***
— Витя, извини, мы немного опоздали? — Ну, если приход ко второму антракту ты считаешь немного, то да. — Ой, прости нас! Просто, ну, я же тебе рассказывала про Серёжу, да? Он немного далёк от этого… Мне приходилось полчаса уговаривать его! — Эмм… Я так понял мы всё пропустили, да? Ну раз так, то предлагаю дружно собраться и пойти обратно. — А ну, стоять! Прояви хоть немного уважения к Виктору! Он нас между прочим ждал и я ему обещала вас познакомить! Серёже, если честно, этот балет или опера, хрен знает куда его притащила Катя, ни в одно место не всрался. Но злить ее, и, уж тем более, обижать не хотелось, так что придется всё-таки потерпеть. — Ээ, здравствуй, извини, что мы опоздали. Думаю, мы не пропустили ничего важного, верно? — Ну, если не считать, что Руслан уже успел появиться под стенами дворца, а Черномор навести на Людмилу волшебный сон, то да, ничего важного вы не пропустили *Этот парень, похоже, совсем без чувства юмора. Ничего такого не случилось, а разговаривает так, будто у него последний хлеб забрали! * — Ну, ладно, я думаю, это не так страшно, ещё раз прошу прощения. *Надо хоть руки пожать что-ли? * Сергей протягивает руку, но ничего кроме взгляда холодных, серо-зелёных глаз в ответ не получает. *Боже, что за упрямый баран, а? Так обиделся что-ли? Как ребёнок, ей-богу! * И сам не зная зачем, протянул руку к каштаново-рыжым кудрям, слегка их взъерошивая и улыбаясь. — Эй, хорош дуться, ладно? Мы правда не специально опоздали, я в этих театрах действительно не особо что-то понимаю. Виктор не знал почему, но в этот момент вся злость и раздражение куда-то пропали. В место них глубоко в сердце появился стук и все, что имело значение — это теплые руки, проводящие по его волосам, мягкая, почти смеющаяся улыбка, и глаза, такие синие, как океан и мягкие, как пёрышко. В тот момент ему отчаянно захотелось, чтобы эти глаза смотрели так на него ещё раз и ещё ещё ещё ещё ещё ещё. *** Как он и думал, Сергей не был наделён особым умом и спокойным, мягким характером, совсем нет. Он был груб, смеялся над всякой ерундой и злился, если всё идёт не так, как ему хочется. Но всё это делало его — особенным? Петров и сам не понял, как начал ощущать, что вся его болтовня, его смех, глаза, руки, губы; перечислять можно долго, начали волновать, как паразит в его головном мозге, как хотелось, чтобы эти руки, гладили его по волосам, глаза цвета лазурита смотрели на него, а губы растягивались в улыбке. — Витюха! — Нечаев подбежал к Петрову, заваливаясь на его плечи и крепко обнимая. — Я так скучал! Прости, что так давно не виделись, но ты же знаешь, что Дима иногда немного нагружает, но ты ведь не злишься, правда? — Ты сказал, что приедешь в пятницу, но ты не говорил, что это будет через неделю в пятницу, — голос Петрова слегка дрогнул. Дима то, Дима се, как же блять его раздражало это ебанное имя. Он не знал почему, но стоило Сергею, упомянуть его и «завилять хвостом и ушами», рассказывая о том, какой его дорогой Сеченов важный и прекрасный человек, как его пробирало до дрожи в костях, зубы начинали рефлекторно сжимать щеки, а ногти впиваться в поверхность ладони. *Как же меня блять это бесит* — Ну прости! Я правда не хотел, но у нас с Катей возникли некоторые проблемы, поэтому пришлось задержаться подольше, не дуйся! Я знаю, что мы договаривались на ту пятницу, но ВДНХ не закроется, мы можем пойти в любой момент! Да, хоть сейчас! — Ты знаешь, что я волнуюсь. Ты мог сообщить мне или прислать хотя бы что-то. К тому же, сейчас слишком поздно и я не могу, я должен кое-что доделать. Нечаев, не слезая с плеч Виктора, обратил внимание на его рабочий стол, который был завален какими-то проектами и прочими перечеркнутыми бумажками, по-видимому переделанными не один раз. Выражение лица Петрова можно была назвать, мягко говоря, мрачным. Сергей слез с плеч Виктора, протянул руку к его волосам, прижимая голову Вити ему в ключицу. — Вить, я не знаю, что там у тебя