Paris Paloma — Labour
Скарамучча понял, что боится критики, когда впервые вступил в спор с одноклассником. Щёки красные, ладошки потеют, кровь кипит в жилах от агрессии к оппоненту. Неприятное чувство, когда всё вокруг раздражает и может довести до слёз. Тогда их разнял учитель, сказав, что доводы Куникидзуши неверны и ему следовало тщательнее проверять информацию перед тем, как кидаться на человека. Люди вокруг начинают хихикать, а одноклассник лишь мерзко изгибает брови в показательном «Ну? Я же говорил». Оказаться неправым хуже всего. Это больше всего бесит. Если человек ошибается, появляется ощущение, что он по уровню развития камень и его доводам более доверять не следует. Но это не так, понимают это на подсознательном уровне все и Скарамучча, кажется, тоже, но звуки перешёптываний его выводят из себя. Он сносит кучку книжек, лежащих на парте, бьёт по столу кулаком и выходит из класса. Потом он обязательно будет слоняться по коридорам школы, дожидаясь начала урока, и закроется в туалете, скрывая от всех свои горькие слёзы обиды и злости на самого себя. Взгляд может означать разные эмоции, разную реакцию, разное мнение. И, казалось бы, как человек, который пожил немедийной и относительно медийной жизнями, он должен был уже тысячу раз научиться различать эти взгляды, но нет. Все эмоции людей для него мешаются в яркие краски, которые он видеть не хочет. Закрывает глаза или уши и пытается сфокусироваться на собственном дыхании, считая до трёх. Сердце бешено бьётся, а лицо пытается показать собственную невозмутимость. Для людей, что видят его напротив себя с этим выражением лица, никогда не будет понятно, что внутри у него невидимая борьба со своими эмоциями. В доме с отцом никогда Скарамучча не мог даже заплакать, закричать или вот так скинуть книжки со стола. Прилетала ответка моментально, и рука его гораздо тяжелее. Потому и отрывался зачастую в школе, но делал это несильно и нечасто. Жалобы учителей тоже были неким обратным бумерангом. И тогда Куникидзуши увидел в интернете статью о селфхарме. Он видел ученика с перевязанными руками, но никогда не понимал, что же там может быть под бинтами. Ожоги? Может, и ожоги. Причинение себе боли действительно помогло брюнету пережить несколько учебных лет, вплоть аж до выпуска. Но Кадзуха... Кадзуха обеспечивал спокойствие Скарамуччи. Даже если что-то и происходило на фоне, какие-то ситуации, один взгляд — мир и время останавливается. Будто бы, если бы умиротворение приняло человеческий облик — это был бы Кадзуха. Брюнет лежит на постели, свет не пробивается сквозь тяжёлые шторы, он даже не пытается этого сделать. Сейчас раздражало всё: любая мелочь способна довести до слёз, истерики. Экран телефона явно мигает от входящих звонков, но Куникидзуши просто закрывает глаза ладонями и громко вздыхает. Комната — единственное место, где воздух не тяжелеет от навязчивых мыслей о людях. Реальная комната паники — это социум. Закрытая коробка в виде университета. Кто может звонить? Мона? Ну нет, Моне всё сто процентов объяснил Чайлд... но есть и шанс того, что Мона хочет услышать всё лично от Скары. Кадзуха? Почему-то в груди камень, в голову неуверенно лезут мысли, что отсутствия Каэдэхара и не заметил. Он так в последние дни занят подготовкой к сессии, что ему совершенно не было дела даже до слухов, которые чуть ли не из каждого тостера твердили мерзкие голоса. А вдруг это уже названивает ректор? Прогулов появилось достаточно ещё и перед сессией. Скарамучча резким движением хватает телефон и быстро заходит в твиттер, уже собираясь написать, что всё произошедшее ошибка и шутка. Как только пальцы еле касаются экрана с клавиатурой, брюнет тормозит. В голове всплывают воспоминания: молочная кожа Кадзухи на свету открытого окна без штор, который закрывает свою грудь руками, будто пытаясь что-то скрыть, он поджимает ноги к себе и поворачивает голову в бок, в сторону Куникидзуши, смущённо поглядывая на него украдкой. На свету видно каждую пылинку, каждый светлый волосок на его руках, его длинные белые ресницы. Сердце замирает, улыбка на краю губ Скарамуччи появляется сама по себе, и тот тянется к парню, одаривая его плечи, щёки и нос множеством поцелуев, его действие говорят за него. И это воспоминание бьёт по груди. Глупо отрицать, глупо врать о том, что нет ничего между ними. Между ними тонкая красная нить, проходящая меж кончиков пальцев, между ними громкий выстрел из маленькой пушки, как из фильмов, и стреляет определённо Кадзуха, между ними клятва на крови двух сердец, между ними строчки песен Скарамуччи о любви, между