I guess I’ll never let you go

Сейчас он был готов молить любого архонта или бога, встать на колени, унижаться, лишь бы это помогло. Лишь бы Кэйа проснулся.

***

Когда это началось, он был далеко в северных землях, ища любые следы сбежавшей из Бездны твари. «Возвращайся.» Короткого сообщения от Альбедо, посланного кристальной бабочкой, хватило, чтобы сердце ухнуло вниз. Ещё две недели ему пришлось добираться до Мондштадта, теперь, когда артерии были заблокированы, перемещение на такие расстояния стало затруднительным. Чувство тревоги не отпускало в течение всего пути, нарастая по мере приближения к городским стенам. Но то, что он увидел было хуже любых предположений. Тело Кэйи начало разрушаться. Его грудь медленно поднималась и опускалась, как было всё время, что он «спал», но когда Альбедо предоставил ему подробный отчёт о состоянии его тела, ноги Дайнслейфа точно подвели бы его, если бы алхимик заранее не попросил его сесть. Сон, как назвал это состояние Альбедо ещё в первую неделю, по какой-то причине начал поглощать физическую оболочку Кэйи, оставляя вместо неё энергетическую замену. Откалывались совсем маленькие кусочки, но причины этого Альбедо так и не смог установить. Как и способов остановить это. Кэйа просто исчезал из Тейвата. Медленно и неотвратимо. Дайнслейф метался по всем королевствам в поисках любых подсказок, не раз спускался в Бездну и взывал к мудрости фей, но ничего из этого не дало результатов. И каждый раз возвращаясь в комнату, с новым букетом лилий калла, он чувствовал как сам разрушается. Прижимаясь к холодной ладони Кэйи, шепча в его кожу молитвы богам, в силу которых никогда не верил, он рассказывал как прошёл день в городе и кого видел сегодня, но никогда не говорил о том, что сам делал всё это время. После поглощения силы богини времени, Кайрос, или как её ещё называли — Астарот, Кэйа использовал всю её силу и силу её предков для изменения мира, даже звёзды настоящего неба откликнулись ему. Это было настолько невообразимое зрелище, что никто не смог двинуться с места, пока фальшивое небо не изменилось до неузнаваемости. Как позже объяснила Мона, Кэйа смог изменить саму суть мира, отвязав души людей от их созвездий и позволив выбирать свою судьбу самостоятельно. Селестия оказалась бессильна и осталась молчаливым наблюдателем. Но цену за содеянное Дайнслейф узнал лишь сейчас, сидя у кровати Кэйи, будучи таким же беспомощным, как презираемые им боги. Глаз бога Кэйи перестал светиться ещё два с половиной года назад, в день, когда он изменил мир. Дайнслейф помнит, как упал рядом с ним на колени, как сердце колотилось в его груди, когда взгляд упал на безжизненную стекляшку на бедре Кэйи и как руки сами потянулись к шее, проверяя пульс. В его голове было абсолютно пусто, когда он почувствовал как под пальцами медленно бьётся жилка. Он не знает сколько просидел так, почему-то уверенный в том, что вот-вот пульс пропадёт, но Альбедо, появившийся перед глазами, дал надежду на лучший исход. Как оказалось это было ещё больнее. Альбедо смог установить лишь периодичность поглощения — от часа до двух. Простыми словами — каждые полтора часа от Кэйи в этом мире оставалось всё меньше и меньше. Но Дайнслейф приходил. После каждой неудачной попытки поисков он приходил только для того, чтобы взглянуть на Кэйю ещё раз. В самые плохие дни он тихо плакал, уткнувшись лицом в руку Кэйи и сжимая цепочку с двумя кольцами на своей шее. Дайнслейф уходил снова и снова, обещая вернуться с новой историей для Кэйи. Он рассказывал о том, как растут дети, за которым присматривал Кэйа, рассказывал, как восстанавливаются поселения на границах, что происходит в других государствах, что молодое вино всё такое же, каким он его помнит, что у рыцарей добавилось работы с неконтролируемыми всплесками энергии Бездны, но Джинн хорошо справляется, пока Варка помогает ей, что Мона сильно ругалась на него, потому что теперь она не может зарабатывать деньги на предсказаниях, что от лица предвестников Фатуи ему отправили бутылку огненной воды, что воплощение Царицы просило встречи с тобой, но я был настолько зол, что разбил её статую прямо там, на площади, что Кли очень скучает и не раз приходила, чтобы почитать тебе, но к чему это я, ты ведь и сам знаешь, да, Кэйа, что Беннет, Рейзор и Фишль всё такие же дети, несмотря на время и много, много другого. Слова легко срывались с губ, казалось, замолчи он всего на мгновение и нить, протянутая между ними оборвётся окончательно. Если два года сна Кэйи казались паузой в жизни Дайнслейфа, то теперь он неумолимо падал прямо в Бездну. Спустя год Альбедо всё также качал головой, смотря на ноги Кэйи. Теперь всё, что было ниже коленей стало энергетической оболочкой, точно повторяющей строение костей, кожи и мыщц, но полупрозрачной и слегка отливающей синим. За это время Альбедо не продвинулся в исследовании дальше теорий и догадок. Как и Дайнслейф. Одной из самых вероятных гипотез Альбедо считал стремление сознания Кэйи к освобождению из физической оболочки. И так как это было желание Кэйи, а не процесс, которому он подвергся из-за других факторов, отменить это мог только сам Кэйа. Дайнслейф хмурился, отрицая это. Кэйа не мог хотеть подобного. Не после их обещания. Никогда. Альбедо лишь смерил его нечитаемым взглядом. Спустя ещё год у Дайнслейфа, откровенно говоря, опускались руки. Ни один из способов, которые он узнал за все годы изучения, не сработал и теперь, смотря на тело Кэйи, наполовину разрушившееся, но словно застывшее во времени, он не мог не злиться. На себя, на судьбу, на мир, на Кэйю. Почему он оставил меня? Была ли это моя вина? Дайнслейф хотел отпустить его. Хотел закончить эту пытку. Лучше бы Кэйа умер тогда, думал он, а потом снова плакал, безнадёжно глотая всхлипы и сжимая ладони Кэйи своими, извиняясь за собственную слабость. Он не был достоин Кэйи, если посмел думать о таком низком поступке после всего, через что они прошли. Поэтому он снова и снова приходил к Кэйе с букетом лилий калла, чтобы рассказать новую историю. Но когда его щеки коснулась холодная ладонь, тёмно-синие глаза, полусонно взглянули на него, а губы Кэйи растянулись в совсем слабой улыбке, он мог лишь стоять у его кровати на коленях, прижимая его руку к своей щеке, пока по лицу катились слёзы. — Я здесь, — хрипло произнёс знакомый голос, а Дайнслейф лишь кивнул, поджав губы. Да, теперь он здесь.