случилось на работе, но ты лучший инженер из всех кого я знаю, я думаю, ты и сам это понимаешь и… блять, ну, не умею я подбадривать! Короче, если у тебя какие-то проблемы, ты всегда можешь сказать мне, я же твой друг, вот! *Боже, что я несу, ему явно хреново, но что я ещё могу сделать? * Руки мягко гладили его по голове и Сергей ещё что-то бубнил себе по нос, но этого хватило, чтобы Петров мягко улыбнулся, обхватывая Серёжу руками. — Все в порядке, я думаю, завтра мы сможем пойти. — Правда? Это же просто отлично! Вот Катя обрадуется! — они ещё немного постояли так и через некоторое время Сергей разжал объятия. — Ладно, я пойду тогда, наверное? Увидимся завтра! — Сергей побежал к выходу, очевидно к Кате. Было неприятно выпускать тепло из рук.Тебя мне рядом не хватает, Мне очень дорог образ твой. Быть может кто-то и не знает, Но я хочу быть лишь с тобой. Твоей улыбкой, нежным взглядом, Я наслаждаюсь день за днем. В моей душе, и где-то рядом, С тобою мы всегда вдвоем. Я стал, зависим от объятий, Что так нежны всегда с тобой. И словно наложив заклятий, Любовь играется со мной. И засыпая под луною, Я вижу сон, где мы вдвоем. Мы вновь встречаемся с тобою, Как жаль, что это просто сон.
Голубые глаза бегали по строкам, написанным красным шрифтом, губы слегка дрожали. *** — Серёж, ты в порядке? Голос Виктора звучал немного обеспокоенно: «Ты не притронулся к пирожному, я же знаю, как ты его любишь. Что-то не так?» — Забей, Вить, все нормально. — Я же вижу, что нет, ты сам говорил, что мы должны делиться переживаниями. — Просто забей, хорошо? Ничего такого, я просто немного устал, вот и всё. Виктор встал со стула, сел рядом с Сергеем, обхватывая его запястье: «Расскажи мне что тебя тревожит?» — говорит он, теперь пристально глядя в голубые сапфиры и слегка улыбаясь. — Да что, ты заладил-то! Говорю же ничего особенного… Просто кто-то мне прислал подарок, и я немного задумался… — Подарок? — Да. Вон, видишь, цветы стоят в вазе. — Ага. Довольно красивые, а, от кого? — Не знаю, там не сказано. — Ты так расстроен из-за цветов? Они тебе не понравились? — слегка сжимая запястье, проворковал Петров. — Нет, они замечательные просто… там ещё было письмо и внутри что-то странное. — Странное? — Да. Я не знаю, я наверное не привык получать такие подарки. — Можно, я взгляну на него? — Я его выбросил. Ну, не знал я, что с ним делать и как-то это жутко. В общем, не бери в голову. Виктор молчал, тупо уставясь на Сергея, но через пару секунд язвительно произнес: «Ты обычно без умолку на всех кидаешься, как злая собака, если тебя что-то беспокоит или злит, а тут ты письма испугался?» — Петров сжал запястье в тиски. — Блять, да не испугался я! Просто не привык получать что-то подобное, и что я должен был с ним сделать по-твоему, а?! — вырываясь из хватки, Сергей резко встал. — И, вообще, тебе-то какое дело? Ну, выбросил и выбросил, чего бубнить-то? Вить, давай не будем из-за какого-то дурацкого письма ругаться. Я лучше пойду нам чай сделаю, хорошо? В конце концов я завтра опять уйду. И не знаю как скоро мы с Катей вернёмся, так что, давай не будем спорить хотя бы сейчас. Сергей бросил на Виктора последний взгляд и направился на кухню. Если бы он обернулся, то бы заметил, что глаза Петрова неотрывно смотрят на его спину. Казалось, просверливая в ней дыру. *** *Если бы я знал тогда, что вижу тебя в последний раз, я бы переломал тебе руки и ноги, если бы это потребовалось, не давая тебе и шагу сделать к выходу. Но сейчас уже слишком поздно верно? Изменилось ли что-то, если бы я тогда тебе всё рассказал? Остался бы ты со мной или поперся в эту чёртову Болгарию? Я уже никогда не узнаю. Хотя… впрочем сейчас это уже и не важно. Мне бы хватило просто того, что ты был рядом, улыбался и разговаривал со мной, я бы смог сдержать себя на этом. Но эта мразь всегда всё портит верно? Он забрал у меня единственное, что было: улыбку, взгляд, теплые руки, эта сволочь забрала всё, оставив лишь