ними куча рисунков Кадзухи, которые он никогда никому не покажет, потому что скорее умрёт, чем сделает это. Между ними чувства, что не передать словами, не передать цветами, не передать подарками. Между ними чувства, передаваемые только взглядами. И Скарамучча в моменте это понял. Он всё время бежал куда-то, от кого-то, от чего-то. Но здесь за ним стоит не только его репутация, не только его чувства, не только его жизнь, но и Кадзуха. Запах свежей травы ударяет в нос, глаза неуверенно приоткрываются и мгновенно ослепляются от яркого, чистого неба. Руки неприятно щекочет трава, а под головой словно ничего нет, кроме твёрдой земли. Брюнет поднимается и оглядывается. В лицо бьёт поток ветра, он заставляет раскрыться, заставляет увидеть то, что не видно было раньше. Это всё, абсолютно всё, только в твоей голове. Точно. Черепная коробка кажется мелкой, но сам разум не имеет каких-либо границ в возможностях. Мир только кажется маленьким, будто все вокруг что-то знают, будто все шепчут твоё имя. На самом деле он огромен. Простор разума также может быть огромен или быть размером с мелкую коробку, в которой мы сами себя оставляем в заточении своими собственными переживаниями. Резко вдали слышится шум завывающего ветра, что заставляет траву содрогнуться и поочередно смяться под давлением. Трава словно сияет, а мир вокруг кажется бесконечным. Тёплый песок пробивается меж пальцев ног, и шум прибоя вот уже совсем близок. А впереди море, оно всё такое же бесконечное, всё такое же спокойное, но иногда «истеричное», всё такое же светлое и прозрачное, но иногда тёмное и устрашающее. Нет ничего постоянного. День сменяется ночью, земля под ногами сменяется новыми останками жизни, песок уходит глубже, проходя целый круговорот. Брюнет резко поднимается и видит перед собой тёмный потолок. Время на электронных часах в углу комнаты 4:30. Солнце ещё не встало, а темноволосый тянется к экрану телефона, где сразу же загорается картинка Кадзухи на рабочем столе. Идея. Парень подлетает с постели и усаживается за стол с ноутбуком, открывая вордовский чистый лист. Рука с кистью застывает в миллиметре над холстом. Вечно я мешаю. Кадзуха громко вздыхает, опуская глаза. С детства он хорошо понимает и чувствует людей, но не в этом случае. Ему совсем не понятно, на что разозлился Скарамучча, чего испугался. О таком они не говорили, не успели, парень просто не отвечал на сообщения, а Чайлд попросил не приходить к нему, пока сам не покажется. Почему? Ведь Куникидзуши преследуют слухи с самого дебюта, как он ещё не привык к тому, что людям свойственно что-то обсуждать и порой это каждый вздох артиста. Люди вечно всем недовольны: музыка не та, стиль не тот, макияж кривой, одежда убогая, певец слишком эмоциональный, слишком холодный, слишком улыбчивый, слишком угрюмый. Иногда люди льют это говно в интернете исключительно от плохого настроения, порой критика даже не обоснованная, а слухи высосаны из пальца. К такому все медийные личности привыкли, в этом и сложность этой профессии. Каэдэхара не понимал, как и почему люди пропитаны такой ненавистью, почему порой никто понять не может, что все мы одинаковые. Со своими чувствами и эмоциями. Что люди на экранах не говорящие головы, а живые и самые настоящие. Самое ужасное, что может произойти с артистом — любовь. И плевать какая. Правильная или «неправильная» по мнению общества. Все будут недовольны. Они не подходят друг к другу. Держу пари, проплаченная пара. Да она с ним лишь из-за денег! Видел её в баре, обычная шлюха. Что? Он гей? Пропаганда. Мерзкие. Спорю, что расстанутся спустя неделю. Вообще-то это я будущая жена Скарамуччи! И этим кишит весь интернет, этими криками орёт даже будильник. Хотелось исчезнуть на месте, провалиться под землю, украсть волшебную вспышку у людей в чёрном и стереть себе все болезненные воспоминания. Но это будет неправильно. Исчезни Кадзуха, не появись он на той тусовке, появился бы кто-то другой. И какова вероятность, что жизнь Скарамуччи в интернете сложилась бы иначе? Шестерёнки в голове уже на последнем издыхании крутятся с мерзким скрипом. Не понятно совсем, что же можно сделать. Оставался лишь один вариант — забить и научиться жить, не обращая внимания на всеобщие перешёптывания. Это, чёрт побери, вообще возможно?***
