***
Люпен сидел на диване. Ноги поджаты под себя, на коленях красный пиджак. В руке иголка с длиннющей ниткой. Дзиген, примостившийся в кресле напротив, наблюдал за партнером озадаченно и с некоторым беспокойством. Резко и яростно взмахивая рукой, Люпен пытался зашить порванный пиджак. Дело было безнадежным и бессмысленным. Дзигена так и подмывало напомнить Люпену, что в каждом из его убежищ имеется шкаф с пиджаками самых разных расцветок. И там не только любимые красный, зеленый и синий. Как-то он видел канареечно-желтый, оранжевый и даже насыщенно малиновый. Но Люпен на память сроду не жаловался, а значит, дело было в чем-то другом. Люпен шипел и ругался сквозь зубы, в очередной раз уколов палец. Чересчур длинная нитка запутывалась, рвалась, только что сделанные швы расползались. Дзиген знал, что шить Люпен умеет. Он вообще умел почти все. Случись такая надобность, и он смог бы сшить себе пиджак с нуля, начиная от раскроя ткани, да что там, пожалуй, и полотно бы соткал. Но вот он сидит и мучает и себя, и несчастный пиджак. Был бы тут Гоэмон, порубил бы испорченную, и уж точно теперь бесполезную вещь, на куски и дело с концом. Но Гоэмон вовремя смылся в Японию, счастливчик. А вот ему придется терпеть дурное настроение напарника. — А ведь он меня ненавидел! — резкий возглас Люпена оторвал стрелка от его невеселых мыслей. И в голосе, и во взгляде Люпена, помимо злости и раздражения, было что-то еще. — Он меня как будто убить хотел, вот по-настоящему! — не унимался Люпен, — словно это и не я, а какое-то чудовище! — Ты о Папаше, — догадался Дзиген, — допек ты его, чего уж там. — Да это как не Папаша был, или в него дьявол вселился. Видел бы ты, Дзиген, его глаза. Как черные дыры и в них космический холод. Я аж застыл, наручники еле расстегнул. А он набросился на меня с дзютте. Сто лет я у него этой штуки не видел. А он злой, как тысяча чертей! И тут Дзиген понял, что Люпен обижен, расстроен и растерян. — Он не улыбнулся мне, и не орал как всегда, он вроде и не рад был меня видеть, — Люпен совсем загрустил, — похоже, Папаша больше меня не любит. — Боже, — Дзиген привычным жестом коснулся шляпы, — что за чушь ты несешь! Был бы я Фудзико, я бы по этому поводу тебе высказал. — Вот за что я тебя люблю, Дзиген, — Люпен тепло улыбнулся напарнику, — так это за то, что ты не Фудзико. Да и плохо ты ее знаешь. Папаша и наши с ним отношения, ей до лампочки. — Да она его терпеть не может. — Согласен, но поскольку я не провожу с ним рядом 24 часа в сутки, как с некоторыми, то ей плевать. — Насчет двадцати четырех часов — это ты загнул, — не согласился стрелок. — Ой, Дзиген, не будь такой Фудзико, не придирайся к словам, а лучше пожалей меня по- дружески, — вид у вора стал совсем несчастным. — Люпен, — Дзиген сдвинул шляпу на затылок и внимательно посмотрел на партнера, — не знаю, с чего ты такую драму устраиваешь, но жалеть нужно явно не тебя. Наверняка, Зенигату взгрели на работе, вот он и проявил непомерное рвение. Ты опять выкрутился, а с него начальство снимает сейчас стружку. — Все не так, все совсем не так, Дзиген-тян, — Люпен покачал головой.- Если бы ты его видел, ты бы меня понял. Это был чужой человек, не Папаша. Ни капли тепла, радости, даже его сумасшедшего азарта, ничего. Только холодная безжалостная ярость. Дзиген даже удивился про себя, какой оказывается, Люпен впечатлительный. А уж обидчивый, словно дите малое. Гоэмона так обзывает, а сам-то! — Даже не знаю, как теперь жить дальше, — вид у Люпена уже был не грустный, а прямо-таки трагический, — я совсем не хочу, чтобы за мной гонялся какой-то бездушный коп. Что делать, Дзиген, что делать!***
