю, — ответил Лань Ванцзи. — Это не моя песня. В этот момент в комнату зашел еще один мужчина. В покои второго нефрита никто не смел заходить без стука. Кроме одного человека. — А Вэй-сюн бы согласился, чтобы ты играл ее? — раскрыв перед лицом веер, Не Хуайсан лукаво взглянул на Лань Ванцзи. — Он не был против. — Господин Не! — воскликнул Цзинь Лин, вскакивая с колен брата. — Что вы здесь делаете? — Мне надо было заглянуть к Лань Чжаню, не думал, что встречу вас здесь. — Господин Не, кто вы сказали был бы против? — уцепился за фразу внимательный Цзян Юань. Присев рядом с Лань Ванцзи Не Хуайсан положил голову на его плечо и закрыл веер. — Наш старый друг. Он хотел сыграть ее Цзян Чэну в качестве извинений за, — Не Хуайсан прервался. Глаза его чуть потускнели и он продолжил, — шалость, но так и не успел, — в голосе наследника Не сквозила грусть и тоска. Он не смел назвать имени того по кому скучал. В тот вечер в комнате второго господина Лань собрались четверо любивших одного человека, но не имеющих возможности называть его имени при всех. Привязанность была скрыта в их сердцах. Человек, ставший важной частью их жизни, названный другими монстром, не выходил из головы. Им не требовалось имен, только взгляд, чтобы понять друг друга. — Если я стану вашим учеником, вы расскажешь мне еще немного о нем. О том каким он был на самом деле? — вслух сказал Цзян Юань, продолжив шепотом. — А не о том, он каким хочет казаться в наших с А-Лином глазах. Выросшие в компании призрака, Юань и Цзинь Лин часто забывали истинное положение вещей в случае Вэй Усяня. Только во время таких разговоров они вспоминали, что человек, приходивший к ним во снах, безотчетно любивший и защищавший их, на самом деле мертв. — Конечно, о нем есть что рассказать. Ноты несыгранной мелодии упали в умы юных заклинателей, на следующее утро взойдя решимостью донести несказанное извинение до адресата. Начало отложили еще на один день, и этого вполне хватило для опасной задумки. После официальных церемоний приветствия и первой части переговоров глава ордена Цзинь, принимающего это собрание, объявил начала молодежного смотра. — Лин-гэ будет участвовать? Цзинь Лин повернул голову влево. Рядом с ним, но чуть позади, сидел мальчик в богатых золотых одеждах с пионом на груди. Красная точка между бровями немного забавно смотрелось на детском лице. — Сун-ди, твой гэгэ не опозорит клан! Цзинь Жунсун приходился Цзинь Лину двоюродным братом и после Цзян Юаня был его лучшим другом. Нынешний глава ордена, Цзинь Гуанъяо, занявший пост после ожидаемой смерти Цзинь Гуаншаня два года назад, уделял много внимания сыну и племяннику. Этим двум и не требовалось помощи в установлении крепкой связи. Хотя Цзинь Жусун родился на год позже Цзинь Лина и находился в совершенно другом положении, в отличие от официального наследника ордена, между ними не было пропасти. Жена Цзинь Гуанъяо умерла вскоре после родов. Ходили слухи, что из-за ее болезни, обернувшейся смертью, здоровье единственного сына было подорвано с детства. Цзинь Жусун часто болел и дольше других шел к тому, чтобы сформировать свое золотое ядро. Хилый и нежный, он не подходил на место наследника поэтому даже сторонники Цзинь Гуанъяо поумерили пыл и признали права сына Цзинь Цзысюаня. Несмотря на то, что первые годы Цзинь Лин провел на Пристани Лотоса, а в последующем не так уж часто навещал Ланьлин, пока не смог официально участвовать в тех или иных мероприятиях, как наследник, он и Цзинь Жусун подружились без труда. Пусть они не были так же близки, как с Цзян Юанем, никто не сомневался в их братской связи. Говорили, что это не иначе благословение небесного дао — примирение незаконнорожденного и законного сына прошло главы через их собственных наследников. — Я буду за тебя