оболочку, человека, которого я больше не знаю. Если бы я только мог вернуться и своими руками открутить шею этой твари… Но сейчас это не имело значения. Имело значение только тело, лежащее перед ним* — Петров, скотина! Что, ты, блять, мне вколол?! Блять, ХРАЗ! — Нечаев лежал на какой-то железной койке, связанный по рукам и ногам. Не в состоянии даже головой шевельнуть, не то, что выбраться из путов. — Тише, пёс, ничего такого, от чего бы ты мог откинуться. И да, перчатку свою можешь не звать, не думаю, что она сейчас в состоянии тебе чем-то помочь. — Блять, заткнись! Я только доберусь до тебя, гнида! Ты у меня попляшешь! — Что тогда, что сейчас, твой словарный запас на том же уровне, совсем книжки не читаешь, да? — Хуижки, блять, хватит нести бред! Как только выберусь, сразу к Дмитрию Сече… — не успел он договорить, как кулак врезался ему в скулу. —Не смей. Повторять. Его. Имя. В моём. Присутствии, — глаза Петрова уставились на него и в них можно было прочитать только одно безумие *Этот псих… он же просто ненормальный. Сволочь, засадил-то как, я ртом есть три дня, блять, не смогу! * — Я только одно понять не могу, чем я хуже? Почему ты вечно о нем тявкаешь? Что сейчас, что раньше, чем я, блять, тебя не устраивал?! Удар прошёлся по второй скуле, разукрашивая ее в бордовый оттенок. Сергей то и дело вздрагивал, он не знал куда смотреть. Всё, что он мог — это тупо уставиться на пол и смотреть, как кровь стекает вниз. — Тебя хозяин не научил, что когда задают вопрос — нужно отвечать? — Петров взял его красные щеки, грубо сжимая их и поднося к лицу. Эти глаза которые когда-то смотрели на него с нежностью, теперь были красными, ни то от боли, ни то от ненависти. — Эта сволочь забрала у меня всё, — прошипел Петров, глядя на Сергея, казалось, как на кусок мяса. И вдруг по его лицу расползалась улыбка: «Ну, если я не могу получить тебя всего, я могу хотя бы остаться на твоём теле и в твоём разуме, верно?» *Этот мудак, что он, блять, несёт? * Как же Нечаеву хотелось разбить ему хребет. Если бы он только мог пошевелится. Но, всё, что он может — это вжаться в железную койку сильнее, будто это может как-то помочь. Лицо болело так, как будто на него упал сраный кирпич. Не успел он вздохнуть, как губы Петрова вжались в его рот, язык скользил по нёбу, облизывая всё, до чего мог дотянуться. *Я сдерживался. Я был терпелив. Я ждал его, ждал когда он сам придёт ко мне, сжав руки в кулаки, чтобы они не потянулись к нему бесстыдно. Я ждал достаточно долго. Неужели. я не заслуживаю награды? Хотя бы в последний раз? Я прижимаюсь лицом к его шее и чувствую, как бешено бьётся сердце под моими губами. Ты никогда не поймёшь, как я скучал по тебе.* Язык начинает слизывать с шеи кровь, зубы покусывать кожу. Сергею кажется, что он в кошмаре, и никак не может проснуться, он просто пытается отворачиваться на сколько может, но тут же получает за это острый укус в челюсть, который заставляет его задохнутся от боли. — Думаешь, ты сможешь уйти сейчас? Когда ты у меня именно там, где я хочу? — серо-зелёные глаза с ухмылкой смотрят на него. Петров достает из кармана нож, кажется кухонный, заставляя Нечаева вздрогнуть. Начиная разрывать одежду, когда нож обнажил кожу, губы прижались к его груди, вгрызаясь в плоть и оставляя новые фиолетовые пятна. Нечаев вдруг очнулся и начал брыкаться, что есть мочи. — Сука, отпусти меня! Отпусти! — из его рта летели кровавые ошмётки. Но, всё, чего он добился, так это того, что его бедра врезались в Петрова. Виктор ахнул ему в грудь. Это было больше, чем он мог вынести, он не хотел, чтобы это было так, но Серёжа, как всегда сам влипает в неприятности на свою голову, верно? Петров стянул пояс брюк, потянув вместе с ними нижнее бельё. — Ч-что ты собираешься делать? Блять, ты же не собираешься сделать это? — губы майора в крови почти дрожат. Раздается резкий шлепок, на этот раз по его заднице: «Я буду делать с тобой всё, что захочу. Если я хочу тебя трахнуть, я