«Что ж, значит не в этой жизни», — подумал Зенигата и выбросил посторонние мысли из головы. Сегодня он работал дома. Такое случилось с ним в первый раз, а все из-за неудачного задержания. Ну, сам-то Зенигата его неудачным не считал: преступники пойманы и отправлены за решетку. А пара ножевых царапин, синяков и якобы сотрясение мозга — это пустяки, совсем не мешающие работе. Но увы, до работы-то его и не допустили, отправили в больницу, откуда он благополучно смылся. И вот он дома, сидит за столом, обложившись собственными записками по еще нераскрытым делам, книгами по криминалистике (повышать квалификацию надо постоянно), а напротив — черный экран монитора, на котором вспыхивают сполохи, закручиваются спирали и бегают цветные змейки. Зенигата предпочел бы погоню, схватку, да хоть сидение в засаде его сегодняшнему времяпровождению. Но аналитика и систематизация данных в розыскной работе важны не менее, чем, чем… Зенигата отвлекся от учебника, покрутил головой. Умная мысль об анализе и синтезе ускользнула. Что-то помешало ему, но что? — Папа, — маленькая ручка уцепилась за его штанину, — папа… Зенигата опустил глаза вниз, на источник шума и …На мгновение он как будто выпал из реальности. Он смотрел в огромные голубые глаза, наивные, чистые. Они были как ясное весеннее небо. В них светилось любопытство и жажда познания. Словно ожившая фарфоровая куколка из магазина игрушек дергала его за штанину. Он протянул к ней руки и посадил на колени. Никакая эта была не кукла, это была живая, теплая девочка. И звали эту девочку Тосико, и это была его дочь. Как, когда, сморщенный краснолицый младенец с узенькими щелочками глаз, успел превратиться в такого ангела? Невразумительное бормотанье, плач, странные звуки сменились осмысленной речью. Гусеница превратилась в бабочку. Взмахнула крылышками ресниц, смешно наморщила носик и ткнула пальчиком в монитор, пытаясь схватить яркую змейку. Змейка ускользала. Зенигата подумал, что он спит и видит сон. Потряс головой. Нет, он не спит, вот именно сейчас, он проснулся, а сон был до этого. Сон длиною в год? Нет, не сейчас он выпал из реальности, сейчас он в нее вернулся. Окружающий мир был потрясающ, он был наполнен красками и звуками. И в нем было место не только работе, погоням за преступниками, изучению учебников по криминалистике, но маленьким радостям познания, когда каждый день совершаются открытия. Для Тосико все было вновь и впервые. Кто, как не он, должен взять ее за ручку и познакомить с этим миром. С миром, который он и сам не слишком хорошо знал. Тем интереснее было изучать его, раскрывать тайны и разгадывать загадки. Почему трава зеленая, а солнце такое горячее? Почему вода мокрая? Почему птица летает? — Папа, папа, — звала его Тосико, и от этого слова неожиданно теплело внутри. Маленькая девочка с голубыми глазами вдруг заняла странно много места в его сердце. Даже работа, ну не то чтобы отошла на второй план, но немного подвинулась. Да, когда он уходил на службу, он забывал о доме. Он гонялся за преступниками, дежурил в отделении, писал отчеты. Но потом он возвращался домой. Когда-то в старой квартире в районе Синдзюку его ждало только дзютте, потом там поселилась красивая, но, увы, непонятная ему девушка Минори. Чем больше времени от свадьбы проходило, тем больше они отдалялись друг от друга, да и не были они никогда по-настоящему близки. А вот с Тосико они стали настоящими друзьями. Это было неожиданно, но очень приятно. По дороге с работы домой, Зенигата обязательно забегал в магазин и покупал дочке какую-нибудь сладость, игрушку, или просто забавную безделушку. Подходя к дому, он задирал голову вверх, находил окна своей квартиры и махал рукой. Он видел белое пятно- это Тосико, забравшись на стул, смотрела в окно, плюща нос об оконное стекло. Дочь ждала его с работы. Если было поздно, Минори укладывала