И это все?

Спустя много дней наконец-то взобравшийся на высокую гору человек окинул озадаченным взором окрестности и подумал: "И все? Не так уж тут и высоко…". Его взгляд упал на гору повыше… Может хоть там он почувствует, что все это было не напрасно?

      Полная луна освещала одиноко стоящий в траве силуэт, который меланхолично всматривался в переливающееся жгучими языками зарево. Холодный ночной ветер трепал омытые кровью некогда белоснежные локоны. Девушка задумчиво склонила голову набок.       “И все?” — Промелькнуло у нее в голове. Чувство досады смешались с раздающимися из пылающего зданиями криками. Цель, некогда казавшаяся недосягаемой, буйными огненными искрами сверкала в темноте, отбрасывая жуткие тени на близлежащие холмы. Много месяцев ушло на то, чтобы сделать нечто подобное. Много раз зловредная идея была на грани срыва. И, тем не менее, несмотря на все неудачи, вот она стоит здесь и смотрит на то, как лучшие среди худших затягивают друг друга внутрь, не позволяя хоть кому-то выбраться наружу. И это было… в общем-то, нормально. Таковы заповеди Луноликого: не важно, что происходит с тобой, главное, чтобы остальным было намного хуже. Все они — брошенные на немилость тьмы изгои — следовали этому правилу слепо, кровью вписав его в свою жизнь. И даже сейчас, когда разумнее было бы объединить усилия, чтобы выжить, для убогих кровожадных подонков сама мысль о том, что кто-то сможет выбраться наружу быстрее них, уже была хуже смерти. Этой заповеди следовала и она, — успевшая забыть в потоках отчаяния собственное имя культистка, — которая этой ночью персонально каждому воткнула нож в спину.       Они убивали друг друга. Она убила всех их.       Безымянная устало осела на землю, не в силах отвести взгляд от последствий своего преступления. Ей очень хотелось вызвать в себе хоть какие-то эмоции по этому поводу. Может это должна была быть радость, ведь в конечном итоге у нее получилось? Нет. Сочувствие или стыд, ведь среди тех, жизнь которых забирало пламя, были и ее хорошие знакомые, что ей слепо поверили? Тоже нет. Отвращение от того, как они себя все вели, или хотя бы от того, как повела себя она? Мимо.       В голове лишь мысли о том, как ничтожна все-таки человеческая жизнь. А жизнь таких, как они, и подавно. Забрать ее оказалось слишком просто. Огонь пожирал деревянные своды заброшенного храма, а вместе с тем и грани дозволенного в одной больной голове. Никто не знал, что где-то там, в пожаре, с дюжиной проигравших культистов умерла и она, — точнее то, что делало ее когда-то человеком. И только тяжесть прохладного металла монеты в руке говорила о том, что все сделано правильно.