тебя трахну, если захочу тебя отшлёпать, я тебя отшлёпаю. Если я решу, что прирежу тебя на хрен, я так и сделаю. Сейчас я — хозяин.» — он рывком вошёл в Сергея, вызвав у него крик боли, от которого услащался его слух, ведь этот крик был для него и только для него. Петров захихикал, поджимая ноги Нечаева к себе на столько, на сколько позволяли веревки, и начал толкаться, не давая ему привыкнуть. Это было чертовски приятно, так мягко и туго. Он наклонился к ключицам и начал постанывать. Сергей просто лежал, покачиваясь вместе с толчками, ведь сил что-то говорить уже не было, всё, что он чувствовал, как что-то мокрое катилось по его щекам, а внутренности, кажется превращались в кашу, было невыносимо больно. — Ты дрожишь как осиновый лист, бедняжка, так больно? — Виктор наклоняется к нему и не прекращая свои толчки, почти любовно целует выступившие слезы. — Но мне тоже было больно, так больно Серёж. И я ведь у тебя первый, да? Хотя… знаешь это не важно. В любом случае, после этого, ты ведь никому не позволишь прикоснуться к себе, верно? Петров почти смеётся, хотя кажется по его щекам тоже течет что-то мокрое: «Если бы ты только позволил мне любить тебя… хотя кто знает, может и тогда я бы пытался все время «сожрать» тебя.» — С этими словами он изливается так глубоко внутрь, как может. Его трясет. Сергей чувствует, как жидкость, словно горячая лава стекает по его внутренностям. Он слышит, как эта мерзкая смесь хлюпает внутри него. Виктор тяжело дышит, всё ещё не выходя. Прежде чем покинуть его, он делает кое-что ещё. Петров развязывает одну верёвку и берет чужую руку, засовывает безымянный палец в рот, кусая до тех пор, пока не почувствует кость. Вылизывая кровь дочиста, он целует руку, беря в свою ладонь нож. Сергей снова затрясся, глядя на него глазами в которых теперь была лишь боль. —Хах, глупышка, я не собираюсь тебя резать, я сделаю кое-что получше, — он берет нож, вонзая в ладонь, вырезая какие-то символы. —Тц, не трясись, Серёжа, криво ведь получится. Через несколько минут на ладони красовались два символа: «ВП» — Нравится? — говорит он так, словно спрашивает, как получилась его художественная работа у покупателя. Петров лег рядом с Сергеем, слушая сбивчивое дыхание и обнимая в последний раз. Целует его в макушку. И переплетая его руку с чужой. Не знает, как долго они лежат, но Виктор наконец решает выйти из Сергея, попутно целуя его везде где может, каждый синяк, каждую царапину, будто это может как-то помочь. Он развязывает веревки, которые оставили следы на коже, почти до мяса. Нежно проводя по ним пальцами, целует их почти невесомо. Берет какие-то салфетки и вытирает тело перед ним. Словно он готовился к этому дню уже несколько лет, в его руках появляется пакет со льдом, он прикладывает его к чужим щекам и оставляет так. Накрывает каким-то покрывалом, словно свою любимую куклу, и тихо шепчет: «Ты сможешь выйти в любой момент когда захочешь, там безопасно.» И целуя в макушку, направляется к выходу. Нечаев не смотрит на него, но Петров знает, что майор пытается стереть случившееся из памяти, абстрагироваться и вытеснить из сознания происходящее, чтобы оно не могло ранить. Он идёт на сцену, не оглядываясь и слегка улыбается, потому что знал, что до конца дней, Сергей не сможет стереть то, что случилось. До последнего его дня Петров будет для него тенью, ходящую по пятам, каждым случайным касанием, его голос всегда будет звучать в его разуме, а его прикосновения будут приходить в самых страшных или счастливых снах. Он навсегда рядом. Пока Сергей сам не придёт к нему — Ну, а до тех пор, Серёжа, я буду ждать. Раздается громкий шум по всему театру, что-то падает на пол, красный цвет рассекается по паркету. Сергей, кажется, ничего не слышит, он лежит словно брошенная тряпичная марионетка, лишь разглядывая пустыми глазами свою окровавленную ладонь с двумя символами и руку, на которой теперь красуется оставленное чужими зубами кольцо. end.***