девочку спать, но та тут же вылезала из-под одеяла и вновь прилипала к стеклу. Минори ругалась: «И в кого только ты такая упрямая!». Тосико улыбалась- она знала в кого. Она вся в своего отца. Ей казалось, что они ужасно похожи. И только соседи жалостливо вздыхали, завидев смуглого черноглазого полицейского, который вел за ручку свою белокожую голубоглазую дочь. В его редкие выходные они ходили в театр, или в цирк, или в зоопарк. Он читал ей сказки на ночь, а иногда вспоминал и рассказывал всякие удивительные истории, что слышал в детстве от дедушки. Отец сам отвел дочь в первый класс и помогал учить уроки. Все закончилось внезапно. Однажды Зенигата пришел домой и… квартира встретила его странной тишиной. Той тишиной, что в книгах именуют обычно мертвой. Было не просто тихо и пусто, из квартиры словно ушла жизнь. На кухонном столе белела записка. Зенигата прочитал ее и понял, что теперь в его квартире всегда будет жить тишина. Ни топота шустрых маленьких ножек, ни звонкого смеха- ничего больше не будет. Минори писала, что ушла к другому. Что человек, которого она всегда любила, наконец-то стал свободен, и они могут быть вместе. И что она ничего против него, Коичи Зенигаты не имеет, и ей было хорошо с ним, но вот только того, другого она никогда не забывала и не переставала любить. Он был ее первой и единственной любовью. Он живет далеко, в другой стране. У него светлые волосы, белая кожа и голубые глаза. Такие же голубые, как у Тосико. В его стране у многих такие глаза, но у Тосико не просто голубые глаза, у нее ЕГО глаза, глаза ее настоящего отца. И что все это время она ждала, и не переставала надеяться, что однажды их семья воссоединиться. И вот это случилось. Она очень благодарна ему за все, за тот временный приют, что он дал им двоим, за жизнь в его маленькой квартирке, но отныне у них начинается другая жизнь. И если он действительно желает Тосико счастья, то он не будет их искать. Дочь должен растить ее родной отец. Зенигата и Минори, и Тосико желал счастья. Но это было нелегко. Он пришел в ярость, а потом вдруг подумал об этом человеке. Незнакомец с голубыми глазами, он столько лет был разлучен со своей дочерью. Это он должен был читать ей сказки, водить за ручку в цирк и покупать игрушки. Это его она должна была ждать с работы, прижавшись носом к оконному стеклу. Все это по праву было его. А он просто украл, украл кусочек счастья у другого человека. Он вновь почувствовал себя вором, совсем как в тот момент, когда выскочил из квартиры Минори с ботинками в руках. Зенигата сжал зубы. Он кто угодно, но только не вор. Он честный человек, не укравший в своей жизни ни йены, ни любви чужой женщины, ни привязанности чужого ребенка. Он не искал Минори и постарался забыть Тосико. Он с головой погрузился в работу. Ему поручили дело Люпена, и свободного времени не осталось совсем.***
— Даже не знаю, как теперь жить дальше, — вид у Люпена уже был не грустный, а прямо-таки трагический, — я совсем не хочу, чтобы за мной гонялся какой-то бездушный коп. Что делать, Дзиген, что делать! Дзиген очевидно знал, что делать Он полез в карман и достал смартфон. — Кому ты звонишь? — тут же полюбопытствовал Люпен. — Фудзико, пусть приезжает и утешает тебя. — Дзиген-тян, не надо звонить Фудзико, тем более у меня есть кое-какие идеи. Люпен был уверен, что сколько бы Дзиген не хватался за шляпу, не усмехался и не обзывал его «придурком», он всегда может понять его, как никто другой. Иной раз и говорить ничего не надо. Но беда в том, что Папашу-то Дзиген в тот раз не видел. А изменения, произошедшие с Зенигатой, даже себе трудно объяснить, не то что Дзигену. Но Люпен не собирался пускать все на самотек. Что ж поделать, если у него такие друзья, что за ними глаз да глаз