болеть, — улыбнулся Цзинь Сун и посмотрел за Цзинь Лина, туда, где рядом с Цзинь Гуанъяо сидел Лань Сичэнь. Первыми выступать с показательным боем должны были младшие ученики. Никто не ждал от них чего-то серьезного, некоторые из них даже не сформировали ядро. Данное представление было нужно в основном для глав орденов, которые хотят похвастаться своими старшими учениками. Дети не представляют интереса. Несмотря на разницу в возрасте, Цзян Юань и Цзинь Лин объединились в одну команду и вместе вышли против пары противников из Ланьлина. Цзян Чэн с волнением ждал начала боя, он не сомневался в сыне и племяннике, боясь лишь того, что они получат травмы. Духовные мечи получали в разном возрасте и при разных обстоятельствах. Цзян Чэн был достаточно уверен в Цзян Юане, но чувствовал, что тому еще рано получать оружие. О Цзинь Лине и говорить не приходилось. Его золотое ядро мерно пульсировало в груди, еще не готовое к нагрузке духовного меча. Тренировочному бою это все равно не мешало. Затаив дыхание, Цзян Чэн наблюдал за началом боя. В движениях молодых учеников Цзинь не было ни изящества, ни силы, в отличие от них Цзян Юань и Цзинь Лин показывали куда большее мастерство. Легкий и быстрый стиль Юньмэн Цзян в идеале выученый обоими братьями столкнулся с резкими движениями Ланьлина. Наблюдать за дуэлью детей большинству взрослых совсем не нравилось, в этом не было никакого интереса. Гости, кроме родителей участников, почти не смотрели на центр зала, где сражались ученики. Пристальней всех, бесспорно, наблюдал Цзян Чэн. Вдруг, опытный взгляд ухватился за странные детали. Цзян Юань и Цзинь Лин двигались легко и плавно, как и учил их Цзян Чэн, вот только некоторые приемы, используемые ими, не были известны главе ордена. Так не сражались Цзяны, так не дрались Цзини. В голове возникла картина из воспоминаний. Юноша с красной лентой волосах тренировался на заднем дворе Пристани Лотоса. Цзян Чэн узнал, чьи это приемы. Их придумал его шисюн, гениальнейший заклинатель своего поколения, Вэй Усянь. Не в его стиле было показывать свои изобретения кому-то, пока они не становились идеальными. Никто не мог знать эти приемы! Тогда как дети, не заставшие Вэй Усяня при жизни, могли повторить их? Бой закончился победой наследников. — Папа! — Цзян Юань резво поднялся к месту отца и с ожиданием в глазах уставился на него. — Мы с А-Лином хорошо выступили? Сжав ткань ханьфу на коленях, Цзян Чэн кивнул головой. По спине бежали мурашки. Этого просто не могло быть! На протяжении всех остальных раундов Цзян Чэна не отпускало то, что он увидел. Он был совершенно уверен, что никогда прежде не демонстрировал эти приемы детям, потому что сам не знал, как правильно повторить их. Тогда откуда они знали их? И, более того, как они могли повторить их без ошибок? Еще в юношестве Цзян Чэн пытался повторить движения Вэй Усяня, но запал быстро пропал, потому что с первого раза ничего не получалось, каждый выпад требовал долгой практики. Не всем было под силу запомнить комбинации движений. Цзян Чэн до сих пор помнил, как долго Вэй Усянь корректировал движения и кропотливо подбирал лучшие стойки. Эти приемы были лучшим проявлением текущего стиля боя Цзян. Впрочем, как и все, что придумывал Вэй Усянь. Оставшийся вечер, прошедший за обсуждениями новостей и планов, не оставил ярких воспоминаний. Цзян Чэн не досидел до конца, воспользовавшись возможностью уйти вместе Цзян Юанем и Цзинь Лином, чтобы уложить их. — Глава Цзян отличный родитель, — мягко сказал Лань Сичэнь. — Мгм, — подтвердил Лань Ванцзи, не отрывая взгляд от активно жестикулирующего Не Хуайсана. В то время как в главном зале заклинатели выпивали и смеялись, в крыле главной ветви клана царил мир и покой. Убедившись в том, что сын и племянник готовы