На следующей неделе Скарамучча так и не явился в университет. Преподаватели все как один вздыхали, называя его фамилию при отметках присутствующих. У парня и без того была неидеальная репутация с посещаемостью, но в последние дни, с появлением Кадзухи в его жизни, ходить он стал явно чаще и исправнее до появления слухов. И вот опять. Каэдэхаре не нравилось думать, что брюнет может даже провалить все возможные экзамены или... и вовсе вылететь из университета, который фактически его кормит бесплатными концертными залами и бесплатной аппаратурой от кафедры музыкантов. Выкини его — и прекратятся концерты, закончатся деньги. Светловолосый вскочил с места и вылетел пулей из аудитории во время пары по истории искусств под косые взгляды. Телефон в заднем кармане джинс почти сразу же завибрировал от многочисленных сообщений Горо. Он сто процентов писал истерическим капсом и по одному чёртовому сообщению. Такой вот он был. Каэдэхара ужасно хотел проведать брюнета, но делать это, когда Чайлд был дома, нельзя — это лишнее промывание мозгов, лишние диалоги: «Ну я же, блять, просил». Кадзуха мысленно послал нахуй и извинился перед рыжим уёбком. Он не стал забирать свою папку с работами, знал, что Горо поможет и не оставит дорогие сердцу Кадзухи вещи в университете. Парень пробежал по коридору мимо аудитории с концертным залом, где по идее должна была находиться музыкальная группа. Подходя к открытой двери, он чертыхнулся, но замедлил свой шаг, пытаясь будто стать невидимкой. Он медленно и спокойно прошёл мимо, стараясь не палить свою довольно-таки заметную фигуру. Внутри всё сжалось, давно себя так Кадзуха не чувствовал. Словно он находится в школе, прогуливая уроки в коридоре. Краем глаза он всё же повёл, чтобы хоть немного увидеть рыжую макушку и убедиться в том, что он сейчас здесь, а не дома. Кое-как добежав до остановки, Кадзуха согнулся напополам, пытаясь отдышаться. Прогулы физры дали о себе знать. Пробежал вроде немного, а во рту уже вкус железа. Нужный автобус подъезжает через пару минут, до того времени мимо пролетает куча машин и Каэдэхара молится всем богам, чтобы не оказаться в той грязи и слякоти, которая сейчас повсюду и так и норовит попасть на длинные брюки. Чёртово окончание зимы в этом городе. Снег идёт ночами, а днём тает и превращается в грязь. Светловолосый был уж очень неуклюж и любил неудобную, но красивую одежду, которую опасно было очень носить в деревне зимой и весной. Они не в деревне, но погоду никто не отменял. Парень со страхом опустил глаза, дабы убедиться в чистоте брюк внизу, и тут же мимо пролетает машина — бежевые брюки становятся вмиг тёмными от мокрой слякоти. Кадзуха громко вздыхает, стараясь не кричать, но внутри всё сжимается от обиды и недовольства. Отвратительный день. Успешно добравшись до дома Скарамуччи, попутно иногда поскальзываясь на дороге и пряча красные руки от холода в карманах пальто, Кадзуха встал молча напротив двери со знакомой надписью «32» и забылся на миг. Правильно ли это? Или быть может это нарушение личных границ? А вдруг он подумает, что я просто одержимый чудик? И дня без него или мысли о нём провести не могу. Но что уж делать, дорога длиною в непонятное количество времени уже пройдена. Кадзуха никогда не замечал счёт времени, когда ездил к Куникидзуши. Наушники и музыка просто беспощадно крали его. Не ехать же мне сейчас домой... или в университет обратно... Господи, ну и позор. Каэдэхара поднимает ладонь и касается пальцем дверного звонка, раздаётся еле слышимый звонок, звукоизоляция в квартире просто нереальная. Казалось, будто он стоит уже минуту, три, пять... семь? Тишина давит, пространство сжимается вокруг, как и сердце от волнения. Последний раз Кадзуха чувствовал себя так в школе, когда стоял у доски и пытался рассказать длинный стих перед всеми. Но вдруг он слышит шум за дверью, и она отворяется. — Кадзуха? Ты чего пришёл? Брюнет стоит напротив, всё ещё удерживая ручку от двери и не отходя никуда. Он будто и не хочет впускать Кадзуху внутрь, прячет что-то. Этот его вопрос бьёт прямо по сердцу. — Ну как чего... Я переживал и просто хотел увидеть тебя, — светловолосый ощущает учащение сердцебиение, как же кровь клокочет в ушах, а дыхание словно становится более громким. Чувство вины, чувство страха окутывают его с ног до головы. А Скарамучча смотрит, смотрит и не может понять, что за эмоции он испытывает. Из-за переживаний Каэдэхара почти не замечает того, каким уставшим выглядит брюнет. — Я не хочу сейчас разговаривать, прости. Дверь закрывается, и вот опять эта тишина. Ну вот... Ну вот. Как и ожидалось. Кадзуха мешкает глазами вокруг, холод пробирает сквозь одежду, заставляя кожу покрыться мурашками. И почему сейчас он чувствует себя брошенным, словно кот? Эти ощущения были ему незнакомы прежде. Его пробирает дрожь, и он вздыхает, прислоняясь лбом к холодной чёрной двери.