нужен. А то враз что-нибудь выкинут. Поэтому… — Иди сюда, — Люпен похлопал по дивану рядом с собой, — я кое-что покажу. Да не бойся, не заколю я тебя этой иголкой. Люпен воткнул иглу в так и не зашитый пиджак и отложил его в сторону. Дождавшись, когда напарник усядется рядом, он жестом фокусника шевельнул пальцами и в них мелькнул белый бумажный прямоугольник. Покрутив его, Люпен протянул фотографию Дзигену: — Что скажешь? — Красивая, — одобрил девушку Дзиген. Только при чем тут… — Это у Папаши в кармане было, — не дослушав, ответил Люпен. — Ты что? — стрелок потрясенно уставился на вора, — у Папаши украл… — Да нет же, как ты мог такое подумать, Дзиген, — Люпен нахмурился, — просто так получилось. У нас была схватка, не на жизнь, а на смерть. Ты видел, что он с моим пиджаком своим дзютте сделал. Ну, его плащ тоже пострадал. Карман оторвался, оттуда бумаги посыпались и это фото. Сам не знаю, зачем я его схватил, чисто на автомате. Наверное, мне любопытно стало, чей портрет Зенигата с собой носит, но я не хотел воровать. — Думал, небось, что там твоя обезьянья физиономия, — подколол напарника Дзиген. — Увы, — Люпен демонстративно надулся, — там не я, а какая-то девушка. — Ну, она гораздо симпатичнее тебя, так что Зенигату можно понять. — Ага, — заулыбался Люпен, — такая синеглазка, вот интересно, что ее с Зенигатой связывает? — Может это его возлюбленная? — Дзиген, ты романтик, какая еще возлюбленная. Тем более он намного ее старше. — Ну, любви все возрасты покорны, да и откуда ты знаешь, сколько ей сейчас лет. — Смотри, — Люпен указал на дату в уголке фотографии, — этот снимок несколько месяцев назад сделан. И моя интуиция подсказывает мне, что все изменения, что с Папашой случились, как-то с этой девушкой связаны. — И что ты предлагаешь? — Все просто. Мы разыщем Зенигату и все-все выясним. Так или иначе, а эту проблему нужно решить. Папаша мне дорог таким, каким он был. Я хочу вернуть его дружбу. Мне уже приходилось сталкиваться с подобным, ну ты знаешь. А заодно и фото отдам.***
Зенигата ощутил чужое присутствие за спиной. Впрочем, не такое уж и чужое. На промокшее, измятое письмо опустилась фотография. Голубоглазая девушка улыбалась и махала рукой. — Я не специально, — счел нужным оправдаться Люпен, — так получилось. Он взгромоздился на стул рядом с Зенигатой. Зенигата был безучастен. Злости в нем не осталось, лишь пустое равнодушие. Он тупо смотрел на стакан с виски. Он не искал ответов на его дне и не верил, что в вине может быть сокрыта некая истина. Он вообще больше ни во что не верил и не хотел искать ответы. Все стало прахом, навсегда потеряло смысл. И даже последняя весточка от Тосико не обрадовала его. Что толку, дочь не вернуть, прошлое не изменить. Отныне и навсегда он один. На земном шаре живет 8 миллиардов человек, но это не имеет никакого значения, когда в душе пустыня. Один, всегда один… — Эй, Зенигата, что за гадость ты пьешь?! — Дзиген брезгливо понюхал горлышко бутылки, — суррогат какой-то. И где бармен, спит что ли? Тут посетители, как-никак. Ну да ладно, мы не гордые, сами себе нальем. С этими словами Дзиген легко и непринужденно перемахнул через барную стойку. Оглядел ряды бутылок, пренебрежительно хмыкнул. Нашел три чистых стакана. Полез во внутренний карман пиджака и достал небольшую плоскую бутылочку, заполненную янтарного цвета жидкостью. Разлил содержимое по стаканам. — Выпьем, Папаша, — мягко сказал Люпен и слегка подтолкнул Зенигату локтем. — Выпьем, — поддержал его Дзиген, который уже успел покинуть место бармена и тоже уселся рядом с Зенигатой. Мелодично звякнули, встретившись, три стопки. Зенигата машинально опрокинул содержимое своей в рот. — Ух! — Люпен зажмурился, — в чем мой партнер действительно разбирается, так