ко сну, Цзян Чэн собирался уйти, но был остановлен Цзинь Лином. — Дядя, мы хотим тебе кое-что сыграть. — Мне? Лань Ванцзи вас уже успел научить какой-то Ланьской песенке, пока меня не было? — Нет, пап, это другое, — Цзян Юань достал с подставки свой гуцинь, подаренный Не Хуайсаном. Цзинь Лин вытащил из вещей футляр с флейтой. Обучение игре на музыкальных инструментах входило в обязательные навыки для всех молодых заклинателей. Большинство, кроме Гусу Лань, ограничивалось только базовым пониманием музыки, но сын и племянник Цзян с особым трепетом относились к своим инструментам. Цзян Чэн покорно сел перед ними, готовый слушать. Его не волновало, будет ли музыка хорошей. Однако мелодия превзошла все возможные ожидания. То была определенно не Ланьская песня и даже не Юньмэнская. Цзян Чэн вовсе не знал, кто автор этой музыки. А вот Вэй Усянь знал и был точно уверен, что кроме крайне ограниченного числа людей никто не мог сыграть ее. Он назвал ее «Любовь, рожденная в озере лотосов». В каждую ноту было вложено бесконечное сожаление и нежность, такая же глубокая, как бездонный омут. Вэй Усянь сочинил ее еще на Луанзан, в перерывах между спорами с Вэнь Цин и попытками обуздать собственное изобретение. Даже люди, наблюдавшие за ее созданием — Не Хуайсан и Лань Ванцзи — не знали истинного смысла нот. Это было не только извинение, но и признание. В мелодию Вэй Усянь вложил все самые глубокие и нежные чувства, на которое была способна его израненная душа. Вот только человек, которому она предназначалось, тогда ее так и не услышал. Собрание закончилось, и Цзян Чэн вместе с сыном и племянником вернулся на Пристань Лотоса. Цзинь Гуанъяо предлагал Цзинь Лину остаться еще на несколько дней, но приближался Праздник Драконьих Лодок, встречать его вдали от Юнмэна было просто преступлением. К тому же, особая традиция клана Цзян предписывала всем членам семьи быть в этот день вместе. Каждый должен был написать свое желание на маленьком фонарике и вечером пустить его по реке. Небеса обязательно удовлетворят просьбу, если искренне попросить. — Я пожелаю стать выше! — деловито сказал Цзинь Лин, опуская свой фонарик в воду. — А я хочу побыстрее получить духовный меч, — Цзян Юань в силу возраста относился к традиции с куда меньшим энтузиазмом, но все равно участвовал в общем веселье. — Хватит болтать, — сказал подошедший к причалу Цзян Чэн.— Вы уже давно должны быть в кроватях! Смеясь и весело переговариваясь, братья умчались к своим комнатам. Цзян Чэн, оставшийся один у воды, вздохнул и опустил взгляд на все еще не зажженный фонарь. Ему давно следовало отказаться от этой детской традиции, но в эту ночь сердце требовало высвобождения самых откровенных мыслей. Он не решался сказать вслух, так пусть хоть доверит слова воде. Сев на край причала, Цзян Чэн аккуратно опустил фонарь на колени и, прикрыв глаза, пожелал. — Я так хочу, чтобы он вновь был рядом со мной. — Знал бы ты, как я хочу сейчас спихнуть тебя в воду, — присев на корточки, Вэй Усянь с улыбкой смотрел на своего шиди. Такого красивого шиди. — Иди к черту, Вэй Усянь, не видишь, я грущу, — огрызнулся Цзян Чэн, не оглядываясь. И замер. Что только что… — Я не хочу оборачиваться, — Цзян Чэн не заметил, как фонарь выпал из трясущихся рук. Неверяще посмотрев на свои ладони, реальные, излучающие тепло ладони, Вэй Усянь сглотнул и поднял взгляд. Сердце, бьющееся сердце, покрылось ледяной коркой. — Почему? — Я боюсь, что это неправда, — Цзян Чэн прикрыл глаза и закрыл лицо ладонями. Это все сон, жестокий сон! Вэй Усянь не был трусом. Он без страха смотрел в лицо врагам, без единого сомнения выступал против целого мира, но в тот момент не мог решиться просто поверить. Цзян Чэн оказался смелее. Воспитание детей прибавляет удивительно много