это в выпивке! Дзиген ухмыльнулся и достал пачку сигарет. Предложил сидящим рядом мужчинам. Люпен тут же протянул руку, выудил себе одну. Зенигата все так же бездумно тоже прихватил сигарету. Щелкнула зажигалка, по бару поплыл сигаретный дым. Они курили и молчали. Дзиген вновь наполнил стопки, и они снова выпили. — Родная? — осторожно спросил Люпен. — Родная, — тут же подтвердил Зенигата, — не по крови, но родная. Люпен кивнул. Он-то хорошо понимал такие вещи, когда не родные по крови люди могут быть самыми родными. Ему хотелось сказать Зенигате, что тот слишком быстро сдался, что такое совсем не в его характере. И вообще на него не похоже. И что столько лет безуспешно гоняться за ним может только человек, просто не умеющий опускать руки. Но Люпен молчал, курил, смаковал виски и усиленно думал обо всем этом. Он верил, что Зенигата вполне способен читать его мысли, а если даже и нет, он все равно все сам осознает. И дух его не сломлен, просто оглушен и ослеплен, придавлен к земле тяжестью утраты. Но он обязательно воспрянет, вновь разгорится огонь сумасшедшего азарта, неутомимого рвения и Зенигата рванет на поиски- его, Люпена и своей дочери, Тосико. Иначе бы он не был тем Папашей, которого Люпен знает и любит. А Зенигате вдруг стало тепло. То ли от виски, то ли от сигареты, то ли просто от молчаливой дружеской поддержки мужчин, сидевших рядом. — А знаешь что, Папаша, — вдруг озорно улыбнулся Люпен, — я обязательно найду эту девчонку. Чтоб я, да упустил такую красотку. Это же настоящее сокровище! — Только попробуй, вор! Это сокровище не для твоих загребущих ручонок. Я сам ее найду, а потом и тебя арестую! — Ну, насчет меня — это мы еще посмотрим, а вот Тосико ты точно отыщешь! — Люпен заулыбался, но тут же стал серьезным, — знай, что если с ее поиском возникнут какие-то трудности, то я всегда готов помочь тебе. — Мы готовы, — тихо поправил Дзиген. — Вот именно, мы всегда готовы тебе помочь. Зенигата хотел привычно возмутиться, что ни за что не примет помощь воров, но слова не шли с языка. — Бывай, Папаша, — Дзиген хлопнул его по плечу и поднялся. — Бывай, Папаша, — эхом откликнулся Люпен. Он приобнял Зенигату за плечи и проговорил тихо, в самое ухо: — А дочке-то твоей повезло, что она на тебя совсем не похожа, красавица. Ты меня с ней потом познакомь, а? — Да пошел ты, Люпен, — Зенигата вскочил, сжимая кулаки. Но ни Люпена, ни его напарника в баре уже не было. Только плоская стеклянная и, увы, совсем пустая бутылочка на барной стойке, да три пустых стопки подтверждали, что Люпен с Дзигеном тут действительно были. А может ему все это привиделось? Зенигата понюхал горлышко бутылочки. Ну нет, в этом дрянном баре вряд ли отыщется такой отличный виски. Люпен прав, его партнер и впрямь чертовски хорошо разбирается в выпивке. Шепот Люпена все еще звучал в его голове. Но ведь какой пройдоха, ишь, чего удумал, с дочкой его познакомь. Да этот ворюга и мизинца Тосико не стоит. Зенигата встряхнулся. Ночь закончилась, и начинался новый день. А значит, хватит прохлаждаться по барам, впереди еще куча дел. Надо найти и вернуть Тосико, а потом арестовать Люпена. Зенигата ощущал знакомую бодрость, азарт и жажду действий. Похоже, он все-таки сумел разглядеть истину в вине, или дело совсем не в виски, а в Люпене? Зенигата вспомнил озорную физиономию великого вора и сам того не замечая, заулыбался. Так он и вышел из бара, улыбающийся просыпающемуся городу, решительный и уверенный в победе. Согретый первыми лучами солнца, сорокоградусным виски и дружеским участием. Письмо Тосико было надежно упрятано в другом, не пострадавшем от драки с Люпеном, кармане. Оно больше не вызывало горечи. Девушка на снимке улыбалась и приветливо махала рукой, намекая на скорую встречу.