храбрости. Он повернул голову в сторону голоса. Мир раскололся на тысячу осколков. Серебряные глаза, полные света, вновь смотрели на него. Как и десять лет назад. — Цзян Чэн, — Вэй Усянь протянул руки. Не рассчитав, он потерял равновесие и упал вперед, повалив Цзян Чэна в воду. Мокрые и ошеломленные, они смотрели друг другу в глаза и впервые за десять лет чувствовали себя живыми. — Вот и свалил, — улыбнувшись, Вэй Усянь потянул Цзян Чэна за руку и поднял на ноги. Вода доходила им до колен. — Вэй Ин, — донельзя раздраженный, убитый годами скорби и воскрешенный надеждой, Цзян Чэн протянул руку и прикоснулся к щеке Вэй Усяня. Ощутив тепло, он сказал, — придурок. Вэй Усянь схватил Цзян Чэна за мокрый воротник и притянул к себе. Их губы встретились в таком долгожданном поцелуе. В воде среди лотосов отражалось признание, не нуждающееся в словах. Его можно озвучить и позже. Оторвавшись от губ, чей вкус мечтал попробовать ещё с юношества, Вэй Усянь тихо сказал: — Ты бы знал, как давно я хотел это сделать. Стоя так близко друг к другу, они делили дыхание на двоих. Подавшись чуть вперед, Цзян Чэн спрятал лицо среди мокрых волос Вэй Усяня. Слезы второй раз намочили черное ханьфу. Взяв лицо Цзян Чэна в руки, Вэй Усянь сцеловывал слезы с щек, прикасаясь так нежно, словно перед ним был самый драгоценный в мире кристалл. — Все-все, я здесь и никуда больше не уйду. — Ты уже обещал это, — губы Цзян Чэна побелели, язык не слушался, а голос отдавал отчаянием. — В этот раз я сдержу обещание. Клянусь. Ведь я и так все это время был рядом, — с нежной улыбкой произнёс Вэй Усянь. Если это был сон, то Цзян Чэн определенно не хотел просыпаться. Он прижался к теплому телу, ощупывал каждый изгиб, будто пытаясь сохранить в памяти каждую черточку. Пытаясь в полной мере осознать реальность этого момента. Следующим утром, идя на завтрак, Цзян Юань и Цзинь Лин обсуждали, почему Вэй Усянь не пришел к ним ночью. — Может у него были дела? — Цзян Юань пожал плечами и открыл дверь перед братом. За столом сидели двое. Человек в черном держал Цзян Чэна за руку и что-то тихо шептал на ухо. Дети сначала не узнали гостя, но стоило тому повернуться, как все стало на свои места. — Папа! — Дядя! Если бы они знали, что, встав с утра, встретят человека, так долго приходившего к ним только во снах, они бы определенно проснулись раньше. Поймав мальчишек в объятья, Вэй Усянь прижал их к груди, наслаждаясь запальчивым стуком сердец. — А ты говорил, они не поверят. — Они и вовсе знать тебя не должны, — напомнил Цзян Чэн. — Подумаешь, это мелочи, — Вэй Усянь притянул шиди к себе, второй рукой продолжая обнимать детей. Чуть успокоившись, Цзян Юань оторвал лицо от папиного ханьфу и спросил: — Почему ты здесь? — Чтобы остаться с вами, конечно! — бойко ответил Вэй Усянь. — И ты не уйдешь? — подозрительно уточнил Цзинь Лин. — Куда он денется! — ответил Цзян Чэн и, выбравшись из групповых объятий, строго сказал. — А теперь вы должны поесть. *** Пока семья в Пристани Лотоса наслаждалась воссоединением, в других орденах о возвращении Старейшины Илин даже не подозревали. Поэтому, когда у подножья Облачных Глубин оказался человек в черном ханьфу, никто и мысли не допустил о присутствии, казалось бы, давно мертвого человека. Обессиленный Цзян Чэн после череды уговоров отправил Вэй Усяня в качестве единственного сопровождающего Цзян Юаня и Цзинь Лина. Не существовало такой проблемы, с которой не мог бы справиться самый сильный заклинатель нынешнего столетия. Стоявший у входа Лань Ванцзи встречал прибывших учеников и уже не ждал появления лично приглашенных им детей. — Ханьгуан-цзюнь, — Цзян Юань ускорил шаг и улыбнулся — как он теперь знал, — старому другу папы. Немного удивленный, Лань Ванцзи взглянул на неизвестного сопровождающего. — Цзян Ваньинь? Откинув капюшон, Вэй Усянь усмехнулся. — Ледяной принц, неужели уже позабыл меня? — Вэй Ин? — Вэй-сюн! — появившийся из-за спины Лань Ванцзи Не Хуайсан бросился к другу. Идея сопровождать приглашенных учеников Не в Гусу вышла крайне удачной. Придя в себя, Лань Ванцзи подбежал ближе, впервые полностью наплевав на условности и правила ордена, у него не было не единой возможности увернуться, когда Вэй Усянь притянул его в объятья тоже. — Папа? — Дядя? Обделенные вниманием дети подбежали ближе и тут же угодили в руки Вэй Усяня. Обнимая каждого одной рукой, он прижимал их к себе — ему никогда не надоест прикасаться к ним. Привлеченные криком Не Хуайсана заклинатели недоуменно переговаривались. — Что-то случилось у ворот? — Почему там так шумно? Первым делом заметив яркое одеяние наследников Цзян и Цзинь, Лань Цижэнь нахмурился. — Эти дети вызвали так много шума? — Что вы, учитель Лань, в отличие от меня они намного спокойнее. Лицо Лань Цижэня, как и лица стоявших рядом заклинателей, выражало чистый ужас. И только Цзинь Гуанъяо торопливо поклонился и сказал: — Господин Вэй, я последовал вашему совету, спасибо. — Старейшина Илин?! — Он вернулся?! Среди громких вопросов и полных ужаса восклицаний выделялся спокойный голос Лань Сичэня: — А-Яо, о чем ты говоришь? Вэй Усянь ухмыльнулся и, откинув волосы со лба, поприветствовал: — Давно не виделись! Лань Цижэнь сделал несколько шагов назад и приложил руку к сердцу. Лань Ванцзи и Лань Сичэнь бросились поддержать дядю. *** Разбирая накопившиеся за несколько дней документы, Цзян Чэн совершенно не заметил тот момент, когда солнце уже начало клониться к закату. С момента возвращения Вэй Усяня накопилось слишком много дел, и до сегодняшнего дня у главы ордена не находилось времени чтобы разобраться с ними. Работа главы требовала усидчивости и внимательности, потому Цзян Чэн каждый раз злился, когда что-то или кто-то отвлекало его. Только в этот раз, услышав мелодию флейты, он не вспылил. Оставив бумаги лежать на столе, Цзян Чэн вышел из комнаты и направился к источнику звука, словно мертвец, ведомый мягкими переливами флейты. Он уже знал, кого встретит в конце. Вэй Усянь расположился на перилах беседки, когда-то давно бывшей любимым местом у прошлой хозяйки пристани лотоса госпожи Юй. Странное дело, что после своего воскрешения Вэй Усянь стал часто навещать это место. Особенно в те моменты, когда его голову посещали тяжёлые думы. Вот и сейчас, не изменяя себе, он сидел на перилах и играл отчего-то такую знакомую мелодию. Где же Цзян Чэн мог ее слышать? Подойдя ближе и устроившись рядом с Вэй Ином, Ваньинь положил голову ему на плечо и прикрыл уставшие за день глаза, вслушиваясь в нежную мелодию. — Так вот кто был автором той песни, — не открывая глаз, произнёс Цзян Чэн. — В твоём исполнении она бесспорно лучше звучит. Вэй Усянь отложил флейту и перевел взгляд на возлюбленного. — Да, эту песню действительно написал я, — ответил он, нервно крутя в руках флейту. Пришло время все рассказать. — Написал после того… После того, как прогнал тебя на горе Луанцзан. Эта песня должна была послужить чем-то вроде извинений. Но тогда я так и не успел исполнить ее для тебя. — Вэй Усянь, ты, — Цзян Чэн поднял голову и всмотрелся в погрустневшее лицо напротив, с которого, впрочем, так и не сошла улыбка. — Погоди, дай договорить, — перебил его Вэй Ин и коснулся рукой щеки Ваньиня, любовно проведя большим пальцем по скуле. — Изначально у этой мелодии было два предназначения, одно из которых тебе теперь известно. Но между нами больше нет места «спасибо» и «прости», так что остается лишь одно. — Что же это? — Признание. Я люблю тебя А-Чэн. Эти слова послужили концом для одной истории и началом для чего-то совершенно нового.